И имя ему "Ветер"

                              Юн Га Юль — Что сегодня на завтрак? — ко мне подошла Кетрин со спины. Девушка невидимка, так её назвали, потому-что она всегда держит всех на расстоянии. — Традиционная овсянка с фруктами? — смотрю на неё, и понимаю, что не просто смотрю, а пялюсь. Глаза девушки голубые, лицо красивое, блондинка. Её лицо скривилось. Как я её понимаю. Овсянкой нас кормят каждое утро, только начинка разная. Иногда это фрукты, иногда орехи, иногда сгущёнка, а иногда обычная на молоке. — Хочу бивштекса. Жареного с хрустящей корочкой бивштекса, — она опустила лицо на тыльную сторону ладони, и грустным взглядом прошлась по каждому в этой комнате. Сейчас мы в столовой. Я задаюсь в этот момент вопросом, почему вдруг Кетрин Свон решила со мной заговорить, после того, как год делала вид, что меня не существует. — Сегодня будет дождь, — взглянув на небо, делает Свон вывод. Мне неловко в её компании, и почти нечего ответить. — Знаешь, что надо делать, чтобы смотаться отсюда быстрее? — выдаёт она, всё ещё смотря на небо, что собирает вместе серые тучи. Прогноз и правда правдив. Вечером будет ливень. — Веди себя так, словно ты нормальный. — Ты, так и делаешь, — с сарказмом говорю я, и она понимает, что я воспринимаю её не в серьёз. — Мне и не зачем, — пожимает плечами американка. — В отличии от тебя, меня дома никто не ждёт. Единственный человек, который меня любил, погиб в автомобильной аварии. Какой то неловкий момент, и мне стало так неуютно от собственного поведения. — Мне жаль, — прячу глаза. Мне стыдно смотреть на неё. — Всё в порядке. Вот оно. Страшно делать вид, что всё в порядке, когда на самом деле сердце разрывает глухой крик и один и тот же вопрос; почему? Приходится убеждать себя, что всё нормально. На самом деле каждому из нас нужен человек, который просто выслушает и поверит. Для меня это был Чанёль. Никогда не смогла бы сказать ему это в лицо. Но если бы сейчас он был бы здесь, я бросилась бы ему в объятия и разрыдалась. — Как это случилось? — Джон был любителем экстрима. Гонщик. На соревнованиях у него загорелась машина, а когда врезалась в бордюр, взорвалась. Я закрыла глаза, на мгновение представив подобную ужасную смерть человека. Какой кошмар. Кетрин очевидно неприятно вспоминать прошлое. Руки девушки побилели от того, как она их сжала. Кладу ладонь на ее плечо, чтобы успокоить и выразить сочувствие. Она смахивает одинокую слезу, и улыбается. — Я слышала, что у тебя есть ребёнок? — вопрос, который я избегала каждый день. Врачи, соседка по комнате, старые местные знакомые, которые изредка приходят навестить. При этом у них такое удевленное лицо, когда они видели меня здесь в этом месте. Особенно Аманда, отличница с нашего факультета. Её слова при этом: — Мне жаль, дорогая. Но тебе действительно стоило вначале подумать о будущем. У тебя были не плохие шансы, и ты весьма не дурна в знаниях литературы. Поддержка так себе, я знаю. Это было вообще отстойно. После этого, я предложила Брайану и Рите навещать меня без Аманды. Они охотно согласились. На вопрос Кетрин, я улыбнулась. Слабо походило на искренность, и девушка это сразу поняла. — Извини. Здесь слухи доходят до ушей каждого быстро. — Всё в порядке. Я просто не люблю говорить об этом с теми, кто мало со мной знаком. — Давай я дам тебе совет? Сваливай отсюда. Что за проблема бы у тебя не была, сваливай отсюда. Это место не для тебя, я поняла это в первый день как ты сюда приехала. Кетрин улыбнулась, будто сейчас не говорила со мной так, словно знает много лет, словно не делилась со мной своей