Низвергнутый

Стояла глубокая ночь. Небо заволокло тёмными, беспросветными тучами так, что ни круглая луна, ни яркие звёзды ныне не проливали на Гавань свой свет, не отражались в глади воды, маняще мерцая в густой темноте ночи. Лишь несколько тёплых фонарей сиротливо горели на опустевших улицах, но в густой черноте это казалось каплей в бескрайнем море пустоты. И всё же им удалось обрести неожиданного союзника — то ослепительные, ветвистые молнии рассекали небо на части, раскатываясь на многие, многие мили оглушающим громом. Приближалась ужасная буря. Глаза цвета сирени вновь и вновь скользили взором по горизонту, чёрным тучам и крышам домов — медленно, казалось, даже без особого интереса, взор их казался пустым и бессмысленным, совершенно оторванным от реальности. Шёлковый халат ниспадал так, что слегка обнажал худое плечо, белую, мраморную кожу без всяких отметин, шрамов и следов — нечеловечески девственную, чистую. Короткие тёмно-фиолетовые волосы выглядели излишне небрежно, тонкие губы были надменно поджаты, лицо выражало безразличие и скуку… Стоило бросить лишь один взгляд на зеркало, что так издевательски стояло у окна, как он снова ненароком заметил своё отражение. И вновь вспомнил, как же сильно себя ненавидит. Бесполезный… Оно будто бы заново открывало для него собственную личину, показывая, какой он есть на самом деле. Наедине с самим собой, в темноте, освещаемой лишь одной тусклой свечой, без всяких притворств и прикрас, он казался самому себе жалким. Существо без прошлого, существо без цели, без права на жизнь — хрупкий, болезненно бледный юноша, пустая оболочка лишённая самого важного… Мальчик, которому никогда не суждено стать «настоящим». Разве заслуживает представшее перед ним ничтожество титула «Разрушителя страны»? Разве заслуживает вообще чего-либо? Непригодный… Редкие капли застучали по крыше, предзнаменуя начало дождя. Пыльцы сами собой потянулись к костлявым плечам, легонько приспустив халат, обнажая выступающие лопатки. Не мог он сейчас видеть, но ощущал, так же хорошо, как и всегда, метку, что располагалась прямо меж ними. Стоило подумать о ней или же едва прикоснуться пальцами, и она будто бы отвечала, обдавая кожу странным покалыванием. Символ сияющей вечности Инадзумы, оставленное на его плоти создательницей, точно клеймо… Будто она хотела привязать его навсегда к уготовленной роли, будто не желала, чтобы он забывал, кто он на самом деле, насколько бы ни было больно. Как жестоко… Стоило лишь задуматься об этом, тело пробрало дрожью, точно мышцы сковало электрическим разрядом. Перед глазами встал смутный образ, столь расплывчатый и невнятный, что то, скорее, походило на диковинный сон, бредовую галлюцинацию, нежели на воспоминание. Ярко-фиолетовые очи, полные невыразимой скорби, нежные губы, что никогда не трогала улыбка, и сбивчивый, тихий шёпот: «Прости меня… прости…» Из всего, что некогда связывало их, он помнит лишь это. Хотя, быть может, было бы лучше, ежели бы он вообще ничего не помнил? Если бы вся его прошлая жизнь была бы лишь сухой констатацией факта и никак не сопоставлялась бы с реальностью… Было бы ли ему от этого проще, коли эти туманные воспоминания не морочили бы голову? Вспоминать Скарамуш действительно не хотел. Призрачные отголоски прошлого заставляли биться сердце всё пуще, разгоняли по венам ядовитое чувство обиды. Гневила пугающая определённость, собственная неполноценность на фоне которой любое достижение казалось прахом под ногами. Как бы ни пыжился, как бы ни старался и ни молил богов о милости, ему никогда было не понять, каково это — чувствовать себя человеком. Улыбки на лицах прохожих, кокетливые взгляды и задорный смех не вызывали ничего кроме горечи. Было ощущение привязанности — однажды, всего к одному единственному человеку, — но возможно ли считать этот жалкий отголосок полноценным чувством? Даже если это было оно — пробивающийся сквозь бескрайнюю тьму росток любви, он был безжалостно растоптан, вырван с корнем, оставив после себя лишь уродливый, окровавленный шрам. Более же — ничего. Ничего и никогда, лишь злоба на весь мир и на самого себя, горькая пилюля, конца которой не было. Были попытки почувствовать хоть что-то. Неожиданный порыв и юноша-фатуи с наглой улыбкой, что никак не желал в страхе склонять голову перед своим Предвестником, как прочие. Люди описывают секс как нечто фантастическое… Никогда бы Скарамуш в этом ни признался, но ему стало вдруг любопытно: может ли из этого что-то выйти? Как жаль, что всё кончилось предсказуемо — очередной шрам, отравляющий душу глубоким разочарованием. Лежавший напротив прекрасный юноша с небрежно раскинутыми по белоснежной ткани простыни светлыми волосами казался ему отвратительным. Да и чем лучше он сам? Воспринимать превозносимый человечеством акт блаженства исключительно как проявление животной похоти — так ведь не должно быть. Та ночь была одним из самых тревожащих его воспоминаний, ибо в очередной раз укрепила в голове мысль — с ним не так совершенно всё. И нормальным ему уже никогда не быть. Ты лишь сломанная кукла… Пелена перед глазами вдруг растворилась, а взгляд вновь сфокусировался на отражении. Его собственное лицо было совершенно не проницаемо, словно каменная маска. Однако… отчего же тогда по его бледной щеке катилась слеза? Раздался громкий, отрезвляющий