Элис в Стране чудес

Входная дверь Норы отворилась с противным скрипом, Джордж сделал пометочку в голове починить потом и её. В прихожей вкусно пахло лазаньей, и два живота одновременно заурчали, напоминая о том, что в последний раз близнецы ели только вместе с Элисон. Несмотря на общее недомогание организма от голода, отсутствия сна и непрерывных переживаний, есть по-прежнему не хотелось, и даже их любимая лазанья, которую Молли готовила просто невероятно, вызывала сейчас лишь тошноту. Как, в целом, и всё остальное. — Фредди, Джордж, ну наконец-то! — воскликнула Молли и кинулась в объятия сначала к одному сыну, затем к другому. — Я так переживала за вас. Хоть бы сову прислали… — Прости мам, мы совсем забегались, — Фред нежно провёл ладонью по её спине, и былое выражение укора на морщинистом лице сменилось тёплой улыбкой. — Я как чувствовала, что вы придёте, поэтому решила побаловать своих мальчиков вкусненьким, — Молли поставила завариваться чайник с мелиссой. Сейчас он будет как никогда кстати, учитывая, что в прошлый раз нормально попить чай так и не удалось. — Как успехи? Удалось что-нибудь узнать? — Да, — близнецы скинули куртки на диван и сели по разные стороны обеденного стола. Джордж нервно поправил салфетку, которая лежала на тарелке криво, а затем и вовсе сложил её аккуратным треугольником: — Но всё довольно запутанно. Мы до конца не уверены, что именно произошло. — О чём это вы? — Молли, нахмурившись, раскладывала обед по тарелкам. — Что ты знаешь о произошедшей трагедии в Годриковой Впадине тридцать первого октября восемьдесят первого? Деревянная ложка зависла в воздухе, и кусочек лазаньи сполз вниз, с противным звуком плюхаясь на тарелку. Молли нахмурилась ещё больше. — Что за вопросы? Все знают об этом, — она протёрла масляные капли со стола, которые остались от неудачного приземления лазаньи. — Лили и Джеймс Поттер погибли, защищая Гарри. Сами-знаете-кто исчез. Первая магическая война закончилась. Об этом дне знает и помнит каждый, и почитает память тех, кто погиб, сражаясь за свет и свободу. — А как же Лавгуды? Они сгорели буквально в соседнем доме, а их даже нигде не упоминают, — Фред с такой злостью проткнул кусок, будто именно его ужин был виноват во всём, что произошло. — Лавгуды… Да, конечно. Их тоже никто не забыл. Просто… скорее всего про них говорят не так часто, потому что они не участвовали в войне так, как Поттеры. Не сражались и не вступили в Орден. Они были затворниками и сами сделали всё возможное, чтобы о них не вспоминали даже при жизни. Я, если честно, даже не помню, как они выглядели. — Зато ты видела их дочь. Буквально пару дней назад. — Что? О чём вы… — Молли закрыла рот рукой, в немом осознании заглядывая в глаза сыновьям, на что они только грустно кивнули, поджав губы. — Но как такое возможно? Они же оба умерли в тот день, так и не обретя ребёнка. — Эти вопросы пока ещё остались без ответа, — Джордж задумчиво водил вилкой по тарелке, размазывая содержимое по краям, так и не попробовав ни кусочка. Фред же медленно, с трудом, но ел, гипнотизируя деревянный узор стола. — Ох, что же это такое… — Молли разлила чай по трём кружкам, добавляя в свою умиротворяющий бальзам. В комнате повисла напряжённая тишина, прерываемая только бурлящей в кастрюле водой и тихим позвякиванием вилок о тарелки. Молли опустошила кружку в несколько торопливых глотков и через несколько секунд расслабленно опустилась на стул, снова заговорив: — Вы должны встретиться с Ксенофилиусом. Он, правда, в последнее время немного не в себе… — близнецы посмотрели на неё, издевательски изогнув бровь, и Молли поспешила добавить: — Больше, чем обычно. Но Ксенофилиус и Анорион были братьями. Близнецами. Вам ли не знать, какая это особая связь. Наверняка он знает больше, чем кто-либо ещё. Тем более мы соседи, далеко идти не надо. Фред и Джордж посмотрели друг на друга, как бы говоря: «Почему это сразу не пришло нам в голову?». Действительно. Они слишком устали, и думать получалось с большим трудом. Решение было настолько на поверхности, что близнецы на него даже не обратили внимания. — Мам, ты гений! — Фред вскочил из-за стола. Ловко поцеловав её в щеку, он утянул Джорджа за собой в сторону выхода. Тот только успел захватить с собой куртки под возмущенные крики Молли: — Да вы толком даже не поели! Для кого я готовила? В ответ прозвучал лишь пресловутый скрип