Сердечные Враги/Cordial Enemies

      Ее волосы пахли клубникой. Драко хотел бы не знать этого факта. Он предпочел бы провести остаток своей жизни, не зная, что волосы Гермионы Грейнджер пахнут клубникой, девонширскими сливками и летними десертами, и что, когда он прижимал ладонь к определенной точке у основания ее шеи, ее губы приоткрывались, как если бы она на самом деле слизывала сливки с клубники.       Ее губы были подкрашены красным и восхитительно приоткрыты, легкий вздох вырвался из ее рта, когда он рассеянно массировал ее голову, глубоко погрузив свои пальцы в мягкие шоколадные кудри. Он был вынужден развернуть ее и начать закалывать волосы сзади, чтобы остановить похотливые мысли о том, как было бы просто сомкнуть руки на этих кудрях и слегка потянуть за волосы, заставляя ее задыхаться совершенно по-другому.       Что с ним не так?       Хорошо, по мнению большинства людей он был знаком, несомненно, со многими и многими вещами. Но мысленное изучение заманчивых и сомнительно откровенных фантазий с участием Гермионы Грейнджер — которая едва терпела его, откровенно говоря, — не должно было стать одной из них. По крайней мере, не тогда, когда он находился в самом разгаре проведения мероприятия.       Проще говоря, Драко не мог полностью сосредоточиться на Грейнджер, и был обеспокоен этим фактом до глубины своей весьма поверхностной и меркантильной натуры.       Люди, по его не-столь-скромному мнению, становились проще при ближайшем рассмотрении, их мотивы и желания часто сводились к одной или двум вещам, обычно включающим в себя его деньги.       Грейнджер, напротив, таила в себе куда больше загадок для него, чем формула квантовой механики, и гораздо больше привлекательности. Каждый раз, когда он разговаривал с ней или поглядывал на нее краем глаза, ее переменные, казалось, увеличивались с бесконечной скоростью, пока он не оказывался неспособным и вовсе что-либо делать, кроме как задаваться вопросом, знал ли ее когда-нибудь вообще.       Сколько он ее знал, она была ведьмой. Она всего лишь сменила школьную форму на пиджак, но ее цель в отношении него, по-видимому, осталась той же — сделать его жизнь настолько неоправданно сложной, насколько она вообще была способна. Очевидно, эта цель не изменилась, просто теперь она включала в себя не только работу, которую она слишком усложняла, но и его личную жизнь. Стоило добавить к этому его рассудок. И дополнительный бонус в виде его либидо.       Гермиона Грейнджер усложняла его либидо. О, он бы никогда этого не пережил… если бы все уже не думали, что он бесповоротно в нее влюблен.       Он полагал, что она не способна быть интересной. Или забавной. Или удивительно сексуальной, когда отпускала весь свой жесткий самоконтроль и ненадолго отдавалась феерии чувств. Например, ощущая его руки в своих волосах или его пальцы, массирующие ее виски.       После этой недели, что он провел, слушая ее хриплые имитации чувственных стонов, он точно мог бы отличить оригинал от подделки. Это было великолепно, и это собиралось его погубить.       Гермиона Грейнджер из Департамента по регулированию магических существ была помещена в симпатичную маленькую коробочку в его голове. Эта коробка время от времени переименовывалась, но формулировка всегда включала следующую надпись: НЕ ОТКРЫВАТЬ. ОБРАЩАТЬСЯ С ОСТОРОЖНОСТЬЮ. СОДЕРЖИТ ЛЕКЦИИ.       То, что вылетало из уст Гермионы Грейнджер, обычно было скучным и крайне важным: очередная цитата из постановления Министерства, или что-то, что она прочитала в книге, или пересказ какого-то древнего, забытого и весьма затруднительного закона. Но теперь, как оказалось, она также говорила забавные, остроумные вещи, которые заставляли его ухмыляться, хохотать и периодически хихикать.       Она разнесла эту проклятую коробку вдребезги, подобно взрывоопасному жалу соплохвоста, и отказалась быть классифицированной где-либо еще.       Министерская ведьма не должна была пахнуть клубникой, или тихо стонать себе под нос, когда его пальцы запутывались в ее волосах, или иметь бедра, созданные, чтобы за них держаться, или талию, которую он мог обхватить одной гребаной рукой.       