Полюби меня, если сможешь

      Рассвет всегда нравился Алану. Он всегда видел в этих ярких и приветливых мазках оранжевого и розового на небе что-то живое, нечто доступное для каждого, стоит лишь протянуть руку, и игривые краски сами потянутся к тебе, награждая тёплыми ощущениями. Казалось, он почти забыл о Картере, задумавшись и разглядывая небо. И свои вопросы, и его ответы — всё смешалось для омеги воедино. Не хотелось ни разговаривать, ни плакать… даже дышать не хотелось.       Только лишь неласковый голос костра трещал в ушах, но и он нисколько не мешал Алану устремить глаза в небо, что его светлые ресницы почти пропадали на свету, как будто их никогда и не было. Он чувствовал себя свободно и почти, почти был готов напасть на Картера в ответ в течение тех недолгих секунд, пока он обдумывал то, что сказал альфа, вздыхая и чуть ли не дрожа от унижения и какой-то непонятной самому омеге злобы.       — Прости, омега. Обычно я не бываю таким, — даже не поворачивая головы, тихо начал альфа, — мне просто тяжело об этом говорить. Льюис, Льюс, Льюис… Знаешь, как тяжело каждый день просыпаться, видя перед глазами его?       Алан промолчал. Он не мог сочувствовать Фрэнку. Не после всего.       — Не молчи, я ведь вижу, что и у тебя на душе несладко. Я рисую, рисую. Смотрю потом на свою же мазню и постоянно думаю про себя: «А зачем?», ведь, понимаешь, моя жизнь — это он, а его нет. И нет его не потому, что он умер, что было бы для меня легче — и принять, и понять, как мужчине, как альфе, не прыгнул с крыши, как бедный и нелюбимый муж. Нет же, прыгал по хуям, понимаешь?! И ведь, сука, такое позорище пришлось скрывать и терпеть и даже не оформить развод. Не хочу огласки, от вас, журналюг, уже тошно становится. Хоть я, может, не так уж и популярен, но ваша куриная богема в прокуренных клубах перемоет мне все кости, если не позарятся на мясо, как стервятники. Стыдно, понимаешь?       — Нет, не понимаю.       — А чего ж тогда запах прячешь альфий? — Фрэнк усмехается, поворачиваясь к омеге, — Он тоже прятал. И всё от меня. Видно, стыдно было каждый раз приходить с моей меткой, но не с моим запахом. И знаешь, открыло как будто второе дыхание. Я выбирал всё новые и вершины, рисовал женщин, мужчин, по горам поездил, травку покурил и даже переспал с альфой. Оторвался по-мужски. Легче не стало. Омега для альфы, свой омега, помеченный, всё равно, что папкин запах в детстве. Чувствуешь, слышишь, что родное. А когда нет, плачешь. И отец не спасает, и даже дяди-омеги. Всё равно папка нужен.       Алану нечего было сказать. Он попросту достал сигареты из кармана и закурил. Тяжки давались легко, и клубки дыма красиво распределялись по воздуху, когда Алан запрокидывал голову назад, выдыхая прямо в небо, к уже алеющему от солнца небу.       Фрэнк подошёл к омеге и сел рядом, почти соприкасаясь с ним коленям. Флорес вздрогнул, но не отсел. Шумно выдохнув, он посмотрел альфе в глаза и протянул новую сигарету, почти бросая её на ладонь альфы, лишь бы не прикоснуться к нему рукой.       Флорес больше не носил затычки для носа и чувствовал кислый запах горечи, витавший вокруг альфы, горько витавшего над его фигурой из-за обострённых чувств.       — Надеюсь на твою порядочность, омега. Не пиши об этом, я не тот, кто прощает, даже омег.       Алан лишь фыркнул.       — Не хочу говорить, что не все омеги такие. Всё равно не поверите.       Фрэнк фыркнул и протянул ноги вперёд, делая затяжку и выдыхая в сторону.       — А с тобой что, омега? Почему травишься? — глазами ловя взгляд омеги и выкуренную сигарету, спросил он, — я слышу, что ты помечен и горечь противную, но ты не вдовец, сильно молод, да и кольца на пальце нет.       — Я не думаю, что это ваше дело, — парень отвёл взгляд от альфы, — вы не хотите это знать.       — Ты прав, мне глубоко наплевать. Может, я циник, но омежьи страдания всегда казались мне розовыми соплями с этими «любит-не любит», не купил сумку и прочее. Не умеете вы ни любить, ни даже страдать. Не знаю, какой у тебя повод, парень, но не будь дураком, вернись к парню, он наверняка тебя любит.       — Меня изнасиловали.       Они оба замолчали. Фрэнк шумно выдохнул, а Алан усмехнулся, посмотрев на альфу.       — Ты это, извини меня, омега. Я… чёрт, я не думал,       — Ты первый, кто об этом узнал, — голос Алан задрожал, и горячие слёзы потекли по его щекам от нервов, смущения и сам Бог знает из-за чего.       Алан бросил сигарету на траву, и, уперевшись локтями на собственные колени, закрыл лицо руками и позорно разрыдался. Перед альфой. Сильный, самостоятельный омега сидел и как ребёнок плакал от обиды, несправедливости и облегчения.       — Я не хотел, правда, — Фрэнк хотел было приобнять омегу и попытаться успокоить, но не решился, скрепив руки в замок и смотря на ботинки на своих ногах, — ты тоже первый… ну в смысле узнал про Льюиса. Мне жаль, омега, я не хотел обижать тебя.       Алан поднял на него взгляд и некрасиво вытер слёзы кулаками.       — Не ври, Картер, тебе не жаль. Не может быть жаль. Ты упиваешься только собой, своей болью и отомстил мне за него, твоего омегу. Но я — не он. Жизнь не крутится вокруг тебя и твоей боли. Ты просто забыл, что есть другие люди, которым больно, обидно, грустно, и это тоже омеги. Представь себе, Картер, твоё «омега» говорит о том, что тебе не жаль, ты даже не считаешь меня за человека.       Алан встал перед Картером, и, глядя ему в глаза, начал расстёгивать ремень на собственных брюках.       — Можешь даже трахнуть меня, поймёшь, что тебе совсем не жаль. Я же не человек, так, «омега»! Это ты у нас альфа, тебе может быть больно, обидно и стыдно. Мне — нет. Так возьми и трахни! Или нет? Я тоже же ведь для тебя попрыгал по альфам, теперь неликвид, да? Позорище же!       Спавшие вниз штаны открывали худые голые коленки, а заплаканные глаза только прибавляли виду омеги нежный, почти ангельский вид. Картер смотрел и не мог произнести ни слова. Омега перед ним не вызывал у него желания. Он в принципе не понимал, как можно было изнасиловать это светлое, живое создание.       Внутри него, казалось, что-то обломилось. Картер словно подлетел к омеге и поднял его брюки, наспех застегнув. Альфа прижал плачущего омегу к себе, не позволяя ему прикрывать руками лицо. Он обхватил талию Алана ладонью, а второй рукой нежно поглаживал его по голове.       — Успокойся, Алан. Я тебя не обижу.       Омега даже не напрягся в его объятиях, всё ещё отходя от шока. Это было так унизительно. Он сам рассказал о том, что с ним произошло, сам нагрубил альфе и сам себя предлагал, словно шлюха. А теперь его успокаивает тот самый альфа, который с самых первых секунд встречи не проявил ни малейших признаков дружелюбия или хотя бы уважения. Алану стало дурно от нежных рук, которые проводили по его волосам, от теплого дыхания, которое ласкало его ухо мужским баритоном, произносящий постоянное «прости», от крепкой альфьей руки, сжимающей талию, от него самого — униженного и оскорблённого, того самого противного «о-ме-ги», которое буквально выплёвывал Картер.              Внезапно почувствовав слабость в ногах, Алан даже не почувствовал тот момент, когда тело буквально обвисло в руках Картера, а глаза, последним увидевшие до комичного испуганное лицо альфы потяжелели. Ему уже было всё равно, что сделает с ним Картер. Оставит его умирать на поляне, возьмёт силой или кинет с обрыва. Он устал.       Просыпаться было трудно. Алан урывками вспоминал и додумывал детали, которые уже успели складываться в цельную картинку… его голова прижималась к груди альфы, который будто бы нёс его на руках, как слышал его сердцебиение, как альфа вызвал такси, и обеспокоенный водитель спешно и не очень аккуратно вёз их до больницы, как врач осматривал Алана и что-то говорил обеспокоенному альфе, поинтересовавшись, кем он приходится омеге.       