болью, не давала совета по-дружески не понимая зачем и скрылась за дверями в больницу. Я просидела неподвижно не понятно сколько, пока меня не окликнул кто-то посторонний. — Время уборки в комнатах, — весело пробубнила Меган, предложив пройти вперед. Время так и проходит: Вначале мы убирались в комнатах, застилали постель, подметали, вытирали пыль, стирали собственное бельё под надзором смотрителя. Потом нам разрешили отдохнуть, прогуляться вокруг здания, и опять под надзором следящим за порядком. После прогулки по списку у нас обед. Яичница с беконом, рис и стакан компота. О фигуре беспокоится не стоит. Все это якобы полезная еда, которая не вредна здоровь. Черт, да это вообще не похоже на грамм на нормальное питание. Кормят как цеплят в курятнике. — На ужин курица с рисом, и вишнёвый компот! — объявила шеф-повар в микрофон. Она каждый день офиширует меню вечерних блюд. Это немного странно, учитывая, что мы не заключённые, а простые пациенты. Вишня — ягода воспоминаний. Вкусная маленькая ягодка, связывающая кучу хороших моментов. Я улыбнулась этому, а потом на глаза вновь попалась Кетрин. Она стояла рядом с Бредам, который что-то пытался ей объяснить. Она тоже заметила меня и подмегнула. Я опустила взгляд в пол, посмотрела на право на лево, главное не прямо в эти глаза, которые напоминали мне наш разговор. В голове так и вертится слова "- Тебе надо выбираться от сюда, Гаюль". Что я могла на самом деле? Как можно убедить всех, что ты в порядке, если тебя здаёт каждый день новый и новый случай. Играть роль здесь, в пределах этих стен я умела, но, что будет если я их покину? Вечером того же дня мне позвонили. — Юн, тебя к телефону! — крикнула одна из помощниц медсестёр, продолжая держать телефон в руках. Он был обычный кабельный, по комнате с ним не побегаешь. — Кто это? — ответа не следует, но когда подношу к уху трубку, слышу мамин голос. — Родная, как ты там? — Ты всё ещё думаешь, что можешь называть меня так? Не звони мне больше! Психанув, я бросила трубку, и столкнулась с кучей вопросительных взглядов. Осуждающих. Но никто не осмелился подойти и спросить. Всегда тихая Гаюль, подала голос. Это непривычно для них. Лишь Кетрин ухмыльнулась и показала большим пальцем "класс". Отбой всегда был в одно и тоже время после вечерней трапезы и получасовой прогулки. Сна не в одном глазу. Лежу, пялюсь в потолок, считая пятна от отлетевшей временем краски. Любовь к этому делу зародилось тогда, когда меня в первые поместили сюда. У меня тогда ещё была соседка по комнате Брук. После того, как об этом узнал отец, потребовал выселить бедняжку, чтобы я не чувствовала себя некомфортно ещё с кем-то в комнате. Если бы он понимал, что больше чем в стенах своего родного дома, дискомфорта нигде не испытывала. Закрываю глаза, вспоминаю тот самый день, когда меня сюда привели. Тогда я едва оправилась от попытки покончить с собой. До инцидента. — Отец, нет! Не делай этого, прошу тебя. Не забирай моего ребёнка! — мой истеричкой крик был слышен на весь госпиталь. Роды прошли тайно, как и все девять месяцев пока вырашивала свою дочь. Родитель запер меня в поместье, о котором редко кто знал. Мои никогда никому не говорили о своём происхождении, и то от куда они на самом деле поднялись так высоко. — Об этом ребёнке никто не узнает, Гаюль. Не дам погубить тебе себя, и мою репутацию, которую я строил годами! Этот ребёнок не будет носить фамилию Юн! Никогда! Мы спорили долго. До тех пор, пока у меня не случился нервный срыв, и я потеряла сознания. Очнулась я уже дома в своей комнате, на своей кровати. Когда я