must erase it fast

It could be wrong, could be wrong, must erase it fast It could be wrong, could be wrong, but it could've been right It could be wrong, could be.... (Это могло, могло быть неправильно, необходимо быстро стереть это. Это могло, могло быть неправильно, а могло быть и наоборот... Это могло, могло быть неправильно...) Muse – Resistance

Ван Ибо – студент хореографического факультета при Университете искусств Пекина. Он отличник, выигрывает все конкурсы, всегда знает, что сказать — за словом в карман не лезет. Ему достается последний сэндвич в университетской столовой, он успевает занять самое удобное место, он находит подход к преподавателям. Если ему задают вопрос, о чем угодно, вплоть до биохимии, он всегда отвечает. Людей вокруг это одновременно и раздражает, и восхищает. Ван Ибо кажется идеальным человеком, который дружит с каждым. Ван Ибо – обманщик. Ему нравится называть себя трикстером, но трикстеров всегда побеждают герои. Или хотя бы разоблачают. Ибо же остается безнаказанным. Как и сейчас — он слишком увлекся своими мыслями на лекции по философии, поэтому профессор решил проучить его, задав вопрос про Канта. Даже не пытаясь напрячь голову, Ван Ибо просто отказывается отвечать, привычно чувствуя кучу недоуменных, даже шокированных взглядов других студентов. Он ведь всегда на их памяти не упускал возможности блеснуть знаниями, без запинки, словно днями и ночами сидел за учебниками. Им невдомек, что через пять минут, выслушав обличительную речь в свою сторону и найдя в интернете ответ на вопрос, Ван Ибо скрестит безымянный и средний пальцы правой руки, слегка повернет запястье против часовой стрелки — и окажется как раз в том моменте, когда ему задали вопрос. С блеском ответив, он снова погрузится в бессмысленные грезы, не обращая внимания на взгляды однокурсников. Когда уже кончатся эти общие предметы? Он пришел сюда танцевать, а не сравнивать Юнга с Платоном, или как там… Ван Ибо болен ложью. Не может излечиться. С того дня, как он получил свои способности, прошло много лет, и невозможно было не пристраститься, как к наркотику, к возможности оборачивать время вспять. Звучит величественно, наверное, но Ван Ибо точно пользовался магией не для чего-то важного. Ни один день не проходит, чтобы он не складывал пальцы, не проворачивал запястье — просто автоматически, не особо стремясь дать правильный ответ или поддержать свой идеальный образ. Надоело еще в выпускном классе, и спустя десять лет после получения Ибо попытался отказаться от своего дара. Как понятно из его поведения — не получилось. Он искал, сутками искал способ заставить себя держаться за результат своих действий — корявый, слабый, небезупречный. Терпел недоуменные и разочарованные взгляды родителей, вопросы друзей, разговоры с учителями, озабоченными его провалами. И в какой-то момент их всех становилось слишком много. Ван Ибо было слишком тяжело воспринимать критику — он настолько отвык от ошибок, что каждая новая будто заколачивала крышку гроба. Он срывался максимум через два дня и перематывал время назад. После таких больших промежутков невыносимо болела голова, а разочарование на недели затыкало его внутренний монолог о свободе ошибаться. И он снова скрещивал пальцы, крутил запястьем, менял мир, подстраивая под себя. Чтобы не расстраивать родителей. Чтобы получать похвалу учителей. Чтобы залезть под юбку симпатичной старшекласснице, давая ей именно те ответы, которые она хочет услышать. Чтобы прижать к стенке всем телом парня из баскетбольной команды и убедить так, что его и не подумают оттолкнуть. В даре Ван Ибо много плюсов. После успешной сдачи экзаменов Ибо тоже постоянно мухлюет со временем. Не пропустить дату подачи документов, успеть забрать оригиналы из бизнес-академии и отдать их на хореографию, десятки раз перематывая время, чтобы убедить родителей и