Сердце ведьмы.

            Юнги вертится перед зеркалом, рассматривая своё отражение в зеркале и пытаясь найти изъяны, чтобы тут же их исправить. На нём тот самый наряд, что они купили у Айбике несколько недель назад, и Мин признаёт, что и торговка, и бабушка были правы. Этот костюм походит ему на все сто.       Омега наносит немного духов на шею, грудь и кисти рук, чтобы не только прикрыть природный запах, но и оставить после себя шлейф приятного аромата. Бабушка Мин, наблюдая за внуком и его приготовлениями и попивая чай, только тяжело вздыхает и не может отвести взгляд от парня, старается запомнить каждую деталь, навечно в своей памяти сохранить.       Женщина задумчиво качает головой, отвечая собственным мыслям, и встаёт с насиженного места, подходя к блондину и укладывая руки тому на плечи.       — Ты уже такой взрослый, — немного печально произносит она, большим пальцем поглаживая чужую метку на шее внука. Для Мин-старшей не стало сюрпризом её появление, наоборот, видеть, что её мальчик счастлив — лучшая награда. Рядом с Хосоком спокойно и уютно. Эта аура тепла и искреннего счастья вокруг этих двоих заставляет сердце старушки трепетать, вспоминая собственные молодые годы. А большего и не надо.       — Поверить не могу, что это происходит, — Юнги вздыхает, немного наклоняясь и позволяя бабушке самостоятельно повязать ему ленту на голову. — Почти полгода прошло, а я уже не представляю своей жизни без него.       — Ты влюблён, моё солнышко. И этим всё сказано. Не кручинься, сердце никогда не лжёт, а ведьминское и подавно, — Мин ласково треплет внука по волосам. — Пообещай, что во что бы-то ни стало, останешься верен себе и своей крови. Не станешь использовать свой дар во зло, не согрешишь и не нарушишь небесного писания.       — Почему ты говоришь об этом, бабушка? — Юнги подвох за версту чувствует, а старушка явно не договаривает чего-то очень важного.       — Часы пробьют совсем скоро, и это будет их последний перезвон. Да не оставит тебя удача, солнышко моё ясное, а теперь иди. Душа твоя молодая в такт любимому скачет, не заставляй судьбу ждать, — бабушка Мин награждает внука благословенным поцелуем, отправляя того в чужие трепетные объятия, но этим только усиливает подозрения младшего. Что-то здесь нечисто, и Юнги это беспокоит. Нехорошее предчувствие закрадывается в голову, но блондин списывает всё на разыгравшееся волнение и ничего не говорит.

***

      — О, Господи, — Чон тут же отворачивается от омеги, стоит тому спуститься по ступенькам. Хосоку кажется, что у него сейчас кровь носом пойдёт, потому что выглядеть так ошеломляюще-потрясающе попросту нечестно.       — Эй, всё нормально? — Юнги, не услышавший сказанной фразы и лицезревший лишь чужую спину, сникает, теряя улыбку.       — Предупреждать надо, я мог ослепнуть от твоей красоты, — альфа наконец успокаивает собственное сердцебиение и поднимает взгляд на Мина, еле удерживающегося от того, чтобы не ткнуть цыгана локтём в бок. — Всё, я готов, теперь можешь крутиться и красоваться, я смотрю.       Ведьма закатывает глаза, подавляя тихий смех, и расставляет руки в стороны, несколько раз оборачиваясь вокруг себя, а Чон в очередной раз теряет дар речи.       Белый цвет невероятно подходит Юнги, приятно оттеняя цвет его волос и бледной кожи, причудливая вышивка изящно сидит на чужих плечах и обрамляет рукава широкой рубахи, а красная лента, вплетённая в волосы, причудливо позвякивает, когда блондин вертится, из-за бусин на кончике.       — Я не отойду от тебя ни на шаг. За твоё внимание точно передерутся, — восхищённо проговаривает Хосок, нежно целуя омегу в макушку, когда тот с довольной улыбкой льнёт к его груди.       — Мне всё равно, если ты будешь рядом, — Мин наконец находит в себе силы оглядеть наряд альфы, и тут приходит его черёд присвистнуть.       Чон своему стилю не изменяет. Иссиня-чёрная рубаха с закатанными по локоть рукавами и тремя расстёгнутыми пуговицами, такие же брюки-клёш, по швам расшитые полоской тёмного бисера, и широкий пояс, утягивающий талию, делают из цыгана настоящего красавца. По раздельности они смотрятся неотразимо, но лишь вместе идеально дополняют друг друга, выглядят, как настоящие Инь и Ян в человеческом обличии.       — Сразим их всех наповал, — Хосок закрепляет это маленькое обещание поцелуем, несдержанно слизывая с чужих губ сладкий на вкус блеск, за что получает от ведьмы несильный укус.