стук в дверь. Судорожно смахнув прозрачную слезинку с лица, Предвестник в последний раз бросил прищуренный горделивый взгляд на зеркало, будто бы этого момента слабости и не было никогда. Пора было возвращаться к делам. Он повелел незваному гостю войти. Дверь в тот же миг отворилась, и на пороге показался высокий, худощавый молодой человек, облачённый в форму фатуи. — Господин! — едва только войдя, Дмитрий торопливо поклонился в пол. Одного взгляда на него хватило бы, чтобы понять, насколько тот был взволнован. И что по пути сюда он очень спешил. — Дело сделано, господин! Как вы и приказывали… Стоило Скарамушу переварить полученную новость, как он тут же в апатичной задумчивости обратил взор на окно: — Вы схватили девчонку? — Так точно, господин Предвестник! Вот её Глаз Бога, — рапортовал фатуи, продемонстрировав расположившийся на его ладони ярко-синий камень. — К чему мне этот мусор? Где она сама? — юноша раздражённо фыркнул, кинув беглый взор на демонстрируемую диковину. Казалось, что-то в нём всё же зацепило его, заставив обратить на себя внимание — всего на миг его глаза блеснули интересом. — Ну, мы… — тот явно замялся, побледнев от того, как резко вдруг изменился тон Скарамуша. Хотя его подчинённым было не привыкать, непредсказуемый нрав Шестого Предвестника из раза в раз продолжал ужасать. — Она сейчас в своём доме под охраной. С транспортировкой возникли некоторые проблемы — похоже, Цисин усилили патрули… Мне очень жаль, господин! Мы что-нибудь придумаем, клянусь! — Оставь свои оправдания. Ты отведёшь меня к ней, и я сам этим займусь. Хоть на это ты способен? Ответом стало активное кивание головой в купе со спутанными извинениями. Дождавшись наконец отмашки, Дмитрий со скоростью порывистого ветра вылетел за дверь, словно верный пёс принявшись ждать, когда же господин будет готов. Скарамушу пришлось приложить буквально нечеловеческое усилие, чтобы оторвать взгляд от вида на ночную Гавань. Отчего-то тревога сдавливала грудь, точно бы сегодняшняя беспокойная ночь грозилась обернуться чем-то ужасным. Что за сумасшествие? Едва ли ему было чего бояться, так к чему все эти душевные волнения? И всё же нутру было неспокойно. Вся эта история, в которую он вот-вот собирался впутаться, пахла прямо-таки прескверно… Быть может, всё же не стоит тревожить могилы многовековых тайн? Только было зародившиеся в голове сомнения со звоном разбились о собственное отражение в зеркале — столь же жалкое и ненавистное, как и минуту назад, как и всю его жизнь. Нет, если существует хоть один шанс выкарабкаться, положить конец этому бессмысленному существованию… он должен попытаться.

***

На улицах Гавани царила чёрная пустота, воздух пропитался озоном и влагой. Крупные капли дождя оглушающе стучали по тёмно-алым крышам домов, выстланным плиткой дорогам и полям шляпы Шестого Предвестника. Звук дождя был для него точно белый шум — беспокойный, спутанный, вызывающий лишь раздражение и тревогу. Только раскаты грома, от которых едва не закладывало уши, казались чем-то родным, душа вновь и вновь замирала в ожидании очередного грохота, в коем смогли бы потеряться с концами все прочие звуки, перебивающего и монотонный стук ливня, и собственные мысли. Шедший несколько впереди его Дмитрий, кутался посильнее в собственный сюртук, зябко растирая плечи: ледяная вода быстро пропитала ткань, ныне заставляя бедного парня трястись от холода. Скарамуш даже и не знал, благодарить ли судьбу за то, что был избавлен от слабостей простых смертных… или проклинать самыми последними бранными словами. Ибо как бы он ни искал в природе своего существования сомнительные плюсы, всё же оно продолжало вновь и вновь отравлять его естество пуще и пуще. Фонари, что проливали тепло на холодный, ночной город, ныне угасли, растворив своё блёклое мерцание в стене дождя. Две юркие тени крались по улицам, затаиваясь перед каждым встреченным патрулём миллелитов. Их и правда было слишком уж много, даже в свете недавних событий… Неужто Цисин что-то затевают? Или же то просто мера предосторожности, дабы удостовериться, что Церемонию Вознесения не постигнет участь Церемонии Сошествия? Скарамуш не знал, да и, сказать по правде, не имел ныне ни малейшего желания думать об этом. Виски приятно пульсировали в предвкушении куда более любопытной загадки — того, ради чего он сюда явился, над чем работал последние несколько десятилетий. Возможности, что никак не желала оставлять разум, маня чарующими перспективами… Наконец показался нужный дом. Хотя в действительности таковым его было назвать сложно — каморка, лачуга, но никак не дом. Окна пустыми глазницами взирали на улицу и лишь в одном из них едва заметно мерцал тёплый огонёк. Дмитрий осторожно посмотрел по сторонам, после чего отрывисто постучал в дверь ровно шесть раз. Ответ не заставил себя долго ждать — спустя мгновенье они были уже внутри. — Господин Скарамуш, — стороживший вход агент фатуи учтиво кивнул представшему пред ним Предвестнику, после чего затворил за ним двери. — Оставь формальности. Где девчонка? — Наверху. Прошу, следуйте за мной. Одним лишь кивком головы намекнув Дмитрию, что за охрану входной двери теперь отвечает он, мужчина направился куда-то вглубь узкого коридора, вскоре скрывшись в темноте. Решив не терять времени даром, Шестой Предвестник последовал