остаться хорошим в их глазах. Глупость, так-то говоря, они соглашаются уже на четвертый раз, но Ибо бессмысленно стремится к идеалу. А потом сутки валяется полностью изможденным. Снова решает отказаться от способности, хотя бы попытаться менять мир реже. Это уже слишком напоминает зависимость, и неудивительно, что у Ван Ибо снова не получается. Глядя в зеркало перед первым днем в университете, он обещает, что попробует продержаться. Меньше предметов, которые ему не нравятся, больше практики в том, что он любит. Нет же основания часто использовать дар, так думает Ван Ибо. Новые люди, новые возможности — никто не будет ожидать от него заоблачных результатов, и можно оставить свое проклятье на крайний случай. Следовало сразу определиться, что входит в понятие «крайний случай», потому что Ван Ибо не выдерживает и дня. Нет, он не свалился со скользкой лестницы, рискуя жизнью, и поэтому повернул время вспять. И нет, он не нагрубил ректору. Не задавил кошку. Он даже с однокурсниками познакомиться не успел, когда снова вывернул руку в привычном жесте. То был старшекурсник, встречавший новеньких у главного входа. Он забавно улыбался кроличьими зубами в окружении волнующегося моря людей. Ибо притянуло туда невидимой веревкой, привязало к этому парню, не позволяя отвести взгляд. На стенде за незнакомцем был обозначен пункт сбора факультета искусств, и, логически рассудив, что к нему это тоже относится, Ван Ибо прислонился к стене рядом. Он думал, что к стене. Глупее не придумаешь, но это оказался раскрашенный под стену макет, почти ширма, но, засмотревшись на очаровательную улыбку, Ибо этого не заметил. Зато все присутствующие обратили внимание на то, как громко он упал. Незнакомец озабоченно нахмурился и пробрался через толпу к Ван Ибо, нависнув над ним и протянув руку помощи. Но принять ее сейчас было некому — Ибо сталкивал между собой разумное начало и дикое смущение. Он не собирался, не собирался оборачивать время, и даже выдержал бы нелепое падение. Если бы незнакомец не смотрел так: на первый взгляд переживая, а вот на второй — едва сдерживая хихиканье. Сгорая от неловкости и разочарования, Ибо поддался голосу смущения и сложил пальцы в привычный жест с мыслью, что проиграл самому себе.

***

Ван Ибо должен был стать счастливым человеком. Когда ему исполняется восемь, он — обычный ребенок. Пухлощекий, забавный, неуклюжий и весь в царапинах и синяках. Мама причитает, но больше в шутку — ее Бо-эр получает все, что захочет, в пределах разумности, которые она рассчитывает по какой-то древней книжке по подростковому развитию. Это лестно — больше никто не считает Ибо подростком, даже отец называет маленьким и несмышленым. Чтобы доказать ему обратное, Ван Ибо решает вести себя, как взрослый. Пытается влиться в компанию ребят постарше, что получается так себе. Но он все еще горит идеей — просто из принципа, уже забыв изначальную цель. Мама качает головой и разводит руками — ее Бо-эр становится неуправляемым, хотя все еще ласковым. Долго ругать такого не получается. И Ван Ибо продолжает, не обращая внимания на увещевания матери. Старшие ребята скорее насмехаются над малолеткой, истово желающим влиться в их ряды. Но куда уж ему, восьмилетнему, когда в их компании нет никого младше одиннадцати. Однако развлекает их Ван Ибо знатно, поэтому с каждым разом «боевые посвящения» на вступление в «банду», как они показушно себя называют, становятся сложнее и безумнее. Сейчас, в девятнадцать лет, Ван Ибо понимает, что еще легко отделался — мог ведь и с моста сигануть по их указке. Благо, вовремя произошел инцидент. Маленький Ван Ибо ступает на порог старого, уже разваливающегося дома на окраине Лояна, куда они час добирались на автобусе всей компанией. Последнее испытание — и он в их компании. У Ибо ладони потные от предвкушения и страха — он должен зайти в этот дом и