Сердце ведьмы.

      Юнги устало чешет переносицу, смотря в окно и шумно захлопывает книгу перед собой. В лавочке непривычно тихо, и от этого каждый звук ощущается в несколько раз громче, режет слух и неприятно воздействует на нервы.       Омегу эта гнетущая тишина с ума сводит, толкает на странные, пугающие его самого мысли, которые после не дают спокойно спать по ночам. Мин живёт усталостью и, лишь измотав себя полностью слезами и переживаниями, наконец забывается, пригреваясь на чужой груди.       Хосок действительно старается помогать, ведьму одного почти не оставляет — боится, что тот руки на себя наложит, не вытерпит. На каждый всхлип нужные слова находит, успокаивать не перестаёт, а в первые дни и вовсе старшего полностью под опеку взял. Чон этого расстроенного и потерянного, почти безжизненного взгляда никогда не забудет. Альфа не знает, что чувствует его лисёнок, потеряв самого близкого человека, но искренне хочет разделить это время с ним и вернуть улыбку на личико хёна.       Мин каждый чужой жест подмечает, очередное спасибо шепчет, и остаётся безмерно благодарен за заботу и любовь. С Хосоком хорошо, комфортно и не так страшно. Двумя словами — гораздо спокойнее. Только в объятиях цыгана и может расслабиться, наконец сбрасывая с себя тяготы и засыпая, утыкаясь носом в основание шеи, туда, где природный запах ощущается чётче всего.