попыталась выйти, дверь оказалась заперта с другой стороны. Так мой дом стал для меня золотой тюрьмой. Телефон, компьютер, средства связи любые — их я тоже была лишина. Единственный способ связи с внешним миром был телевизор и окно. Хотя спустя время, когда я попыталась сбежать через окно, меня поймали, а на окна поставили решётки. Сидеть просто так, я не могла. Материнское сердце жестоко рвало меня на части изнутри. Я дышать не могла, когда понимала, что мой ребенок где-то там, в чужой семье. Отвратительно, когда не можешь уберечь собственное чадо. Не с Кёнсу, не с Чанёлем связаться я не могла. Раны на руках ныли, чесались под повязкой, так, что я бы содрала с себя кожу, если бы могла. Однако раны на сердце, они не заживали. Гнаились, выделили отвратительные запахи, и мои чувства к родителям превратились в лютую ненависть. На мать реакции не было. Теперь, что она есть, что ее нет потерял смысл. Она жена человека, который произвёл меня на свет. А реакция на отца - я и вовсе не хотела его видеть. Прогоняла, талкала прочь из комнаты. Я считала себя сиротой при живых родителях, и каждый день им об этом повторяла. Решающим толчком, что и привело меня в клинику Доктора Грея — сбежать из дома с помощью лжи. В ванной в маленьком шкафчике всегда лежали таблетки, на случай, если я не могла ночью уснуть. О них никто не знал.Как меня нашли, я не помню. Знаю, что в память врезалась целая ладонь кругленких кругляшек, а потом спустя десять минут рвотные позывы и головная боль, а потом я отрубилась. Открыть глаза мне удалось с трудом, и я поняла, что в больнице, рядом со мной страдальческое лицо мамы. От отца не ждала никакого сожаления и раскаяния. Кстати, так оно и было. Отец просто стоял в углу и смотрел на нас. — В который раз? — нарушает хриплый голос тишину и рыдания матери. — Ты ведёшь себя как подросток, Гаюль. — Пока не вернёшь мне мою дочь, я не перестану! Отдай мне моего ребёнка! Я хочу Май обратно! — мой крик перерос в истерику. Я пыталась встать с постели, выдернула капельницу, и из вен пошла кровь. — Мне надоело, что ты упровляешь моей жизнью! Я хочу сама распоряжаться ею! Врачь прибежала на мои крики, а потом вновь куда-то убежала. Наверное за помощью, чтобы усмерить меня. — Это не даст тебе никакого хорошего будущего Гаюль! Ты дочь генерального директора, и должна следить за репутацией! Я не позволю тебе разрушить всё то, что я так долго строил ради твоей прихоти! — По мягче, — слышу мамин голос. — Не видишь в каком она состоянии. Наши дни Отец не сжалился. Спустя две недели, перед тем как меня выпустили, он уже заранее подготовил билет, и паспорт. Через двадцать четыре часа, в два часа ночи я прибыла в больницу доктора Грея. А точнее личебницу. — Гаюль, тебя к телефону. — Кто? Если это родители... — Голос мужской Как только я взяла в руки трубку, сначала повисла тишина, и звонивший на моё «Алло», отвечал молчанием, а спустя пятое алёкание и вовсе гудки. Той ночью я почти не спала, потому что впервые серьезно задумалась о том, что сказала на днях Кетрин. Её слова так и не получилось оставить в глубоких недрах памяти. Кофе. Я бы большим удовольствием выпила кофеина. Это помогло бы мне взбодриться. Сев в кровати, стала вынашивать план выбраться отсюда. Он должен быть чётким, естественным, правдополобным. Чтобы все поверили , что Юн Гаюль пришла в себя, осознала неосознанное, встала на праведный путь. Ещё лучше если вместе с обществом поверил и мой отец. Так же мой мозг не хочет отпускать и загадочный звонок. Кто бы это мог быть? Почему он молчал, а потом забросил? Папа никогда не стал