Disenchantment

Казуичи не был полностью уверен, когда к нему вернулось сознание, но когда это случилось, его встретил пейзаж, который был слишком знаком ему. Он почувствовал желание убежать, когда узнал магазин велосипедов, старое, изношенное место, где он провёл большую часть своего детства. Вдоль стены тянулся небольшой ряд велосипедов, отполированных до такого совершенства, какого может достичь только продавец, который отчаянно пытался продать их. Всё, от потрескавшихся стен до повреждённого водой потолка, выглядело точно так же, как и в последний раз, когда он его видел. Механик содрогнулся от этой мысли, пытаясь отогнать воспоминания о том, когда он был здесь в последний раз, и сделал шаг к двери в углу комнаты. Он замер, когда по магазину разнёсся звук, который он слышал уже тысячу раз: слабый звон колокольчика над дверью. Паника охватила его, когда в магазин вошёл мужчина, и он быстро попятился от входа, наткнувшись на прилавок в другом конце помещения. Мужчина закрыл за собой дверь и посмотрел прямо на механика, улыбаясь мягкой улыбкой, которая не доходила до его глаз. — Привет, сынок. — Папа… — выдохнул он, прежде чем яростно замотать головой и двинуться вдоль прилавка, пытаясь уйти как можно дальше от отца. — Н-нет, ты не настоящий. Это нереально. Это, должно быть, сон. — Не настоящий? — повторил отец, широко улыбаясь. — Может, ты и прав. Может, я не настоящий. Может, это сон. Но то, что ты сделал, было очень и очень реальным. — Нет, я… — голос Казуичи дрогнул, и он почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Он дошёл до конца прилавка и попятился в угол, но отец продолжал медленно идти по магазину, постепенно сокращая расстояние между ними. — Я… я не знал, что делаю! Это не моя вина! — Ты не знал, что делал? — улыбка мгновенно исчезла с лица отца, сменившись выражением ярости, которое он так хорошо знал. Мужчина преодолел оставшиеся между ними несколько футов и, схватив механика за воротник, прижал к стене. Казуичи слабо вскрикнул и схватился за руки отца, слёзы текли по его лицу. — Я учил тебя всегда точно знать, что ты делаешь. Когда речь идёт о металле и нефти, ты должен знать, что делаешь, — улыбка вернулась, злобная и властная. — И этого было достаточно, не так ли? Те машины, которые ты построил, были слишком идеальны, чтобы ты не знал, что делаешь, — Казуичи жалобно заскулил, чувствуя, как у него начинает сдавливать горло, когда отец сильнее прижал его к стене. — Не забывай, что это я тебя научил. Я наблюдал, как ты строишь вещи с самого детства, и я знаю. Эти машины не могли быть созданы кем-либо другим. — Нет… — прохрипел механик, зажмурив глаза. Э-это не… моя вина…! — Я видел это в твоих глазах. Ты сошёл с ума, но ты был собой, — внезапно давление на шею Казуичи исчезло, и он, спотыкаясь, рванул вперёд, открыв глаза и глубоко втягивая воздух. Отец стоял прямо перед ним с непроницаемым выражением лица и тёмными глазами. — Ты всё ещё был собой, когда скормил меня своим машинам. Глаза Казуичи расширились в ужасе от слов отца, и он не заметил, как у него перехватило дыхание. Внезапно задняя стена мастерской резко обрушилась, в помещение полетели щепки и гвозди, и механик инстинктивно поднял руку, чтобы защитить лицо. Он застыл в шоке, когда опустил её; машина-бульдозер медленно въехала в магазин велосипедов, передний конец заменили два массивных ряда шестерён, вращающихся достаточно быстро, чтобы снести всё, к чему она прикасалась. Его взгляд остановился на отсеке в верхней части машины, и стон ужаса вырвался из его рта, когда он узнал силуэт за рулём машины. Силуэт девочки-подростка с двумя хвостиками. Он повернулся к отцу, отчаянно желая предупредить его, но слова застряли в горле, когда он увидел его лицо. — Я так горжусь, — отец улыбался ему, но на его лице не было и намёка на теплоту, а глаза были полны отвращения. — Ты взял то, чему я тебя учил, и сделал это своим, — машина пожирала велосипеды, выстроившиеся у стены один за другим, но мужчина не делал никаких попыток сдвинуться с места, когда она приближалась. — Так что никогда не говори, что ты не знал, что делал. Никогда не говори, что это не твоя вина. Ты убил меня, сынок. — Папа! — закричал Казуичи, протягивая руку к отцу, когда машина разорвала пол прямо у него за спиной. Он должен спасти его. Если он спасёт его на этот раз, тогда, может быть… Кровь брызнула на лицо и комбинезон механика, когда магазин наполнился звуками хрустящих костей и разрываемой плоти. Он смотрел, не в силах отвести взгляд, наблюдая за каждой секундой этого ужаса. Его рука безвольно упала на бок, залитая кровью отца. Он попятился, чувствуя, как его спина ударяется о стену, и наблюдая, как окровавленные механизмы приближаются к нему, а смех Джунко эхом разносился в ушах. Только когда он почувствовал, как воздух перед ним закружился и осколки разорвали нижнюю часть его комбинезона, он закричал. Криком, полным горя, ужаса и отчаяния. К тому времени, как глаза Казуичи открылись, он уже выпрямился на своей кровати, слёзы текли по его щекам и пачкали простыни и одеяло. Его комната была тёмной, но не чёрной как смоль, слабый оттенок тёмно-оранжевого указывал на то, что, скорее всего, наступили сумерки. Он быстро дышал, пытаясь успокоить сердцебиение, но образ отца и звук его голоса пронизывали его сознание, казалось, наполняя лёгкие пеплом. Он слегка покачал головой, закрыл глаза и медленно подтянул колени к груди. Он почувствовал, как слёзы капают на пижаму, но едва заметил это ощущение, обхватив руками свои ноги и уронив голову на колени. — Это не моя вина, — пробормотал он слабым голосом, снова качая головой, на этот раз более яростно. — Это не моя вина. Это не моя вина. Это не моя вина. Образ отца снова возник в его сознании, образ отца, улыбающегося искренней улыбкой, когда он стоял в дверях магазина велосипедов. В голове Казуичи промелькнули воспоминания: запах бензина и металла, наполняющих гараж, оглушительный смех отца, ощущение большой мозолистой руки, ласково гладящей его по голове. Отец спросил, как прошёл его школьный день. Отец учил его всему, что он знал о машинах. Отец крепко обнял его в тот день, когда он в последний раз вернулся в магазин велосипедов, радуясь, что после Трагедии он благополучно вернулся домой. — …Прости, — прошептал Казуичи, задыхаясь от слёз. — Прости меня. Я так виноват, — он почувствовал рыдание, сотрясшее его тело, а затем ещё одно, пока открыто не заплакал в пижаму, крепко прижав колени к груди. Только когда дверь его коттеджа открылась, он, наконец, поднял глаза, поражённый внезапным шумом. Он в шоке уставился на силуэт в дверном проёме, прежде чем отвернуться, безуспешно пытаясь подавить очередной всхлип. Он не хотел, чтобы Гандам Танака видел его таким.