Сердце ведьмы.

      Когда предсказанная Юнги течка действительно приходит через пару дней, Хосок медленно, но верно, начинает сходить с ума не только от волнения за омегу, но и за выполнимость своего обещания.       Мина бросает то в жар, то в холод, а из-за долгого подавления природного цикла, тело, не привыкшее к таким перепадам, будто ломается изнутри, живот скручивает, а дышать становится всё труднее. Ведьма мечется, скулит, но стискивает зубы и молча терпит, в душе всё-таки проклиная свою доверчивость одному альфе, из-за которого он сейчас мучается без чудодейственных отваров. У парня проскальзывали мысли плюнуть на всё и дотянуться до необходимой прохлады и облегчения, заключённых в маленьком пузырьке, но Юнги одёргивает себя, запрещая думать о таком, и лишь сильнее сжимает кулаки, впиваясь ногтями в мягкую кожу ладоней.       Хосок, вышедший привести себя в порядок и прогуляться, ещё на лестнице почувствовал, что что-то не так. Бабушка напоила его каким-то зельем, пообещав, что после этого на него не повлияют феромоны течного омеги, и он сможет вполне спокойно находится рядом с ним. Только Чона это ничуть не обнадёжило. Рядом с Юнги сдерживаться тяжело и смотреть, как тот мучается — выше Хосоковых сил.       — Иди ко мне, пожалуйста, — сдавленно, едва слышно, просит его Мин, как только цыган закрывает за собой дверь и медленно ступает по скрипящим половицам, подходя к кровати.       Ведьма тянет к нему руки, задыхаясь от присутствия альфы, появление которого приносит едва ощутимое спокойствие. Юнги хочет быть ближе к источнику умиротворяющего запаха — в жарких объятиях возлюбленного.       Чон бесприкословно исполняет его желание, прижимая податливое тельце к своей груди и мягко целует того в макушку.       — Лисёнок, мой хороший… — приговаривает он, успокаивающе гладя парня от волос и дальше по линии позвоночника.       Мин утыкается носом в шею альфы, там, где запах ощущается чётче всего и томно мурлыкает, поддаваясь омежьим инстинктам.       — Мне так жарко, Хосока, — Юнги мажет пересохшими от возбуждения губами по чужим ключицам. — Прошу тебя…       Чон мысленно ругает себя за самонадеянность, буквально разрывается между своими желаниями и обещанием, данным омеге. Он должен был предвидеть такое развитие событий и обезопасить их обоих, но сейчас уже поздно. Юнги его может и простит, но сам себе цыган в глаза смотреть не сможет.       — Я бы обнял тебя так сильно, как только мог, а потом поцеловал так, как ты захочешь, — чужое дыхание обжигает чувствительную в этот период кожу Юнги, и тот щурится, вслушиваясь и сжимаясь, чувствуя проступившую влагу меж ягодиц. — Твои изящные плечи, шею, грудь, костяшки пальцев. Я бы приласкал тебя всего, медленно раздевая и наслаждаясь каждым сантиметром твоего тела…       Мин всхлипывает, ментально ощущая горячие ладони альфы на своём теле и представляя, как бы это выглядело в реальности. Блондин сглатывает, плавясь под внимательным взглядом и нервно одёргивая край длинной блузы. Хосок тут же перехватывает его ладонь своей и, как обещал, касается губами, оставляя влажный след и заставляя омегу покрыться мурашками.       — Я бы рассмотрел тебя всего и во всех позах, ведь ты такой очаровательный, лисёнок, — продолжает Чон, понимая, что таким способом он сможет хоть немного помочь старшему сбросить напряжение. — Самый красивый и привлекательный, мой маленький хён.       Юнги тихо ахает, когда рука Хосока оказывается на его щеке, ласково поглаживая и очерчивая губы. Внизу живота тянет, и Мин буквально чувствует, как много смазки и пота выделяет его тело, поэтому стыдливо прикрывает глаза и сорванно вздыхает, что больше похоже на жалкие всхлипы.       — Я вылижу тебя всего, с ног до головы. Буду грубовато сминать бёдра, любовно оглаживая следы от своих же ладоней, растягивать, глубоко проникая пальцами, слушать громкие стоны, наслаждаясь каждым твоим вздохом, — сбивчато шепчет цыган, едва удерживая себя в руках, ведь Юнги рядом, извивается в его объятиях, цепляется за него, как за спасательный круг.       — Хосока… — почти хнычет Мин, поднимая на альфу мутный взгляд, то и дело облизывая пересохшие губы.       — Ты же доверишься мне, Юнги? Позволишь показать тебе настоящее удовольствие? Я буду брать тебя нежно и чувственно, быстро и глубоко, чтобы ты почувствовал меня прямо здесь, — цыган накрывает живот омеги рукой и мягко надавливает, поглаживая большим пальцем.       — Хочу принадлежать тебе, — Мин запинается, потому что и дыхание, и собственное сердце подводят его. — Хочу твою метку на шее, хочу выносить тебе детей, хочу не стесняясь называть тебя м…       — Лисёнок, пожалуйста, — Хосок не даёт ему договорить, прикладывая указательный палец к чужим губам. — Я же не железный, — ему дурно от такого разгорячённого омеги, который словно в бреду, не ведая, что творит, шепчет то, что Чон хочет услышать больше всего.       Юнги замолкает, жмётся к такому необходимому теплу чужого тела, комкает простыни, чувствуя как подгибаются от удовольствия пальчики на ногах.       — Коснись себя, — шепчет Хосок, направляя руку Юнги своей. — Давай, лисёнок, будет легче.       Мин крупно вздрагивает в чужих руках, делая движения вверх-вниз по стоящему члену. Блондину едва хватает сил перевернуться на спину и опереться на локоть, запрокидывая голову назад и находя поддержку в Чоне, любезно подставившем своё плечо.       Хосок зарывается носом в чужие волосы, пока омега отчаянно хватает ртом воздух и через раз выдыхает имя альфы.       — Я люблю тебя, — добивает его цыган, вкрадчиво шепча на ухо и целуя блондина в висок, и это всё слишком для Юнги. Он не выдерживает, громко стонет, пачкая себя, простыни и партнёра липкой спермой.       Его мелко трясёт, ведь Чон всё ещё сжимает его в своих объятиях, не отпуская ни на миг. Мин поворачивает голову, встречаясь с пронзительным взглядом зелёных глаз, и находит своё место в их отражении.       Юнги в который раз проводит языком по губам, чувствуя себя несколько опустошённым. Он тянется к альфе, который шумно дышит, и накрывает его губы своими, не в силах сопротивляться влечению.       Поцелуй выходит жадным, глубоким, несколько смазанным. Хосок груб и развязен. Он давит на омегу, удерживая того за локоть и не давая отстраниться, проникает языком в чужой рот, сталкиваясь с ответным, не менее смелым напором.       — Спасибо, — тихо проговаривает Юнги, немного придя в себя, когда Хосок отворачивается от него и отодвигается, делая глубокий вдох и длинный выдох.       — Отдыхай, — только и отвечает Чон, молясь всем богам, чтобы его хватило на всё время течки, и снова целует в лоб парня, который после удовлетворённо укладывается на его плече.

