Элис в Стране чудес

      

«1 августа 2000 года. Вторник.

Сегодня двести сорок четвёртый день пустоты. Ровно столько дней я не видел тебя. Порой мне кажется, что тебя вообще никогда не существовало, и это всё проделки моей фантазии. Я просыпаюсь каждый раз с болезненной надеждой, что, когда открою глаза, увижу твои спутанные волосы на подушке, но вижу лишь пустую постель. Снова. И снова, и снова, и снова… Блять. Я ненавижу просыпаться один. Мы провели вместе так непозволительно мало времени: жалкая крупица в сравнении с теми годами, которые мы могли бы разделить на троих. Если бы не было первой магической войны, если бы Анорион остался жив, если бы Оливия не решила покинуть магический мир, если бы ты знала всё с самого начала, если бы не было этих секретов, если бы… если-если-если. Ненавижу это проклятое слово! Сейчас это не имеет значения. Сейчас есть только несколько фотографий, твоя серёжка, болезненно прожигающая мне ухо, воспоминания и белое платье, которое висит на дверце шкафа и мозолит глаза. Я несколько раз хотел его сжечь, но вовремя осознавал, что оно слишком важно для тебя. Только какого чёрта я до сих пор трясусь над тем, что тебе важно, когда даже не уверен, вспоминаешь ли ты о нас? Ты же вспоминаешь, да? Хотя бы вскользь, когда видишь на улице рыжего парня или пьёшь уже давно остывший кофе. Скучаешь ли ты так же сильно, как и мы? Как я? Ты… Ты же обещала, что у нас всё будет хорошо. Ты обещала! Я уже ничему не верю. Сегодня мы снова пойдём тебя искать. Ты спросишь меня: «Как?». А я отвечу, что таким же идиотским способом, как и все дни до этого. Мы могли бы придумать что-то получше, пооригинальнее, но больше ничего нельзя сделать. Мы всё перепробовали. Остается только бродить по улицам в надежде, что мы случайно столкнёмся. Совсем глупо, да? Я больше не отрицаю, что я дурак. Непроходимый, упрямый, безмозглый, до сих пор безнадежно влюблённый дурак. Называй меня как хочешь. Можешь до конца жизни называть меня дураком, только появись вновь. Появись в нашей жизни также оглушительно и внезапно, как в первый (точнее, как оказалось, второй) раз, снеси всё на своём пути, как цунами, сотри в порошок, сожги, я не боюсь сгореть! Я хочу сгореть. Заставь снова чувствовать себя живым. Заставь…» — Фред, нам пора открывать магазин, — у Джорджа под глазами пролегли глубокие тени, которые со временем слились с оттенком фиолетовой бабочки, которую он сейчас устало завязывал перед зеркалом. — Отвратительно выглядишь. Ты снова не спал? — Фред закусил перьевую ручку и немного осуждающе приподнял бровь. — Ты выглядишь так же, умник. Спал. Ну… точнее пытался. — Кошмары? Джордж на пару секунд завис, затем кивнул. — Почему ты не пьёшь зелье сна без сновидений? — Я после него становлюсь овощем, — Джордж стряхнул с пиджака невидимые пылинки и глубоко вздохнул. — Как будто без него ты лучше… — пробубнил Фред, возвращаясь к своему блокноту. — Так я хотя бы вижу её, — повисла неестественная тишина, но Джордж быстро прервал её глухим стуком ботинок о деревянные ступеньки, — Если снова спустишься под конец рабочего дня, я с тебя три шкуры сдеру! — прозвучал громкий голос уже с нижнего этажа, заставив Фреда грустно усмехнуться. Несмотря на весь бардак в их жизни, во «Всевозможных Волшебных Вредилках» всегда царила особенная идиллия, которую они не имели права нарушить. Магазин был одиноким плотом стабильности, который не позволял им окончательно сойти с ума. «…Просто появись, ладно? Мы без тебя не справляемся.

День двести сорок четыре. Я всё ещё люблю тебя. Навеки твой Фред.»

