Полюби меня, если сможешь

— Алан, может, ответишь ему уже? — Мэтт, сидя в мягком кресле у стола Алана, лениво перебирал бумаги, на которых были распечатаны ещё не согласованные с самим Флоресом тексты интервью с Картером. Редакторы выжимали из тех обрывков информации, написанных Флоресом, самое интересное, стараясь ни минимизировать достоинства Фрэнка, ни преувеличивать его недостатки. Чётко, ясно и немного жеманно — как и любят омеги любых возрастов, преимущественно читающие журналы об искусстве и связанных с ним личностей. Алан не был сексистом в отношении омег, но точно понимал, что именно они — самые привередливые и ценные читатели, потому что обычный альфа даже не станет придираться к мелочам в отличии от омеги, педантично внимающего каждое слово о любимом художнике или актёре. Флорес проигнорировал и телефонный звонок от Картера, и вопрос своего секретаря намеренно, даже и не думая ответить хотя бы краткое и лаконичное «Нет». Он просто не мог себе этого позволить. Пересматривая на своём компьютере который текст о восходящих звёздах их специфичного круга, он уже накидывал идеи, как уговорить встретиться хоть одного из них, чтобы его безумный поход с Картером, закончившийся обмороком и больницей, не был раздут как мыльный пузырь в ближайшее время, когда Картер, как выяснилось, не такой уж известный современный художник (по крайней мере, не в больничных кругах) не стал слишком узнаваем и распиарен благодаря новым картинам и возвращению в богемную жизнь. — Алан, ты меня вообще слушаешь? — Мэтт уже отделил бумаги с напечатанным текстам по разным стопкам и выжидающе смотрел на омегу, — Флорес, прекрати меня динамить! Ладно, Картер, этот седеющий Дон Жуан, от которого тебе хочется блевать который день! Но я, Алан, серьёзно? Ты игнорируешь меня? я понимаю, что лезу не в своё дело, но последнее время ты сам не свой. Мне кристально похер, Алан, что ты считаешь меня амёбным бетой и не думаешь, что я друг. Но ты мне реально не безразличен. Я устал, Алан. Я вижу, что ты тухнешь, что тебе нужна помощь! — Мэтт, слушай, я благодарен, но… — Нет, Алан, послушай ты! Я знаю, что твой братец наплевал на тебя, а папа умер, но, чёрт возьми, ты омега, Алан, омега! И когда ты второй раз за такое короткое время пропадаешь с радаров днями, я уже начинаю чувствовать, что с тобой не всё окей. Мы не чужие люди друг другу, Алан, не чужие. И ты знаешь, что мне плевать сейчас, что на нас через стекло твоего кабинета смотрят все, что ты не ставишь меня ни во что, но пойми, Алан, что ты не один, не один! И тебе действительно нужна помощь, и я, и я… — Мэтт уже выдыхался, а щёки его были красны от возбуждения и смущения, потому что сказать такое Алану для него, для Мэтта — это сильно. Алан устало выдохнул и, честно говоря, был шокирован. Мэтт, его секретарь, решил стать его лучшей подружкой! Это было смешно. Это было глупо. Быть может, он был слишком строг к людям, был строг к себе, но он не верил, не доверял никому. Мэтту можно было поплакать об альфах-мудаках? Нет, нельзя. Флорес ценил субординацию и никогда не водил слишком тесных знакомых на работе. Вероятно, это могло бы спасти его, если бы рядом был кто-то… Но его не было. И сейчас омеге в жутком сне не могло присниться, что он лежит на плече у этого мямли-беты, который еле набрался смелости повысить на него голос и проявить свои чувства, о которых Алан знал уже давно. Не столько романтических, сколько таких «человеческих», о которых только и пишут в омежьих романах, предметом которых является омежья дружба и сестринство, когда один омежка за всех, а все за него готовы перегрызть коварным альфам глотки. Алану не было пятнадцать