Ее глаза не должны были загораться или танцевать от заразительного восторга, когда она замышляла, как именно они могли бы ловко обмануть своих ближайших друзей, коллег, и, откровенно говоря, большую часть волшебного сообщества Европы.       Она не должна была быть такой коварной слизеринкой и песнью сирены для его испорченной и девиантной натуры. Она должна была быть гриффиндоркой — скучной, неразумной и слишком простой, чтобы ею интересоваться.       Она не должна была быть, и все же была.       Ведьмы, особенно те, которых Драко знал с нежного одиннадцатилетнего возраста, не должны были обладать глубинами, на которые он был неспособен погружаться. Или иметь возможность заполнять его голову — днем и ночью, ночью и днем — тысячами маленьких мыслей о шампуне с ароматом клубники, глубоких шоколадно-карих глазах и о-столь-чувственном румянце.       Он был сов… он был зре… он был взрослым.       Взрослый профессионал — ужасающая перспектива, он знал, — который в настоящее время должен был проводить очень важное для своей работы мероприятие. Ему нужно было сосредоточиться. Ему нужно было быть профессионалом. Ему нужно было выбросить Гермиону Грейнджер из своей проклятой головы. Ему нужно было больше походить на Грейнджер — слова, способные охладить сердце любого мужчины, — и быть внимательным и преданным своей работе, независимо от личных чувств и забот.       Ему нужно было убедиться, что вечер проходил так же гладко, как свежеотполированная метла. Ему нужно было очаровать, обольстить и позаботиться о сотнях своих гостей. Ему нужно было… ему нужно было перестать отвлекаться и выискивать Грейнджер глазами каждый раз, когда в разговоре возникала малейшая пауза.       Капитан Питтсбургских Порлоков, Мэллори Малвани, выглядела готовой покинуть его, когда он потерял нить разговора о целях ее команды в этом сезоне в третий раз подряд.       Даже его босс, всегда обаятельный Гортензий Флетчер, спросил все ли с ним «в порядке», когда Драко промахнулся мимо рта и пролил шампанское на смокинг, заметив, что Уизли приближается к Грейнджер. Уизли, очевидно, хватило наглости — чистой наглости — пригласить ее на танец, когда менее чем через две недели он собирался жениться на другой женщине! У него, должно быть, шары размером с квоффлы. Урод.       Она-Поттер одарила его чрезвычайно понимающим взглядом, когда он освободился от чар Гортензия и прошел мимо нее в уборную. Казалось, она, как и ее брат, имела столько же наглости, сколько целая команда по квиддичу, потому что ухмыльнулась ему, как кошка канарейке, увидев его почти прозрачную рубашку и мрачный вид.       Он смертельно устал от сырости в этот вечер.       — Вот, — сказал Блейз, бесшумно проскользнув рядом с ним. Он протягивал бокал с шампанским. На краю бокала кокетливо примостилась клубника. — Ты выглядишь, будто тебе это нужно.       — Правда? — небрежно спросил Драко.       — Я заметил, как ты выплюнул свой напиток, словно пятилетний ребенок, у которого отняли любимую игрушку, когда увидел, как вратарь-чемпион Рональд Уизли пригласил нашу великую спасительницу Гермиону Грейнджер потанцевать.       Драко хмуро посмотрел на клубнику.       — Я был просто в восторге от того, что говорила Мэллори Малвани.       — В то время ты разговаривал с Гортензием, а не с Мэллори Малвани.       Проклятие.       — Это очевидно, — сказал Блейз, потягивая свой напиток с гораздо большей учтивой небрежностью, чем это было полезно для самолюбия Драко. — Прими свою судьбу, — он сделал паузу, его глаза блуждали по небу. Или, скорее, по пузырю магии, который не позволял небу обрушиться на их головы.       Ее магии, с небольшим количеством магии Драко, вплетенной туда для лучшего покрытия.       — Понятия не имею, о чем ты.       Блейз издал какой-то звук.       — Конечно, нет.       Драко уже собирался спросить, о чем болтает Блейз, когда болтун прервал его.       — О, смотри, к ней идет Виктор Крам.       На этот раз Драко уронил бокал.

