Гувернёр для большого босса

Коридоры между офисами всегда представлялись Максиму подобными узким, но быстрым и капризным рекам. Горным, скорее всего, – иллюзию речных порогов создавало обилие лестниц. Ступеньки вели не только с этажа на этаж, но и возникали на пути там, где их никто не ожидал, – во внезапных поворотах между высокими резными дверями кабинетов с тяжёлыми, под старину, дверными ручками, которые уборщицы натирали до золотого сияния. В тот самый день, правда, создавалось ощущение спокойного водоёма. И это подозрительно напоминало затишье перед бурей. В бывшем особняке братьев Загашниковых, переоборудованном выкупившим его у муниципалитета ушлым делягой в обход всяких правил по эксплуатации исторических зданий под более-менее современный офисный центр, арендовали комнаты несколько организаций. И издательский дом «Буква» был вовсе не «домом», а лишь одной из контор, рассредоточенных по этажам и полуэтажьям. В подвале гудела печатными станками типография, выпускающая в свет яркие календари с рекламой, строгие брошюры-методички профессоров педагогического вуза и украшенные вычурными виньетками сборники местных поэтов. Работа Максима Шалаева как раз и заключалась во внимательном чтении того, другого, третьего и много чего ещё. И в исправлении досадных опечаток, грамматических ошибок и прочих случайных нелепостей – само собой. Называл он свою деятельность обычно шутливо «ловлей блох», хотя имела она и грозное официальное обозначение – корректура. Платили ему за это поменьше, чем многочисленным штатным и залётным дизайнерам, а шишек на свою светлую филологическую голову получал он, пожалуй, и поболее, чем все эти активные и креативные девочки-мальчики с вывернутым наизнанку творческим мышлением. Или, возможно, воспринимал свои и чужие промахи более остро, чем другие сотрудники. Накануне обычно молчаливый пепельноволосый узколицый Максим сцепился с одним таким дизайнером – чернявым живчиком Аликом Тиховым (им бы поменяться внешностью или фамилиями!) из-за листовки местного кандидата в депутаты. Паренёк скорости ради решил не показывать корректору свёрстанный макет. Вордовский текст ведь Шалаев вычитал, все ошибки выправил, основательно почиркав на распечатке «учительской» красной ручкой – чего же ещё! У Максима была душа не на месте – и присланным ему по электронной почте файлом не удовлетворился, рванул в соседний кабинет, чтобы увидеть на экране окончательный вариант – тот, что пойдёт в печать. И не зря! Оказалось, двигая по полю листовки элементы декора, символизирующие культуру, спорт и экологию, торопыга-Алик прикрыл рисованной ёлочкой всего-то одну букву в цитате из речи народного недоизбранника, и вместо «вскрываем недоработки городской власти» читалось теперь – «скрываем». Что, конечно, чистая правда – сия карманная оппозиция так и поступала, однако… Максим не знал, ждать ему похвалы за бдительность или же выговора за срыв сроков. Тихов пообещал нажаловаться боссу, и Максим не сомневался, что Алик сумеет быть убедительным. Заявит, например, что Шалаев затеял придирки на пустом месте. Распечатать или заскринить файл с ошибкой никто ведь не догадался. Поди докажи, что она была! А на нет и суда нет, эх… Владельца и генерального директора «Буквы» сотрудники называли за глаза Большим Боссом – с двух заглавных «Б», тех самых, что украшали логотип издательства. Правда, эта сдвоенная аббревиатура скорее намекала на инициалы руководителя. Булат Береговой. Максим часто вырисовывал на полях вычитываемых распечаток эти имя и фамилию и густо зачёркивал, смущённо делая вид, будто всего-навсего расписывал ручку. И, случалось, тайком рассматривал мощную фигуру Булата Фёдоровича из-под скромно опущенных густых рыжеватых ресниц. Босс был действительно большим – крупным, грузным, широкоплечим. Не перекачанным атлетом, но и не мягкотелым