за ним, и поднявшись по винтообразной скрипучей лестнице, оказался наконец в нужном помещении. Комната освещалась одной невзрачной свечой, что, казалось, и не горела толком — медленно тлела, грозясь затухнуть даже от слабого дыхания. Четверо фатуи, узрев перед собой Предвестника, поспешили склониться в почтении, но Скарамуш не удостоил их вниманием — всё оно было обращено на девушку, сидящую на полу. Он сделал к ней несколько шагов, надменно взирая сверху-вниз, оглядывая, точно хищник потенциальную жертву. Длинные волосы, заплетённые в два хвоста, аккуратное лицо, фигура с выразительными изгибами, облачённая в облегающее одеяние… Кто-то назвал бы её прекрасной, но пред ликом такой красоты Скарамуш испытывал лишь презрение. Насколько же, должно быть, слаба человеческая воля, коли лишь одного красивого личика, одного красивого тела достаточно, чтобы сломить её. До чего же омерзительно. Руки и ноги её были связаны, рот предусмотрительно заткнут каким-то подобием кляпа — без своего Глаза Бога в таком положении она выглядела совершенно беспомощной. Впрочем, напуганной всё же не выглядела. В серых глазах помимо отблеска свечи отражалось и что-то иное — непокорство, самоуверенность. Едва ощутив их, юноша почувствовал накатывающую с новой силой волну гнева. Эта бессмысленная строптивость вызывала у него одно только раздражение. И безудержное желание сломить её, вырвать с корнем всякую гордыню, оставив после себя лишь страх и опустошение. — Сейчас я позволю тебе говорить, — мрачно констатировал Скарамуш. — Попробуй лишь пикнуть без моего позволения, и я отрежу тебе язык. Я понятно выражаюсь? После утвердительного кивка, Предвестник без всякой осторожности вытащил изо рта пленницы тряпку. Та закашлялась, но помимо этого, как и требовалось, не произнесла ни слова. — Я знаю, что ты Мона Меджистус, астролог. Моё же имя тебе знать не обязательно… — Трудно узнать имя того, у кого его нет, — хрипло зашептала девушка. Узрев, как на миг в глазах молодого человека отразилась паника, она гордо вздёрнула нос. — Впрочем, мне достаточно знать, что ты называешь себя «Скарамуш». — Как ты… Только посмей сказать, что смогла прочесть мою судьбу. — Звёзды поведали мне о человеке без прошлого, что ищет неведомые мне тайны ушедших веков. Но невозможно прочесть судьбу того, чьё имя не писано богами на звёздном небе… — Твои «небо» и «звёзды» не более чем наглая ложь. — Веришь ли ты в это сам? Или же пытаешь убедить себя от отчаяния?.. — Довольно! — глаза Скарамуша загорелись грозовыми искрами. — Умолкни наконец, наглая девчонка! Твои звёзды не придут на помощь, если я захочу сделать тебе больно. Так что отвечай на мои вопросы, или… — Или что же? — Мона сохранила самообладание, лишь поведя бровью. — Я, кажется, уже сказала: что бы ты ни хотел узнать от меня, я не смогу помочь, даже если бы захотела. Просто потому что не обладаю этими знаниями. — А мне кажется, что ты наглая лгунья. Ты ведь и сама не догадываешься, что я хочу выяснить, но при том продолжаешь твердить, что я ничего от тебя не получу. Может, всё-таки стоит проверить?.. — Мне и не обязательно знать, — высказанная угроза не вызвала у Моны и толики ожидаемой реакции. — Звёзды явили мне, что, чего бы ты от меня ни хотел, наш разговор не принесёт никаких плодов и кончится ничем. — Вот, значит, как? Честно говоря… — на устах Предвестника фатуи, подобно колючему сорняку, расцвела злая, жестокая ухмылка. — Меня безумно забавляет твоя уверенность. Что, если мы всё-таки проверим правдивость твоих слов, м-м? На лице Моны разом отразилось непонимание и тревога. Казалось, вся так старательно выстроенная ей стена из спеси и невозмутимости только что дала огромную трещину, грозясь вот-вот развалиться. А Скарамушу, впрочем, именно это было и нужно. — Оставьте нас. Повинуясь приказу своего Предвестника, все агенты фатуи покинули помещение, закрыв за собой хлипкую дверь. Скарамуш и Мона остались совершенно одни. — А теперь, — глаза Скарамуша в полумраке заиграли дьявольским огнём, — с твоего позволения, я бы всё же рискнул испытать удачу. Вдруг в полутьме на миг что-то сверкнуло — вспышка холодного, металлического блеска. Нож. Не успела Мона даже осознать ситуацию, как оказалась повалена на пол, прижата весом чужого тела. Только и смогла, что вскрикнуть от боли и давления, пришедшихся на и без того обездвиженные в суставах конечности. По телу прокатилась волна дрожи, сердце пропустило удар, а после — бешено заколотилось. Железной хваткой Скарамуш вцепился в её горло и зафиксировал скованные ноги своими. Всякие попытки к движению мгновенно пресекались, а чужие, холодные пальцы всё сильнее и сильнее сжимали шею, заставляя задыхаться. — Будь хорошей девочкой и не дёргайся. Обещаешь? — Мона судорожно закивала, разразившись приступом кашля, как только Предвестник ослабил хватку. Удивительно, сколько силы было в этом на вид хрупком юноше — казалось, при желании он всего лишь одной рукой мог бы без всяких усилий сломать ей гортань. — Славно. Что ж, тогда слушай меня внимательно. Меня интересует книга. Дневник, личные записи самой Étoile d'azur. И я намерен выяснить, что ты знаешь об этом. — Ч-то?! Кого?.. — Мона в ужасе округлила глаза. — Ничего! Я совершенно ничего об этом не знаю! — Все ведьмы, вроде тебя, должны обладать этой информацией. А уж тем более