лет, чтобы поплакаться омеге, бете на свою судьбу, ему и не было семьдесят, чтобы ностальгически предаваться мыслям об ушедших в небытие годах и альфах. Он был сильный, но такой слабый омега, за чьей спиной дышал уже не один, а двое альф. И пускать себе за спину третьего человека, даже не омегу, а бету, было уже слишком. Но борьба — это не вечно. Борец вышел один раз на ковёр, выиграл и ушёл, заяц один раз попался, всё — его шею уже перегрыз голодный хищник. Эмоциональные ресурсы человека не безграничны, и тот же Мэтт — мягкий, добрый и покладистый Мэтт не выдержал напряжения и повысил голос на начальника. Не послал его за низкую зарплату, не пожаловался на отсутствие печенек в офисе, а возомнил себя не подчинённым, а другом. Такого Алан уже не мог выдерживать. Он был одинок, стабильно одинок и любил дистанцию. Омеги и беты всегда справлялись с тем, чтобы не отравлять его жизнь, и сейчас Флорес искренне не понимал, почему никогда не питал к ним симпатий. Альфы всегда лезли, всегда… Даже Картер, казалось бы, абсолютно незнакомый, непонятный альфа писал ему почти каждый день и звонил, хотя Алан не ответил ни разу. Он буквально стал частью его жизни. Социальные сети, как бы кто ни говорил, не часть жизни, а уже жизнь. И Флорес чувствовал, что сам Картер часть его электронной жизни. Он не видел альфу с тех мгновений, когда потерял сознание и видеть его не желал. Омега знал, что то, пристрастие Картера, оно не навсегда. Альфа после потрясений и нервотрёпки с неверным мужем нашёл себе оскорблённого ангела с отрезанными крыльями. Банальщина. Вновь хотелось блевать. И это отвлекло его от мыслей о Фрэнке Картере, об альфе, чьё имя он за последнее время слышал чуть ли не чаще, чем своё. Пауза затянулась. Чем дольше Алан смотрел на Мэтта своим холодным, отрешённым взглядом, тем больше Мэтт жалел о своём поступке. Но он хотел быть мужчиной, хотел быть бетой, почти альфой, потому что Алан был омегой, а не он, Мэтт, ярким представителем своего гендера. — И что ты, Мэтт? Пожалуйста, бросай это всё. Я в норме, правда. Мне безумно… льстит, что ты решил спросить у меня про моё состояние, но неужели я так плохо выгляжу, что ты решился меня поругать? — Алан старался свести всё к шутке, — серьёзно, Мэтт, это не то, что заслуживает внимания. У тебя сегодня много работы, не так ли? Алан демонстративно перевёл взгляд на пачки бумаг и вновь обратил взгляд к красному от стеснения Мэтту. Даже он как будто бы соревновался с ним, как будто хотел показать, что это не все вокруг, а Алан нуждается в помощи. — Да, Алан, я должен работать, не спорю, но сейчас конкретно у меня обед, и я имею право провести его с тобой, потому что ты ведь никогда не обедаешь, так ведь? Я же знаю, Алан, что ты не такой бесчувственный камень, и ты… ты знаешь, что определённо не безразличен мне, не безразличен этому Картеру, чёрт его подери. И я прошу тебя, пожалуйста, откройся хоть ему. Я понимаю, что мы, беты, не лучшее утешение для омег, поэтому я и прошу тебя ответить ему, потому что меня ты, очевидно, не выберешь как друга, как поддержку, как кого-то, кому хочется открыться… — Мэтт, бог ты мой, — Алан устало потёр виски и даже откинулся на спинку кресла, — ты же знаешь меня лучше других. Да, мы не можем зваться друзьями, потому что ты мой подчинённый, ты не должен лезть в мою жизнь, в мою душу, потому что тебя это не касается. Ты же умный парень, ты это понимаешь. — А если я уволюсь, Алан, мы сможем быть друзьями? Ты хочешь сказать, что ты готов со мной дружить? — Мэтт был подавлен, и омега уже пожалел, что ответил ему резко, грубо и как-то нехорошо по-человечески, — не ври мне, я знаю, что у меня и