When it’s meant to be...

— Чего ты хочешь, Геллерт? — Альбус недоверчиво покачивает головой, не в силах поверить в происходящее. Сочельник. Все его коллеги и оставшиеся в Хогвартсе на каникулы студенты (включая его собственного брата!) сидят сейчас за длинными дубовыми столами в Большом Зале и празднуют. А он… Он стоит посреди Запретного леса и таращится на свой личный призрак прошлого. Или Рождественский подарок. Смотря с какой стороны посмотреть. — Ну Ал, — голос Геллерта чуть ли не искрится веселой насмешкой. Как он смеет вести себя так… непринужденно, после всего, что произошло? — К тебе я хочу. Холодно тут у вас, — провокационно обхватывает себя руками — почему на нем только тонкая рубашка, декабрь месяц на дворе! — И страшно, — не менее провокационный взгляд из-под опущенных светлых ресниц. — Ты же не оставишь меня одного в этом ужасном лесу? — шаг в сторону Альбуса. И все, нокаут. Был бы. Еще несколько месяцев назад, когда за один взгляд этих разных глаз, полный взаимных восхищения и доверия, он был готов бросить к ногам свое сердце и весь мир впридачу (что, учитывая их грандиозные планы, отнюдь не было метафорой). Но Геллерт ушел, оставил его одного: хоронить сестру, уговаривать Аберфорта не бросать учебу (пришлось даже устроиться профессором трансфигурации в Хогвартс, чтобы хоть как-то приглядывать за братом) и лечить разбитое сердце. А этот паршивец даже не подумал извиниться или что-то попытаться объяснить. Просто… свалился как снег на голову четыре месяца спустя и несет какую-то чушь. Холодно ему, как же! А то Альбус не знает, что беспалочковая магия у него доведена до автоматизма, и уж согревающее заклинание — точно не проблема. Это если предположить, что по какой-то причине палочки у него с собой нет. В чем Альбус тоже сильно сомневается. Поэтому юный профессор морщится, стараясь не замечать боли в груди — его сердце давно превратилось в ноющие осколки. И делает единственную правильную в подобной ситуации вещь: заставляет себя развернуться спиной и сделать шаг прочь. И плевать, что чувство такое, будто половину души с мясом отрывают. Снова. — Альбус! — тонкие пальцы вцепляются в локоть. — Стой, пожалуйста, я… И тут Альбуса накрывает. Конечно, ему не дадут уйти спокойно, это же Геллерт. Геллерт всегда получает то, что хочет. Что он там сказал? «К тебе хочу»? Ну Альбус ему покажет, «к тебе»! Резко развернуться, ухватить за талию, в последний момент передумать забрасывать на плечо, как мешок картошки. Вместо этого поднять на руки и быстрым, размашистым шагом направиться в сторону Хогвартса. Геллерт, на удивление, и не думает возражать — скорее, застывает в его руках, словно боясь пошевелиться. Кожа у него и правда теплая — конечно, паршивец наложил согревающее, не стоило и волноваться. Тащить его до странности легко: Альбус объясняет это собственной злостью и адреналином. Войдя со своей ношей в Холл, он сразу же сталкивается с директором Диппетом, раскрасневшимся от выпитого вина и теплой атмосферы праздника. — О, Альбус! — радостно приветствует его тот. — А кто твой очаровательный спутник? Великолепно! То, что нужно. Альбус ставит Геллерта на ноги и широко улыбается директору. — Геллерт Гриндевальд. С завтрашнего дня — мой ассистент. Вы ведь просили кого-нибудь найти, — невинно пожимает он плечами. Например, в Сочельник посреди Запретного леса. Почему бы и нет? Армандо Диппет недоуменно моргает. Пальцы Геллерта сжимаются у Альбуса на локте. Волшебник внутренне напрягается — сейчас будет сцена. Такого вспыльчивый Геллерт не стерпит точно. Быть притащенным на руках (демонстрация слабости, прилюдно!) и представленным ассистентом Альбуса (абсолютно немыслимо!). Они ведь были равными, во всем и всегда. А еще умными и сильными, всегда держащими все под контролем. Величайшими волшебниками современности. Слабости и страхи поверяли только друг другу, за закрытыми дверьми и заглушающими чарами. А