те, кто называют себя «провидицами». Хочешь, чтобы я поверил, что ты даже не знаешь, кто это? — Но я действительно не знаю! Уже говорила ведь, что ничего не смогу сказа– а-а-а-а-а! Не успела астролог даже закричать, как её рот был грубо зажат ладонью Предвестника. Лезвие ножа, что он удерживал во второй руке, до мучительного неторопливо, с хирургической точностью и изяществом рассекло кожу девушки, начиная от обнажённой ключицы и следуя вниз, к груди, оставив после себя ярко-алый, вертикальный след. Мону затрясло: обнажённую плоть жгло на воздухе так, точно бы тот был пропитан кислотой, рана болезненно пульсировала, наполняясь всё сильнее и сильнее горячей кровью. — Не бойся, обещаю не тронуть ничего важного. По крайней мере, слишком, — Скарамуш ядовито усмехнулся, сверкнув в темноте фиолетовыми очами. — Но больно будет, это я обещаю. Ну что же, так уж и быть, попытаюсь натолкнуть тебя на правильную мысль. К твоему сведению — если то для тебя новость, — Étoile d'azur считается первой предсказательницей за всю историю Тейвата. Именно ей ты обязана становлением своего жалкого искусства… И предвидения как явления в принципе. В её голове укладывались нити судьбы людей, богов, государств и миров. Ни разу в жизни она могла не увидеть тебя воочию, но знала, как сложится твоё будущее до самой кончины. Она предсказывала смерти божеств одну за другой, предвидела Войну Архонтов и даже судьбы обитателей Тёмного моря, могла бы щелчком пальцев изменить мир на корню, если бы захотела!.. Только вот ей было всё равно. Ничто её не интересовало, кроме любовников и балов, — в голосе Скарамуша отчего-то послышалась обида и презрение. — И своими видениями, что могли бы помочь спасти миллионы жизней, она не делилась ни с кем. Лишь записывала их в свой дневник — зачарованную книгу, что, согласно преданиям, не имеет ни начала, ни конца… Ведь так? — от резкого обращения к ней, Мона вновь задрожала. — Все её адепты знают об этом. Хочешь сказать, что ты исключение? — Адепты?! Какие ещё адепты?! — превозмогая боль, отчаянно зашипела Мона. — Я не имею к ним никакого отношения! И не знаю ничего, ни об этой книге, ни об этой женщине! — Снова грязная ложь, — стальной взгляд Предвестника впился ей прямо в душу. — Ты и та, у кого ты учишься, состоите в тайном обществе, чья идеология буквально зиждется на её наследии. Не пытайся отрицать, мои люди выяснили всё о тебе, все твои маленькие грязные секреты. И что же ты скажешь на это? Как продолжишь оправдываться? — Я-я… я не… — Похоже, ты недостаточно хорошо усвоила урок о вреде лжи. А я очень не люблю повторять… Не успел Скарамуш занести руку, чтобы украсить грудь девушки новым порезом, как вдруг послышался робкий скрип двери, заставивший Шестого Предвестника обернуться. В дверном проёме показалась голова Дмитрия — даже в столь плохом освещении было прекрасно видно, что тот напуган и обескуражен. — Я же, кажется, сказал оставить нас, — зло процедил юноша, казалось, готовый разорвать молодого агента в клочья. — Господин Скарамуш, сжальтесь! Прошу прощения! — перепуганный парень буквально был готов рухнуть к его ногам. — Но там… э-э… одна дама срочно требует вашего внимания… — Что?.. — глаза Скарамуша округлились, а брови вскинулись в тотальном недоумении. — Это что, какая-то дурацкая шутка? — Нет-нет, господин! Просто… эм… какая-то женщина вдруг постучала в дверь и… сказала передать кое-какое послание. Лично вам. Предвестник совершенно оторопел. Выходит, некая женщина знает, и кто он такой, и что он сейчас внутри? Ещё и намеревается что-то там ему сообщить… Как? Что? С какой целью? И почему именно сейчас? Голова была забита вопросами. Но это не могло быть простым совпадением — только чьим-то расчётливым планом. И какие цели могла преследовать эта загадочная «дама» — оставалось загадкой. — Допустим. Что за послание? Дмитрий замялся ещё пуще прежнего. — Она спросила: «Не желает ли Куникудзуши составить мне компанию на прогулке?» Скарамуш побелел. По телу прокатилась волна холода, зрачки сузились, а дыхание на миг замерло. Прошло несколько мучительно долгих секунд вплоть до того момента, как он наконец поднялся на ноги, освободив Мону из цепкой хватки, вложил миниатюрный клинок в ножны на поясе, изо всех сил стараясь скрыть неунимающуюся дрожь в руках, и, не бросив ни единого взгляда на присутствующих, мрачно спрятав лицо под широкими полями шляпы, направился к выходу: — Проследи за ней. Я скоро вернусь. Дверь затворилась. В одночасье исчезли все посторонние звуки: и испуганные, едва слышные всхлипы Моны, и шаги молодого агента фатуи — всё затерялось в монотонном гуле, с коим ливень стучал по крыше дома. Воцарившаяся тишина вкупе с темнотой показались удушающими. Скарамуш едва сдержал подкативший к горлу ком тошноты. Мысли бились в дьявольской пляске, а то жалкое подобие, что замещало ему сердце, клокотало в груди, как бешеное. «Кто она?» Кто та смелая душа, смевшая вызвать на разговор самого Шестого Предвестника Фатуи? Богохульница, имевшая наглость назвать выбранное им самим имя… Кем бы она ни была, она представлялась Скарамушу диковинным призраком из прошлого, того самого, что он так отчаянно старался погрести в земле, не открывать более никому. Но быть такого не могло! Здесь в чужой стране, на незнакомой земле — кому вообще могло быть до него дело? Входная