толстяком. Чем-то средним между этими двумя типажами – таким мужчиной, какие Максиму нравились. Честно говоря, в последнее время корректор Шалаев больше всего корил себя именно за эту – совсем не грамматическую – упущенную ошибку. Не успел затушить внезапно вспыхнувшую в собственной душе искру, а она, потеплившись себе потихонечку, возьми да и разгорись ярким пламенем нежно-голубого цвета. Ой, зря! Потому что Береговой, как успел понять, усердно трудясь в издательстве, Максим, оказался не только махровым натуралом, но и редким заботливым семьянином. Супругу Большого Босса вообще-то никто никогда не видел, однако его дочь-подросток часто крутилась в офисе. Тринадцатилетняя Варвара Береговая была одним из тех хмурых существ, что носят вечные джинсы с дырками на коленках и балахонистые футболки с изображениями рок-музыкантов и киногероев. Её тонкие запястья были обмотаны фенечками из кожаных шнурков, а давно не стриженая чёлка, падая на лицо, прятала чуть раскосые грустные глаза и доставала до острого кончика носа – нет, даже до чуть приподнятой пухлой верхней губы. Такой же, как у её отца. Как-то, разглядев на одной из футболок Варвары персонажей «Ведьмака», Максим поинтересовался у девчонки, знакома ли она с первоисточником истории. И сам не понял, как так получилось, что вскоре они сидели на подоконнике в торце длинного коридора, прихлёбывая мутный напиток из кофейного автомата, и взахлёб спорили о достоинствах и недостатках сериала о приключениях Геральта и Лютика в сравнении с книгой. С тех пор Варвара зачастила в корректорскую, чтобы поговорить о фэнтези, и иногда и похихикать над мемами на темы школьной классики. С детьми Шалаев ладил неплохо – не с малышами вроде собственных племянников, которых видел от силы раз в полгода, а с такими вот, среднего школьного, как раньше на книжках писали вместо теперешней цифири с плюсами, возраста. Бывшие ученики до сих пор лайкали его посты в соцсетях – о том же «Ведьмаке», о стивен-кинговской жути и гриновской парусной романтике, о печальных сказках Андерсена и горьких судьбах поэтов Серебряного века. Они бы, наверное, и на улице ему кричали своё: «Здрасьте, Максим Валерьевич!» – только не пересекался он теперь с этими славными ребятами вживую, поскольку, уволившись из школы, перебрался в другой город. Пришлось это сделать два года назад, после того как парень, с которым Максим на тот момент «вроде как встречался», выложил в сеть провокационное видео с его участием. Кто-то из родителей учеников (даже не тех классов, где он преподавал!) сообщил директрисе, и та, испугавшись, что к школе будут применены за «гомопропаганду» какие-либо санкции, посоветовала молодому учителю поскорей написать заявление «по собственному». Так Максим Шалаев в одночасье лишился и работы, и парня. Бывший, кстати, поначалу названивал, умоляя о прощении, но вскоре его активность сошла на нет – вероятно, утешился в объятиях какого-либо не столь щепетильного красавчика. А дипломированные филологи, как оказалось, нужны не только в образовательных учреждениях – посланное Шалаевым на адрес издательского дома «Буква» резюме рассмотрели довольно быстро, и незадачливый учитель переквалифицировался в корректоры. Что касается денег, то тут он ничего не потерял, но и не выиграл – плата за съёмную квартиру в чужом городе «съедала» изрядную часть заработка. Работа в издательстве Максиму нравилась, однако школы было жаль, прикипел к ней. И детей он любил. Не в том, конечно, похабном смысле, какой пыталась придать этому та самая нажаловавшаяся на него школьному начальству родительница. «В том» Максим сходил с ума по взрослым здоровенным мужикам. Вот и теперь его мысли от юной любительницы фэнтези плавно и ожидаемо перетекли к могучему телу её отца… Но нет – не о чем мечтать, безнадёжно же… Мысль материальна – в то время