Поставив последнюю точку, перо проткнуло бумагу, окрашивая её большой чернильной кляксой, на что Фред лишь раздражённо зашипел и, захлопнув блокнот, отбросил его в сторону. Наверняка, страницы склеятся, строчки отпечатаются и станут неразборчивым месивом, но на это было абсолютно плевать. Всё равно эти послания никто не читает, а его блокнот давно превратился в полный хаос из вырванных листов, скомканных страниц, зачеркнутых строк и чернильных пятен. Полотно для злости. Вот только он не художник, а эта терапия не помогает. Фред надавил на глаза до появления неприятных белых пятен и, взъерошив волосы, побрёл искать свою форму, которая одним большим комком валялась под стулом в спальне. Ну, где же ей ещё быть, как не там, где он её оставил? Фред уже давно перестал следить за собой, из-за чего Джордж превратился в ворчливого старика, с каждым днём всё больше напоминающего Молли. За эти восемь месяцев они потухли. Все дни пролетали на автомате, чисто механически, без эмоций, абсолютно одинаково: ранний подъём на работу, натянутые улыбки покупателям, нерегулярные, а иногда и вовсе отсутствующие, приёмы пищи, алкоголь, чтобы перебить слишком громкую и давящую тишину в маленькой квартирке над магазином; маршруты, пройденные, казалось, уже в сотый раз по каждой улице Англии, и молчаливые возвращения домой уже за полночь, полные разочарования. А завтра всё по новой. Они чувствовали себя как болванчики, которые качают головой туда-сюда, а толка никакого. Уже двести сорок четыре раза никакого толка. Но каждый раз палец снова оттягивает болванчика в сторону, и он снова бездумно мотает головой с абсолютно пустыми глазами. Снова ничего.

***

Входная дверь задела колокольчик, который мелодичным звоном оповестил о новом посетителе. Близнецы раздражённо втянули воздух сквозь зубы, понимая, что до закрытия осталась всего минута, а они уже настроились поскорее закончить. Сегодня покупателей было особенно много, несмотря на то, что в последнее время «Всевозможные Волшебные Вредилки» не радовали новинками. Ни Фред, ни Джордж не могли пересилить себя и спуститься в лабораторию, чтобы придумать что-то новое и оригинальное. Не было ни сил, ни времени, и даже банальное «надо» не придавало мотивации. Ничего не было. Они так давно не отдыхали. Они так давно не чувствовали себя по-настоящему собой. Фред уже было хотел развернуться и сказать, что магазин закрыт, но когда заметил словно плывущие по воздуху знакомые белокурые волосы, напряжение на лице сменилось тёплой улыбкой. — Привет. Я принесла вам мятное печенье с белым шоколадом. Они готовились в печи рядом с котлом, в котором варился наш фирменный бальзам, так что их можно смело считать алкогольными, — пропела Полумна, поставив на прилавок маленькую корзинку с печеньем в форме звёздочек. — Мы бы украли твою разработку, да у нас в магазине и так слишком много запрещенного для детей, а они, между прочим, наш основной контингент, — Джордж склонился и оставил на её щеке невинный поцелуй. — Привет, дорогая. — Детям слишком многое запрещают. Это ведь всего лишь печенье, — Полумна непонимающе пожала плечами и смешно зажмурилась, когда на второй щеке отпечатался поцелуй уже от Фреда, который тут же чихнул от попавшей в нос пыльцы с её венка. С того самого вечера, когда они практически ворвались в дом Лавгудов, требуя ответов, близнецы с Полумной, как говорила Молли, спелись. Сначала они разговаривали исключительно об Элис, необычных снах Полумны, её воспоминаниях из раннего детства и самом удивительном отпуске Фреда и Джорджа, но раз за разом разговоры сходили с привычного маршрута и начинали играть новыми красками. У них оказалось на удивление много общего: от взглядов на жизнь до предпочтений в еде. Полумна стала маяком в этой непроглядной, полной отчаянья, темноте. Она не давала им упасть, опустить руки, заставляла продолжать бороться и в моменты, когда трепещущий огонёк внутри угасал, она буквально сносила их с ног, щебеча о том, что снова видела Элис во