дверь отворилась, обдавая лицо ночной прохладой и сыростью. Гулкий стук вновь обратился беспорядочным шумом — крупные капли заливали улицы, вымощенные светлой плиткой, сливались в бурные, прозрачные потоки, уносясь по водостокам. Город казался пустым, практически безжизненным: некогда яркие краски и изящные очертания поглотила тьма, а весёлые разговоры и смех затерялись в грохоте грома. Был лишь один просвет в воцарившемся мраке — чья-то тонкая фигура, объятая тусклым светом, силуэт, стоявший чуть поодаль и обративший лицо к небу. Прежде чем сделать хоть один шаг, Скарамуш прищурился, оглядывая незваную гостью. Её образ едва пробивался сквозь завесу дождя — тонкая фигура, длинные, волнистые, серебряные волосы, ниспадающие до середины бёдер, просторное изящное одеяние… Большего было не разглядеть. Точно бы уловив на себе его недоумевающий, но всё же содержащий в себе толику любопытства взгляд, она вдруг полуобернулась, представ перед ним лицом к лицу. Бледное лицо женщины оказалась испещрено морщинами, а сама она улыбалась — лёгкой, беспечной полуулыбкой человека, пребывающего в умиротворённо-радостном расположении духа. — Ну, здравствуй, юноша. Вижу, ты всё же решил принять моё приглашение. Скарамуш так и продолжил глядеть на старуху, не в силах связать и двух слов. Было в её образе нечто странное, неестественное, что, как ни крути, не имело никакого объяснения. Вот только что именно?.. Кажется, Предвестник всё-таки понял. В руках женщина удерживала толстую, идеально ровную свечу, вот только пламя её непокорно и невозмутимо продолжало гореть, невзирая на ужасный ливень. Да и сама старушка… Стена дождя точно бы обходила её стороной, ни единая капля не прокатилась по её длинным, седым волосам, покуда она стояла и взирала на него… Что же это такое? Воздействие Глаза Бога? Скарамуш не успел даже как следует осмыслить этот факт, лишь выдавил из себя первое, что пришло в голову. То, что хотелось спросить более всего: — Ты… кто ты такая? Как обнаружила меня? И что тебе от меня нужно? Отвечай немедленно! — Сколько вопросов! — старушка безмятежно рассмеялась. — Ты, кажется, и сам не знаешь, с чего лучше начать. Так к чему утомлять этим старую женщину, вроде меня? — Хватит прикидываться. Тебе ведомо моё имя. Откуда? — Так ли это важно? Людям моего возраста известно многое: что-то забывается, что-то — вдруг ни с того ни с сего всплывает в памяти после долгих лет небытия. Куда уж тут упомнить… — Это что, какая-то игра? — юноша хмуро свёл брови к переносице. Весь этот разговор, как, впрочем, и старуха, начали порядком действовать ему на нервы. — Может, и так. Но коли так, что в этом дурного? Не к чему распаляться, юный Предвестник, вскоре ты получишь ответы на все интересующие тебя вопросы. Надо только немного подождать. Спрашиваешь, кто я такая? Так ответь: неужто имеют имена хоть какое-то значение? Тебя, вероятно, интересует, именно кем я являюсь по сути, нежели тот набор звуков, коим меня именуют люди… и даже в таком случае мне нечем тебя удивить. Я лишь скромная старуха-предсказательница, не более того. И явилась я к тебе только с одной просьбой — отпустить мою ученицу. Вот оно что… Мозаика в голове Скарамуша постепенно начала складываться. Выходит, она та самая наставница Моны, о которой ему докладывали… Фигура весьма туманная, о роли коей как в школе астрологии, так и в «культе», в котором состояли все провидицы, Шестому Предвестнику оставалось только догадываться. Сколько бы ни бились его агенты в попытках проследить за ней или выяснить хоть что-то, все как один терпели неудачу. Не иначе как злым роком это объяснить было попросту невозможно. Так или иначе, однозначно о её персоне можно было сказать одно — она явно не так проста, какой кажется на первый взгляд. И за невинным старческим лицом и добродушной улыбкой явно скрывается умная и расчётливая натура, мотивы которой остаются неизвестны. Так странно… Обычно противники, «прочитать» которых было не так уж просто, распаляли в его душе интерес, игривый задор, свойственный лишь истинным охотникам. Но эта женщина… отчего-то заставляла расползаться по всему телу лишь смутную, непонятную тревогу. — Любопытная просьба… — как следует всё обдумав, Скарамуш всё же решил несколько поумерить пыл и подыграть. Прямое противостояние явно не приведёт ни к каким результатам, тут, похоже, требовался более осторожный подход. — И почему же я должен? — Почему? Думаю, причина весьма очевидна — она не в силах тебе помочь. Она способная девушка, но — увы! — не обладает теми знаниями, что ты ищешь. Совсем ещё молодая кровь, что с неё взять! Не в её возрасте быть посвящённой в подобные дела, а потому… Допрос её не имеет ни малейшего смысла. — Предположим, что так… И чей же допрос в таком случае имеет? — Погода сегодня удивительна, не правда ли? — на его так и пылающий подозрением вопрос, старушка легонько хихикнула, будто пропустила все слова мимо ушей. — Льёт буквально как из ведра… Навевает столько воспоминаний! Уверена, господин юный Предвестник где-то в глубине души испытывает схожие чувства… Так отчего бы нам всё-таки не прогуляться? Скарамуш всё более углублялся в дебри тотального недоумения. Интересно, она вообще его слышит? Складывалось ощущение, будто бы эта женщина живёт в совершенно другом мире, полностью оторванном от реальности… Что