Сердце ведьмы.

      Хосок вздыхает, смотря в свои совершенно безнадёжные карты и переводя взгляд на ехидно ухмыляющуюся тётушку, закатывает глаза, сбрасывая расклад на стол лицевой стороной вниз.       — Может фриш*? — с надеждой предлагает он, отпивая немного вина из бокала.       — Третий раз? Размера ставки не боишься? — со смешком отвечает ему женщина, плотнее заворачиваясь в шаль и почёсывая затылок.       — Бог троицу любит, — только пожимает плечами Хосок, в тайне надеясь, что это сдача станет для него удачной, иначе проигрыш этой партии точно ударит по его самолюбию, если помнить, что с Тётушкой Сирануш играют либо герои, либо самоубийцы, а поскольку ничего героического в альфе нет…       — Будь по твоему, мой милый, будь по твоему. Раздавай, — выкладывает два джокера из руки* цыганка и смеётся, наблюдая за белеющим Хосоком.       — Да что ты будешь делать, — тихо ругается он себе под нос, снова принимаясь перемешивать карты и читать все известные ему заговоры на удачу, надеясь, что это поможет, чем ещё пуще веселит женщину.       — Ты так печёшься об этом омеге, что даже проиграть мне боишься, как бы не заставила рассказывать? — невзначай интересуется женщина, отпивая вино, но не разрывая зрительного контакта с парнем.       — Ты и так всё узнаешь, тётушка, — спокойно отвечает альфа, улыбаясь ей в ответ. — Только если я выиграю…       — Во-первых, не впутывай меня в свои дела, — не даёт ему договорить цыганка. — Во-вторых, не станет Баро меня слушать, сам понимать должен.       — Слушать, может, и не будет, а вот прислушается — вполне возможно, — Чон шустро раздаёт карты и вскрывает свои, наконец улыбаясь.       — Что ты задумал? — прищуривается женщина, недобро вскидывая брови и недовольно перекладывая карты.       — Юнги — непростой омега, — безучастно отзывается Хосок, разбивая ненужный терц выкидышем. — Настоящая ведьма. Своими глазами видел. Наши ему и в подмётки не годятся. Клянусь своей честью, тётушка, он тебе понравится.       — Коли правда всё, что ты мне рассказывал, так и быть, помогу, — раздражённо поджимает губы цыганка, понимая, что даже джокеры не спасают её положения.       — Я тоже люблю тебя, тётушка, — добродушно улыбается Хосок, подменяя центральную карту своей и заканчивая партию. — Я всё.       — Тьфу, чертёнок, — громко восклицает гадалка, сбрасывая руку. — Ах ты, хитрец малолетний, — дивится она, точно помня, что терцы, выкладываемые Чоном, частями сбрасывались раньше.       — Учусь у лучших, — только разводит руками Хосок. — Юнги — мой омега, и теперь среди нас у него есть покровитель, верно, тётушка? — хитро подмигивает цыганке альфа.       — Смотри, чтобы я об этом не пожалела, — цокает, слабо щипая парня за щёку, и едва заметно улыбаясь. — За тебя, мой милый, — они чокаются бокалами.       Хосок допивает оставшееся вино и отставляет фужер в сторону, сцепляя руки в замок и укладывая на них голову. Чон смотрит то на завешанное окно, то на трепыхающееся пламя свечей и вздыхает, поджимая губы.       — Ты ещё молод, Хосок, но уже думаешь о многом, — женщина любовно треплет его по волосам. — Семья — ответственный шаг. Ты уверен, что готов взять на себя обязанность и при всех заявить права на этого мальчика? Обратного пути не будет.       — Я люблю его, тётушка. Как никогда никого не любил. Я благодарен луне и звёздам, что могу быть рядом с ним, а он…       — Всё-всё, разошёлся, — снова прерывает его женщина, но незаметно для Хосока улыбается. — Не мне предназначены эти признания, прибереги на потом.       — Ох, тётушка, — немного мечтательно вздыхает парень, целуя руки женщины.       — Влюблённые натуры — самые опасные. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Твои родители были такими же, и ни одна живая душа не смогла убедить их отказаться друг от друга. Помню, как все старейшины были в шоке, когда Хондо рассказал, что тобой забеременел. Это было неслыханной наглостью и глупостью. Омега, немеченный, без брака, и понёс ребёнка от чужака. Может быть, всё и вышло бы по другому, и твои родители могли быть счастливы, но после этого случая Баро страшно рассердился. Он разрешил оставить невинное дитя, потому что в тебе течёт настоящая цыганская кровь. Сильный, крепкий малыш-альфа. Старейшины силой забрали тебя у отцов, едва месяц с рождения стукнул, а Хондо был изгнан, и никто из ныне живущих в таборе его больше не видел.       — Тётушка, — Хосок шумно сглатывает, не веря своим ушам. Раньше ему рассказывали совершенно другую историю.       — Будь смелым, мальчик мой. И тебе, и Юнги придётся нелегко. Сделаете всё правильно, и слова вам не скажут, а сглупите, — даже я помочь буду не в силах, — она ободряюще сжимает его руку в своей и, наклонившись к подоконнику, задувает свечи. — Ступай к себе, мой милый, ступай к себе.

