must erase it fast

Swing me your bones Come settle down, settle down And I feel life for the very first time (Встряхни костями, Возьми себя в руки, успокойся. И я ощущаю жизнь в первый раз)

Oh Wonder — Technicolour Beat

Ибо натянуто улыбается, когда Сяо Чжань действительно покупает ему кофе. На самом деле, сейчас он почти не обеспокоен, что опозорился перед тем, в кого давно влюблен: слишком уж потрясла его потеря способностей. Как бы он ни старался контролировать себя и не использовать их напрасно, исчезновения точно не желал. На Ван Ибо буйными волнами накатывало чувство беспокойства. Он специально обхватил крошечный стаканчик из кофейного автомата обеими ладонями, хоть это и смотрелось странно, лишь бы не повторять привычный жест. Если не сработает — черт, действительно не сработает — тогда он не просто станет в глазах Сяо Чжаня немного фриком, а превратится в по-настоящему двинутого. Голова кружилась, и даже несколько шагов обратно к шезлонгам были как во сне — мир качался, будто под ногами утлая лодка, болтающаяся в океане. Сяо Чжань это заметил, так что подхватил под локоть, перед этим аккуратно вынув из пальцев уже немного смятый пластик стакана. Стоило рукам освободиться, как Ван Ибо снова скрестил пальцы и повернул ладонь. Ничего не произошло. Все это растворилось в тумане, даже чужие голоса не воспринимались как полноценные предложения. Словно стало еще хуже. Сквозь звон в ушах пробился обеспокоенный зов Сяо Чжаня. На миг Ибо осознал себя лежащим на полу. Тело било сенсорной перегрузкой — он чувствовал щекой мельчайшие песчинки, а глаза различили маленькие пятная грязи на подошве чьих-то кроссовок. По губам текло что-то горячее, и это было последнее, что он смог осознать перед тем, как отключиться. Ван Ибо приходит в себя от резкого запаха, на миг проясняющего сознание. Виски пронзает толстой иглой, и когда он рефлекторно тянется ко лбу, понимает, что средний и безымянный пальцы правой руки так и скрещены, а всю руку от запястья свело судорогой — не разогнуть. — Сто… по… и… — невнятные слова эхом отдаются в затылке, пока игла в его висках не превращается в крюк и не тянет медленно и больно мозг наружу. Голос Сяо Чжаня немного успокаивает, но то, что творится с ним, не поддается объяснениям. Так как пальцы все еще скрещены в нужном жесте, Ибо маниакально поворачивает руку снова. И кричит. Это так больно, нервные окончания в огне, судорога с правой руки захватывает все тело, Сяо Чжань кричит тоже и пытается, кажется, удержать бьющееся на медицинской кушетке тело. — Отойди, — командует незнакомый женский голос, и с плеч Ван Ибо исчезают чужие руки. Он не чувствует больше ничего, но тело внезапно обмякает. С усилием приоткрыв глаза, Ибо видит только металлический отблеск от иглы шприца. Дыхание медленно успокаивается, и также медленно уходит боль. Пальцы расслабляются, и Ибо борется с истерическим желанием попробовать снова. — Это может убить тебя. — Что? — это снова голос Сяо Чжаня, немного подрагивающий и уж точно испуганный. — Э-это из-за кофе? — Нет, — фыркает женщина, наверное, медсестра. Странно, Ван Ибо еще неделю назад относил подвернувшую ногу однокурсницу в медицинский кабинет, и там сидел пожилой мужчина, говоривший бархатным басом. — Тогда что случилось? — настаивал оправившийся от шока Сяо Чжань, снова подходя к Ибо и осторожно заглядывая в глаза. Ибо также осторожно мигает ему двумя глазами, мол, все в порядке. Еще минут десять назад он думал, что это знакомство хуже уже не станет. — Выйдите. Женский голос холодно пресекает добрый порыв Сяо Чжаня помочь Ибо разобраться с тем, что происходит. Тот пытается что-то ответить, но медсестра непреклонна. И руку Ибо отпускают, и дверь тихо стучит, закрываясь за Сяо Чжанем. — А теперь поговорим, — криво улыбается она. — Ван Ибо. Сил хватает только на то, чтобы дернуть левой бровью. Сосредоточиться получается еле-еле. — Сейчас все мышцы в твоем теле расслаблены, моргни два раза, чтобы показать, что понял, — Ибо моргает. — Отлично. Значит, слушай. У тебя было кое-что мое, — женщина поджимает тонкие губы и смотрит