***

      Стоит паре появиться на поляне, так даже музыка становится тише, а все взгляды обращены на них. Всем становится понятно, что это открытый вызов каждому здесь. Парни кажутся уверенными в себе и друг друге, поэтому упрямо держатся за руки, посылая улыбки и тёплые взгляды.       Нахмурившийся Баро не сводил с молодых людей тяжёлого взгляда, и стоило им подойти, чтобы засвидетельствовать уважение, показушно отвернул голову, знаком показав Хосоку, что они обязательно поговорят об этой самовольной выходке.       Тётушка же наоборот, приветливо кивнула, разрешив обоим поцеловать свои руки и после отойти от круга старейшин.       — Это непозволительно!       — Немыслимо!       — Непростительно! Как они смеют!       Среди стариков начинается ропот и шептания, но Сирануш быстро усмиряет разбушевавшихся красноречивым взглядом и взмахом руки.       — Много крепеньких деток принесёт с собой этот омега. Он — славный мальчик. Твоя жизнь, Хенсу, напрямую зависит от его. Вы всё поймёте, когда придёт время, — туманно отрезает женщина, не позволяя другим спорить с собой, но и не давая каких-то точных прогнозов.       На поляне вокруг костра резво веселится и танцует молодёжь. Чарующая музыка умасливает слух, заставляя покачивать ногой в такт, а свежий воздух помогает не запыхаться и быстро восстановить дыхание после резких, головокружительных танцев.       — Пусть играют бостон*, любо-дорого смотреть на молодые счастливые лица, — ведунья прищуривается, отправляя сподручного мальчонку к главным музыкантам.       Не проходит и минуты, как начинают звучать вступительные аккорды любимого цыганами танца, предназначенные, чтобы дать время парам образоваться. Юнги, оставленный Хосоком буквально на минутку, дёргается в сторону, стоит какому-то альфе схватить его за локоть и самодовольно ухмыльнуться, опустившись на колено.       — Такой прекрасный омега, хоть и чужой, не может остаться в стороне, когда все собираются танцевать, верно? Я с радостью помогу, — приторным, сладким и до жути раздражающим голосом заманивает его в ловушку незнакомец, но ведьма не ведёт и бровью на такое откровенное предложение, опошлённое азартными взглядами.       — Я танцую лишь с одним человеком, и это не ты. Отпусти, мне больно, — Мин стойко выдерживает эту извращённую пытку, потому что хватка ничуть не слабеет.       Его нежеланный собеседник, кажется, собирался продолжить свои бессмысленные поползновения, если бы чужое присутствие не остановило его пыл.       — Ты не только оглох, но и отупел, Сунхо? — неожиданно раздаётся за спиной Юнги ледяной голос. — Хосок, кажется, предупреждал тебя, чтобы ты и пальцем не смел касаться его омеги. Думаешь, он не видит, так вступиться некому будет? Проваливай, пёс плешивый, у меня нет настроения, — блондин своего спасителя не знает, но вот Сунхо, кажется, знаком с ним порядочно, чтобы тут же освободить чужую руку и уйти, скрипя зубами.       Ведьма тут же брезгливо одёргивает руку и шустро оборачивается, сталкиваясь с пронзительным взглядом серых глаз.       — Спасибо за помощь, — Юнги несколько склоняет голову.       — Мне не нужны твои благодарности. Я сделал это не ради тебя. Хосок — мой друг, по дурости влюбившийся в такого, как ты. Вы и так нарушили кучу правил, а он парень горячий, к тому же, пленённый чувствами, наворотил бы ещё больше дел, если бы увидел, как эта сволочь жаждет заграбастать тебя своими мерзкими руками. Среди нас у тебя не так много друзей, которые бы встали на твою сторону, и я сомневаюсь, что в следующий раз тебе повезёт. Будь рядом с Хосоком и не говори ему о том, что случилось, — на одном дыхании вещает ему альфа и кивком головы указывает на спешившего к ним Чона.       