сне. Это означало лишь то, что она где-то рядом, и поиски вновь возобновлялись. Полумна часто ходила вместе с ними, разбавляя унылое молчание удивительными рассказами из жизни и книг, которые были просто нескончаемыми. Хотя они никогда не были уверены в том, какая из историй реальна, а какая лишь плод богатого воображения. Полумна определённо была не из этой вселенной, и это привлекало в ней больше всего. За эти восемь мучительных месяцев они обрели ещё одну сестру, став при этом к Элисон чуть ближе. — Так ты же сама сказала, что они алкогольные, — Фред издевательски ухмыльнулся и отправил печенье туда, где ему было и место. — М-м-м, неплохо. — Вы порой бываете такими невообразимыми занудами! — Полумна покружилась, придерживая подол цветастого платья, и перевернула табличку на двери, меняя надпись на «Закрыто». — Тебе всё равно никто не поверит, — Джордж абсолютно по-ребячески показал ей язык, перекладывая ящики с канареечными помадками на своё место. — Да мне обычно никто и не верит, так что я привыкла, — она сняла с себя венок и надела на ничего не подозревающего Фреда, который задумчиво заполнял какие-то бланки. — У-у-у, тебе он идёт намного больше. Снимешь, когда будешь ложиться спать. — Как скажете, хозяйка! Только не ругайтесь, хозяйка. Только не в подвал, — тягуче завыл Фред, за что получил щелчок по носу. Так себе наказание за ёрничество, но вряд ли Полумна вообще была способна на что-то более жестокое. Джордж только похихикал, наблюдая за ними со стороны. — Для тебя я тоже сделаю венок, — девушка расплылась в улыбке, и теперь была очередь Фреда хихикать. — Никто не уйдет от цветочной кары Лавгуд. — Если кара, то только такая. Никто не смог с этим не согласиться. Когда они закончили все свои дела после рабочей смены, зал просто сиял, все полки были заполнены, а каждый пузырек и коробочка стояли друг за другом ровно по линейке. К тому времени печенье закончилось, существенно подняв всем настроение, а обещанный венок Джорджа покоился у него на голове. — Куда пойдём на этот раз? — спросила Полумна, уменьшая опустевшую корзинку до размеров напёрстка, который тут же скрылся в расшитом цветными нитками клатче. Глаза близнецов потемнели. — Не знаю. Мы уже везде были. Может она вообще не в Англии, — Джордж, переодевшись в красную клетчатую рубашку под цвет венка, опустился на диван рядом с ними. — Если бы она была так далеко, то я бы её не чувствовала. — Ты уверена, что это не просто обычный сон? Мне много всего снится, и Элис — в том числе. Но это ведь ничего не значит. — Уверена. Это другие сны. Они ощущаются по-другому. Ты словно выселяешься из своего тела, когда засыпаешь, и паришь, как призрак, смотря на всё со стороны. Мы — Лавгуды. Мы чувствуем друг друга на кровном уровне, не забывайте, — Полумна объясняла им это усталым тоном уже, казалось, в тысячный раз, заплетая бахрому пледа в косички. — Просто за всё это время мы так и не встретились, — Фред отрешённо разглядывал линии на своей ладони, медленно водя по ним пальцами другой. — Порой люди не пересекаются, даже живя по соседству всю жизнь, — Полумна многозначительно посмотрела на обоих, — А мы говорим сейчас о случайной встрече, которая ещё маловероятнее, — заметив их поникшие взгляды, она решила поправить себя, — Но у меня хорошее предчувствие! Думаю, что сегодня у нас всё получится. А даже если и нет, то мы просто хорошо проведём время. Давайте погуляем по Лондону? Я недавно наткнулась на такую потрясающую кафешку, где подают фиалковое мороженое. Представляете? Для нашего цветочного настроения не хватает только его, — она шутливо поиграла бровями и, когда услышала смешки, позволила и себе улыбнуться. — Я бы не советовала задерживаться. Пойдёмте скорее, пока ваши мозгошмыги совсем не размягчили вам мозги. А судя по тому, как часто вы зависаете, это произойдёт совсем скоро, — пропела Полумна, уже спускаясь по лестнице, и громко взвизгнула, когда близнецы побежали за ней, не намереваясь оставить эту подколку без внимания.