холодно. Возможно, она слишком высокого мнения об умственных способностях Ибо, только что едва не перешагнувшего грань жизни и смерти. Потому что тот не понимает. Он тупо смотрит в ее водянистые серые глаза — кажется, что стоит ей моргнуть и по щеке побежит слеза. Но нет, медсестра моргает и ничего не происходит, только взгляд становится холоднее. — Мальчик, у меня нет времени на это. Ты, воришка, и без того долго пользовался тем, что тебе не принадлежит. Украл это у моей бабки, буквально втиснувшись в дверь передо мной! — женщина резко встает, задевая стол, который с грохотом сдвигается, роняя со столешницы горстку всякой мелочи. Ибо в прострации провожает ее взглядом, пока она движется. О, она идет в его сторону. На миг Ван Ибо просто выпадает из жизни, а когда снова способен мыслить, то первое, что он хочет сделать — скрестить пальцы и повернуть кисть, лишь бы не видеть эти страшные глаза напротив. — Я не понимаю, — хрипит он, пытаясь выгадать хоть немного времени. — Все ты прекрасно понимаешь, Ван Ибо, — повторяет женщина его мысли вслух. Она склоняется над ним, опираясь на руки, давящие на его плечи. Наверное, давящие, он почти ничего не чувствует. Рука больше не двигается, но женщина, притворявшаяся медсестрой, все равно перестраховывается и опирается коленом на сведенную судорогой ладонь. — Ты точно знаешь, что украл у меня. Дар, передающийся в нашей семье, по праву принадлежащий мне. — Не понимаю, — упирается Ибо, не желая… чего-то. Отдавать. Остаться ни с чем. Из-за этого разочаровать всех, потерять выход. Ведь теперь это его, оно с ним уже больше десятка лет, без дара он — калека. Женщина тяжело вздыхает. Она больше не кажется пугающей — теперь на лице проступает усталость. — Глупый, ты все равно не можешь им пользоваться. Она что, не объяснила тебе, когда отдавала? — молчание Ибо побуждает ее говорить дальше. — Нельзя использовать дар слишком часто, повезет, если мир не развалишь своим желанием сессию получше сдать, но вот самого себя ты убиваешь точно. Каждое внесенное тобой изменение имеет свое последствие, которое ведет к неизбежной гибели. Каждая травма, которую ты избежал, будет возвращаться снова и снова, пока эффект не накопится настолько разрушительный, что уничтожит тебя. Тебе просто очень повезло, мальчик, что ты изначально был здоровым. А то, что произошло в выпускном классе? — Ибо отводит взгляд, не желая верить, что это было по его вине. — Можешь не отвечать, я и без тебя знаю — миокардит. Сколько раз в день ты отматывал время тогда? — Это неважно, — бормочет Ибо, отворачиваюсь от пронзительных глаз. — Конечно неважно, — легко соглашается женщина. — Неважно, сколько раз, если их было предостаточно. Или вот сейчас. Ты, наверное, думаешь, что это я как-то тебя ранила? Ибо молчит. В груди стоит воздух, который будто не вытолкнуть из себя. Ему сейчас должно быть больно, и физически, и от скорой потери. Если верить на слово этой женщине, то он столько раз чуть не убил себя. — Ты сказала «было кое-что мое», — внезапно вспоминает Ибо. Женщина улыбается и внезапно отдаляется, ее лицо исчезает из поля зрения Ибо, так что приходится продолжать смотреть в стену и часть потолка, пока его не поворачивают аккуратно в нужную сторону. — Да. Это мой дар по праву крови. Он переметнулся ко мне, как только я оказалась достаточно близко. — Но почему только сейчас? — Ибо практически воет, чувствуя, как глаза наполняются непроизвольными слезами. — Ты ведь могла в любой момент, почему только сейчас, когда я уже привык? Когда я жизни без него не представляю! — слезы все же брызжут из глаз, прочерчивают кривые линии по его щекам, пока Ибо беззвучно трясется на больничной койке. — Разве это важно? — пытается уйти от ответа та, чьего имени он даже не узнает, хотя она и унесет с собой самое дорогое. — Конечно важно! — теперь Ибо кричит, не боясь, что кто-то зайдет, увидит его таким. Нет, он даже хочет, чтобы кто-то был здесь, помог ему. Женщина снисходительно, даже жалостливо смотрит на него. Ибо закрывает глаза, не желая видеть ничего из этого. — Это было небезопасно — подойти