закрывающейся двери. Дом Лавгудов находился всего в нескольких минутах ходьбы, но когда необычайный интерес и желание отыскать ответ затмевает все остальные чувства, эти минуты кажутся вечностью. Они не могли больше ждать. Они побежали. Порывистый ветер щекотал обнажённую кожу шеи, забираясь за поднимающийся от бега воротник. Землистый сладковатый запах после недавнего дождя болезненно заполнил лёгкие, которые уже горели от быстрого, сбивчивого дыхания. — Ну что, совсем выдохся, неженка? — Фред пихнул Джорджа в плечо, отчего тот чуть кубарем не скатился по склону, где среди причудливых разукрашенных деревьев стояла высокая башня в виде шахматной ладьи. — Ваши дикие мозгошмыги прилетели раньше вас, поэтому я уже поставила чайник. Полумна сидела на одном из деревьев и привязывала к ветке витиеватую фигуру из проволоки. — Это трикветр, кельтский символ. Посредством замкнутости узора он олицетворяет неразрывность всего существующего в мире, — пояснила она, заметив выражение непонимания на лице у близнецов, и ловко спрыгнула на землю, с глухим хрустом примяв опавшие листья. — Крутые колготки, — только и ответил Фред, с интересом рассматривая девушку, которая обмотала свои длинные белоснежные волосы вокруг шеи как шарф. А из-под желтого шерстяного платья с подсолнухами выглядывали острые коленки, обтянутые ярко-красным капроном. Обуви почему-то на ней не было. — Спасибо, — улыбнулась Полумна и, поправив красный берет, который немного съехал от прыжка, зашагала к дому. — Я бы спросила, что привело вас сюда, но мне сказали, что этот вопрос должна задать не я. — Кто сказал? — Джордж скривился, наступив на что-то склизкое и, протерев ботинок о траву, догнал хозяйку дома. — Ваши мозгошмыги, я же вроде говорила, — она резко остановилась, заставив близнецов от неожиданности врезаться ей в спину. — Они были такими взволнованными... Прямо как вы. Ну, это, в принципе, и логично. Близнецы не ответили, осознав, что потеряли нить разговора ещё в самом начале. Большая чёрная дверь с розовыми цветочками отворилась сама собой, пропуская внутрь гостей, словно давно уже их ждала. — Папочка, они пришли! — пролепетала Полумна таким ангельским тягучим голоском, что по всем законам вселенной к ней должны были слететься все птицы округи. Она скинула с шеи импровизированный шарф, и волнистые волосы водопадом рассыпались по её спине, сверкая на закатном солнце, как водная гладь. — Какой чай вы любите? — С мелиссой, — ответил Джордж, понимая, что нужно уже наконец выпить этот пресловутый чай, словно это было ещё одним незаконченным делом, которое не даст ему покоя. — Мелисса… Славно, славно, славно… Последующие слова уже сложно было разобрать, потому что они превратились в незамысловатую мелодию на, казалось, несуществующем языке. Загремела керамическая посуда и всякие склянки, заполненные душистыми травами. — Доброго утра, друзья. Ксенофилиус практически плыл, спускаясь с винтовой чугунной лестницы, блаженно улыбаясь и разводя руки в приветственном жесте. — Здравствуйте, — ответили одновременно близнецы и посмотрели в окно, где уже медленно смеркалось. — Но сейчас ведь вечер. — Утро, день, вечер… Понятие времени такое расплывчатое, не находите? Кто вообще придумал называть их именно так? А с какого времени начинается день? А вечер? — он махнул рукой. — Не загоняйте себя в сомнительные рамки. Не то чтобы понятие времени суток являлось чем-то сомнительным, но смысл в его словах определенно можно было найти, если задуматься, на что близнецы сейчас были не способны, поэтому только смотрели на развевающийся подол его белого плаща. — Мы пришли поговорить с Вами, — осторожно начал Джордж, присаживаясь вместе с братом на полукруглый диван, который огибал почти половину стены в прихожей. Хотя из-за отсутствия смежных стен, как таковых, было сложно назвать эту комнату чем-то определённым. Ксенофилиус сел в кресло напротив, принимая чашку чая от дочери. Полумна поставила большой стеклянный чайник на середину низкого столика и еще три кружки рядом. Близнецы заворожённо проследили взглядом за плавающими по кругу чаинками. — О чём хотели поговорить? Я прекрасный рассказчик. Могу поведать о Сигурде, что сражался с драконом, о хранителях миров, о царстве мрачного Аида, о Стимфалийских птицах. Какие мифы и легенды ваши любимые? Я знаю многие наизусть. Мне вот безмерно нравится миф о Дедале и Икаре, — Ксенофилиус