***

Вечерний Лондон встретил их на удивление шумно, учитывая, что сегодня был будний день: компании молодых людей толпились на набережной, у входов в кафешки, на каждой лавочке, со всех углов слышались звонкие голоса и громкий смех. В воздухе витала атмосфера непринуждённого веселья, такого заразительного, что сложно было противиться его порыву. Полумна громко втянула в себя воздух и с горящими глазами посмотрела на близнецов. — Чувствуете, чем пахнет? Они непроизвольно нахмурились, принюхиваясь к тёплому летнему ветру, что нежно щекотал кожу и ерошил рыжие волосы. — Кофе? Выпечка? — ответил Фред и еще раз вдохнул, на этот раз скривившись. — Общественный туалет? — Полевые цветы, — уверенно сказал Джордж, на что Фред только фыркнул, проворчав, что это пахнет от его венка. — Беззаботностью. Полумна загадочно провела в воздухе ладонью. Близнецы сдержали свой порыв закатить глаза. Когда они успели стать такими циниками? — Пройдём по набережной до колеса обозрения, которое недавно открылось. Вы же ещё там не были? Возьмём сладкую вату, вшестером сделаем круг… — Вшестером? — непонимающе перебил её Джордж. Полумна посмотрела на него взглядом «ты-что-дурак?» — Мы втроём и наши партнёры из воздушного сахара, — она невинно захлопала глазами, заставив близнецов рассмеяться. — Я никогда не смогу к тебе привыкнуть, — Фред поправил её съехавший набок венок и положил ладонь Полумны себе под локоть. — Аналогично, — Джордж занял её вторую руку. — За это купите мне огромный сахарный пух со вкусом черники, — она по-детски надула губы и потянула парней вперёд. — Хоть десять. Найти тележку с сахарной ватой оказалось огромной проблемой. В Лондоне эта сладость не пользовалась большой популярностью, покорно уступая первое место чурросу, поэтому они неспешно бродили по всем улицам в поисках заветной тележки, проигнорировав изначальный план. Они и вправду позволили себе дать слабину, которая была жизненно необходима. Тугой комок в районе грудной клетки стал менее ощутимым. Полумна всё тянула их вперед за худощавые руки, рассказывая на этот раз всё, что она знала о сахарной вате, а близнецы заворожённо, как и всегда, слушали её ангельский голос, который всем историям придавал особую волшебную атмосферу. И если бы Полумна не была так озабоченно увлечена магическими существами, то точно бы писала книги. — Но больше всего мне нравится то, что в каждой стране это называется абсолютно по-разному: в Америке «хлопковая сладость», в Германии «сахарная шерсть», в Италии «сахарная пряжа», а если вы приедете во Францию… — она вдруг остановилась, выпуталась из рук Уизли и, намотав на пальцы воображаемые усы, с лицом истинного аристократа сказала: — …то вы спросите: «Puis-je avoir de la barbe à papa?» Фред непонимающе сложил руки на груди, а Джордж, нахмурившись, наклонил голову. — Ну или: «Можно мне дедушкину бороду?» — Идеально! — расхохотался Джорд и хлопнул брата по плечу, который тут же подхватил его настрой. — В следующий отпуск едем во Францию отбирать у дедов их бороды! — Почему-то мне кажется, что они будут против, — Полумна смотрела на них с особенной трепетной теплотой, радуясь тому, что наконец-то слышит их искренний смех, который в последнее время дремал где-то глубоко внутри. Это была её маленькая победа. Если ради таких моментов ей нужно надевать шляпу шута, она готова её даже не снимать. — Мы умеем быть убедительными, — подмигнул Фред. Его взгляд скользнул вниз по улице, глаза торжествующе округлились. — Вижу цель! Они долго не могли определиться со вкусами, хотя на деле их было не так много, но в итоге решили поддаться необъяснимому желанию подобрать всё под один цвет. В глазах рябило, когда близнецы стояли рядом — один полностью в синем, другой в красном. Анаглиф в человеческом обличии. Полумна со своей