Disenchantment

Казуичи застыл в дверном проёме, уставившись на тёмную фигуру, сидящую на краю кровати в левой части комнаты, освещённую только серебряным лунным светом, льющимся через открытую дверь. Волосы Танаки были неуложенными и чрезвычайно растрёпанными, бледно-серые и чёрные пряди падали ему на уши и лоб. Оба его глаза были заметно серыми и без подводки, а шарф отсутствовал, как и остальная его обычной одежды, они были заменены какой-то удобной на вид шёлковой пижамой. Однако больше всего его потрясло не отсутствие обычного наряда повелителя демонов, а выражение его лица. Танака смотрел на свои сжатые кулаки, его глаза были широко раскрыты от ужаса и полны слёз, шокируя Казуичи. Он издал ещё один крик, похоже, не замечая другого человека в дверном проёме, поднёс руки к голове и, рванув корни своих волос, зажмурил глаза. Казуичи подскочил, поняв, что ему, вероятно, следует что-то предпринять, и в два шага пересёк комнату, чтобы сесть на кровать прямо перед паникующим парнем. — Эй, эй, Танака! — он был вынужден практически кричать, чтобы сквозь возгласы другой расслышал его, а когда он не получил ответа, то схватил Танаку за руки, оттягивая их от волос. — Танака! Наконец, животновод заметил его, но его глаза всё ещё были дикими от ужаса, и он не попытался высвободить свои напряжённые руки из хватки Казуичи. Слёзы вдруг хлынули из его глаз и покатились по бледным щекам, а тело затряслось от рыданий, хотя, по крайней мере, крики прекратились. — Я-я… — начал он слабым и ломким голосом. Казуичи был поражён. Он был изумлён храбростью Танаки во время четвёртого испытания, так же не желая признаваться в этом, как и тогда, и испытывал одновременно благоговение и зависть к его способности встретить саму смерть с грациозным, даже холодным поведением. Что он мог вспомнить такого, что заставило его так сломаться? — Эй, всё в порядке, чувак, — сказал он ему. Чувства соперничества и ненависти, которое он испытывал с тех пор, как Танака подружился с Соней, полностью испарились в нём, и он с удивлением обнаружил, что почти защищает рыдающего человека перед ним. Он никогда не ожидал увидеть его таким, и никогда не ожидал, что увиденное так сильно повлияет на него. — Я-я у-убил их, — Танака выдавил эти слова сквозь слёзы. Казуичи почувствовал внезапное чувство страха, и его хватка на руках животновода ослабла. — Сан-Ди… Д-Джам-Пи… Мага-Зи… Чам-Пи… Я…— Своими руками—! — Чт-что? — выдохнул Казуичи, отпуская Танаку. Он сморгнул собственные слёзы, когда до него дошли слова животновода. Он подружился с Четырьмя Тёмными Ангелами Разрушения в старшей школе, используя свою уникальную стратегию надоедания, пока они не приняли его. Он отказывался верить, что они умерли от рук человека, который вырастил и любил их долгие годы. Разумеется, это имело смысл; Танака любил и ценил их больше всего на свете, поэтому, конечно, он хотел бы убить их сам, пока искал отчаяния, но всё равно это казалось невероятно жестоким для Казуичи. — Он-они мне доверяли, а я-я их предал! Я должен был защищать их, д-держать в безопасности… — Танака закрыл голову руками, больше не пытаясь сдержать слёзы. Быть настолько опустошённым, чтобы отбросить свои сумасшедшие манеры речи… Казуичи осознал то, что он, должно быть, абсолютно травмирован, и он точно понимал, почему. Он снова протянул руку, на этот раз неловко дотронувшись до плеча животновода. Почему, видя, как тот плачет, у него разрывается собственное сердце? — Х-хей… это не твоя вина. Мы говорили тебе… Нам всем промыли мозги, помнишь? Ты не тот… кто сделал это. — Для них это был я! — внезапно закричал Танака, стряхивая руку Казуичи со своего плеча и поднимая собственное лицо со своих рук, чтобы пронзить его резким взглядом. — В их глазах это был я… Они доверяли мне до самого конца! — механик безысходно пытался придумать, что сказать, что могло бы вывести Танаку из того ужасного состояния, в котором он находился. — Ты не можешь винить себя! Ты не знал, что ты делаешь! — он повысил голос, чтобы соответствовать громкости животновода, надеясь, что его слова не звучат так пусто, как они чувствовались. Он мог простить Танаку или кого-либо из их друзей, используя эту логику, но он знал, что не может простить себя. Он стиснул зубы, когда в его голове промелькнули воспоминания о том, что он совершил, но он отогнал их в сторону. Танака сейчас был важнее. — Всё это случилось из-за Джунко. Она — причина того, что мы сделали, — Танака продолжал пялиться на него, слёзы всё ещё текли из его глаз, но он, казалось, слушал. — Это не твоя вина, парень, — повторил он отчасти слабо, смягчая тон. Они долго смотрели друг на друга, в комнате царила полная тишина, если не считать тихих всхлипов, прежде чем Танака издал сдавленный вскрик и внезапно двинулся вперёд. Прежде чем Казуичи успел среагировать, животновод обхватил руками его живот, уткнулся лицом в пижаму механика и заплакал ему в грудь. Некоторое время он сидел в шоке, а потом медленно положил руки на спину Танаки, обнимая его, насколько мог, учитывая их неловкое положение. Он чувствовал себя невероятно беспомощным, невероятно растерянным, невероятно скептичным к ситуации, в которой, как он думал, никогда не оказался бы даже через тысячу лет. По какой-то причине, однако, он не возражал, чтобы Танака обнимал своими руками его талию, или утыкался лицом в его грудь, не возражал находиться в такой непосредственной близости с человеком, которого он когда-то думал, что вообще ненавидит. Его, всё же, беспокоило то, что Танака плакал. Он погладил животновода по спине, как он надеялся, успокаивающим образом, желая, чтобы он мог что-то сделать, чтобы облегчить поток горя и боли, которые испытывал другой парень. Он не хотел думать о том, что могло бы случиться, если бы его не было здесь, если бы Танака остался один на один со своей сокрушительной виной. Они оставались в одном и том же положении, казалось, целую вечность, пока Казуичи с облегчением не услышал, как рыдания животновода постепенно перешли в тихое сопение. Внезапно Танака, похоже, осознал ситуацию, и быстро оттолкнулся от механика, сел и вытер глаза предплечьем. — Не… говори никому об этом, — приказал он, но из-за слабого всхлипывающего голоса команда стала менее убедительной. Казуичи с облегчением услышал, как он вернулся к несколько нормальной речи, и улыбнулся, показывая животноводу большой палец вверх. — Нет проблем, чувак.