с мечтательной улыбкой лепетал, казалось, обо всём, что только приходило ему в голову, легко проводя по воздуху ладонью, словно она была вовсе не плотью, а морской водой, которая волнуется из-за бриза. — Мы хотели узнать, что произошло с Оливией и Анорионом в тот самый день, — тихо перебил его Фред. Ладонь, что до этого плыла по воздуху, резко остановилась. Лицо Ксенофилиуса стало серьёзным, можно даже сказать хмурым. Рука безжизненно опустилась на колени. — Вы разве не знаете? Они погибли. Нечего здесь рассказывать, — его голос стал на удивление спокойным, бархатистым, с лёгкой хрипотцой. Казалось, что с полоумного волшебника наконец сняли маску, и теперь перед ними сидел самый обычный человек. — Но… Что-то не сходится. Они не могли умереть тогда, — начал Джордж, но Ксенофилиус его перебил. — Но умерли. Такая жизнь. В ней происходят ужасные вещи и это, к сожалению, абсолютно нормально. Каждому из нас отведён определенный отрезок жизни, и не нам решать, когда умереть. Смерть наблюдает за нами, она всегда рядом, просто в нужный момент позволяет себя увидеть. А что будет дальше… это уже никому не подвластно, — он отпил чай из своей маленькой квадратной кружки, остальные последовали его примеру. — Нет, — твёрдо начал Фред, и Лавгуды подняли на него вопрошающий взгляд, — Оливия тогда выжила, не нужно держать нас за дураков. Просто скажите как, и что произошло после. Этот недостающий кусочек пазла не позволяет нам увидеть картину целиком. — Каждый из нас дурак: кто-то больше, кто-то меньше. Главное, как вы сами видите себя, как ощущаете, что чувствуете… — снова начал Ксенофилиус своим привычным тоном, но костяшки пальцев предательски побелели от того, как сильно он сжал подлокотник кресла. — Сейчас я чувствую только нарастающую всё больше злость, — Фред сверлил взглядом серые глаза напротив. — Не злитесь. Злость — самая бесполезная эмоция из всех существующих. Разрушает мозг, вредит сердцу. Лучше выпейте чай, — Ксенофилиус поднёс уголок кружки к губам и сделал глоток, а Фред влил в себя уже остывший чай за пару секунд. — Полегчало? — Нет. — Действительно, какой толк от одной кружки? Налейте ещё. — Послушайте, — Джордж устал наблюдать за этой бессмысленной перепалкой, беря ситуацию в свои руки, — Мы действительно знаем, что Оливия выжила, но нам нужно удостовериться в этом, чтобы понимать, как поступить и что делать дальше. Это очень важно. Ксенофилиус тяжело вздохнул, но как только Полумна накрыла его ладонь своей, уголки его губ дрогнули в улыбке. — Это не моя тайна. Я обещал никому не рассказывать об этом дне. Обещал, что их никто не сможет найти. Я не могу. — Так вы… Когда вы виделись с Оливией в последний раз? — осторожно спросил Джордж, почувствовав кожей колючий обеспокоенный взгляд Лавгудов. — Что вы хотите этим сказать? Когда? Я… Летом, наверное. Да, летом восемьдесят четвертого, — Ксенофилиус с закрытыми глазами растерянно вёл головой из стороны в сторону, будто пытаясь настроить радиоволну где-то внутри себя. — Оливия прожила десять лет после этого. Ксенофилиус резко втянул ртом воздух и выдохнул с тихим всхлипом: — Мерлин… Их всё-таки нашли? — Нет, она умерла от рака. — О, моя дорогая Оли… Как же так? Как же так… — мужчина покачивался из стороны в сторону, и единственным, что ещё не давало ему совсем обмякнуть в жёстком кресле, были нежные поглаживания Полумны, которая едва сдерживала слёзы. — Если бы она осталась, мы могли бы её вылечить. Если бы она только осталась… А что… Что случилось с Элисон? — За этим мы и пришли. Она ушла, так и не узнав, кем является, не узнав, что также принадлежит этому миру. Она не знала ничего. И мы не знаем. Расскажите нам всё. Может… Может это поможет нам её отыскать и рассказать, что всё на самом деле не так, как она думает. — Ушла? Она была здесь? — голос Полумны звучал еле слышно, и если бы они не видели перед собой взрослую девушку, то точно бы решили, что говорит ребенок. — Я видела сны… Она была ранена? Было так много крови. Я и раньше видела Элис во сне, но этот был таким ярким. Теперь понятно почему. — Да, много чего произошло, — Фред поставил кружку на стол и устало откинулся на спинку дивана, которая протестующе скрипнула. — Так вы расскажете? — Нет, — ответил Ксенофилиус. Внутри близнецов что-то с грохотом рухнуло вниз. Неужели весь проделанный путь был зря, и они так ничего и не узнают? Руки