не было шанса зваться твоим другом, не то, что другом, я даже приятелем твоим не был никогда. — Мэтт, ты… — Что «Мэтт»? Алан, ты всё время всех отталкиваешь, всегда такой неприступный и надменный. Да-да, я имею право высказать тебе это всё, хоть я тебе и никто, но по твоим словам. Меня ранит это, Алан. Знаешь почему? Потому что в твоей гребенной жизни тебе звоню только я и Картер, сраный псих, после встречи с которым ты стал ещё хуже, чем был тогда, когда только пришёл после того, как не отвечал неделю! — Мэтт уже откровенно кричал. — Это было слишком, Мэтт. — Я согласен, это слишком. Ты найдёшь заявление об увольнении на моём столе, когда будешь уходить. Прости, Алан, я так не могу. И он закрыл дверь в кабинет. Полчаса. Ёбаные полчаса Алан потратил на то, чтобы потерять единственного человека, которому было не всё равно. Он видел, как коллеги переговариваются между собой, пока красный, как рак, Мэтт, импульсивно собирает со стола свои фотографии, кружку и милую канцелярию, которую он притаскивал из дома. Алан знал о нём почти всё. Ну, или даже всё. Пока сам Мэтт не знал о нём ничего. Наверное, он грёбанный мудак, потому что терял в своей жизни Мэтта. Лучшего друга, которого он только мог иметь. Но не заслужил. Он был ничтожеством. Он был собой — Аланом Флоресом.       День пролетел незаметно, но не потому, что никто не мешал Флоресу и не кидал на него взгляды, которые были достойны самой едкой оценки, а просто потому, что Алану всё это было незаметно. Впервые после всего Алану хотелось не сдохнуть, а напиться. Ему просто было плевать на жизнь, её у него уже не было. Он потерял всё. И Мэтт, его друг и коллега Мэтт, которого он так и не назвал другом, покинул его. Хотел остаться, но ушёл. И Алан почти не мог его винить. Мэтт был классным парнем, и то, что он ушёл сегодня, это доказывает. Алан извинится перед ним, конечно, извинится. Пригласит его на ужин в хороший ресторан и будет слушать, как Мэтт рассказывает не по телефону, а уже ему о том, где любимая пицца Мэтта с пепперони вкуснее и дешевле.       Захотелось даже улыбнуться. Это та жизнь, наверное, которую бы Алан хотел прожить. Почувствовать, как можно дружить, смеяться над пустяками и говорить с кем-то ни о чём. Все мы когда-то жалеем о том, что случается и думаем о том, как было бы хорошо сделать по-другому и фантазируем, и живём своими мечтами, пусть и маленькими, улыбаясь тому малому, что могло бы быть, но не было. Флорес всегда был решительным, но где-то вдалеке. Он добился к своим годам того, чего хотел. Алан был эталонным омегой-карьеристом, на которого смотрят не без восхищения, не без зависти.       Он пообещал себе позвонить Мэтту, уже сидя на подоконнике своей квартиры. Или ответить ему, когда тот позвонит, а Мэтт всегда это делает, обижен, болен — он звонил всегда. Да, надо бы ему набрать. Сейчас. И объясняться. Может, пригласить в ресторан и поболтать, слушать всякую чепуху и просто побыть нормальным человеком хоть раз.       В кармане завибрировал телефон. Алан, не раздумывая, взял трубку. — Мэтт, я… не говори ничего, послушай меня тоже. Я виноват, да, я не называл тебя другом, но ты… ты заслуживаешь другого друга, Мэтт, лучшего. Я хочу извиниться перед тобой, попить вместе кофе, хотя я знаю, что ты любишь чай. Глупо, да? Но мне бы очень хотелось хоть немного загладить свою вину, я не готов говорить о том, что было, Мэтт, но я готов идти дальше, и ты нужен мне, правда. — Алан, я не должен был этого слышать, но ты не аде мне сказать и слова. Чёрт, я и так перед тобой виноват. И я звонил снова и снова, чтобы извиниться самому. — Ты? Фрэнк Картер? — Да, Алан, чёрт, не вешай трубку, прошу тебя! Я звонил тебе около пятидесяти раз точно и знаешь, мне надо реально много сказать тебе… Мне жаль, что я услышал то, что мне не предназначалось, жаль, что увидел тогда то… ну ты понял. Я хочу исправить всё, Алан. Ты не один.       