фиолетовой сахарной ватой встала между ними, и Джордж тут же отметил, что они теперь стоят идеально по цветовой палитре. — Мы — сахарный деграде, — заявила Полумна. Снова наткнувшись на непонятливые взгляды, принялась объяснять, жестикулируя в воздухе уже пустой палочкой. И когда она успела всё съесть? За время их общения близнецы пополнили свой словарный запас, казалось, сотнями новых слов, которые потом благополучно забывались, из-за чего Полумна только неодобрительно качала головой. Когда они дошли до Лондонского глаза, сладкая вата закончилась у всех, и пустые палочки полетели в урну. По пути близнецы не сводили глаз с окружающих лиц, пытаясь зацепиться за знакомые черты. Это уже вошло в привычку. Вредную привычку, которая всегда сопровождалась разочарованием. Но сейчас, даже несмотря на то, что их поиски не приносили никаких результатов, настроение было приподнятым. Вечер был каким-то особенным, тёплым, приятным. И из-за этого абсолютно не хотелось думать о плохом. Где-то поблизости летало хорошее предчувствие, которое в определенные моменты становилось осязаемым, ощущаясь на коже лёгким покалыванием. Или это был просто ветер. Кто знает? Отстояв приличную очередь, они, наконец, зашли в кабинку, которая медленно поднималась ввысь, открывая на Лондон совершенно новый, потрясающий вид. Солнце еле заметно выглядывало из-за горизонта, заволочённое малиновыми облаками. По водной глади неторопливо плыли теплоходы, а с бортов восхищёнными взглядами люди провожали уходящий день. Есть в закатах что-то особенное. Какая-то волнующая неуловимость момента — всего несколько прекрасных минут, чтобы насладиться тем, как небеса горят, взрываясь на полотно яркими красками. Закат — новое стихийное бедствие. Закат — это чувство. Закат — это любовь. Такой же яркий и будоражащий душу, такой же непостижимый. И даже если потом всё утопает во мраке, внутри остаётся чувство эйфории и уверенности в том, что завтра будет новый закат. Он всегда приходит вновь. Всегда приходит она. Торопливый порыв ветра закружил листья в воздухе и задул, как спичку, последний луч солнца, который оставил после себя лишь тусклый багряный оттенок, который с каждым мгновением становившился всё темнее, пока вовсе не растворился в наступившей ночи. Трепещущее пламя восхищения выровнялось и, кажется, только сейчас они сделали вдох. — Судьба преподнесла нам бесценный подарок, позволив наблюдать таинство заката с такой высоты, — Полумна оторвала взгляд от панорамного окна и посмотрела на близнецов, которые были способны только на задумчивый кивок. — Элис бы точно здесь понравилось. Фред судорожно вздохнул, когда понял, что сказал это вслух. Щемящая тоска вернулась, и он отвёл глаза, чтобы не встречаться взглядом с Джорджем. Он точно не выдержит, если увидит там бессильное отчаяние, которое видел уже двести сорок четыре раза по окончании каждого дня. Вся нервная система была, как перетянутая струна, и если она с звонким хлопком лопнет, то обязательно заденет обоих, оставив внутри кровоточащую рану, которая так просто уже не затянется. Нельзя было этого допустить. Светлые карие глаза, в которых теперь плескалась одна пустота, скользили по оживлённым улицам, двухэтажным автобусам, жёлтым такси и сухим листьям, которых то и дело подхватывал приставучий ветер. Фред обессиленно упал на сиденье и уткнулся виском в холодное стекло, которое огибало всю поверхность стенок. В соседней кабинке засияли вспышки фотокамеры, невольно привлекая внимание. Две девушки ослепительно улыбались, позируя на фоне ночного Лондона, пока третья забавно встала на цыпочки, подбирая наиболее удачный ракурс. Тёмно-синий свитер, кожаная куртка, длинные волнистые волосы, спадающие до поясницы и немного спутанные у кончиков. Прямо как у Элисон. И такой же рюкзак они