опустились, а в районе грудной клетки стало мучительно покалывать. Но тут мужчина поднялся на ноги и кивнул в сторону винтовой лестницы: — Я покажу. Каждый шаг отдавал глухим стуком в пустую черепную коробку. Или это был лишь звук ботинок о чугунные ступеньки? Сложно было понять. В последнее время было сложно понять вообще что-либо. Всё перемешалось и казалось несвязным месивом. Детали пазла не складывались. Ни один кусочек к другому не подходил, и это вызывало лишь отчаянное раздражение. Как можно было придумать дальнейший план действий, если даже сейчас всё шло наперекосяк? Они боялись увидеть то, что собирался показать Ксенофилиус. Боялись, что это ещё больше запутает. Боялись, что не получат никаких ответов. Боялись снова зайти в тупик. Боялись, что больше никогда не смогут увидеть Элис. Между каменных стен протянулись серебряные гирлянды в виде звезд, на прозрачной леске покачивался полумесяц и различные причудливые фигуры, от которых приходилось уворачиваться, иначе с ростом Уизли какой-нибудь вороний клюв точно бы выколол им глаз. В целом, дом Лавгудов выглядел довольно странно: круглые стены, такая же мебель, картины и статуэтки неведомых существ, на каждом столе и полке можно было увидеть выпуски «Придиры», баночки с краской, кисти, нитки, даже маленькие черепа. Об их природе близнецы даже не хотели думать. Внутри дома царил полный хаос, но чем дольше ты в него всматривался, тем лучше замечал закономерность во всём. Каждая незначительная деталь находилась на своём месте, пусть даже изначально для этого не предназначалась. Из хаоса каким-то образом рождался порядок, и Лавгуды были прямым доказательством этого спорного, на первый взгляд, высказывания. Они поднялись на самый верхний этаж, где было на удивление пусто: узкий ветхий шкаф, пара старых котлов, телескоп у большого круглого окна и омут памяти, который стоял в отдалении. Ксенофилиус отворил створки шкафа, где на многочисленных полках покоились колбочки и банки с самым разнообразным содержимым: от крысиных хвостов до любовного зелья. Мужчина наклонился к ним, что-то неразборчиво прошептав, и в тот же момент появилась ещё одна маленькая дверца, которую он открыл маленьким ключиком, висевшим на его шее. Внутри оказалось около десяти пузырьков с голубой светящейся жидкостью. Воспоминания. Ксенофилиус долго смотрел на них, затем достал один, задумчиво покрутив в руках. — Оливия была в таком ужасе, что не могла связать ни слова. Я никогда не видел её в таком состоянии. Ей пришлось вытянуть воспоминания, чтобы я узнал, что произошло. Я не хотел этого видеть. И не буду сейчас снова это делать. Я… я просто не смогу, — Ксенофилиус откупорил пузырек и ещё несколько секунд невидяще смотрел на него, прежде чем обронить в омут памяти несколько капель. Тёмная гладь воды засияла, голубыми вихрами, затуманивая взгляд, и близнецы опустили головы, полностью погружаясь в другую реальность.

31 октября 1981 год. Годрикова Впадина.

Сон не шёл. В последний месяц Оливию всё чаще мучали кошмары, сопровождаемые болями во всём теле, а особенно в животе, что пугало ещё больше. Из-за постоянного страха, что Волдеморт со своими цепными псами мог добраться до Поттеров и до них самих, она могла потерять ребёнка. Беременность проходила тяжело, а постоянный стресс и бессонница только усугубляли ситуацию. Анорион делал всё возможное, чтобы жена чувствовала себя защищённой: пытался оградить ото всех ужасов войны, выкидывал газеты, запрещал Поттерам разговаривать на эту тему при ней, уверял, что здесь они в безопасности, но эта тонкая завеса не помогала так, как хотелось бы. Оливия всегда принимала любое несчастье близко к сердцу. А вокруг было одно несчастье. И только редкие улыбки Оливии, и тепло, исходящее от её живота, до сих пор держали Анориона на плаву. В моменты, когда он чувствовал, как пинается маленький человечек внутри, ему было всё по плечу, он был способен на всё. Оливия задремала, её дыхание стало ровным, грудная клетка медленно вздымалась, но подрагивающие ресницы выдавали беспокойство, которое шло по пятам даже во снах. Анорион сидел рядом в кресле, пытаясь читать книгу, но всё время отвлекался, разглядывая изящные черты лица Оливии, россыпь родинок на щеке и чёрные локоны, которые раскинулись по подушке необычным узором. Он опустил голову рядом с её животом и, нежно поглаживая бархатную кожу ладони, сам провалился