к тебе на улице или даже в помещении. Тебе бы потребовалась помощь, которую не в силах оказать ни обыватели, ни врачи. А в больнице я бы не смогла минимизировать вред. Пусть ты и воришка, я не желала тебе смерти. Она долго смотрит, пытаясь поймать взгляд Ибо, но он не готов. И никогда не будет. — Ждешь благодарности? — огрызается он. — Нет, все, чего желала, я получила, — легко улыбается она в ответ на грубость. И уходит, оставляя его в беспомощном одиночестве. Наверное, только у двери она оборачивается, или даже стоя спиной к нему советует: — Полежи пока, отдохни, смирись. Неделю как минимум жест не складывай — только больнее будет, организм уже привык получать определенную реакцию, а ее не будет, так что мозг снова замкнет. Позаботься о себе, живи как человек. Думай о последствиях. Это моя бабка должна была сказать тебе, или хотя бы «не будь безрассудным». — Да пошла ты, — безэмоционально отзывается Ибо. Истерика пошла на спад, и он словно бы тонул в молоке белых стен. — Если бы ты не опоздала, ничего бы не произошло. Слышишь? Это все твоя вина. Женщина цокает, возвращается к койке Ибо и достает что-то из-под нее. Все одеревеневшее тело охватывает тепло — она укрыла его тонким одеялом. — Научись принимать ответственность за свои поступки, Ван Ибо. Лучше сейчас, чем когда снова облажаешься, а время повернуть назад не сможешь. — Она вздыхает, глядя на его наверняка опухшее лицо: — Я скажу твоему другу, что ты спишь из-за таблеток. У тебя есть несколько часов, чтобы прийти в себя. Прощай, воришка, надеюсь больше не увидеть тебя. Когда дверь мягко щелкает замком, линии лица Ибо ломаются, несмотря на то, что мышцы всего тела до сих пор забиты судорогами. Глаза болят от слез и перенапряжения, в голове усиливается боль, но не это главное. Ван Ибо чувствует, будто бы ему отрезали самую важную часть тела, лишили его будущего. Да, лишили будущего. Он ведь совершенно не умеет строить отношения с людьми, слышать все полутона голоса, понимать с полуслова, что же от него хотят и что ему предстоит сделать. Ван Ибо больше не сможет быть собой — вечным победителем, тем, кто привлекает внимание просто своим существованием. Возможно, он потеряет стипендию после первой же сессии. Вылетит из вуза. Не сможет найти работу, потому что не умеет разговаривать с людьми. Он ведь даже с парнем не мог познакомиться на пике своих возможностей, что уж сейчас надеяться. Просто кто-то походя забрал жизнь Ван Ибо. Какая жалость.

***

Ибо просыпается спустя пару часов. Под теплым одеялом его все равно колотит, а тело, отходящее от перегрузки, непрерывно ноет, суставы выкручивает. Ибо отстраненно думает, как будет добираться домой, если у него даже на такси денег нет. За окном темнеет, минутная стрелка успевает сделать половину всего оборота, пока Ибо просто ждет, выискивая в себе чувства. Ничего не находит. Это последствия истерики. Он просто очень устал. Но приходится побороть себя и хотя бы сесть, скинув одеяло на пол. Голова кружится, комната кружится, Сяо Чжань в комнате кружится. Сяо Чжань? — Сяо Чжань? — О, ты проснулся, — встрепенулся тот, откладывая телефон, в котором, видимо, зависал уже довольно долго. Как и сидел здесь. Он выглядит обеспокоенным, когда вопросительно склоняет голову к плечу: — Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Ибо медленно переводит взгляд с нервного Сяо Чжаня на свою правую руку. По тыльной стороне ладони растекается синяк. — … Ибо? — Да, — кивает он торопливо и тут же хватается за голову, а потом стонет от резкого движения, эхом отдавшегося в висках. — Да, все в порядке, Сяо-гэ. Прости, что тебе пришлось с этим возиться, — Сяо Чжань уже мотал головой, хотя Ибо даже не закончил извинение. — В любом случае, почему ты здесь? — Как же я мог бросить тебя на произвол судьбы, когда ты обещал мне показать сексуального тебя после кофе, я же заинтригован, — Сяо Чжань хитро улыбается, поблескивая глазами из-под падающих на лоб волос. Ибо не может сдержать стон от накатившего стыда и закрывает лицо ладонями, сгорбившись на больничной койке, что, видимо, заставляет Сяо