Displiceat

Удар в челюсть, за окном раздаётся глухое завывание ветра, и Дазай падает на колени. Где-то в далеке сверкает молния, и за ней следуют раскаты грома. Шатен поднимает безразличный взгляд на ударившего его парня, одной рукой прикрывая разбитые, кровоточащие губы. Завтра утром наверняка появится синяк, а нежные губы распухнут. Пальцы едва заметно нервно подрагивают, и Осаму невольно пытается отстраниться от надвигающегося на него рыжего, подаваясь спиной назад и упираясь острыми лопатками в стену. — Ты же знаешь правила, Осаму. — он хватает парня за подбородок и хочет отобрать у него ото рта руку, за что получает ногой под дых. Жалко, что такой удар для Чуи, как для слона дробина. Оттого юноша ловко перехватывает чужую щиколотку и закидывает стройную длинную конечность себе на плечо. Дазай задрожал. Он бы не хотел трахаться с Накахарой посреди коридора, пусть и пустого, так как все давно разошлись по комнатам после отбоя. Прикрыв глаза, он представляет, как их стоны будут эхом отражаться от стен, и, господи, это может услышать кто-то из учителей, проживающих в комнатах на этаже. В час ночи он совсем не хотел выходить из своего, относительно безопасного, убежища, чтобы попробовать осуществить вылазку на улицу через окно. Ему просто необходимы сигареты, продающиеся у одного пацана во втором корпусе. Дазай не хотел знать откуда у парня каждый месяц, буквально из неоткуда, появляются целые блоки сигарет по десять пачек в каждом. Однако же они у него были, поэтому тот пользовался огромной популярностью и втайне приторговывал еще травой, сдирая с таких, как, например, Дазай, тройную цену за пачку ароматизированных сигареток со всякими приторными вкусовыми добавками. Любимый вкус Осаму — ментол с фруктами. Они договорились встретиться под деревом у ограды, но вот незадача — его поймал Чуя, когда Осаму уже свешивал ноги с окна и собирался прыгать. Он схватил его за шкирку и грубо выволок с подоконника. Вот уж кого ему надо было встретить посреди ночи, так это Накахару — фортуна всегда с ним, ага. Дазай знал на что идёт, когда уходил из комнаты, но наивно полагал, что, раз Чуя куда-то отлучился из их общей спальни, то, возможно, он не встретит его в коридоре, потому что изначально сам Осаму пошёл через пожарный выход. Но, оказывается, Накахара решил срезать путь именно оттуда, и Дазаю просто не повезло. Чуя, если захочет, из-под земли его достанет. Его авторитет, связи и деньги играют здесь не последнюю роль. У него везде уши и глаза, и иногда Дазай сравнивал их первый корпус с мафией, где всем, чем можно и чем нельзя, заправляет Чуя Накахара — самый авторитетный парень их школы. В том числе и Дазаем. Дазай не происходил из обеспеченной семьи. Он добился поступления сам, но не учёл, что в частной школе для богатеев ещё хуже, чем в обычной, местной, где хотя бы нет чёртового распределения. Лузеры — туда, крутые — сюда, красивым — направо, уродам — налево. И Дазай, хоть и был довольно привлекательной наружности, умным и харизматичным, не смог влиться в коллектив. Ему бы пришлось потесниться в группе таких же отвергнутых неудачников, как он сам. И шатен был совсем не против ходить одиночкой, но его так не вовремя заметил Накахара. Он не понравился Дазаю сразу: дерзкий, самоуверенный, любит сорить папочкиными деньгами, но при этом не любит учиться. Что ж, думал Осаму, оно и логично — все наследство и так перейдёт ему. Но отставать Чуя, после первой встречи, не захотел. Дазай надеялся, что это дружеский интерес и, если он подружится с Накахарой, то сможет наконец обрести здесь хоть какой-то статус. Но его товарищи по несчастью оборвали все надежды. Оказывается, в частных школах для мальчиков не редкость встречаться со своим полом. Пар же надо как-то выпускать. А Накахара заприметил Осаму