в сон, который продлился совсем недолго. Откуда-то издалека послышался жуткий грохот, сопровождаемый женским, до боли знакомым криком. И сначала он показался лишь расплывчатым видением сна, но когда крик повторился, стало ясно, что всё происходит в реальности. Оливия испуганно подскочила и кинулась к окну, откуда комнату вмиг озарило зелёной вспышкой. — Лили! — её крик был похож на вой раненного зверя — надрывный и отчаянный, а в глазах только серый силуэт Лили, который безжизненно падает на пол перед ногами Волдеморта. — Лили, нет! Нет… нет, нет, нет, нет… Анорион подхватил её в последний момент, когда Оливия тряпичной куклой осела в его руках, повторяя лишь одно слово: — Нет, нет, нет… Анорион смотрел в окно соседнего дома, не моргая, и видел только ровный профиль Волдеморта, который расплылся в победной ухмылке и занёс палочку для ещё одного убивающего проклятия. Но как только зелёная вспышка повторилась, комнату озарил такой яркий свет, что пришлось зажмурить глаза. Последнее, что он увидел — как Волдеморт растворяется в чёрной дымке. — Что произошло? — Оливия хваталась за рубашку мужа, как за спасательный круг, ожидая, что он нежно погладит её по щеке и скажет, что ей приснился всего лишь дурной сон, но он смотрел в окно с застывшими на глазах слезами и молчал. — Он убил их? Он убил их? Анорион, он убил их? О, Мерлин… О, нет. Нет, нет, нет… — Оливия громко скулила, прижимаясь к мужу, пытаясь раствориться в нём, чтобы он забрал хоть немного той невыносимой боли, которая прожигала изнутри, но с каждым мгновением становилось только больнее. Надрывный детский плач прорезал мёртвую тишину Годриковой Впадины, и внутри зажглась надежда. — Гарри… О, Мерлин, Гарри. Он выжил! Анорион, ты должен его забрать! Скорее, Анорион, ты должен… А-а-а… — Оливия схватилась за живот и закричала так громко, что в мгновение охрипла. — Милая, что с тобой? Эй, эй, Оливия, — Анорион аккуратно опустил её на пол и дрожащими руками погладил по голове. Невинное девичье лицо скривилось от боли, а из глаз покатились крупные слёзы, впитываясь в белоснежную ночную рубашку. — Я вызову врача, сейчас же. — Нет! — Оливия перехватила уже уходящего Анориона за рукав, — Гарри. Ты должен… — она не договорила, взвыв от нового приступа боли. На рубашке проступило багровое пятно, расползаясь по ткани всё больше. — Ты… О, нет, милая, у тебя кровь. — Я выдержу, ты должен спасти Гарри. — Он плачет, Оливия, слышишь? Он плачет, значит он жив, с ним всё будет в порядке, его спасут, я отправлю Дамблдору патронус. Сейчас нужно спасать нашего ребёнка, слышишь? Ты слышишь меня? — он умоляюще заглянул ей в глаза, и Оливия еле заметно кивнула, держась за живот. — Слушай Гарри, говори с ним, а я скоро вернусь. Обещаю, милая, я сделаю всё возможное, только держись, — он оставил на её лбу трепетный поцелуй и скрылся в темноте коридора. — Малыш, всё хорошо, — крикнула Оливия, предварительно открыв невербальной магией оба окна и, надеясь, что Гарри узнает её голос, — Ты так напуган, я знаю, но скоро тебя спасут, скоро ты будешь в безопасности. Гарри, ты такой храбрый мальчик, — от нового приступа боли она так резко откинула голову назад, что в ушах тягуче зазвенело. Крови было так много. Бордовая лужа разрасталась, затекая в щели между половицами. — Малыш, ты только держись, — прошептала Оливия, понимая, что обращается теперь не только к Гарри. Кажется, она отключилась. Все звуки были едва различимы. Ко лбу приложили что-то холодное, постепенно приводя её в сознание. — Любимая, открой глаза, ты должна быть сильной. Побудь сильной. Ради меня, ради нашего ребёнка. Хорошо? — Анорион сидел на коленях, перебирая её влажные волосы. — Ты будешь? — Да… — прошептала Оливия пересохшими губами, — Я буду сильной. — Хорошо. Ты умница. Ты просто герой, — Анорион поднёс её руку к губам и поцеловал. Горячие слезы мужа стекали по её запястью. — Я тоже буду. Я тоже… — А Гарри? Я… Я больше не слышу его. — С ним всё в порядке. Его забрал Северус. — Северус… Хорошо, — она заметно расслабилась и облегчённо выдохнула, — Он в надёжных руках. В комнату вбежала молодая девушка в лимонном одеянии больницы Святого Мунго и приземлилась на пол перед Лавгудами. Маленький красный чемоданчик рядом звонко щелкнул и раскрылся, покорно предоставляя акушерке нужные зелья, бинты и инструменты. — Меня зовут Кейтлин. Как Вы себя чувствуете, миссис