Нашатырь подействовал не мгновенно. Медработник ласково звал его по имени, но Алану совсем не хотелось просыпаться. Простонав от неприятного запаха, он только повертел головой. Слипшиеся веки не могли разомкнуться, а пересохшие губы не произнесли бы ни слова, так и не шелохнувшись.       — С ним всё будет в порядке? — спросил мужской голос где-то за кадром.       — Да, у него просто обморок. Вероятно, шоковое состояние спровоцировало потерю сознания, — медработник как будто улыбнулся, — не переживайте, с ним всё будет хорошо. Вы переволновались сильнее, чем этого заслуживает ситуация. Вы не спали ночь, по Вам видно. Отдохните. Мы позвоним, когда он очнётся.       — Не стоит. Просто передайте ему вещи и это, — пауза, — скажите ему, что я виноват. До свидания.       Алан уже слышал весь разговор, постанывая будто от боли или из-за непонятных ощущений. Он никогда не проваливался в обморок. Когда Картер уже скрылся за дверью, негромко хлопнув, он открыл глаза. Рядом с ним стоял омега в медицинском халате и серьёзно смотрел на него.       — Как вы себя чувствуете, мистер Флорес?       — Я… что со мной произошло?       — Вы потеряли сознание. Ваш парень привёз вас к нам, только вышел. Мы всё-таки хотим удостовериться, что с вами всё хорошо и рекомендовали бы вам остаться у нас на некоторое время.       — Со мной всё в порядке. Я отказываюсь от госпитализации. Он… он не оставлял моих вещей?       Омега осмотрел Флорес ещё раз и вздохнул. Он лишь посмотрел в глаза Флореса и понял, что заставить его остаться не получится. Врач успел уже многое надумать после того, как альфа средних лет символично, как рыцарь, принёс на руках омегу без чувств. История явно всколыхнула медперсонал, и медбратья уже вовсю шептались, что же такое могло произойти, надумывая про себя романтический бред, потому что обеспокоенный альфа, прижимающий бесчувственного омегу к груди выглядел не только трогательно в их глазах, но и великодушно.       Врач указал пальцем на сумку, лежащую на стуле, где только недавно сидел сам альфа и продолжил записывать что-то на листе бумаги.       — Это, конечно, не моё дело, но простите его. Он был очень обеспокоенным. Ему не всё равно на вас. Он попросил извиниться. Что бы между вами ни произошло, вы ему явно не безразличны.       Алан почти опешил от того, что ему сказал врач. Картер? Обеспокоен? Бред. Ему не хотелось думать ни о чём, его нервная система была истощена всем, что вывалилось на него буквально за ночь. Он тяжело вздохнул и головой вжался в подушку.       — Поспите. Вы сильно устали. У вас явно была напряжённая ночь. Я зайду позже.       И доктор тоже скрылся за дверью, когда глаза Алан уже закрывались. Ему снилось море, покой и папа с братом, улыбающиеся и зовущие его к себе. На этот раз всё было хорошо.       Проснувшись в следующий раз от чьего-то копошения, он приоткрыл глаза и увидел чью-то фигуру за скрипящей дверью. Омега приподнялся на локтях и повернувшись на тумбочку, сначала не понял, что там делают цветы. Розы. Белые. Как банально! Он всегда был равнодушен к букетам и не вполне понимал, кто мог такое подарить ему, да ещё и такое символичное до ужаса. Скорее его внимание привлекла открытка, на которой аккуратным, явно омежьим почерком было выведено: "Я был неправ. Прости. Ты тоже чувствуешь. Позвони мне. Картер". Алан только простонал, закрыв лицо рукой и достал из сумки мобильник, на котором ему мерещилось уже другое число, десять пропущенных от Мэтта и пару сообщений от Картера.       Видимо, Флоресу пора было в отпуск или вообще продать всё к чертям и не заниматься журналистикой. Никогда.