найти комнату старухи, которая, по идее, доживает тут свои последние дни. Никто не пойдет с ним, конечно, поэтому в доказательство надо что-то стащить. Ван Ибо все еще хороший мальчик, он не вор и становиться им не хочет, но ребята убеждают его — старухе недолго осталось, она и не заметит, а взять надо хоть безделушку какую. И Ибо слушается. Переступает порог, крадется по коридору вглубь дома, с возрастающей дрожью разбирая бормотание телевизора. Теперь уже не только ладони влажные — кажется, пот собирается на лбу. Ван Ибо хочет открыть ближайшую дверь, чтобы не попадаться на глаза владелице дома, но все они закрыты. Секундная мысль о возвращении не укоренилась в сознании, и Ибо вытряхнул ее адреналиновой дрожью. Он движется дальше, на звук телевизора. Через десяток шагов ему открывается вид на спинку кресла и барахлящий старый телевизор. Прямо у входа в комнату на столике, в чашке лежит чайная ложка с засохшим пятном от кофе. Отличный вариант, и Ибо тянет к ней руку, осторожно вытаскивает, стараясь не задеть стеклянные стенки. Получается бесшумно, но когда он уже разворачивается к выходу, раздается дребезжащий голос: — Подойди. Казалось бы — беги со всех ног. Но нет, Ван Ибо, как заколдованный, подходит. Виновато опускает голову и протягивает украденную ложку. Надеется на снисхождение, ведь мама всегда прощает, если сделать печальные глаза. Старуха не обращает внимания — она вцепляется в запястье Ибо и тянет на себя. Он кричит что есть мочи, но старуха не отпускает. — Молчи. И Ибо замолкает. Страшно и дико — но он не вымолвил ни слова. Старуха больше не сжимает его руку с силой, неожиданной для дряхлого тела. Ибо поднимает слезящиеся глаза, даже не пытаясь вытереть мокрые щеки. И старуха улыбается беззубо. — Не бойся. Моя внучка так и не приехала, — она грустно отводит взгляд от ребенка в ловушке ее пальцев и невидяще смотрит в телевизор. Ван Ибо слишком испуган, чтобы привлекать к себе внимание, но старуха и сама встрепенулась. — Слушай внимательно. Я отдам кое-что тебе. Не знаю, дар ли это… проклятье, может, — ее речь бессвязная, хотя Ибо честно старается прислушаться. — Мне осталось недолго. Я должна кому-то отдать… — Ее взгляд проясняется, и она смотрит настойчиво, даже грозно. А затем просто разжимает пальцы, и Ван Ибо отскакивает как можно дальше. — Сделай вот так, — старуха показывает неповоротливыми пальцами: всего-то скрестить безымянный и средний палец правой руки, да повести против часовой стрелки. Ибо только это и видит, а потом бежит что есть сил. Ему кричат вслед, но страх застилает все органы чувств. На улице никого нет. Ибо пытается отдышаться, а потом найти своих друзей, бродя по незнакомому району. Не находит. Дорогу назад он не помнит, на автобус сесть не может — ни денег, ни понимания, где он, у него нет. Слезы снова наворачиваются на глаза, и Ибо со злостью смотрит на все же украденную чайную ложку с засохшим пятном от кофе. В ярости бросает ее на асфальт, а потом и не пытается сдержать слезы. Чертова старуха. Глупая банда. Тупой наивный Ван Ибо. Быстро темнеет. Когда к нему приходит в голову мысль испытать то старухино движение, он не может сказать. Просто пытаясь сосредоточиться, лишь бы унять слезы, Ван Ибо повторяет: складывает пальцы и крутит рукой против часовой стрелки. Он просто хочет домой. Он больше так не будет, только бы вернуться. Может, старуха, как в комиксах, отдала ему суперспособность, и он просто телепортируется домой? Конечно, он в это не верит, он ведь уже большой. Ван Ибо трет зудящие глаза, зная, что они точно красные и опухшие, и он сделает только хуже, но нет. Все в порядке. Только открывает их Ибо у себя дома, прямо перед входной дверью, где тайком от мамы стягивает пару юаней на автобус. На посвящение. Кажется, он даже слышит гоготание его «друзей» неподалеку, пока они ждут его. Так все и началось.