Лавгуд? — пролепетала она высоким звонким голосом, немного разряжая гнетущую обстановку. — Ужасно, — ответила Оливия, подавляя рвущийся наружу всхлип. — А выглядите великолепно, — акушерка натянуто улыбнулась, прощупывая её живот, затем нахмурилась и произнесла диагностическое заклинание. Цветные линии заполнили пространство. — Я вынуждена вызвать роды прямо сейчас. Это опасно. В процессе Вы можете умереть, но если этого не сделать, то ребенка спасти не получится. — Вызывайте, — решительно ответила Оливия, снова скривившись то ли от новой схватки, то ли от того, как сильно Анорион сжал её ладонь, пряча в ней своё лицо. — Любимый, всё получится, я выдержу. Мы справимся. Ты веришь мне? Просто будь со мной. Анорион судорожно закивал и сел позади, позволив ей откинуться на его грудь. — Выпейте. Это спровоцирует новые схватки, — Кейтлин поднесла к губам Оливии пузырёк с малиновой жидкостью, и та послушно выпила. — Будет очень больно. Я бы дала обезболивающее зелье, но оно замедлит процесс родов, а этого нельзя допускать. Кейтлин подняла насквозь пропитанную кровью ночнушку и произнесла очищающее заклинание. Новая волна схваток пронзила тело Оливии, заставив её вскрикнуть и вцепиться в ладони Анориона. — Тш-ш, милая, ты справишься. Я рядом с тобой, я рядом, — его бормотания утопали в тёмной копне взъерошенных волос. Оливия вновь закричала. — Когда я скажу — тужьтесь. В остальные моменты старайтесь максимально расслабиться: настолько, насколько это возможно. Вы поможете этим не только себе, но и ребёнку. Оливия кивнула. Ждать долго не пришлось, и низ живота снова скрутило в невыносимо болезненный узел. — Тужьтесь! На ладонях Анориона остались фиолетовые полумесяцы от её ногтей. Глубокий вдох. Выдох. — Тужьтесь! Голос сорвался, превращаясь в надсадный хрип. Анорион нашёптывал что-то ей на ухо, но все слова превратились в нескончаемый глухой гул. В глазах помутнело. — Тужьтесь! Казалось, что от такого напряжения все капилляры лопнули, но через мгновение Оливия ощутила полное опустошение. Боль отступила. Послышался хриплый детский плач, такой тихий, что могло показаться, что это посвистывание ветра за окном. — Девочка, — Кейтлин улыбнулась, заворачивая невероятно маленького человечка в белую ткань. Оливия выдохнула, почувствовав, как сильно её сжимает Анорион в своих объятиях. — Ты справилась. Ты… Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя… — его слова были всё тише и тише, пока вовсе не растворились в холодном омуте. Она отключилась. Сколько прошло времени? Понятие времени исчезло. Осталось только еле слышное биение сердца — медленное, натужное, и чувство испепеляющего беспокойства. Ресницы задрожали, и всё окружающее медленно стало приобретать мутные очертания. — Слава Мерлину, ты очнулась, — Анорион оставлял на влажной пылающей коже невесомые поцелуи, боясь, что большее давление причинит ей боль. Стены содрогнулись, с потолка посыпалась штукатурка. — Что… Что происходит? — Оливия приподнялась на локтях и, заметив в углу Кейтлин со свёртком на руках, облегчённо выдохнула, но плохое предчувствие никуда не делось. — Они пришли за нами. Пожиратели пришли узнать, куда делся их хозяин. Они не уйдут без ответов. Вам нужно уходить как можно скорее. Защита дома скоро рухнет, и тогда мы уже ничего не сможем сделать, — Анорион прислонился лбом к её лбу, загнанно дыша. — Я никуда без тебя не уйду! — Уйдёшь, — он нежно взял её лицо в ладони и заглянул в глаза полные слёз. — Прошу, ты должна уйти. Возьми нашу дочь и уходи. Спаси её, спаси себя. — Мы можем уйти вместе. — Нет, — Анорион поджал губы и покачал головой, — Они будут нас искать, и не успокоятся, пока не найдут. Ты знаешь, на что они способны. Я не могу этого допустить. — Но… — Оливия, прошу! Вы должны уйти прямо сейчас. Пока не стало слишком поздно. Ты сделаешь это? Ты обещала мне быть сильной, так будь! — по стене с громким скрежетом побежала трещина. — Ну же! — Хорошо… — Оливия судорожно хватала ртом воздух. — Я уйду, если ты потом отправишься за нами. Обещай мне, что ты выживешь и вернешься ко мне. Обещай, что ты вернешься. — Я сделаю всё возможное. — Пообещай! — Я обещаю. Я обещаю тебе, любимая, я вернусь к тебе, я вернусь к вам. — Анорион оставил на её губах поцелуй с привкусом горечи и солёных слёз. — Скорее. Он взял жену на руки и понёс в прихожую, где входная дверь уже трещала по швам. Отворив