с первых минут его пребывания в школе и отпускать был не намерен. Дазай бы и рад отказать, вломить наглецу и громко изъяснить, что на мальчиков у него не встаёт, но… Чуя оказался слишком хорошим манипулятором. Лучше Дазая. Если раньше Осаму мог с легкой кровожадностью остудить пыл человека словом, то теперь Чуя поставил его на место одним лишь мановением руки. Ублюдок конченный… Накахара умел сломить к своей воле с помощью шантажа, если не получалось кулаками. Поймав во вторую неделю учебы парня за локоть и отведя в подсобку уборщика, он, на ушко по секрету, сказал, что если Дазай откажет ему, то он, расстроенный и печальный, спустит на него своих «собак». А точнее дружков, которые свитой таскались за ним по пятам. И тогда Осаму просто изнасилуют, а потом ещё и ещё, пока он не превратится в общую подстилку. Отлично. Просто прекрасно. Тогда Осаму не закончит школу без сломанной психики или просто не доживет до совершеннолетия. Нехотя, но Дазай согласился, когда угрозы Чуи перешли в действия. Его друзья прижали его к шкафчику в раздевалке и хорошенько облапали. И Дазай, гонимый страхом быть личной шлюхой каждого в этой гребаной школе, а не одного, согласился на условия Чуи. И Накахара был доволен, даже более чем. Ему нравилась власть, а власть над неподступным красавчиком просто сводила с ума. Неожиданно их поселили вместе. В двухместную комнату. Дазай сразу понял чьих рук это дело. Не нужно быть гением, чтобы сопоставить дважды два, где в ответе получается ненавистная до зубного скрежета фамилия. В тот-же день, ночью, произошёл их первый раз. Чуя, без предупреждений, увлек Осаму на свою кровать и долго и методично трахал, до искр из глаз. И, что странно и пугающе одновременно, Осаму понравилось. С тех пор он стал личной игрушкой Чуи, которую со временем ограничили во всем и расставили рамки и запреты. Дазай пытался сопротивляться, но лишь забавлял Чую своим упрямством и характером, который видел в этом что-то милое и влекущее. В душе он успокаивал себя тем, что еще полгода, и он покинет учебное заведение, поступит в университет мечты и забудет Чую, как страшный сон. С каждым днем такая вера ощутимо пошатывалась и грозилась развалиться на части, когда Дазай мог заметить за собой, что уже полчаса тупо в открытую пялится на точенный профиль своего парня. Он не помнил, в какой момент ему захотелось по своей воле лечь под Накахару, чтобы он его заметил и вечером или днем выебал до изнеможения. Вот и сейчас Накахара зажал Осаму у стены. Дазай опускает взгляд в пол, губы его подрагивают и сжимаются в тонкую полоску. Чуя проводит большим пальцем по острой скуле левой щеки, гладит. Дазай судорожно всхлипывает, а после недовольно шипит, когда освободившая его лодыжку рука Чуи сжала пах, мягко массируя вставший член через плотную ткань. Чуя никогда не оставлял ему выбора. — Куда ты собирался? — вдруг спрашивает Накахара, резко подняв его голову за подбородок. Взгляд Чуи, пронзительный и, кажется, совсем невменяемый, наводит на Дазая страх. Иногда он невероятно жалеет, что когда-то записал свою фамилию в графе бланка заявлений на конкурс. После чего выиграл и сто раз успел пожалеть о своей невероятной удаче. — Не твоё дело. — просипел Дазай, со злостью прикусывая тонкий накахаровский палец, который так некстати полез к нему в рот. Тяжёлый кулак третий раз прилетает ему по лицу. Во рту скапливается кровь, и Осаму, не имея желания оставлять следы их жестоких игрищ, медленно, с отвращением, сглатывает. — Ошибаешься. — Чуя приближается к его лицу, едва не касаясь кончиком носа налившейся красным щеки. Осаму ощущает тёплое дыхание на своей шее. До его носа доходит запах мятной жвачки, которую Накахара просто обожает, особенно после того, как сходит пропустить одну-две сигареты на крыше. Он то Дазаю не