она имела в виду под сказанным, ему даже и полагать не хотелось. Откуда ей ведомо всё это? Эта девчонка Мона признала за собой невозможность прочесть его судьбу. Тогда почему эта старуха читает его, словно открытую книгу?.. Какая-то бессмыслица… Идти с ней было глупо, но куда глупее было упираться. Коли она права, он ничего не добьётся, пытая её ученицу. Но вот чего он добьётся, позволив помыкать собой какой-то старой бродяжке? Неужто… большего? — Если от этого будет толк… — хмуро буркнул он и, поравнявшись с предсказательницей, направился с ней куда-то дальше по улице. Какое-то время они брели в безмолвии. Похоже, шум дождя стал куда тише, позволив наконец юноше начать слышать свои мысли. Впрочем, не казалось, будто ливень собирается кончаться — будто бы тот полил ещё пуще прежнего, превращая всё пространство в один единый водяной поток. Скарамуш уже весь промок насквозь, чувствовал, как струится холодная вода по одежде и с какой тяжестью шлёпают ноги по лужам. Его спутницу, правда, буря так и продолжала игнорировать, точно бы для дождя её и не существовало. Рядом брела всё такая же элегантная старушка, напевающая себе под нос какую-то диковинную мелодию. И, самое главное, совершенно сухая. — Неразумно нам идти по столь открытой местности, — нетерпеливо проворчал Скарамуш, стоило им выйти на главную площадь. — Улицы просто кишат миллелитами… — Господа просто делают свою работу — выискивают подозрительных личностей. Что же подозрительного в галантном молодом человеке, любезно помогающем старой женщине в грозу добраться до дома? Скарамуш не нашёлся с ответом. Впрочем, старушке он был и не нужен — она лишь тихонько захохотала, приложив тонкие пальцы к губам. — Нет нужды волноваться, юный Предвестник. Никто не обнаружит твоего присутствия… Покуда ты сам не захочешь быть обнаруженным. — Какая-то чушь… Что, всех Архонтов ради, это должно значить? К чему вообще всё это? — Разве это не замечательно? Гулять в такую бурю под открытым небом… Неужто расползающиеся по небосводу ветвистые молнии не находят отклика в твоей душе? Не наполняют тебя сокрытой доселе энергией? Лишь в такие моменты, когда всё вокруг заливает вода, я чувствую себя по-настоящему живой… — женщина блаженно прикрыла глаза, разведя руки в открытом жесте, и подняла изувеченное старостью лицо к грозовому небу. Всего на миг в тёплом сиянии свечи Скарамушу показалось, будто что-то в ней переменилось: дряблая кожа вдруг отчётливо очертила лицевой скелет, а на тощих руках выступили жилки. — Не испытываю схожих чувств. Старушка в ответ слегка повернула к нему лицо, приоткрыв один глаз, посмотрела на него, щурясь, словно хитрая кошка. От такого пронзительного взгляда отчего-то стало немного не по себе. — Да, это неудивительно… Против природы действительно не пойдёшь. — Хватит этих игр, — вновь юноша не понял смысл её слов, точно бы та общалась на каком-то ином языке. Это бесило, просто доводило до белого каления. — Я требую ответы на свои вопросы. Если уж эта бесполезная девчонка не способна дать мне их, то ты — вполне. — И вновь юный Предвестник торопит события… — провидица разочарованно покачала головой. — Тебе нет нужды спрашивать. Я прекрасно знаю, что тебе надобно. Книга, которая, как ты думаешь, содержит ответы на твои вопросы. Рукопись, где отражена судьба всех и каждого… написанная самой Лазурной Звездой Фонтейна. Таково твоё желание. Такое простое, правда? Только вот не каждому желанию суждено исполниться… Книга, которую ты ищешь, действительно существует, только вот в ней нет того, что ты надеешься отыскать. Ни потрясающих разум пророчеств, ни описания жития всех и каждого… Это лишь простой дневник не совсем простой женщины, только и всего. Посему нет смысла жаждать несуществующего, остаётся лишь смириться с потерей того, чего у тебя и не было вовсе. — Что?.. — лицо Скарамуша озарилось непередаваемой смесью эмоций. Запоздалое осознание, болезненное разочарование и горячий гнев — всё слилось на нём воедино, заставив хищнически оскалиться. — Это ложь! Наглая ложь! — К чему же мне лгать тебе? — Ты… ты ведь одна из её адептов! Ведьма, проповедующая её гнилое искусство! Наверняка ты одна из старейших её почитательниц! Так что это? Жалкая попытка защитить её секреты? — Ах, что же это за секреты, раз о их существовании всем известно! — старуха искренне рассмеялась. — Правда в том, что у меня нет тайн от тебя, дитя. Мои пальцы действительно касались этих трудов и, поверь — легенды остаются всего лишь легендами. Эта книга не имеет с ними ничего общего. Как бы жестока ни была правда, порой всё, что остаётся — принять её. — Нет… быть этого не может. Ты пытаешься запудрить мне мозги!.. — Ты так считаешь? Хм-м… любопытно, для чего мне это? — Чтобы я бросил поиски, оставил в покое вашу священную реликвию. Это более чем очевидно. — Ох, дитя! Ты всё говоришь о неких «адептах», что якобы берегут пуще жизни тайны своей госпожи… Мне любопытно, что вообще ты знаешь о ней? Кажется, явно более большинства обывателей… И всё же ничтожно мало. — Я знаю достаточно. Она именовала себя «Гасион» , но в умах людей осталась исключительно Лазурной Звездой Фонтейна, Матерью Провидцев. Люди вознесли её на пьедестал за её дар, и люди же низвергли с него. Она погрузила своё королевство в пучину вод, утопив всех неверных, видела