чёрный резной шкаф, Анорион мягко опустил жену внутрь. — Когда я закрою дверь, вы перенесётесь к Ксенофилиусу. Он поможет, он защитит вас. Тебе нужно подождать всего минуту, и вы будете в безопасности. Ты справишься? Оливия кивнула и поцеловала его в последний раз. — Моя смелая сильная девочка... Теплота его ладоней исчезла. Она больше ничего не чувствовала. Кейтлин передала маленький свёрток Оливии и, когда она впервые увидела свою дочь, сердце забилось чаще. Ничего вокруг больше не существовало — весь мир вдруг сжался до одного крошечного сопящего комочка в её руках. В этот самый момент она наконец поняла, о чём говорил Анорион — она должна спасти её, защитить во что бы то не стало. Теперь это единственное, что имело значение. Кейтлин двинулась ближе, пытаясь занять пустующее место в шкафу, но вдруг Анорион вскинул палочку и выпустил желтую ослепляющую вспышку: — Империо… Глаза Кейтлин наполнились туманом, она качнулась и медленно сделала несколько шагов назад. — Что… Анорион, что ты делаешь? — Оливия непонимающе мотала головой, сильнее прижимая ребёнка к себе. — Они должны увидеть нас обоих. Только так вас не будут искать, — Анорион ещё раз взмахнул палочкой, и белокурые волосы Кейтлин постепенно начали темнеть, а лимонная форма Святого Мунго превратилась в ночную рубашку. Теперь вместо акушерки стояла девушка, отдалённо напоминающая Оливию. — Нет, милый, ты не можешь… Ты не можешь поступить так жестоко. Ты убьешь её. Ты пожертвуешь невинной жизнью! — слезы Оливии впитывались в хлопковую ткань пелёнки. — Я пожертвую целым миром ради вас, — Анорион поднял голову и взглянул в любимые глаза напротив в последний раз. — Прости меня. Я не смогу выполнить обещание. Дверцы шкафа закрылись как раз в тот момент, когда защитные заклинания рухнули и в дом ворвались Пожиратели смерти. Темноту узкого пространства, где сидела Оливия, заволокло белой дымкой, но в щели между дверцами ещё можно было разглядеть происходящее. — Лавгу-у-уд, — издевательски пропела Беллатрикс, закусывая кончик своей изогнутой палочки. — Как негостеприимно. — Убирайтесь, здесь вы ничего не найдёте, — Анорион сделал шаг назад, задвигая Кейтлин за свою спину. — Да неужели? Ваши окна так удачно выходят на дом Поттеров. Вы наверняка видели или слышали что-то… ну, необычное. Верно? А может и сами к этому причастны, — она безумно оскалилась, обходя их с одной стороны, а двое других пожирателей с другой. — Я видел только, как ваш ненаглядный хозяин корчится в агонии, подыхая от собственного проклятия, которым хотел убить невинного ребёнка. И сдох от этого, как грязная псина, — последние слова он выплюнул. Ухмылочка Беллатрикс тотчас сползла с её лица. — Круцио! Анорион упал на колени, крича от нестерпимой боли. Беллатрикс рассмеялась. — Ух, какой звонкий голосок. Таким ты мне больше нравишься. Убейте девчонку, она бесполезная! — обратилась она к мужчинам в капюшонах, и через пару секунд тело Кейтлин бездыханно упало на пол. Анорион тяжело и загнанно дышал, смотря на Беллатрикс с неприкрытой ненавистью: — Фиендфаер! Как только проклятие слетело с его губ, комната заполнилась жаром и оранжевым светом. Дьявольский огненный змей сжирал всё на своём пути, не разбирая дороги. Беллатрикс отступила, повесив на себя защитный купол и, взмахнув палочкой, направила огонь на хозяина. В последний момент Анорион отвернулся и будто бы поймал мёртвый взгляд Оливии, которая медленно растворялась в исчезающем шкафу. Это был конец их истории. Истории большой и чистой любви, которой не суждено было продлиться долго. Кожа Анориона плавилась под алыми языками пламени, но он не кричал. Он обещал ей быть сильным, и он будет. Анорион стремительно умирал, неотрывно смотря Оливии в глаза, и уголки его губ дрогнули в утешающей улыбке, прежде чем Адское пламя полностью не поглотило его тело, оставляя после себя лишь обугленные кости. Оливия кричала. Она кричала так громко, что барабанные перепонки жалобно дребезжали. Ребёнок надрывно плакал, не понимая, что происходит, не понимая, почему мама так сильно страдает. Ему было страшно. Им обеим было страшно. Им обеим было больно. — Пандора! Пандора, скорее! — Ксенофилиус пытался забрать свёрток из рук Оливии, но она так сильно в него вцепилась, что ещё немного, и она бы его раздавила. — Оливия! Оливия, ты слышишь меня? Вы в безопасности, всё хорошо. Вам здесь ничего не угрожает, отпусти! Оливия