купили, когда эта сумасшедшая девчонка сожгла все свои вещи. И такой же… Осознание врезалось в голову, словно брошенный со всей силы камень. Фред так громко припал к стеклу ладонями, что остальные испуганно вздрогнули. — Ты чего? — растеряно спросил Джордж, уже подумывая о том, что его брат спятил. — Посмотри… Джордж, посмотри! Фред неотрывно наблюдал, как локоны упруго подпрыгивали, когда девушка смеялась, и уже успел миллион раз проклясть колесо обозрения за чрезвычайную медлительность. — Не может быть… Джордж в неверии мотал головой, но сердце с надеждой так гулко стучало в груди, что все остальные звуки превратились в монотонный, еле слышный шум, прерываемый громоподобными ударами изнутри. — Это не может быть она… не может. А Полумна стояла позади, с интересом наблюдая, как близнецы припали к стеклу, словно дети, которые увидели за витриной огромный кремовый торт. В этот момент они выглядели такими уязвимыми и поглощенными, что, казалось, даже если небеса рухнут, они этого не заметят. А таинственная девушка, как на зло, не поворачивалась лицом, из-за чего Фред непрерывно матерился оставшиеся десять минут, пока Лондонский глаз не завершил оборот, и соседняя кабинка не опустела. Его нога тряслась настолько интенсивно, что по металлической конструкции пошли еле ощутимые вибрации: — Ну же, рухлядь, давай! Быстрее крутись! Едва кабинка открылась, близнецы вылетели на залитую яркими фонарями улицу, пытаясь догнать компанию девушек, которые уже скрылись за поворотом. Они забыли обо всём: о Полумне, которая бежала следом и практически сразу же потеряла их из виду, о людях, толпящихся на тротуарах, которых они бесцеремонно распихивали, и о машинах, которые звонко сигналили перебегающему в неположенном месте рыжему урагану. Им было всё равно. Сейчас существовали только искрящаяся из глаз надежда и тёмные волосы, которые виднелись в конце улицы. — Элис! — закричал Фред также громко, как в тот день на вокзале Каслфорда, только в этот раз это был крик не обречённости, а упоения. Вот она, прямо здесь — не во сне, не в воспоминаниях, не на фотографии, а здесь. Ещё несколько торопливых шагов, и можно дотронуться до плеча, всего лишь протянув руку. Но ответа не было. Люди испуганно оборачивались, но та, которая должна была отозваться, продолжала идти. Расстояние стремительно сокращалось, ускоряя пульс с геометрической прогрессией. Они так долго ждали этого момента. Так долго лелеяли внутри надежду, что однажды они снова вдохнут втроём один и тот же воздух уже полной грудью. Им хотелось дышать. Им хотелось жить. А это возможно только рядом с ней. Ещё пара шагов. Тяжёлая рука опустилась на хрупкое плечо, и девушка обернулась. Наваждение. Словно по щелчку пальцев ожидаемые голубые глаза, лучащиеся теплом и любовью, превратились в тёмные, почти черные, что округлились в удивлении. — Простите? Я могу чем-то помочь? — девушка натянуто улыбнулась, обнажая ямочки на щеках, а близнецы испуганно отшатнулись, словно от удара. — Нет… Нет, простите, мы обознались. Джордж на негнущихся ногах сделал несколько шагов назад, стараясь подавить вырывающийся наружу стон. Это была не она. Огонёк внутри, который они так бережно поддерживали долгое время, потух. Две пары медовых глаз потускнели до грязной серой лужи. Губы предательски задрожали. Фред яростно сжал их рукой. Джордж безжизненно плёлся следом. Весь мир рухнул с противным хрустом стекла, и, до этого свежий, воздух вмиг стал спёртым, с привкусом гнилой горечи на языке, отравив яркие цветы на венке, которые тут же завяли. Полумна только сейчас догнала их и вцепилась в чуть влажную ткань рубашек. Спрашивать о девушке было бессмысленным — потерянный вид близнецов говорил сам за себя. — Это не она, — Джордж тихо всхлипнул, опуская голову ей на плечо. — У меня нет