***

      — Малфой, что мы делаем у мусорных баков?       — Мне показалось, я слышал, как кто-то сказал, что где-то здесь пробоина в чарах.       — А что люди делали у мусорных баков?       Драко намеренно сделал паузу, а затем поднял одну, но весьма многозначительную бровь.       — О! Ладно… я… — она запнулась на своих словах так, что кто-то, — кто не был им — мог бы назвать это очаровательным.       Она полезла в сумку и вытащила палочку, подняв ее в воздух. Ее брови нахмурились, и она пробормотала что-то волшебное и умное себе под нос. Если бы недавно не шел дождь и они не стояли бы рядом с мусорными баками, он бы прислонился к стене и просто смотрел как она работает.       Через несколько мгновений она опустила руку.       — Я не вижу протечки, это должно быть была просто влага, оставшаяся еще до того, как мы защитили пространство.       — Какая жалость, — сказал Драко тоном ни в коей мере не выражающим хоть каплю сожаления, — кто-то отправил меня по ложному следу как дикого нюхлера. Ну что ж, теперь, когда мы здесь, можем перевести дух от давки, которая там, — он одарил ее улыбкой, надеясь, что она была скорее манящей, чем пугающей. Поскольку он только что слегка обманул ее, заставив провести некоторое время наедине с ним у мусорных баков, то, пожалуй, эта надежда была напрасной.       Впрочем, это был необходимый обман. Женщина сорвала бы прикрытие, если бы начала строить щенячьи глазки этому болгарскому идиоту, который улыбался ей так, словно солнце светило из самой ее души… что было нелепо, потому что само собой разумеется, Грейнджер не сияла, как солнце. Хотя от волнения, охватившего ее ранее в этот вечер, ее лицо и правда приобрело здоровый румянец, который некоторые люди могли бы назвать люминесцентным.       На самом деле, если подумать, Драко действительно был просто отличным фальшивым парнем. Невероятно полезным и практичным, отвлекая свою фальшивую девушку от ситуации, которая могла разоблачить их отношения как фиктивные и сделать их предметом еще более непристойных сплетен.       Полезный, практичный Драко.       Он должен получить значок. Блестящий. Или даже трофей.       — Вообще-то сегодня было довольно весело, — сказала она, пожимая плечами и убирая палочку. — Мне понравилось гораздо больше, чем я ожидала. Не знала, что Виктор будет здесь.       Ему показалось, что она направляется к двери. Возвращается на вечеринку. Обратно к Виктору.       — Подожди! — воскликнул Драко.       Гермиона подпрыгнула на фут и уставилась на него так, словно у него выросла лишняя голова.       — Что? Что такое?       — Эээ… — неужели мир перестал вращаться, или его собственная маленькая часть реальности, в центре которой он находился, просто внезапно остановилась?       — Ну, — сказал он, сначала нерешительно, прежде чем слова начали вырываться из него, — я не утверждаю, что замечаю многие вещи, но определенно могу сказать, что ты не любишь балы, или вечеринки, или большие толпы людей.       Это было похоже на то, как будто он был в бочке, катящейся вниз по холму из слов.       — Поэтому я подумал, что, поскольку мы уже здесь, то могли бы остаться тут ненадолго. Или чуть дольше — столько времени, сколько тебе действительно потребуется.       Кто-нибудь, остановите его. Засуньте ему ботинок в рот или палочку в задницу — на самом деле последнее может и не помочь — просто все что угодно, чтобы унять этот поток бессвязных, полных самомнения соображений.       — Существует также тот факт, что мы с тобой ускользали в течение нескольких дней, так что имело бы смысл — придерживаясь легенды, так сказать — если бы мы ненадолго исчезли и сегодня вечером тоже. Я знаю, что ты не из тех людей, которые отказываются от рабочего мероприятия ради любовника, но я из тех. В принципе, этого от меня даже ожидают. В самом деле, ты окажешь моей репутации услугу…       Он резко остановился. Очевидно, это было что-то эквивалентное удару ногой в рот или палочке, просунутой в зад, и это был смех Гермионы Грейнджер — чистый, как колокольчик, и легкий, как весенний ветерок. Она запрокинула голову и засмеялась; кудри обрамляли ее, подобно нимбу.       Затем она встряхнула головой и посмотрела на него.       — Конечно, боже упаси тебя провести целый вечер без скандала.       Он выдохнул. И осознал, что задерживал дыхание. Кто бы не осознал, если бы сдерживал свое собственное дыхание? Только идиоты. Дыхание было частью автономной нервной системы, и ему, как любому другому человеку в мире, приходилось прилагать сознательные усилия, чтобы не дышать. Тем не менее, этот выдох был похож на сдувание, как будто весь горячий воздух, который у него имелся при разговоре, напрочь выкачал кислород из его легких, и теперь, после ее сигнального смеха, он снова мог свободно дышать.       — Ах, дорогая Грейнджер, — сказал он, примеряя на себя роль любезного, привлекательного, обворожительного волшебника, как искусно сшитое пальто, — ты так хорошо меня знаешь.       Ночь была прекрасной. Перед ним стояла девушка в красивом платье. И на нем даже были надеты его счастливые носки, те самые, с маленькими снитчами.       — Могу я склонить тебя, — сказал он, когда ее подбородок насмешливо наклонился к нему, — присоединиться ко мне за мороженым для прогульщиков?

***

      У Драко чуть было не вылетело мороженое через нос.       Ему бы это не понравилось и в лучшие времена, но когда девушка, чья фигура была продемонстрирована должным образом, сидела напротив него, изящно слизывая — да, слизывая, Мерлин, помилуй его душу — взбитые сливки со своей ложки, шоколадное мороженое, вылетающее из его ноздрей, было еще более отвратительной идеей, чем обычно.       — Что ты имеешь в виду под «потерял» жениха?       — Именно это я и имею в виду, — сказала Гермиона, озорно улыбаясь ему поверх мороженого.       Озорство ей шло. Может быть, дело было в освещении. Может быть, потому что они были в Сохо — квартале секса и греха — в круглосуточном магловском кафе-мороженом. Может быть, всему виной было клубничное мороженое со взбитыми сливками, которое она заказала и ела невероятно медленно. Судя по всему, Грейнджер нравилось, чтобы оно было вязким и подтаявшим.       Кто-то там, наверху, очень хорошо посмеялся за его счет.       — Прости, — сказал он, наблюдая, как она погружает ложку в клубничный шарик, — но как можно потерять Гарри Поттера? Я пытался сделать это в течение многих лет.       — Рон появился на пороге моего дома в день свадьбы и сказал, что проиграл Гарри гоблину в домино.       — Почему мне никогда не приходило в голову сделать это с Блейзом?       Она подняла ложку, проскальзывая ею в рот. Ее губы приоткрылись с мучительной медлительностью, когда она провела тыльной стороной по нижней губе, покрывая ее слоем крема. Он наблюдал, как она прикоснулась языком к этому месту, проводя им, чтобы собрать остатки.       — Скажи мне, — сказал он, прочищая горло, — у тебя что, привычка бросаться на спасение людей?       Она посмотрела на него сквозь ресницы, и затем задумчиво нахмурила брови.       — Похоже на то.       — Как тебе удалось вовремя доставить их в церковь?       — Как только я успокоила Рона, и он сказал мне, где делал ставки и проиграл Гарри, я сразу же пошла искать его.       — Ты имеешь в виду, спасать его.       Она снова улыбнулась — это была почти ухмылка — и мороженое Драко растаяло.       — Его не держали в плену. Ну, недолго. Он был едва связан. Казалось, его больше раздражал кляп.       Он воспользовался коротким моментом, чтобы посмаковать мысль о связанном Поттере, с кляпом во рту, прежде чем понял, что это слишком извращенный способ думать о своем заклятом юношеском враге, и быстро вернулся к восприятию Грейнджер.       — Как можно перехитрить гоблина, мисс Грейнджер? — спросил он, понизив голос.       Розовая краска залила ее щеки, словно ее украли из мороженого.       — Я вызвала их на другую игру и сделала ставку, равную Гарри.       Брови Драко дрогнули.       — Что может быть равноценно Поттеру?       — Я поставила Рона. Я беспокоилась, что они могут не принять его, но оказалось, что по гоблинским стандартам игроки в квиддич на самом деле имеют даже больший потенциальный доход, чем «бывшие» спасители волшебного мира.       Его смех прозвучал как лай. Это было весьма неожиданно.       — Ты поставила своего бывшего парня вместо своего лучшего друга.       — Это был рассчитанный риск!       — Это безнравственно.       — Я была почти уверена, что смогу выиграть. Мои родители в детстве немного увлекались домино, и магическая версия не так уж сильно отличается от магловской, — она откинулась на спинку стула. — Даже если бы я проиграла, быть гоблинским призом было бы куда лучшей судьбой для ближайшего будущего Рона.       — Почему это?       Она посмотрела на него.       — Джинни убила бы его за то, что он испортил ее свадьбу.       Драко рассмеялся.       — Я действительно не должен удивляться тому, что твой коварный мозг придумал нашу нынешнюю схему.       Она фыркнула.       — Ты заставляешь меня чувствовать себя ужасной.       — Грейнджер, я могу с уверенностью сказать, что никогда в жизни ты не производила на меня большего впечатления. Мне нравится твоя темная сторона. Из-за нее я попадаю в самые восхитительные передряги.       Она прищурилась, глядя на него.       — Ты, кажется, и вправду шокирован тем, что я веду не такую уж скучную жизнь. Знаешь, то, что некоторые из нас действительно работают, когда мы на работе, не означает, что наша личная жизнь совсем… — она покрутила кончиком ложки в своем клубничном мороженом, — ванильная.       — Ванильная. Это очень интересный выбор слова для Сохо.       Она пожала плечами.       — Я здесь, ем мороженое для прогульщиков, это показалось подходящей метафорой, — она снова поднесла ложку к губам, и ее горло дернулось, когда она проглотила еще один кусок.       Собственное шоколадное мороженое Драко таяло в ворохе влажных фантазий и нежных стремлений.       Возможно, на это влияла поздняя ночная обстановка. Может быть, дело было в том, что напротив был магазин под названием «Молодая, Доминирующая и с Дырочкой полной Спермы». Наверное, это было потому, что Грейнджер слизывала клубничное мороженое с ложки, словно стоял жаркий июльский полдень, а не почти морозный февральский вечер. Но в ореоле яркой подсветки кафе она выглядела еще более очаровательно лучезарной, чем на огромном стадионе, освещенном мягким золотистым сиянием свечей.       Ее темные кудри разметались во все стороны, срывая его тщательно заколотые шпильки, а тушь слегка размазалась, дымясь вокруг ее нижних ресниц, как угольный эскиз художника.       Он мог представить ее, завернутую в шелковые простыни, ее ноги, обвитые шелком, как роскошной виноградной лозой, поцелованные солнцем тосканского лета, и губы, покрасневшие от вина и… других причин.       Мысленный образ был настолько ярким, настолько выразительным и настолько интимным, что, если бы он стоял, а не удобно развалился за столиком, где его нижние части были надежно прикрыты столешницей, его можно было бы сбить с ног пером. Или, учитывая нынешнее местоположение, перьевой метелкой, которая могла бы также быть сподручным дилдо, по розничной цене сорок фунтов, но сегодня по специальному предложению с двадцатипроцентной скидкой, если вы купите прилагающийся костюм горничной.       