только крепче прижимала дочь, захлёбываясь горькими слезами, пока голубая дымка не заполнила комнату, а голоса не стали звучать всё тише. Джордж упал на колени, шумно и часто дыша, а Фред в отчаянии закрыл лицо руками. Душу выворачивало наизнанку, а в ушах мучительно звенело. Послышался протяжный всхлип. Они не ожидали такого увидеть. Они не хотели это видеть. Они теперь понимали, почему Ксенофилиус отказался смотреть это воспоминание вновь. — Выпейте, — Полумна протянула им пузырьки с умиротворяющим бальзамом, но они отказались. Эту боль нельзя приглушать. Эту боль необходимо помнить. — Пандоре удалось забрать Элис, только когда она наложила на Оливию обездвиживающее заклинание, — Ксенофилиус опустился на пол рядом с Джорджем. — Эту ночь я никогда не забуду, — он тяжело вздохнул. — Оливия лишь сказала, как назвала дочь, и больше не произнесла ни слова. Она замолчала на долгих три года. Элис всё это время росла без матери. Оливия превратилась в тень, призрака: ни с кем не говорила, почти не ела, не выходила из комнаты, лишь украдкой наблюдала, как растёт Элис, словно считала, что не достойна этого. А мы с Пандорой уже даже привыкли, что у нас две дочери. Они были так похожи. Знаете, у Элис в детстве были такие же белокурые волосы, как и у Полумны. Они выглядели как двойняшки, — Ксенофилиус тепло улыбнулся и посмотрел на дочь, которая сидела чуть поодаль. — Чуть позже, когда обычно у детей проявляются первые магические способности, мы поняли, что из-за тяжелой беременности Оливии и преждевременных родов, волшебное ядро Элис оказалось мёртвым. А потом… Потом вернулись пожиратели. Пытались ворваться в наш дом, но у них ничего не получилось. И тогда Оливия решила уйти. Это было переломным моментом. Она ожила, вновь заговорила, сказала, что это знак свыше, и они должны жить так, как им предназначено — в мире магглов, больше не подвергая никого опасности. Постоянно где-то пропадала, подготавливалась к новой жизни, проводила с Элис всё больше времени. Оливия расцвела. В её глазах снова появился тот огонёк, который когда-то потух. Мы не стали её останавливать, мы не имели на это права. И в один момент она просто исчезла, забрав с собой Элисон. Она не оставила никаких следов. Она хотела, чтобы в мире магии их больше не существовало, и мы пообещали, что поможем. Больше я никого из них не видел, — Ксенофилиус устало протёр глаза пальцами. — Вы хранили их в секрете всё это время? Неужели никто за три года их не увидел? — Фред сел рядом. — Да, мы с Пандорой решили, что будет лучше, если никто не будет знать о том, что Оливия осталась жива. Поступить по-другому было бы слишком рискованно. Но кое-кто всё же видел Элисон, — Ксенофилиус ухмыльнулся. — Но кто? — Джордж непонимающе нахмурился. — В один из летних вечеров Элис играла во дворе с Пандорой. Моя жена присела отдохнуть и задремала, проснувшись позже от тихого детского плача вперемешку со смехом. Каково было её удивление, когда она увидела, как один рыжий мальчуган держит Элис за оцарапанную руку, а другой скачет и кривляется, пытаясь рассмешить плачущего ребёнка. — О, Мерлин… я помню это, — Джордж ошарашенно посмотрел на Фреда, который очевидно тоже всё вспомнил. — Нам тогда было от силы лет шесть, мы впервые стащили у братьев их мётлы и решили полетать. Очень неудачно, прям совсем… — Джордж сдавленно рассмеялся. — Я пролетел совсем немного, а потом не справился с управлением, рухнув прямо к вам во двор. Прутья метлы совсем немного задели девочку, но всё же кровь потекла. Я сам чуть голову не разбил, а всё равно побежал к ней, взял за руку, начал дуть на ранку, чтобы не болело. — Ох и влетело нам тогда, — продолжил Фред, — Сначала от Пандоры, потом от мамы. Мы же думали, что задели тогда Полумну. — Потому что мы так сказали Молли. Она потом ещё пару месяцев таскала нам пироги в качестве извинений. Все непроизвольно засмеялись, поглощаемые тёплыми воспоминаниями. — У Элис остался шрам, кстати. Возможно, вы его видели. — Да… — улыбка исчезла с их лица, — У неё много шрамов. — Вы расскажете нам про неё? Какой она стала? — Ксенофилиус поднялся, кивая головой в сторону лестницы. — Мы так и не допили чай. — Конечно. В эту ночь они снова не спали, безумолку рассказывая о том, какой удивительной выросла Элисон. Счастливая улыбка Ксенофилиуса ещё очень долго не сходила с его лица. Его дочери были удивительными.