***

      Первое, что слышит Хосок, понуро спускаясь по лестнице и устало потирая глаза, так это то ли ехидное, то ли обеспокоенное Намджуновское:       — Ну что, женишок, как себя чувствуешь? Выглядишь не очень, — Ким прихлёбывает немного чаю из стоящей рядом чашки и так же громко опускает её обратно на блюдце.       — Вина мне и подушку побольше, — только отмахивается Хосок и валится на диван, беззлобно косясь на Намджуна с его звучным хохотом.       — Всё настолько плохо? — ехидно спрашивает альфа, уже привычным жестом касаясь недавно сломанного носа и проверяя его целостность после волшебных рук бабушки Мин.       — Я провёл четыре дня с течным омегой, не имея возможности его касаться. Во мне этих импотентных отваров больше, чем всего остального вместе взятого, — бурчит Чон, закидывая руки за голову, уже с ухмылкой наблюдая, как Намджун давится своим чаем и пытается откашляться, легонько ударяя по своей груди.       — Серьёзно? — переспрашивает он с плохо скрываемым восхищением и любопытством.       — Какие уж тут шутки, — кивает. — Смотреть больно, как его ломает, — потирает ноющую шею Хосок, разминая плечи. — На руках омег носить надо, природа и так поиздевалась.       — Так и гон не лучше, — не соглашается Намджун, разводя руками.       — Когда гон наступает, у тебя только член от спермотоксикоза болеть начинает. Переспишь с кем-нибудь, и ладно будет. А омеги день и ночь с ума от ноющей боли во всём теле сходят. Один раз посмотришь — поседеешь. Не представляю, как они это терпят, — потирает глаза и переносицу Хосок, смотря на часы. — Тронешь как-нибудь не так, вместо облегчения только хуже сделаешь.       — У вас запахи, как и души, я смотрю, перемешались, — кивает и невзначай язвит парень. — Шёл бы домой. Отмыться и выспаться тебе не помешает, — назидательно замечает Намджун, качая головой.       — Юнги отдыхает, постарайтесь его не тревожить. А тебе и подниматься к нему нечего, — добавляет он, смиряя Кима предупреждающим взглядом.       — Мы просто друзья, друзьями и останемся. Юнги — твой омега, а я на чужое не смотрел, и смотреть не буду, — отмахивается альфа. — Ступай с богом, я Бабушку Мин дождусь и тоже пойду.       — Привет ей от меня, — быстро соглашается Хосок и, расправляя плечи, выходит из лавки, громко бряцая колокольчиками.       У цыгана на душе всё расцветает от мыслей о том, что Юнги действительно доверился ему, как никому другому, и позволил быть рядом. Альфа и обещания не нарушил, — как сказал, так и сделал.       Теперь, что бы ни случилось, у них всё непременно будет хорошо. Хосок в это верит и снова самому себе слово даёт.