***

В университете все шло своим чередом. Ван Ибо измотал себя и время в почти ежедневных попытках познакомиться с Сяо Чжанем — тем незнакомцем с ясной улыбкой — заново. Новое утро — новый подкат. На одни Сяо Чжань отвечал усмешкой, на другие — недоуменно приподнятой бровью, третьи вообще мог не заметить, четвертые считал слишком пошлыми, но Ван Ибо не отчаивался. Ну, почти. У него было много вариантов, но даже они подходили к концу. Поэтому можно резюмировать: спустя два месяца учебы он все еще не «познакомился» с любимчиком университета Чжань-Чжанем официально. Он такой лузер. Покидая лекционный зал, на котором отбывал философию, Ван Ибо бросает свои вещи в «актерской» рекреации с искусственным пляжем и рядом лежаков, и роется в карманах в поисках мелочи, чтобы скормить ее кофейному автомату. Не хватает. Он все еще не настолько двинутый, чтобы играть со временем ради стаканчика кофе, поэтому окидывает ищущим взглядом пустующее помещение. Никого. Только парочка актеров в конце коридора кричит друг на друга, репетируя постановку. Не очень хорошо получается, потому что даже Ибо прекрасно слышит фальшь в обоих голосах. Подходить к ним не хочется, и возникает малодушная мысль прикорнуть на шезлонге и проспать следующую пару вместо того, чтобы вливать в себя дозу кофеина. Однако под эти вопли невозможно осуществить гениальный план, и Ван Ибо изламывает брови в безмолвном вопрошающем «за что?!» в адрес потолка. И идет на звук. Кажется, это диалог из мюзикла о парижском соборе, что горел не так давно, как там его… Все равно очень хреново звучит. В это сложно поверить, но в коридоре за углом он видит Сяо Чжаня. Он не один из тех сумасшедших, искажающих напускным драматизмом каждую реплику Гренгуара и Эсмеральды. Казалось бы, в мюзикле не так много чего-то, кроме песен, и просто зачитать рифмованные строки — не проблема. Сяо Чжань, похоже, тоже так думает, и поэтому прикрывает лицо в расстроенных чувствах, не желая смотреть на глупый спектакль, как Ибо понял, младшекурсников. Лучше бы уши заткнул. Однако этот момент лишь еще один повод испробовать очередной глупый подкат из оставшихся. Пару секунд Ван Ибо еще перебирает в голове варианты, разрываясь между «У тебя не найдётся пластыря? Я ободрал свои колени, пока падал к твоим ногам» и «Привет, ты помнишь меня? Прости, точно, ты не мог запомнить, ведь мы пересекались только в моих мечтах». Он хочет поднять себе настроение и снова увидеть распахнутые в удивлении глаза Сяо Чжаня. Которые тот продолжает прятать. Студенты под его наблюдением все повышают и повышают голос, и Ван Ибо только сейчас осознает, что они уже не зачитывают реплики, а переругиваются, унижая актерскую игру друг друга. Ибо согласен с каждым их оскорбительным словом в адрес противника. Только вот доброго, отзывчивого Сяо Чжаня жаль — он выглядит совершенно измотанным. Стараясь абстрагироваться от переругиваний, Ибо прислушивается, потому что ему показалось, что он различил тихое увещевание: — Боже, пожалуйста, замолчите, пока кто-нибудь вас не заткнул, — кажется, Сяо Чжань и не рассчитывал на результат. Ван Ибо решил — как раз подошло время его выхода. Он быстро вынырнул из-за угла, с силой сжав плечи спорщиков, и отвлек их от ругательств. Очень вовремя в голове всплыла очередная тупая пикап-фразочка, которую он выпалил, глядя на Сяо Чжаня, не задумываясь: — Поздравляю тебя, наконец-то Боже твой здесь. Какое следующее заветное желание хочешь исполнить? Сяо Чжань отнял руки от лица и недоуменно нахмурился. Однако быстро понял, кто спас его от смерти, и благодарно улыбнулся, окинув взглядом Ван Ибо, словно пытаясь вспомнить. Это заставило немного занервничать, однако беспокойство унялось быстро, всего-то стоило подумать, что достаточно движения руки — и все вернется на круги своя. В этот же момент Ибо представил, как он выглядел: полусонный, растрепанный и с воспаленными глазами. Кажется, это самая провальная попытка познакомиться. Желание оправдаться перед своей влюбленностью было невыносимым, и он выпалил: — Я не всегда так выгляжу. Обещаю, если ты дашь мне деньги на кофе, я обязательно стану сексуальнее. Те, кого он все еще держал за плечи и из-за кого у него теперь раскалывалась голова, засмеялись. Ван Ибо покраснел, кофе все еще хотелось, но это был полный провал. Сяо Чжань тоже не выдержал глупости ситуации: сначала просто будто поперхнулся, а потом заливисто расхохотался. Неудачник Ван Ибо и его очередной ожидаемый провал. Но Сяо Чжань хотя бы улыбнулся, так что желание исполнено. Привычно скрестив пальцы и повернув запястье, Ибо попрощался с идеей выпить кофе и познакомиться, наконец, с Сяо Чжанем так, чтобы можно было хоть в глаза ему без стыда посмотреть. Однако смех все еще продолжал звучать. Ван Ибо недоуменно посмотрел на свою руку, потом на Сяо Чжаня, щурящего глаза до лучиков морщинок от улыбки, и напоследок — на незнакомцев. Повторил жест. — Мой спаситель определенно заслуживает кофе, — Сяо Чжань дружелюбно протянул руку для рукопожатия и Ибо на автомате протянул в ответ свою, со все еще перекрещенными пальцами. Почему не сработало?