сил… Блять, у меня больше нет никаких сил. Твоё предчувствие тебя обмануло — её здесь нет. Её здесь нет… её нигде нет. Нигде… Полумна нежно погладила его по сгорбленной спине и протянула вторую руку Фреду, который неуверенно сжал её в ответ. — Ну-ну, вы чего? Всё будет хорошо. Не сегодня, так завтра, — успокоила Полумна. Фред хмыкнул, плотно поджав губы: — Ты не против, если мы сейчас уйдём? Нам может стать лучше только в одном месте. — Нет. Конечно, я не против. Вы будете в порядке? Полумна понимала, что не может им сейчас абсолютно ничем помочь, и испытывала всепоглощающее чувство вины. Её брови изогнулись в сожалении, когда Джордж поднял голову и, не открывая глаз, сдержанно кивнул. — Хорошо, я вам верю. Идите сюда, — она притянула их в неловкие и совершенно неудобные из-за разницы в росте объятия. — Будьте сильными мальчишками. Мы обязательно её найдём. Я обещаю. Они медленно отстранились, и, прежде, чем скрыться за поворотом, Фред обернулся и с грустной улыбкой совсем тихо сказал: — Не давай обещаний, которых не сможешь выполнить. Лавгуды не умеют их сдерживать. Рыжие волосы растворились в толпе, а Полумна так и осталась стоять посреди шумной улицы с чувством опустошающей растерянности.

***

— Думаешь, мы её не найдем? — спросил Джордж, медленно водя обнажённой ступней по холодному влажному песку. — Я не знаю. Я уже вообще ни в чём не уверен, — промолвил Фред. Пенная волна лениво разбилась о берег и лизнула пальцы, из-за чего он отдёрнул ногу и подогнул её под себя. — Иногда мне кажется, что всё вокруг какое-то бессмысленное. Зачем мы это делаем? Ты её вообще чувствуешь? Джордж тяжело вздохнул. — Чувствую. Наверное, именно поэтому я до сих пор не сдался. Я знаю, что мы встретимся. Не знаю когда, но точно встретимся — рано или поздно, — с каждым сказанным словом его голос звучал всё решительнее. — И если для этого мне нужно будет каждый день проходить десятки километров в бесцельных поисках, то так тому и быть. Еще год? Да пожалуйста! Пять? О, ну вы, судьба, конечно, сука редкостная, но что поделать. Десять лет? Я буду ненавидеть эту жизнь, но не остановлюсь. Мы ничего не сможем изменить, если изначально наш путь с огромными лужами, ямами и болотами, а мы в белых кроссовках. Понимаешь? Нам просто нужно идти, не заботясь о том, что кроссовки больше никогда не станут такими же белоснежными. Да плевать! Мои, например, уже давно грязные и с парочкой дырок, но я готов ходить хоть босиком всю оставшуюся жизнь, если всё-таки дойду до конца. — Ух ты, как лирично. Мемуары будешь писать? Фред стукнул его по плечу, немного кривовато, но совершенно искренне улыбаясь. Он был благодарен Джорджу. Это именно то, что он хотел услышать. — Да пошёл ты. С тобой невозможно разговаривать! Джордж откинулся на спину, вдыхая морской воздух ночной Шотландии полной грудью. Здесь воздух был другим, а на этом песке до сих пор осталось призрачное тепло от босых ступней Элис, которая с диким смехом и воплями проклинала самого чёрта, сжигая свою одежду в костре. Тогда она сожгла и их самих. — Смотри, — шепнул Фред и придвинулся ближе, соприкоснувшись с ним головой. Указательным пальцем ткнул в усеянное звездами небо. — Видишь? Джордж сощурился, пытаясь понять, куда указывает палец, и через несколько секунд услышал недовольный цок. — Триа… Палец Фреда скользнул на пару миллиметров влево. — Фила… Теперь вверх, указывая на звезду поярче. — Фати. Рука с глухим хлопком опустилась на грудную клетку, завершив свой путь на последней третьей звезде. — Ты же говорил, что всё останется на своих местах, если мы захотим. Две пары карих глаз с вспыхнувшей по-новому надеждой смотрели на их созвездие под монотонный шум волн, совершенно не подозревая о том, что на набережной Лондона с таким же трепетом на него смотрит пара голубых.