Драко вонзил ложку в мороженое. Оно издало мягкий хлюпающий звук, который никому не помогал, так как то с каждой секундой все больше походило на сливки и все меньше на мороженое. Он немного покрутил ложкой, пытаясь удержаться от того, чтобы сложить вместе Грейнджер и наряд горничной, вследствие обнаружения, что это равносильно преждевременной эякуляции.       Даже по его здоровым и показным стандартам, он выглядел так, как будто потерял свой рассудок где-то между моментом, когда аппарировал в спальню Грейнджер, и тем, когда она закрыла глаза, наслаждаясь первой ложкой мороженого.       Если бы у него была вилка, он бы вонзил ее себе в бедро.       — Говоря об ожиданиях, — Грейнджер прервала поток его сознания, — как ты думаешь, нам нужно будет… ну, знаешь, сделать следующий шаг для поддержания нашего прикрытия?       Она смотрела на него со всей серьезностью, задавая этот вопрос.       Мир Драко мгновенно остановился, только чтобы стремительно перезапуститься снова, но в два раза быстрее обычного. Он уставился на нее, сердце внезапно заколотилось, а во рту очень, очень пересохло. Он не мог решить, нужен ли ему большой стакан воды, мартини или дефибриллятор. Впрочем, молниеносный удар по голове мог бы произвести тот же эффект. Он чувствовал, что с сотрясением мозга сможет мыслить яснее.       — Сле… — он не мог поверить, что собирается попросить разъяснений по этому поводу, — …дующий шаг?       Она пошевелилась, избегая его взгляда, а ее щеки залились румянцем.       — Да. Я имею в виду… — она вздохнула, выпрямляясь. Она определенно казалась решительно настроенной, и он задумался, всегда ли она так выглядит во время предложений.       — Очевидно, — она произнесла это слово со слишком сильной убежденностью, словно что-то за прошлую неделю или около того было очевидным, — мы уже создаем такое впечатление, но думаешь ли ты, что нам действительно нужно это сделать? Должны ли мы… спланировать это?       Он чуть не поперхнулся мороженым во второй раз за этот вечер. Вода, шампанское и теперь почти мороженое. Сегодня вечером его гардероб явно проходил через полосу препятствий.       Она хотела спланировать. Конечно, она хотела спланировать. Она была Гермионой Грейнджер, и планы — и, как оказалось, извращенные схемы — были ее специализацией.       — Ну, — он закашлялся, но его голос все еще срывался, как у юнца в пубертатный период, — если ты хочешь.       Она уставилась на него. Ее глаза сузились в очень проницательной манере, которая любого другого заставила бы выглядеть, как хорька, у которого был тяжелый насморк, но на ней это смотрелось ужасно очаровательно.       — Я просто чувствую, — сказала она, выглядя при этом очень прагматично, — что настанет момент, когда это будет неизбежно.       Его галстук-бабочка был похож на удавку, и, несмотря на мороженое, он чувствовал себя на добрых десять градусов горячее. Вероятно, это было началом его спуска в один из девяти кругов ада.       Он потянул за язычки, ослабляя галстук, пока тот не повис на шее, как… ну, удавка, но незатянутая удавка.       — Ты… ты чувствуешь?       Неужели он действительно был таким очевидным? И почему вообще спрашивал об этом? Почему? Безусловно, сейчас было самое подходящее время согласиться с еще одним безумным предложением Грейнджер.       Она кивнула.       — Я думаю, мы должны сначала поговорить об этом, на всякий случай.       — Да, — медленно произнес он, чувствуя какой-то подвох, даже когда она медленно обмакнула и облизала ложку. — Это кажется зрелым решением.       