бы молчать, будь это он. Мама тем более. К тому же сказали, что это был мужчина. Кёнсу? Нет. Быть не может. Откуда бы он узнал этот номер. Чанёль тоже отпадает. Он вообще не знает где я. Может связаться с ним, когда завтра вечером включат интернет? Утром голова деревянная. Поздно ложиться для меня чревато нарушением психики. Те лекарства, что мне приносили утром перед едой, и вечером перед сном и так действовали не лучшим образом. В дверь поступали. Медсестра — милая на вид женщина лет тридцати преоткрыла и улыбнулась застав меня не спящей. —Доброе утро милая, — пожелала она. В руках женщина держала поднос с двадцатью пластиковых стаканчиков. Я смеренно поняла, и без слов взяла один, закинула в рот три пилюли, залила водой. Она всегда стояла в графине на прекроватной тумбе. Рвотный позыв появился в тоже мгновение, стоило круглой миниатюрной таблетке по горлу. А мне ещё две таких глотать. Признаться ничем они не помогали, вызывая лишь галлюцинации. В течении дня ты как зомби, выполняешь всё что тебе говорят. Оно успокаивало, но когда эффект проходит, начинается мигрень. Медсестра, которая успела стать для меня другом, присела на край кровати. Я насторожилась. — Что? Этот твой взгляд... Она улыбнулась, и помотала головой. — Я слышала твоя мама звонила, — осторожно проговорила женщина. — А, ты об этом? Забудь Маргарет. Это не так уж и важно. — Любая поддержка из вне важна, милая. Что бы родители не делали, это на благо детей. Если бы она знала всех деталей не говорила бы так. Если бы сейчас меня видел в таком состоянии Кёнсу или Чанёль, я бы умерла на месте. Все проблемы накладывались одна на другую огромной кучей дерьма, в которой я рисковала погрязнуть. Я показательно улыбнулась. — Мне не нужна поддержка от людей, которые упекли меня сюда. И я не хочу об этом говорить. Доктора Грея хватает. — Доктор Грей не такой уж плохой человек, Гаюль. Привлекательный, умный, сильный мужчина. Кажется передо мной сидит ещё одна девушка, которая мечтательно отзывалась о докторе Грее. Но если на других мне было плевать, ей я готова помочь. Да, Гаюль — сватовство это то, что тебе сейчас нужно. Лучше бы сидела и план возвращения планировала, а не в чужие жизни лезла. — Он тебе нравится, — не стесняясь произношу. Маргарет краснеет как помидор, застенчиво улыбается. — Не уходи от темы. — Да забудь ты про мою мать, Маргарет. Я ведь права в своих догадках? Я всё равно не отстану, — кажется она забыла о том, что надо обойти ещё кучу пациентов, чтобы накормить их пилюлями. — Хорошо. Да, он милый, и я не против была бы с ним перейти на более близкие отношения, нежели просто начальник и его работница, — её взгляд грустный, пусть на лице улыбка. Она скорее натянула её, чтобы никто не догадался о переживаниях души. — Что? Этот взгляд... Ее взхох был слишком тяжёлым, чтобы не понять, что ей неприятно об этом говорить. — Это невозможно Гаюль. Просто забудь об этом. Вставай, одевайся и беги вниз. Завтрак пропустишь. Я закатила глаза. Маргарет убегала от ответа. — Я не отстану. Почему это не возможно. — Милая, мы с доктором Греем из разных миров. К тому же мне кажется, что ему уже кто-то нравится. — Хах, а я вообще подумала вначале, что он гей, — пошутила я, и как оказалось не напрасно. Обстановка разрядилась, стало вокруг намного легче. Как только Маргарет покинула мою комнату, оставшиеся лекарства, что я как будто проглотила, вытащила из под подушки, и закинула их в маленький стакан. Отвлечь внимание медсестры от моей руки, что прятало таблетки было не просто. Даже стало жалко, что её чувства к доктору не взаимны.