теперь Геллерту во всеуслышание предложена позиция человека, который раздает реквизит для практики студентам, собирает в конце то, что у них получилось (чаще всего даже без магии, потому что касаться заклинаниями проваленных работ просто опасно), и пытается привести в исходное состояние, насколько это в принципе возможно. И это все при том, что помогать он будет не кому иному, как Альбусу, самому юному профессору Хогвартса за всю историю. Нет, на такое Геллерт не пойдет никогда. Хорошо, если пол-Хогвартса со злости не разнесет. Но вместо ожидаемой им вспышки ярости… — Здравствуйте, — голос Геллерта звучит спокойно и вежливо. — Вы директор Диппет, да? — и откуда только узнал имя! — Простите за столь внезапное вторжение. Лица его Альбус не видит, но если он понимает еще хоть что-то в этой жизни, то Геллерт сейчас очаровательно улыбается, пытаясь расположить к себе директора. И никаких криков, проклятий и побегов? Неожиданно. — Не стоит извиняться! — добродушно машет рукой Диппет. — Дело молодое. Но вот только… — он задумчиво хмурится. — Вам ведь нужно где-то спать, а покои еще не готовы, мы не ожидали пополнения в штате так скоро. И все домовые эльфы, как на грех, заняты… Ну да, Рождество на дворе. Некогда домовикам выносить хлам из будущих комнат неожиданного ассистента профессора трансфигурации. — Ну, если профессор Дамблдор не возражает, то я мог бы… — Профессор Дамблдор не возражает, — прерывает Альбус Геллерта прежде, чем тот успевает закончить предложение. И так все ясно! Щеки и шея в подтверждение заливаются яркой краской. — Тогда доброй ночи вам обоим, — широко улыбается директор — еще бы подмигнул! — Добро пожаловать в Хогвартс! — и удаляется, бормоча себе под нос что-то о прелестях юной любви. О Мерлин. Геллерт просовывает руку ему под локоть и прислоняется к плечу. А Альбусу не остается ничего иного, как вести его в свои комнаты. Во-первых, сам согласился, а во-вторых, все равно бы без присмотра здесь не оставил. Только бы не встретить по пути Аберфорта — хватит и так потрясений на сегодняшний вечер. Когда дверь в покои захлопывается, они оказываются лицом к лицу. И Альбус в который раз за вечер вздрагивает от неожиданности: Геллерт выглядит откровенно, до неприличия счастливым. Пылающие глаза, раскрасневшиеся щеки и губы… Таким он был разве что в тот день, когда они заключили клятву. И так же, как и тогда, единственная эмоция, смешивающаяся на его лице с выражением абсолютного счастья — недоверие. «Так хорошо быть не может, мне это только снится». Под ошеломленным взглядом Альбуса Геллерт широко улыбается… и бросается ему на шею, стискивая в объятиях. — Спасибо, — горячий шепот в ухо. — Спасибо, спасибо! И прежде, чем пораженный Альбус успевает хоть что-то ответить: — Можно? — кивок в сторону ванной. — К-конечно, — с трудом выдавливает из себя Альбус, и, стоит буквально светящемуся от счастья Геллерту исчезнуть за дверью, обессилено падает на кровать. Что все это значит? Это невозможно, невероятно. Но единственное объяснение… Геллерт сказал правду. «Я хочу к тебе». Не «забрать тебя», не «продолжить воплощать в жизнь наши планы», даже не «лечь с тобой в постель». А «хочу к тебе, хочу быть с тобой, и плевать на обстоятельства». И Альбус предложил ему именно это: на руках отнес в замок, представил, как своего ассистента. Как человека, которому позволено остаться — и не на одну ночь. А потом даже комнаты разделить согласился. Но тогда к чему была эта бравада в лесу? Разве так просят прощения? Или он боялся показать эмоции, ожидая, что Альбус пошлет его к Мордреду, не став даже слушать? — Ал! — голос из ванной внезапно прерывает его размышления. — У тебя есть что-нибудь… заживляющее? Заживляющее?! Альбус моментально вскакивает, влетает в ванную. Геллерт сидит в ванне, только острые коленки торчат из воды. Услышав Альбуса, поднимает голову, заглядывает в глаза: уже не с исступленным счастьем, но