разрешает курить, аргументируя это тем, что его «величеству» неприятен горький и тяжёлый дым, исходящий от парня. Причём самого Чую ничуть не смущает, что он сам насквозь пропах этим самым дымом. Осаму же кажется по другому. Он догадывается, что Накахара таким образом  показывает, будто у него на шатена больше прав, чем у других, и он вправе ставить ограничения даже на элементарное. Курят все, кроме, конечно же, отличников-пай-мальчиков и Дазая. Первые не хотят расстраивать маму и в принципе не имеют тяги к запретному, а Осаму вынужден жить по созданным правилам в золотой клетке. Скоро, — думает он, — я и в туалет буду ходить в сопровождение. — Я имею право знать о тебе все. Поэтому лучше по-хорошему говори, куда собирался. — рычит сквозь зубы Чуя и оттягивает ворот белоснежной рубашки, с довольным видом рассматривая поставленные им вчера засосы. Дазай молчит, плотно сомкнув губы и воротит носом. Тогда парень покрепче сжимает член шатена и надавливает ладонью. Осаму взвизгивает и теряется. — Я… Я курить хочу неимоверно! — поддавшись вперёд, горячо шепчет он в чужие потрескавшиеся губы. — Вот и хотел сходить за сигаретами. Ну, ты знаешь, у одного барыги они всегда… Ах! — Дазая прерывают на полу-слове и тут же затыкают поцелуем. Целуется Чуя ахуенно — страстно и пылко, скользя языком между губ и проникая внутрь, буквально доводя до обморочного состояния. Осаму хорошо знает на что способен язык рыжего, когда они остаются одни в выходные, а впереди у них вся ночь. Поэтому моментально тает в умелых руках партнёра. Пальцами он пробегается по маленьким круглым пуговицам жилета, отточенными движениями вытаскивая их из петель. С его рубашкой Чуя не церемонится, разрывая ту на части и быстро стягивая с узких плеч. Острые локти больно ударяются о стену и, скорее всего, уже пачкают спущенную ткань кровью. Осаму приоткрывает рот, жадно вдыхая кислород в лёгкие. Губы саднит после удара. Они все опухли и раскраснелись, отчего в паху у Накахары все связывает тугим узлом, ведь, блять, сейчас, да и вообще всегда, его парень выглядит так по блядски горячо и открыто. Чуя ни на секунду не жалел о том, что однажды столкнулся с ним в коридоре и упал на пятую точку, неосторожно приложившись головой о пол. Готовый взорваться в ту же секунду и разбить наглецу морду, он встречается со взглядом тёмных глаз и, похоже, совершенно беспардонно и бесповоротно влюбляется. Чуя видел много красивых людей за свою жизнь. Например, в компании отца большинство девушек имели стандарты моделей, а мужчины статный вид и харизму. В их школе тоже можно было на кого поглазеть, но столкнувшийся с ним юноша оказался чем-то за гранью неописуемо-прекрасного. На самом деле так казалось только Чуе. Сам по себе Дазай не был идеалом красоты: долговязый, бледнолицый, с тонким длинным носом, острыми скулами и спутанными каштановыми вихрями. На первый взгляд он казался довольно загадочной личностью с тёмным прошлым и туманным будущем, даже не смотря на то, что сам давно с ним определился. Чуя сразу отметил его, но на первые попытки сблизиться получил от ворот поворот. Тогда в ход пошли уловки, шантаж и манипуляции — идеальное оружие, действующее абсолютно на всех, которым в совершенстве владел Накахара. Другие способы казались парню медленными и банальными, а ему надо было побыстрее и качественно, дабы новенький самолично прыгнул ему в руки. И, к счастью для Чуи, Дазай оказался слишком хилым и зависимым от общественного мнения, чтобы бороться с ним на равных. Отбиться от хулиганов он не мог, терпеть тупые пошлые шутки не стал, поэтому уже через две недели протянул руки Чуе в спасительном жесте и застегнул ошейник на шее. Ещё больше Накахара обрадовался, когда Осаму оказался падким на удовольствие. Сначала он, конечно, ради приличия отнекивался