Стоит Мину отвернуться, как незнакомец пропадает так же незаметно, как и появился. Зато брюнет выглядит хмурым и сосредоточенным. Ведьме даже кажется, что у него искры во взгляде плещутся.       — Что он хотел? — Хосок пристально смотрит то на Юнги, то на быстро удаляющуюся спину друга.       — Ничего, просто сказал, что знаком с тобой, — омега старается говорить правдоподобно, что получается вполне успешно, потому что морщинка на лбу цыгана разглаживается, а сам он улыбается и, наконец заслышав пленяющий перезвон струн, подмигивает старшему и опускается на одно колено.       — Потанцуем, лисёнок? — Юнги мигом приседает, принимая приглашение и не стесняясь любопытных взглядов, кружится вместе с возлюбленным. Может быть, не так отточено и правильно, но с душой, по наитию, полностью отдаваясь во власть ритма и частоты тактов.       Они танцуют друг для друга, танцуют друг с другом и самые потаённые чувства вкладывают во взгляды, обращённые только друг к другу.       Чон своим омегой более, чем доволен и гораздо больше, чем просто влюблён. Альфа готов окружить его своей заботой и нежностью с ног до головы, вечно тешить в своих объятиях и шептать слова об искренней любви.       Они привлекают достаточно внимания, а Юнги удивляет цыган тем, что свободно двигается вместе со своим избранником. Это заставляет некоторых несколько пересмотреть своё отношение к омеге и даже проникнуться к нему уважением, за то, что тот не только не побоялся прийти и проникнуться их сокровенной культурой, но и свободно выказывает свою симпатию не менее одухотворённому и впечатлённому Хосоку, раз и навсегда обрубая чужие завистливые взгляды, желающие покорить сердце альфы.       Они заканчивают танец так же, как и начали, в уважительном поклоне, только в самом-самом конце, когда остальные начинают немного расходиться, прислоняются лбами друг к другу и счастливо смеются, довольные тем, что смогли сделать этот отчаянный шаг навстречу, казалось бы, безнадёжному.       Мин несколько удивляется, когда ему стучат по плечу и тихо покашливают, прося обернуться. Высокий широкоплечий и невероятно красивый омега добро улыбается ему и от этого кажется ещё прекраснее.       — Привет, хён. Юнги, это Сокджин — мой близкий друг и просто очень весёлый парень. Сокджин, это Юнги — свет очей моих и все самые лучшие слова, которые я только смогу подобрать, — Хосок светится улыбкой, радушно представляя их друг другу, и от этого ведьма несколько расслабляется, смело пожимая чужую руку.       — Вижу-вижу, что вы тут устроили, — немного укоризненно, но с ноткой заботы и волнения в голосе. — Не представляю, что Баро с тобой сделает после этого, балбес.       — Поймёт, что я настроен серьёзно, — лишь пожимает плечами Чон, понимая, что старший просто беспокоится о нём.       — Ишь серьёзный какой, — цыкает Ким. — Разреши мне забрать твоего ненаглядного. Пусть с нами венки поплетёт да песни послушает. Традиция всё-таки. Заклевать не дам, буду биться за его чудесные глазки до последнего вздоха, — Сокджин так умильно хлопает ресницами, что даже Юнги не может удержаться от смеха.       — Оставляю его под твою ответственность, — медленно, но согласно кивает Чон, видя, что Мин не против. — Только будь осторожен.       — Не переживай. Я скоро вернусь, — блондин слегка сжимает чужую руку в своей и улыбается альфе уголкам губ, заверяя, что всё с ним будет в порядке, и только после даёт Сокджину себя увести.       Пока они пересекают поляну и бродят меж деревьев, неловкость между ними постепенно исчезает. Ведьма откровенно тащится с, казалось бы, не смешных шуток и баек, а также смешных историй, связанных с его парнем и рассказанных старшим в самом ворчливом и поучительном тоне.       Другие омеги табора несколько сторонятся их, не решаясь подходить, а если и заговаривают, то только с Сокджином, скользя по чужаку лишь заинтересованным взглядом. Юнги это не особо трогает, так как парень понимает, что и для него, и для их компании это ново, неправильно и непривычно. Однако это не мешает ему следовать указаниям старшего и сплести не менее чудный венок из найденных вдоль реки трав. Мин не собирается спускать его в воду, помня о том, что так омеги по легенде ищут суженного, а наоборот, хочет самостоятельно надеть его на Хосока.       Его губы трогает мягкая полуулыбка, когда он думает о том, как бы сплетённое украшение смотрелось на голове цыгана, в глазах появляется сияющий блеск, а щеки покрываются румянцем, не сильно заметным в полумраке. Совсем рядом шумит река, унося парня в омут своих же мыслей, но всё неожиданно темнеет, а в голове за несколько секунд будто происходит добрая тысяча взрывов, сражая омегу болью.       Он обессиленно, скорее интуитивно, хватается за стоящего рядом Сокджина и почти валится на него, бормоча что-то, что старший не может разобрать и только пугается, не в силах докричаться до Юнги, ибо даже слабые пощёчины не помогают.       — Господи, мне срочно нужно домой, — Мин бледнеет, осознавая, что ему только что привиделось, и смотрит на Кима такими глазами, что тот и сам теряет улыбку, видя ужас в чужих глазах.       — Юнги, подожди! Стой! — кричит, но младший уже не слышит, не соображает, не хочет понимать. Впихивает венок в чужие руки и бежит, едва разбирая дорогу и только успевая убирать ветви деревьев от себя.       Все лица на поляне сливаются в одно пятно. Ему кажется, что кто-то даже окрикивает его, но запрещает себе останавливаться. Мчит вперёд по давно протоптанным дорожкам и молится, чтобы видение оказалось ложью. Страх и переживания мигом запирают все тёплые чувства в его стремительно бьющемся сердце на замок, выжигая душу и ничего не оставляя после себя.       Юнги действительно успевает накрутить себе многое, и когда лавка встречает тишиной, а Тучка почти прыгает под ноги, громко и жалобно мяукая, готов волосы на себе рвать, потому что чувствует. Холодок проходится по коже, и омега понимает, что это означает. Перепрыгивает через две ступеньки, запинается, падает, ударяясь локтями, но продолжает просить только об одном.       — Господи, пожалуйста, — похоже на отчаянную молитву, которой, увы, никто не внемлет.       Юнги видит то, чего никогда бы и никому не пожелал. Не слышит того, что хотел бы. Не чувствует тепла, которое раньше придавало ему сил и стойкости. Испытывает только злость и растерянность, не хочет принимать действительность.       К горлу подкатывает ком, и Мин почти ничего не видит из-за пелены слёз.       — Не оставляй меня, пожалуйста. Бабушка, умоляю, пожалуйста… Господи, — у старушки ледяные руки, и сама она, кажется не дышит. Юнги едва нащупывает пульс и отчаянно пытается применить все свои силы, только бы его единственный родной человек не умер на его собственных руках.       Счёт идёт на секунды, а комнату заполняет громкое тиканье, предвещая то, с чем блондин совладать не в силах. Женщина говорила о часах, об этих чёртовых часах и последнем перезвоне, и Мин бы всё отдал, чтобы ему никогда не пришлось понять значение этого предсказания.       «Она знала. Она всё знала, но кинула меня в пучину собственной судьбы, заставив бороться за её и собственную жизни в одиночку,» — Юнги кажется, что у него начинается истерика, и реальность медленно накрывает с головой.       «Ку-ку, ку-ку,» — он вздрагивает, поднимая голову. Один.       «Ку-ку, ку-ку,» — его руку слабо сжимает бабушкина. Два.       «Ку-ку, ку-ку,» — Мин почти уверовал в собственные силы и нашёл силы слабо улыбнуться с потаённой надеждой на лучшее. Три.       — Не лей слёзы понапрасну.       «Ку-ку, ку-ку,» — четыре.       — Они не красят твоего прекрасного личика.       «Ку-ку, ку-ку,» — пять.       — Бабушка… — Мин почти стонет, прикладываясь головой к чужой груди. — Не бросай меня… Я не смогу… Пожалуйста…       «Ку-ку, ку-ку,» — шесть.       — Не кручинься. Всё пройдёт, моё солнышко.       «Ку-ку, ку-ку,» — семь.       — Нет, я не могу, только не без тебя…       «Ку-ку, ку-ку,» — восемь.       — Твоя судьба в надёжных руках.       «Ку-ку, ку-ку,» — девять.       — Я научила тебя всему, что могла. Моё время пришло, дальше ты должен идти сам.       «Ку-ку, ку-ку,» — десять.       — Отдай ему кольцо, и ты никогда не пожалеешь о своём выборе.       «Ку-ку, ку-ку,» — одиннадцать.       — Похороните меня рядом с Сыльхи. Это моя последняя воля…       «Ку-ку, ку-ку,» — двенадцать.       Ужасное число. Отныне Юнги его ненавидит, ибо ровно с ударом чёртовой дюжины глаза старушки закрываются уже навсегда, а рука безвольно падает на холодный деревянный пол.       У Мина в ушах звенит, в голове всё путается. Он не может ни двигаться, ни говорить, но чувствует, как его собственный маленький мир пустеет с каждой секундой.       — Нет, пожалуйста, — задушенно и слёзно шепчет он, начиная трясти бабушку за плечи. Ничего. Ничего к чёртовой матери не меняется.       — Нет, нет, нет, господи… Не могла… Она не могла… — Юнги чувствует, как кто-то оттаскивает его от уже безжизненного трупа, прижимает к себе и что-то говорит, но что именно, парень не может разобрать.       Омега вырывается, кричит, не хочет принимать такую жалкую, нелепую помощь. Ему не нужны слова, ему нужна его бабушка, его милая бабулечка с мягкими щёчками и оладушками по выходным, с самым любящим сердцем и тёплыми словами, когда это нужно, с безобидными подколами и звонким смехом вместе с соседками. Разве он просит так много…?       Хосок щурится, чужую боль будто на себе ощущает, но ничего не может сделать. Ведьма больше не бьётся в его руках, а рыдает, роняя крупные слёзы на ткань его рубашки, и Чон качается вместе с ним, гладя по голове, и, кажется, точно так же, совсем не положенно, беззвучно плачет, наконец понимая, о чём говорила ему бабушка Мин, и жалея, что его желание забрать Юнги с собой исполнилось такой высокой ценой.       Цыган не знает, как сложится их жизнь дальше, и не хочет думать об этом сейчас. Небеса просит лишь о том, чтобы его лисёнок смог пережить это горе и найти утешение в его объятиях.