***

      Юнги тихонько напевает себе под нос незатейливую мелодию и, то и дело заправляя прядь волос за ухо, начинает пританцовывать, хлопоча над шипящим в сковороде мясом.       Вечер только-только вступил в свои владения, и если тьма и опустилась на город, то ярко горящие фонари тут же рассеивали мрак, топя дома и людей в мягком желтоватом цвете.       Ведьма чувствует себя более чем хорошо, в душе радуясь и одновременно смущаясь при воспоминаниях о последних днях. На замену ломке пришли облегчающее спокойствие и покой.       Мин очень хотел сказать цыгану спасибо за всё, что тот сделал для него, потому и решил пригласить его на их семейный ужин, приписав к этому и празднование в честь возращения Намджуна. Ким сначала даже отказался, аргументируя это тем, что не будет мешать свиданию, но Мины настояли, и тому пришлось сдаться.       Омега тихо хихикает, обжаривая мясо с луком со всех сторон и нарезая салат.       — Батюшки мои, ты глянь-ка, — смеётся над веселящимся внуком Мин-старшая, скрещивая руки на груди. — Аж светишься, где мои очи запасные?       — Бабушка, не очи, а очки, — закатывает глаза Юнги, но не может перестать улыбаться. — На столе, за сахарницей.       Ведьма тут же ойкает от неожиданности, когда легонько получает полотенцем по пятой точке.       — Очи, значит, очи, ишь какой, — притворно грозит ему пальцем женщина. — Совесть твоя за сахарницей. Вот выскочишь за него замуж и совсем забудешь о любимой бабушке.       — Ну, что ты, бабуль, — Юнги уменьшает огонь и накрывает мясо крышкой, обтирая руки о полотенце и только после этого подходит к женщине, обнимая её и целуя в мягкую щёку. — Куда я без тебя? К тому же, замуж я пока не собираюсь.       — Да ты что, — скептично хмыкает бабушка. — Ты мне и про ухажёров также раньше говорил. А Хосоку палец в рот не клади…       — Бабушка, — назидательно тянет Юнги. — Не говори ерунды.       — Тю, ерунды. Что я, молодость свою не помню? Двадцать один год я уже бабушка, — фыркает она, а потом не выдерживает и заходится хохотом, сгибаясь пополам и опираясь на колени. — Ладно-ладно, я только рада буду.       — Садись, я сам всё доделаю, — Юнги возвращается к мясу и, открывая крышку, едва успевает увернуться от столба горячего пара. — Сочное, как надо, — омега выключает огонь и двумя руками переносит сковородку на толстую деревянную дощечку, накрывая тарелкой и ставя на середину стола.       — Ох, как вкусно пахнет. Мы не опоздали? — Намджун с Хосоком появляются неожиданно, чем немного пугают омег.       — Вы всегда вовремя, просим к столу, — улыбается им бабушка Мин и указывает на стулья.       Ким тут же подставляет табуретку и опускается на неё, потирая руки, а Чон наоборот, не спешит, ждёт, когда Юнги снимет фартук и сам подойдёт к нему, сверкая глазками.       — Как себя чувствуешь? — тихо спрашивает альфа, приобнимая ведьму за плечи, перед этим мимолётно целуя того в приоткрытые губы.       — Отлично, только благодаря тебе, — мягко улыбается Юнги.       — Успеете ещё наговориться, — доносится до них тихий Намджуновский хохот. — Садитесь, остынет ведь.       Мин с Чоном переглядываются и, подхватывая заразительный смех друга, опускаются на стулья, несомненно рядом, поближе друг к другу.       — За прекрасный вечер? — Мин-старшая поднимает бокал с пуншем, салютуя им.       — За долгожданную встречу, — соглашается с ней Намджун.       Окончание фраз тонет в громком перезвоне хрусталя из-за ударов фужеров друг об друга, но Юнги может поклясться, что абсолютно точно слышал чёткое «За тебя, лисёнок», сказанное Хосоком шёпотом на ушко.