и брыкался, выпутывался из объятий и не давал прилечь рядом в постели. На поцелуи так вообще имитировал рвотные позывы, пока однажды Чуя силой не взял его в их общей комнате, которую выбил у директора. С тех пор Дазай не упускал шанса позлить Накахару, как, например, сегодня, чтобы после получить наказание. Чуя проводит ладонями по бедрам, поднимаясь выше и оглаживая костлявые бока, вспоминая минувшие дни. Юноша под ним болезненный и хрупкий, чуть что не так сделаешь, опять придётся месяц навещать его в травматологии, а если погулять разок под дождём, то смело можно сбегать на уроках в аптеку за лекарствами для больного Осаму, коротающего свою простуду в лазарете школы. Накахара не хотел бы в той же мере, что и Осаму, заниматься этим в коридоре, но… Ему просто необходимо преподать урок сорвавшемуся с цепи псу. От отца Чуя унаследовал всё самое худшее, как иногда говорит его мать, — собственничество, желание обладать всем и сразу, подчинять и ломать. Накахара не любит, когда пренебрегают его словами. Отец им гордится, а мать чаще всего ворчит. «Но на то они и женщины», — говорил ему Накахара-сан, махая рукой в сторону быстро ретирующейся из их компании матери. Он часто повторял, что за свое счастье надо бороться любой ценой. И Чуя оценил его совет по своему. Поднимая дрожащего Дазая с холодного пола на ноги, Накахара выдергивает из его брюк ремень и отбрасывает в сторону. Габардиновая ткань скользит вниз по стройным ногам. Чуя припускает чёрные боксеры шатена, желая его поскорее растянуть и грубо войти, но взгляд голубых глаз на секунду становится удивленным, после чего уже на губах расцветает едкая усмешка, и он, словно потеряв равновесие, наваливается всем телом на смущенного парня. Осаму прячет томный взгляд в изгибе локтя, стараясь дышать ровно, но все равно всхлипывает, когда два пальца проскальзывают между бледных ягодиц. — Боже… — облизывает он ушную раковину парня, прикусывая хрящик. — Не думал, что ты воспользуешься моим подарком так скоро. Решил сделать мне приятно или себе? — Чуя подцепляет кончик розового фаллоимитатора, подаренного им на день всех влюблённых, вместо валентинки. Чуя всегда считал, что красные сердечки из картона — это для разведения розовых соплёй и романтики, и надо делать существенные подарки. — З-заткнись. — отдышавшись, произносит Дазай, но снова стонет, потому что Чуя, на половину вытащив игрушку, вновь вводит её по самое основание, задевая внутри простату. Грубый интриган. Рыжий черт. Если бы Осаму предложили охарактеризовать Чую Накахару в четырех словах, он бы точно так и ответил. Но в чем-то Чуя был прав. Дазай никогда не замечал за собой любви к парням, да и не вставало у него никогда на них, но после их первого раза что-то в нем надломилось и выстроилось в совсем неправильной форме. — Ммм… Как же мне нравится слушать твои развратные стоны и мольбы. Давай ещё, Осаму-кун. — Чуя не спеша двигает в нем фаллоимитатором, переместив правую руку на тонкую вытянутую шею и оглаживая большим пальцем судорожно бьющуюся венку под кожей. Закрыв руками рот, Дазай выгибается на встречу Чуе и кончает, пачкая черную ткань, так ни разу и не прикоснувшись к себе. В ушах шумит кровь, а в глазах темнеет, словно он пробежал два километра вокруг стадиона. Бедра отвратительно липкие. — М-да, и кто ещё из нас больше кайфует от секса? — буднично говорит Накахара, впиваясь короткими ногтями в правую ягодицу и оставляя красные полосы. — Кончить просто от того, что тебя ебут искусственным членом в задницу… Да ты тот ещё извращенец, Осаму-кун. — Чуя полностью вытаскивает игрушку из Дазая, крепко удерживая на месте за бедра, подстраиваясь сзади и уже водя вставшим членом вокруг рефлекторно сжимающейся дырки. Не давая шанса прийти в себя, Чуя одним рывком входит в парня, нагибая