Чжаня немного устыдиться. — Но пациентам кофе не положен, поэтому я заварил тебе чай, — хитрая улыбка сменяется милой и солнечной, как Ибо может разглядеть сквозь щелку между пальцами. — Сяо-гэгэ, как так можно, надеюсь, ты умеешь оказывать первую помощь? Сяо Чжань сразу серьезнеет и подбирается, оглядывая Ибо с ног до головы. — … Потому что у меня перехватило дыхание от того, какой ты чудесный. Ой, кажется, это было слишком. — Ван Ибо-о, ты человек вообще! — Сяо Чжань притворно замахивается рукой, в которой держит термос, и из-за неплотно прилегающей крышки по палате разлетаются капли чая, обжигая Ибо щеку, вырывая из него скорее ошеломленное, чем болезненное шипение. — Прости, прости, больно? — Сяо Чжань уже рядом, аккуратно ставит термос рядом с кроватью, а сам смотрит на пострадавшее лицо. Конечно, с пары капель горячей воды ничего не случилось, но перед Чжань-гэ Ибо хочет разыграть пострадавшего. Получить немного утешения, пусть не такого, в котором нуждается. Не по тому поводу. — Все хорошо, Чжань-гэ. Не переживай, — Ибо натянуто улыбается и осторожно, не делая лишних движений, наклоняется за чаем. Когда его глаза оказываются на уровне бедер Сяо Чжаня, у него нет сил ни на пошлый комментарий, ни на стыд. Сяо Чжань недоверчиво смотрит, как Ибо делает первый глоток, обжигая язык, но решает не развивать тему. — Готов выдвигаться к такси? — А? — это все удивление, которое Ибо сейчас способен выразить, и то только потому, что это Сяо Чжань. — Так ты остался поэтому? — Я переживал! — защищается Сяо Чжань. — Не каждый день красавчики, пообещавшие сексуальный бум от кофе, падают к моим ногам. Так что создаю тебе все условия для выполнения обещания. — Обязательно. Они ковыляют к выходу из кампуса довольно долго. Оба спотыкаются, и если Ибо это еще простительно, то вот Сяо Чжань, похоже, это делает специально за компанию. Либо же он совершенно неуклюжий, о чем Ибо не преминул ему сообщить. Нарвался на тычок по ребрам, но это того стоило. Сяо Чжань поехал на такси с ним, помог подняться до квартиры, сдал с рук на руки родителям, обсудил с ними, какой Ибо замечательный, ехидно поглядывая на краснеющее лицо обсуждаемого, и уехал. После этого Ибо снова провалился в меланхолию. Весь вечер смотрел на свою руку, сжимал ее в кулак, борясь с желанием скрестить пальцы и повернуть запястье. На ночь даже скотчем замотал. На следующий день он в универ не пошел. Слабак, провалялся дома, лелея потерю того, что никогда и не должен был приобретать. Никто из одногруппников, кроме обязанного старосты, не интересовался его состоянием. Вот и популярность. Ибо думает, что наработанная репутация спасет его от недовольства преподавателей, но на самом деле его это не волнует. Все, что беспокоит — как он переживет череду неизбежных провалов в глазах всех, кого знал. Как он переживет обещанные той женщиной травмы, получение которых он всегда избегал с помощью дара. Как он переживет разочарование в самом себе, когда подтвердится, что только он, Ван Ибо, без магии ничего из себя не представляет. Так, стоп. Это уже полный бред. Он хотя бы попытается. У него появилась возможность провести тот эксперимент без потакания слабоволию. Приложить все силы и встретить последствия, какими бы они ни были. На следующее утро его у дома встречает Сяо Чжань. Оказывается, он живет совсем рядом и решил предложить пройтись до университета вместе. Говорит, что не нашел его вчера на занятиях, поэтому решил проведать так. Несколько месяцев спустя Ван Ибо, переживший много того, чего раньше так избегал, не понимает. Спустя столько провалов, Сяо Чжань, практически незнакомый с ним, так заботится. Ибо думает, это что же ему надо сотворить, как облажаться, чтобы Сяо Чжань не захотел с ним общаться. И если бы он спросил, то ответ был бы предельно честным: если это Ван Ибо, то вряд ли такое возможно. Ибо думает, что, возможно, у него есть шанс, если он постарается и не будет творить так много дичи. И если бы он спросил Сяо Чжаня, то ответ был бы предельно однозначным: такого количества шансов, что есть у Ибо, ни у кого никогда не было.