как Максим брёл по коридору, задумавшись о Большом Боссе, дверь кабинета, который занимал Береговой, распахнулась. Оттуда вылетела растрёпанная девица и, прикрывая раскрасневшееся злое лицо сумочкой, зацокала каблуками в сторону лестницы, ведущей к выходу из здания. Сам начальник, всклокоченный и багроволицый, высунулся и проорал ей вслед: – Уволена нахрен! Вещички собирай и уматывай, за расчётом в пятницу придёшь! Максим попытался незаметно занырнуть в свою каморку. Попасть под горячую руку разъярённому боссу было заманчиво в его жарких фантазиях, но в реальности всё смотрелось по-иному. Однако Береговой успел заметить жмущегося к стенке корректора и рявкнул: – Шалаев, зайдите! Максиму ничего иного не оставалось, кроме как послушаться. Секретарши на месте не было, Булат Фёдорович сам нажал кнопки кофемашины. – Присаживайтесь! – мотнул тяжёлым подбородком в сторону кресла для посетителей. И медленно осел в своё – чёрное, кожаное, громадное, под стать его массивной фигуре. – Что там за срыв сроков по вашей вине и конфликт с Тиховым? – потребовал объяснений начальник. Максим принялся мямлить об ошибке, которая из грамматической грозила стать политической. – Впрочем, неважно, – Береговой через стол дотянулся ручищей до плеча подчинённого, и тот чуть не задохнулся от одновременно переполнивших его страха и нежности. – Уверен, что вы были правы, всегда лучше перестраховаться. – Доверяй, но проверяй, – вырвалась у Максима банальщина. – Вот именно, – согласился босс. – Вы человек ответственный, грамотный. И… раньше ведь в школе ребятишек учили? У Шалаева мелькнула мысль, что сейчас начальник спросит, почему же с таким хорошим специалистом расстались на прежнем рабочем месте. Неужели и досюда дошли грязные сплетни? Не покажется ли Булату Фёдоровичу опасным тесное общение «извращенца» с собственной дочерью? И придётся тогда Максиму отправиться на улицу вслед за той девицей. Кто она, кстати? Ни разу её среди сотрудников издательства он не видел. Впрочем, сейчас многие работали на «удалёнке». Сам он предпочитал приходить в офис – дома за стенкой постоянно что-то отмечали соседи, шум пьяной компании не позволял сосредоточиться. – Знаете, Шалаев, я заметил – вы много внимания уделяете Варваре… Вот оно! Максим испуганно сжался в кресле. А босс продолжал: – Представляете – дочка после разговоров с вами книжки читать начала запоем. И не только про колдунов своих, в Гоголя нос сунула. Утверждает, что «Вечера на хуторе близ Диканьки» – это «круть»! – Ну, так у Николая Васильевича в произведениях любимой ею мистики предостаточно, – осмелясь, сел на любимого конька Максим. – Если ребёнку интересно… – А я что говорю! – обрадовался Береговой. – Главное, чтоб интерес был, а дальше – пошло-поехало. А эта… гувернантка, прости господи… такую книженцию ей подсунула… Гляньте! – босс продемонстрировал, брезгливо держа двумя пальцами, брошюру с броским заголовком: «Как стать стервой и завоёвывать мужчин». – Да уж, то ещё полезное чтение для юных дев, – саркастически хмыкнул Максим. – Вот, вы же меня понимаете! Так как – решитесь? – Не понял… – Сменить сферу деятельности. То есть, к изначальной вернуться… но не с тридцатью шалопаями, а с одной моей Варварой. – Булат Фёдорович, вы меня… э-э-э… в гувернантки нанимаете? – растерялся корректор. – В гувернёры, Максим… Валерьевич, кажется? – Да ладно, можно просто Максим, – у Шалаева от смущения затеплели уши, да и щёки, наверное, раскраснелись – он это чувствовал. – Нет уж, раз теперь педагог – против вежливости не бунтуй, Максим Валерьевич, – Большой Босс вместе с уважительным обращением по имени-отчеству вдруг перешёл с безликого «вы» на панибратское, но так тепло звучащее «ты». – И Варьку заставлю так называть, а то чего придумала, коза, – «Ма-а-акс»! – протянул он чуть гнусаво, добродушно передразнивая дочку.