врагов насквозь, предвидя каждый их шаг, вышла победительницей из Войны Архонтов… Только даже дар не спас её от неминуемой кары. Величайшая провидица всех времён свергнута собственными людьми! И отчего бы ей этого не предвидеть? — Скарамуш сардонически усмехнулся. — Может, вам, её последователям, задуматься — а стоит ли прославлять божество, что не смогло предсказать даже собственную кончину? Божество, обратившее против себя всех подданных? И, помимо того, мёртвое божество. — И всё же, решившись искать её дар, ты преклонил колено пред этим мёртвым божеством. Разве это не забавно? Слово о ней затерялось в веках, но её наследие и правда живёт… Пускай не в умах людей, но в провидцах, постигающих дарованное ей искусство. Только вот не имеем мы ни идеологии, ни реликвий. Наслаждаемся лишь уже дарованным, ибо сия наука — последний её подарок нашему миру. Что же касается твоего вопроса… — она лукаво заулыбалась. — Ответь, юный Предвестник, какова идеология Архонтов? — Это ещё что за вопрос? — Верно, он весьма некорректен. Ибо у каждого Архонта она своя. Для Анемо Архонта это свобода, для Гео Архонта — контракты… Нынешняя Гидро Архонт исповедует идеологию «справедливости»… Только вот истинна ли она? Такова ли в самом деле суть воды? Или же мораль Фонтейна ныне извращена, оторвана от устоев? — глаза женщины наполнились тоской. — Безмятежность. Вот истинная суть воды. Стоит на море мёртвый штиль или же бушует ужасная буря — разница есть лишь для неведающих. Вода же никогда не меняется, изменяется лишь форма, не более. Природа её всегда остаётся той же: течение её размеренно относительно самого времени, а сущность — кристально чиста. Что бы ни происходило, сама вода никогда не меняет ни форму, ни направление, лишь повинуется воздействиям из вне, принимая свою судьбу. Таковой была и Она. К чему пытаться что-то переменить, если всё уже предрешено? Коли нельзя изменить судьбу, её, точно поток воды, остаётся лишь направлять, дать ему оказаться там, где нужно, и обрести форму, которую должно. В этом и есть величие Лазурной Звезды. Всё, что должно было случиться, когда-нибудь случилось бы. Она лишь делала, что необходимо, чтобы случилось неизбежное… И чтобы всё в итоге пришло к тому концу, к которому и обязано прийти. — Что за абсурд… Хочешь сказать, Гасион предвидела, что будет свергнута новым Архонтом и решила… бездействовать? — Коли так случилось… значит, так и должно было случиться. У неё могло быть множество причин уйти. Так ли ныне это важно? Суть в другом — того наследия, которое ты так упорно ищешь, попросту не существует. Да и даже если бы существовало… Разве эта книга — действительно то, что тебе нужно, Куникудзуши? Или же ты ищешь именно ответ на вопрос, что будоражит твою душу уже многие столетия? — Что ты… — Как тебе обрести Сердце? — слова старухи буквально приковали Скарамуша к земле. Её тихий, убаюкивающий голос прокатился по телу волной дрожи, сжал сердце в безжалостные силки. Злость отпустила его, вместо того к горлу подкатил ком горького отчаяния. — Так ведь, дитя? Самое потаённое твоё желание — исполнить своё предназначение… обрести наконец заслуженное счастье. То, ради чего тебя создали и чего лишили… Что же постыдного в желании достичь гармонии с самим собой? — …То, что в этом мире мне нет места. Провидица грустно взглянула на него полными синевы глазами, в коих мерцал яркий огонёк свечи, и сочувственно покачала головой. Предвестник в тот же миг будто очнулся ото сна, вновь попытавшись скрыть горькие душевные терзания за маской неудовольствия и безразличия. — Никто до этого не мог прочитать мою судьбу… Невозможно предсказать будущее того, чьё имя «не писано богами на звёздном небе». Так, кажется, сказала мне твоя ученица… И это чистая правда. Говорят, небо отражает всех ныне живущих в мире. Звёзды для простых людей, созвездия — для избранных обладателей Глаз Бога… Только вот покуда существует такое создание, как я — проклятое, не связанное ни с одним огнём на небосводе, — звёзды не более, чем обычная ложь. — Какое любопытное заявление. Только вот… не всё в этом мире определяется звёздами. Они лишь инструмент, не более и не менее. И хоть никто из ныне живущих не способен прочесть судьбу того, кто лишён места на звёздном небе… это не значит, что у него её нет. Скарамуш взглянул на неё с непониманием. В словах старухи попросту не было смысла — сказанное противоречило всему, что она рассказала о нём до этого, что сама смогла увидеть. Если только… Смутное осознание поразило, точно удар молнии. Свеча вдруг потухла, оставив их двоих посреди дождя в практически полной тьме. И всё, что ныне он видел — два мерцающих синим огнём, смотрящих на него мягким взором ока. — Куникудзуши… Возьми меня за руку и закрой глаза. Поддавшись очаровывающему свету, словно бы против воли, Предвестник протянул собственную руку, нащупав худую старческую ладонь. Холодная, хрупкая, точно бы лишённая жизни, он невольно вздрогнул от её прикосновения. Впрочем, предсказательницу, кажется, это не смутило: она дала ему немного привыкнуть к ощущению, а после — легонько переплела их пальцы. Тьма, возникшая после того, как Скарамуш опустил веки казалась ещё чернее той, что стояла на улице. Холодная, опустошающая, поглощающая всё на своём пути, полная пугающей неопределённости, она засасывала его куда-то