Флорес молчал. — Это была тупая идея с походом, я думал, что никто не согласится, и модные журналы, ну… ты сам знаешь, что никто не пошёл. Я дико виноват, омега. Прости, что называю тебя так. Я хотел бы встретиться с тобой и поговорить снова обо всём. О том, что было, о том, что есть и о том, что будет. Потому что нам обоим надо как-то жить с тем, что произошло. И мне, и тебе. И я хотел бы, чтобы мы были друг у друга, — Картер как-то шумно выдохнул, но скорее театрально, чем искренне. Искренним был Мэтт. — Бар «Голубая Лагуна». Через час. Больше получаса не жди, я могу передумать. — Конечно, Алан. Я понимаю… понимаю всё.       Он скинул трубку, не попрощавшись. Это было лишним. Слишком много эмоций, слишком много косяков. Алан не сказал ничего тогда, когда это было необходимо. Ему и Мэтту. И наговорил тогда, когда это было не нужно никому. Ни ему, ни уж тем более Картеру. Но сегодня омеге было уже всё равно. Картер и Картер. Хуй с ним, с этим альфой.       На негнущихся ногах Алан сел за руль и поехал в клуб, который видел однажды на брошюрке с рекламой. Это явно было не то место, куда бы его позвал Картер, не то место, куда можно было бы сходить на свидание или даже на приличную встречу. Обстановка там явно не располагала к тому, чтобы диалог клеился. И омега зачем-то назначил встречу в вечернее время именно там.       Крепко сжимая руль и напевая какой-то незатейливый мотив, Алан сам не заметил, как начал шумно постукивать ногой по коврику, вцепившись в руль как в спасательный круг посреди открытого моря. Он был смешон сам себе, но ему и в голову не приходило посмотреть на себя и подумать о том, смешон ли он для других. Ему всё равно, думал Алан, пока не начал подъезжать ближе и увидел, что около бара стоят весёлые омеги и разгорячённые молодые альфы. Сейчас хотелось казаться самым смешным и в то же время незаметным и отвратным, чтобы они не обратили внимание на него.       Выйдя из машины, Алан даже не повернулся на компанию молоденьких ребят, разглядывающих как Флорес, так и его машину, потому что встретить поздно в баре омегу на хорошей тачке и без альфы было почти невозможно. Тем не менее, Алан привлекал альф меньше, чем хорошенький омега, смеющийся всё звонче с каждым шагом Флорес. Раньше его бы позабавил мальчишка, отчаянно желающий внимания альф, сейчас же Алан испытывал только грусть и немного отвращения, но не к нему — к ним, которые смеются, потакают и не думают при этом о нём ничего хорошего. И не то, что бы Алан был циничным, он видел таких, нет, такого… И ничем хорошим это не кончилось даже для, казалось бы, приличного омеги.       Он зашёл внутрь, чуть-чуть отодвигая локтем парочку, зажимающуюся у входа в клуб и мурлыкающую друг другу какие-то сладкие комплименты. Было противно почти до скрежета зубов. Алан не привык к таким местам и вообще не понял, зачем он сюда приехал. Музыка играла достаточно громко, чтобы не было слышно ничего, кроме омежьего визга, смеха альф и битов. Он начал искать глазами Картера, как будто желал его там видеть, но не нашёл. Картер нашёлся сзади и почти на ухо начал шептать Алану. — Я здесь, Алан, — омега вздрогнул, услышав такой интимный шёпот у своего лица, — извини меня, я не хотел тебя напугать.       