***

      Обычно готовый к новой порции раздражения и рези в глазах, Юнги несколько удивляется, когда при пробуждении чувствует себя легко и одухотворённо. Нет ни забот, ни проблем, никому и ничему не нужно его внимание, не нужно никуда бежать и браться за дела, чтобы хоть как-то отвлечься.       Каждая клеточка его тела будто оживает, наполняется силой и энергией, а сердце заводится заново, наконец обретая спокойный ритм. Под головой необычайная мягкость, что даже немного щекотно от впивающихся в шею и плечи каких-то тонких иголочек, не приносящих никакой боли.       Омега чувствует на своей коже тёплый ветерок и щурится, внемля задорному пению птиц. Где-то справа слышится треск веток, и Мин представляет, как это рыжая толстая белочка перепрыгивает с дерева на дерево, неся в руках спелые орехи, и только её пышный хвост мелькает в листве. Неподалёку журчит ручей или река, день за днём стачивая огромные булыжники.       Повсюду царит запах свежести и самых разнообразных цветов. Ведьма ведёт носом, стараясь запомнить это ощущение полёта и душевного равновесия, и открывает глаза, неожиданно осознавая, что совершенно не понимает, где находится и как тут оказался.       Юнги резко вскакивает, осматриваясь по сторонам. Он лежит на поляне, среди красиво цветущих деревьев, над головой разливается небесная синь, а иголочки, которые щекотали его кожу, оказались простыми травинками, выбившимися из общего ряда.       Где-то совсем недалеко слышится смех, и Мину кажется, что всё на мгновение замирает. В голове одна за другой крутятся мысли о том, что либо он сходит с ума, либо определённо уже сошёл с ума.       Омега не хочет терять ни секунды в погоне за призрачной надеждой, поэтому быстро встаёт и пересекает поляну, ныряя в совсем короткий кустарниковый лесок. Блондин убирает длинные увесистые ветки от своего лица, пробираясь вперёд, пока наконец не вываливается на полянку поменьше и застывает на месте, словно громом поражённый.       Его бабушка и матушка Кусумдочи сидят за кованым ажурным столиком и мило беседуют, но стоит Юнги подойти на ватных ногах, как обе прекращают разговор, поднимая взгляд на парня.       — Очнулся наконец, — Хальмони подпирает голову ладонью и прищуривается, смотря на названного внука. — Уж думали, что не достучимся.       Мин не слушает, шумно сглатывает, не мигая смотря на родственницу, и стоит ей добро улыбнуться, как и всегда, ведьма падает на землю, пряча лицо в её коленях и всхлипывая.       — Бабушка…       — Ну-ну, моё солнышко. Сердце кровью обливается смотреть на твои слёзы, — женщина так же ласково гладит внука по волосам привычным жестом. — Совсем исхудал, изнервничался.       — Да как же так, я же всё своими глазами видел, — Юнги растерян и не понимает ничего от слова совсем.       — Это моё последние заклинание, — терпеливо поясняет старушка. — Сейчас вы с Кусумдочи спите, а я просто в вашей голове. Не могу смотреть, как ты изводишься, поэтому хочу задать тебе хорошую трёпку. Хосок уже с ума сходит, как тебе помочь не знает, пожалей парнишку.       — Меня бы кто пожалел, — бурчит Мин, а сам и не думает от женщины отлипать, имея возможность насладиться этим своеобразным прощальным подарком.       — Над судьбой никто не властен. Извини, солнышко, я не хотела, чтобы ты думал о моём уходе и пытался идти против воли небес. Случилось так, как должно было случиться, и никто в этом не виноват.       — Я был так ошарашен, бабушка. Мы были вместе всю жизнь, я не представляю её без тебя…       — Ну, всё-всё, развели тут. Нам всем будет тебя не хватать. Хоть я и знала, да всё равно не легче, — качает головой Кусумдочи, отстукивая пальцами по столу.       — Поэтому вы не дали увидеть мне расклад на таро! — наконец понимает Юнги и удивлённо хлопает ресницами, не понимая, как можно скрывать такое столь долгое время.       — Поэтому я не дала тебе увидеть расклад на таро! — смешным голосом передразнивает его матушка, закатывая глаза. — Неправильно это — в судьбу вмешиваться. Да и не могла я разбить тебе сердце, когда ты был так счастлив рядом с тем цыганом.       Юнги на такой резкий выпад лишь смущается и опускает голову.       — Кстати о нём. Вижу, кольцо ты не отдал, до сих пор на шее носишь, — журит внука бабушка Мин.       — Да куда там, мне не до этого было, — зарделся младший, умильно вскидывая подбородок и заставляя обеих женщин расхохотаться.       — Эх, молодость, любовь-морковь, — несколько мечтательно хмыкает Хальмони. — А цепочку ты и правда сними. Действительно пора. Уже и меткой обзавёлся, а взамен ничего не отдал. Не по чину это.       Парень почти на автомате закрывает укус ладонью, получая лишь насмешливый взгляд от матушки и игриво-смеющийся от бабушки.       — Небо расходится, он сейчас проснётся! — неожиданно вскидывает руку Кусумдочи, указывая на омегу, который начинает бледнеть на глазах.       — Мы же увидимся снова? — Юнги отчаянно в чужие руки вцепляется, снова терять не хочет, но Мин-старшая лишь качает головой, печально вздыхая и быстро целуя внука в лоб.       — Я всегда буду рядом. Прямо здесь. В твоём сердце, — женщина тыкает пальцем ему в грудь, даря ещё одну ласковую улыбку. — Где бы ты ни был, и что бы ни случилось, обратись с молитвой к духам, и я услышу. Ты проживёшь долгую и счастливую жизнь. Ни о чём не волнуйся и делай так, как велит сердце. Оно никогда не ошибает…       Окончание фразы тонет в вихре цветов и красок перед глазами, и Юнги действительно вскакивает, мигом пробуждаясь от сладкой дремоты, чем пугает Хосока, склонившегося над ним.       — Боже, ты плакал во сне, я переживал, — Чон действительно выглядит обеспокоенным и тут же прикладывает ладонь ко лбу омеги, проверяя, на заболел ли он.       Мин выглядит растерянным, но намного лучше, чем ранее, а в его взгляде проскальзывает что-то новое и светлое, словно то отчаяние, в котором он прибывал последние дни, медленно отходит на второй план.       — Ты в порядке? — заплаканный омега пробуждает в цыгане непреодолимое желание укрыть, уберечь, защитить от всей той боли, что испытывает старший. — Не молчи, умоляю, у меня сердце разрывается от беспокойства.       — Я видел бабушку… Она приходила ко мне и отчитала за то, что слезами тут обливаюсь, а я ничего не могу с собой поделать, понимаешь, — Юнги шмыгает, в очередной раз утирая солёные дорожки. — Но мне стало намного легче, будто сейчас она действительно ушла и забрала всю мою печаль вместе с собой.       — Она любила тебя больше кого бы-то ни было, и всегда будет присматривать за тобой. Наши родные живут в нашем сердце, а в нём умереть невозможно, — Хосок его лицо в свои ладони ловит, к чужому лбу прислоняется, оставляя мягкий поцелуй на носу.       — Бабушка сказала почти то же самое, — омега прикрывает глаза и только сейчас понимает, что сжимает на пальцах цепочку с кольцом, поэтому не долго думает и снимает её с шеи, беря руку Чона в свою и передавая ему украшение.       — Когда-то именно ты вернул мне его. Это заговорённое ведьминское кольцо, изготовленное по старинному манускрипту, — у него в горле пересыхает, но Юнги упрямо продолжает. — В нём заключена моя сила, и отныне оно принадлежит тебе…       — Надень его сам, — альфа нетерпеливо склоняет голову, позволяя старшему застегнуть цепочку на его шее. — Я буду беречь его так же, как нашу любовь, лисёнок, — Хосок не давит, но дарит тёплые, нежные прикосновения, не прося ничего взамен. Самое главное цыган уже получил, и этот кто-то сейчас впервые за эти дни ярко улыбается, отпуская горе и обещая в первую очередь самому себе, что всё у них будет хорошо.