Она немного расслабилась, ее плечи слегка опустились. Он заметил это только потому, что внезапно по какой-то необъяснимой причине, которая в настоящее время ускользала от него, наблюдал за ее движениями, как ястреб.       — Если бы мы заранее обсудили, что нам обоим удобно и как мы этого хотим, тогда все прошло бы… — она взмахнула ложкой в воздухе, кружа ею по вечным линиям символа бесконечности. — Лучше, — сказала она, заканчивая размахивать своим прибором.       — Лучше?       — Да, — она склонила голову, как будто он был единственным, кто вообще не улавливал смысла. — Лучше, легче, без усилий, неторопливо, просто. Тебе нужны еще синонимы, Малфой?       Дождь и наводнение, должно быть, каким-то образом уменьшили его смокинг, потому что он никогда не чувствовал себя так неудобно тесно в стольких местах одновременно. Обычно это было только одно место.       — Нет-нет, я вполне понимаю, что ты имеешь в виду.       Без усилий. Неторопливо. Просто.       Конечно он не мог неправильно понять, это как взять волшебную палочку не тем концом. Не с такими словами. Если бы ему пришлось представлять грязные разговорчики Грейнджер — а его уши буквально горели от мысли о ее голосе у его уха — она бы четко и грамматически правильно выражалась своим чувственным языком. Там были бы абзацы описания, продвинутые метафоры, возможно, второстепенные персонажи, и даже сюжетная линия.       Гермиона Грейнджер не была бы немногословной девушкой.       — Это можно сделать множеством разных способов, в зависимости от обстоятельств…       О Мерлин, помоги ему.       — … нам придется подумать о том, кто начнет.       Он не колебался.       — Ты, естественно.       Она остановилась с ложкой на полпути ко рту и, казалось, обдумывала это.       — Хорошо. Ты предпочитаешь неторопливо или более напористо?       Единственная причина, по которой его челюсть не отвисла, заключалась в том, что он поднес руку к лицу, делая вид, что задумчиво потирает подбородок, словно не был на грани сердечного приступа.       — Почему не то и другое?       Ее брови поползли вверх, а глаза расширились.       — Хорошая идея. Мы могли бы начать неторопливо, а затем стать более напористыми.       Он облизнул губы.       — Именно так я и предполагал.       — А как долго это должно длиться?       Боже милостивый, она действительно перешла прямо к делу.       Он поерзал, тыкая в свое растаявшее мороженое в попытке выиграть время. Он не хотел себя недооценивать, однако, учитывая, насколько неизбежными становились события, был несколько обеспокоен тем, какую работоспособность мог показать.       — Я в полном твоем распоряжении, — сказал он, уклоняясь от вопроса, но затем не смог удержаться и добавил, — обычно я могу продержаться несколько часов.       Она моргнула, выглядя не настолько впечатленной, насколько он надеялся, и вместо этого просто задумчиво посмотрела на свое мороженое, с зажатой между зубами нижней губой.       — Хорошо. Если я начинаю, и мы приступаем к этому неторопливо… Все должно быть так, будто мы даже не собираемся, мы просто… ничего не можем с собой поделать. Тогда продолжение может стать более интенсивным и горячим…       Да простят его боги, но он должен был спросить.       — А если я… начну?       — Ну… — она взглянула на него, кончики ее ушей порозовели. — Ты думаешь, нам придется делать это больше одного раза?       У Драко перехватило горло, и он с трудом сглотнул.       — Я могу предположить, что случай еще представится, как минимум, несколько раз, так что да.       — Есть ли у тебя какие-то определенные локации на уме, которые выделяются из очевидных мест?       