его и заставляя опереться ладонями и лбом о стену. Накахара трахает грубо, за редкими исключениями проявляя нежность и внимание к мелочам. Он сразу же начинает двигаться быстро и размашисто, прикрывая чужой рот ладонью, дабы заглушить слишком громкое мычание. Накахара проезжается внутри по простате, после чего Дазая зубами вцепляется в тыльную сторону чуиной ладони, а на щеках у него появляется нездоровый румянец, бывающий лишь во время простуды, а ноги подкашиваются, и просто хочется свалиться, черт возьми, на колени и чувствовать прохладу пола всем телом. Дазай закатывает глаза, когда Чуя касается его члена сквозь боксеры, размазывая прозрачный предэякулят. Лезет пальцами за резинку трусов и трет подушечками красную головку. Осаму всегда был слишком чувствительным, отчего, спустя несколько незамысловатых манипуляций, снова кончает, в этот раз в руку Накахаре, который дышит сбивчиво и хрипло ему куда-то в лопатки, а потом кусает, оставляя багряный след. Ещё двадцать минут, которые Осаму мутным взглядом пялился в окно, в упор смотря на стоящего и ждущего его около дерева беловолосого парня, к счастью, не замечающего их. Хотя, даже если бы он заметил в окне, как сзади Чуя трахает его, то всего навсего пожал бы плечами и пошёл обратно к себе во второй корпус. Он знает не хуже остальных, кто такой Накахара Чуя из первого корпуса, и что он из себя представляет. За эти двадцать минут парень успел посидеть на лавочке, походить вокруг и, в конце концов, плюнуть на долбаеба, позвавшего его, и уйти. Ну и хрен с ним, Дазай все равно, если правильно попросит, то добьётся своего от Чуи. Пачка сигарет мысленно уже у него в кармане. Осаму с силой прикусывает костяшки пальцев, когда Чуя изливается внутрь него и выходит. Дазай чувствует, как по бедрам стекает тёплая липкая сперма, а сам он едва не падает. Но Чуя благородно натягивает на него боксеры и брюки, обхватывая за талию и усаживая на широкий подоконник. Дазай прикладывает руку ко лбу. Перед глазами обстановка коридора вертится и крутится. Его немного подташнивает, а зад, на котором он сидит, нещадно болит. Всё таки член Чуи, не дилдо — он гораздо больше, поэтому в ближайшие дни можно забыть о спокойствие и вспомнить, что такое адские боли в пояснице. — Бесишь. — выплевывает Осаму, игнорируя липкость между ног, вставая и хромая к двери родной комнаты. — Ну что ты, котик, все ради твоего блага. — с гадкой усмешкой Чуя подхватывает парня под локоть, придерживая за талию, помогая идти. — Врешь, ты думаешь лишь о себе и о своём либидо. — Идиот. Я забочусь о тебе же. Не хочу, чтобы ты становился, как те вечно кашляющие наркоманы… — Как ты, короче. — Осаму прыскает в кулак, прикрывая грудь разодранной рубашкой, и Накахара легко заезжает ему локтем по рёбрам. Они доходят до комнаты, заваливаются внутрь, сминая ворсистый коврик у порога, и падают на накахаровскую кровать. Чуя прижимает тонкое тело своего парня к себе, целуя в щеку, пока тот демонстративно жмурится и фыркает. Дазай все ещё не уверен в своих чувствах, его раздражает контроль рыжего, бесит свита гопников, что таскается за ними двумя в любое время суток, кроме ночи, поэтому он чаще всего по тихому сливается от них в клуб фотографий. Но! Сейчас, лежа под боком Накахары и методично отсчитывая стук чужого сердца, Осаму чувствует умиротворение и даже пресловутую нежность. Синяки сойдут, а неприятные ощущения утихнут, завтра можно будет использовать тоналку, дабы скрыть темно-синие отметины. Тем более, Дазай не раз и не два сам ставил фингалы Чуе, дрался с ним до порванных рубашек и разбитых переносиц и вступал в дискуссии. Он касается губами губ спящего юноши, скидывает с себя чужие конечности и бесшумно добирается до своей кровати, складывая одежду на спинку стула и забираясь под одеяло.