Картер уже поравнялся с ним, и Алан мог почти впервые оценить, какой у него проницательный взгляд, и выбившаяся седоватая прядка волос у лба совсем его не портила. — Не хочешь уехать? Это явно не то место, где я… где мы могли бы поговорить, — Картер оценивающе взглянул на обстановку и отметил про себя, что детские клубы уже давно его не забавляют. — Я выбрал это место, и если ты уедешь отсюда сегодня, то только без меня.       Фрэнк молча пошёл к первому свободному столу, жестами указав официанту, чтобы там убрали оставшийся алкоголь и испачканную скатерть. Где-то на сцене романс завывал омега, одетый во всё блестящее и вычурное. Фрэнк усмехнулся и подоспел к столу раньше Алана, чтобы отодвинуть ему стул.       Омега кивком поблагодарил его, и уселся на стул, почти не обращая на альфу внимание. Он смотрел на нарочито бледного певца с крашенными губами и не испытывал к нему ничего, кроме отвращения, потому что тот явно уставился на Картера, видимо, поняв, кто сидит перед ним. Он молчал и молчал альфа, который, очевидно, не привык к происходящему сейчас фарсу. — Я не так представлял себе наш разговор, Алан. Я действительно виноват перед тобой. И я знаю, что не должен был говорить то, что говорил. Я извиняюсь, честно, и понимаю, что не заслуживаю твоей благосклонности после того обморока. Но я хочу, чтобы ты дал мне шанс исправиться и поговорить с тобой нормально. — О чём ты хочешь со мной говорить, Картер? После того, как позвонил мне с пол сотни раз и присылал свои букеты, которые мне не нужны? Я тебе омега? Твоя омега? Какое право ты имел после всего присылать мне цветы, вмешиваться в мою жизнь и слушать то, что я говорю не тебе? — Алан говорил это тихо, почти без эмоций, хоть сам он понимал, насколько выпотрошен и просто пытается избавиться от этого альфы. — Я согласен, Алан, но если бы тебе это было не нужно самому, я бы не был здесь, понимаешь? Мы с тобой… мы нуждаемся друг в друге. И ты бы не звонил Мэтту, чтобы извиняться за то, что ты не сделал и не сказал просто потому, что сказал бы мне — не другу — альфе, который тоже расскажет тебе то, что ему необходимо высказать. Это равноценный обмен, осознаёшь? Согласись, Алан, ни один альфа не увидит тебя в таком состоянии, в каком тебя видел я. Ты был таким беззащитным, нуждающимся в помощи оме… человеком, каким уже не будешь перед другими. Не то, что я это знаю, я это просто понял по тебе. Тебе будет труднее стать таким же перед другими. Ты был таким передо мной, и, как мы видим, ты получил помощь, тебя не убили и не ограбили. Это выгодно и для тебя, Флорес. — Понимаешь, я не верю в бескорыстных альф, которые из побуждений чести помогают омегам. Пляжные спасатели без круга вызывают у меня больше доверия, чем ты. Чего ты хочешь от меня? Деньги? Секс? Что тебе нужно?       Незаметно для Алана им принесли заказ. Хоть Алан не заказывал ничего, возле него появился свежевыжатый сок со льдом, а сам альфа ограничился газированной водой. — Мне нужно то же, Алан. Дороже денег, интимнее, чем секс. Мне нужна твоя душа так же, как ты отдашь мне свою на лечение. Ты единственный, кто знал о Льюисе, о том, что он сделал. И ты не станешь им, я знаю, омега. Мне это придаёт чувство безопасности. Омеге нужен альфа, как и альфе омега. И я хочу, чтобы мы стали друг для друга теми альфой и омегой, которые помогут друг другу найти в себе силы. Что скажешь? — Мне надо подумать.       Алан взял чёрную соломинку двумя пальцами и начал уныло потягивать апельсиновый сок. Они сидели молча, пока Алан не допил свой напиток и не кинул на прощание пару бумажек на стол, откланявшись.       Он взял в руки телефон, чтобы посмотреть время и вбить номер Картера в контакты. И почти сразу в мессенджер ему приходит сообщение: «Позвони Мэтту, Алан. Я уверен, что ты ещё можешь все вернуть».       Он должен подумать.