Его кровать, для начала. Затем ее. Он не намеревался заострять на этом внимание, но было невозможно не отметить филигранное металлическое изголовье кровати с таким большим потенциалом в каждой завитушке. Теперь, когда он размышлял об этом, то не мог не думать, что в какой-то момент библиотека тоже станет обязательным пунктом, это казалось вполне естественным, учитывая, что это была Грейнджер…       — Что ты думаешь об одном из главных коридоров на третьем этаже?       Драко сморгнул фривольную фантазию, включающую в себя Грейнджер на библиотечной лестнице и тупо уставился на нее.       — Я… — он потянулся, чтобы ослабить галстук-бабочку, пока не понял, что тот уже вяло висит на его шее. — Я не хочу быть тем, кто беспокоится о регламенте Министерства, но я действительно чувствую, что Магические ресурсы могли бы что-то предъявить, если бы мы это сделали.       Она фыркнула.       — Не понимаю, зачем им беспокоиться об этом после всего, что нам уже сошло с рук.       — Грейнджер… — его голос угрожал сорваться, — …несколько мгновений на столе и в чулане для метел — это совершенно разные вещи.       Она выглядела неубежденной, но затем внезапно снова просияла.       — Тогда как насчет лифта?       — Лифта? — повторил он. — Министерского лифта?       — А что, с ним какая-то проблема?       — Ну, я не… Я… — он обнаружил, что совершенно не находит слов, и криво улыбнулся ей. — Ты просто полна сюрпризов.       Она уставилась на него с недоумением, явно расстроенная отсутствием у него энтузиазма.       — У тебя на примете есть другое место?       Поскольку у нее, похоже, была своя программа — положение, время и, по-видимому, место — в голове, то он предпочел поступить по-джентльменски и не возражать против чего бы то ни было, чего желала леди. Он сказал что-то в этом роде.       Это осторожное уклонение успокоило ее.       — Ну, тогда мы могли бы запланировать лифт на утро понедельника, по дороге на еженедельное собрание.       Твою мать.       Драко кашлянул.       — Обычно я не возражаю против любых твоих желаний, однако не уверен, как именно отношусь к представлению в лифте в первый раз. Много пуговиц. Много остановок. Путь может стать немного тернистым. Я действительно не смогу показать себя наилучшим образом.       — Это не займет и минуты.       Мозг Драко, который продвигался через сюрреалистические возможности, включающие неторопливость, переходящую в напористость, заверещал о внезапной и оскорбительной остановке.       — Минуты, — эхом отозвался он.       — Это слишком долго для тебя? Мы могли бы сделать это быстрее.       Казалось, она восприняла его потрясенное молчание как согласие, чтобы она продолжала. Она задумчиво пожевала губу.       — Возможно, нам потребуется сделать это только один раз, если мы правильно рассчитаем время, чтобы смотрело много людей.       Драко издал тихий горловой звук, похожий на тот, который издает маленький бурундук, когда на него наступает карибу в лесу.       — Смотрело? — он проблеял это слово.       Он почувствовал легкую слабость. Слава богу, черт возьми, он съел немного мороженого, чтобы поднять уровень сахара в крови.       Она кивнула, выглядя совершенно прозаично и пугающе бесстрастно, заставляя Драко вспомнить, что женщина перед ним однажды оседлала дракона во время ограбления банка, и, возможно, после такого рода опыта эксгибиционизм кажется не таким захватывающим, как для простых смертных.       Она провела языком по тыльной стороне ложки, словно это был леденец.       — Я просто думаю, что размер аудитории, вероятно, должен определять то, как мы это сделаем. Если в первый раз вокруг будет много людей, нам, скорее всего, придется поцеловаться только один раз.