с доверием и надеждой. И — впервые за этот сумасшедший вечер — Альбус смотрит на него по-настоящему. Не в полумраке леса и не под влиянием эмоций в комнате, а внимательно и оценивающе. Увиденное потрясает до глубины души. От Геллерта, которого за это бесконечное лето он успел изучить до последней родинки, не осталось практически ничего. Растрескавшиеся губы, заостренные черты лица, исхудавшее тело, местами разукрашенное синяками и ссадинами. Он выглядит осунувшимся, изможденным и измученным. Словно с августа месяца нормально не ел и не спал. Неудивительно, что нести его было так легко, сколько веса в коже да костях? Альбус быстро накладывает диагностическое заклинание и, увидев результат, тяжело выдыхает. Из прямых физических повреждений — ничего серьезного. Хватит обычной заживляющей мази. А вот общее истощение… Альбус автоматически достает из шкафа успокаивающие и обезболивающие травы, бросает щепотку в ванну, наблюдает, как цвет воды меняется на зеленоватый. Геллерт с облегчением выдыхает и закрывает глаза, опуская голову на бортик. Альбус садится на край ванны, бережно касается спины, разворачивая. Помогает прополоскать отросшие уже ниже плеч золотистые локоны, нежно перебирая прядки пальцами. Геллерт не возражает: наслаждается лаской, льнет к рукам, так и не открывая глаз. Потом позволяет помочь себе вылезти из ванны, завернуть в полотенце, отнести в комнату на руках. И даже заживляющую мазь из рук Альбуса не забирает, безмолвно прося того сделать все самому. Позаботиться. Это так странно — Геллерт, как и сам Альбус, никогда не любил показывать слабость, просить о помощи. Иногда приходилось даже настаивать, чтобы эту помощь при необходимости оказать. Уверять, что нуждаться в ком-то — не стыдно. А сейчас — пожалуйста, лежит на его кровати, смотрит из-под опущенных ресниц. Неверяще. Благодарно. Внезапно вскидывается, щелкает пальцами, призывая что-то из вороха одежды в ванной. Палочку? Нет, кулон с их клятвой на тонкой цепочке. Надевает на шею, сжимает в руке, вновь успокоенно откидывается на подушки. У Альбуса от вида такого Геллерта на глаза наворачиваются слезы. Хочется обнять, прижать к груди, баюкать и никогда больше не отпускать. Но позволять себе сейчас такую слабость нельзя. Геллерт нуждается в нем сильном и способном позаботиться. Поэтому он быстро отворачивается к шкафу, скрывая лицо, достает оттуда одну из своих ночных рубашек, протягивает Геллерту. Пока тот одевается, вызывает домовика и просит подать ужин. Потом, пока Геллерт ест, отправляется в ванную совершать уже собственный туалет. А когда возвращается, застает Геллерта сосредоточенно хмурящимся, изо всех сил пытающимся удержать глаза открытыми. Альбус присаживается на кровать, приподнимает одеяло и накрывает их обоих. Потом осторожно обнимает Геллерта за плечи, привлекает к себе, утягивая в лежачее положение так, чтобы они оказались лицом друг к другу. Осторожно кладет руку ему на скулу, поглаживает большим пальцем по щеке. — Спи. — Но Альхен*, нам нужно… — сонно протестует тот, пытаясь поднять голову. — Знаю, — тихо отзывается Альбус. — Поговорить, объясниться, ответить на миллион вопросов. Это все будет завтра. А пока спи, mein alles**. Я буду рядом, когда проснешься, обещаю. Он не знает, что успокаивает Геллерта: то ли так любимое им из уст Альбуса ласковое немецкое обращение, то ли обещание завтрашнего дня. Главное, что тот перестает сопротивляться сонливости, со счастливым вздохом устраивает голову у Альбуса на груди и практически моментально проваливается в сон. Альбус же мысленно готовится к часам в неподвижности и размышлениях. Какой там сон, после стольких потрясений! Но, к его удивлению, не проходит и четверти часа, как глаза начинают слипаться и у него. Теплое тело рядом, мерное дыхание и осознание того, что впервые за долгие месяцы завтрашнего дня стоит ждать — все это убаюкивает не хуже любого снотворного зелья.