в свои недра, туда, откуда, казалось, нет никакого выхода. Но вдруг что-то переменилось. Стук капель о землю затих, совершенно прекратился, а после слуха и вовсе достиг размеренный, умиротворяющий плеск прибоя. В воздухе более не пахло сыростью, лишь свежестью, прохладой и солью — именно так пахло море у берегов его родины. Рука старухи, лежащая у него в ладони, более не казалась ледяной — заметно потеплела, будто бы отогрелась от этого ужасного ледяного дождя. В глаза начал пробиваться мягкий, едва уловимый свет. Он будто бы и не был больше на тёмной ночной улице в Ли Юэ, а вместо того оказался где-то в ином месте… лучшем месте. И не в силах более сопротивляться его зову, Скарамуш распахнул глаза. Пред очами предстало чёрное ночное небо, усыпанное мириадами огней — далёких, внеземных и завораживающих. Огромная, полная луна светилась ярко-белым, проливая на него тусклый свет, серебрила чистейшую воду под ногами. Казалось, в ней отражался весь небосвод. Бесконечная, как и само небо, она простиралась куда-то далеко за горизонт, где светло-голубой полосой приближался разгорающийся рассвет. Тёплые прикосновения волн к коже казались ласковыми, нежными, наполненными какой-то особенной любовью. Вода доставала лишь до щиколоток, но дна её было не разглядеть — точно бы под ногами юноши разверзлась бездна, бесконечная и манящая… Невольно Скарамуш отпустил руку старухи, вдруг осознав, что та более не стоит перед ним. Вместо старой, смертной женщины перед ним вдруг предстало божество. Бледное, точно лик луны, вечно молодое лицо, аккуратные губы, обозначенные тёмной помадой, худые, светлые плечи, необычайно тонкий стан и длинное, чёрное платье, усыпанное синим жемчугом и далёкими, мерцающими огнями, словно на небосводе. Она казалось той самой леди, коих воспевали поэты прошлого, столь же хрупкой, изящной и совершенно прекрасной. Длинные её волосы водопадом струились по спине и плечам: у корней совершенно чёрные, а к концам — лазурные, подобные небу, на котором едва-едва зарождался рассвет. И так же, как и оно, они были усыпаны звёздами — казалось, в её локонах отражалась судьба всех ныне живущих, одна за другой зарождались и умирали галактики, загорались и угасали созвездия и скопления, погружаясь навсегда в беспощадную пустоту космоса. Женщина не стояла на земле, а парила, будто бы позволяя лёгкому морскому бризу нести себя, развевать волосы и подол длинного, лёгкого платья. В сияющих, сапфировых глазах читалась многовековая мудрость. Казалось, взгляд их пробирался в саму душу, ловко выискивая среди нагромождения человеческого естества саму суть. Определял судьбу. — Нет… быть того не может… — с губ Скарамуша невольно сорвался хриплый шёпот. — Так ты и есть… Она? — Ты не ожидал этого, юный Предвестник? — мелодичный, подобный журчанию ручья голос богини заставил пробежаться по всему телу табун мурашек. Не осталось почти ничего от того образа старухи-предсказательницы, разве что спокойная улыбка и необычайно проницательный взгляд лазурных очей. — Течение жизни подобно водовороту, столь же непредсказуемо и опасно… Ты хотел знать, кто я такая, ну что же… Имя мне Гасион. И хотя многие века минули и многое переменилось, всегда останусь ей, до самого конца. — Изначальная Гидро Архонт, одна из Семерых… Мир считает, что ты мертва. — Если считает, значит, так и должно быть. Куда важнее то, что я всё ещё существую. — Я не понимаю… Зачем? Почему надо было принимать поражение? Чтобы влачить существование в облике простой смертной? Ради чего?.. — Ах, Куникудзуши, — Лазурная Звезда с сострадательной добротой покачала головой. — Ты так ничего и не понял… Если всё случилось так, как случилось, значит, на то была причина. Что смертные, что боги мыслят предположениями, не видят вариантов будущего более тех, что способен предложить их разум. И как бы близко они ни подходили к горизонту, он будет удаляться всё дальше и дальше. Но те, кому даровано читать судьбы миров, мыслят куда масштабнее. Я та, кто способен достичь границы горизонта, заглянуть за него, узреть то, о чём все прочие и помыслить не могут. Теперь ты видишь?.. Тогда, давным-давно я могла бы без труда вырвать сердце наглой самозванке и утопить её последователей в пучинах вод… Только тогда мир постигла бы кровопролитная война, а эрозия искалечила бы мои разум и тело, обратив в ничто, как многих из тех, кого я знала… Пока же я всё ещё жива, осталась лишь безмолвным наблюдателем, коей мне и суждено оставаться. И по-прежнему моя задача не влиять напрямую, но направлять ход событий, чтобы всё пришло к необходимому исходу. — Но… что это за исход? — Благо. Скарамуш поднял голову, взглянув на Архонта с непониманием. — Как можно достичь того, что каждый понимает по-разному? — Благо есть личное и всеобщее. Порой отграничить их друг от друга бывает трудно — чувства затуманивают разум… И всё же это необходимость. Мой долг. Предвестника одолевали сомнения. Из того, что тот успел узнать о Матери Провидцев, не было похоже, будто бы она пеклась исключительно о всеобщем благе. Порой она бездействовала, покуда кругом творилась буря, а порой, словно гром среди ясного неба, прерывала едва воцарившееся в мире затишье. И если вспомнить легенды о тех бесчисленных армиях, что она заживо утопила в водах своей страны… Так ли она благородна, какой хочет показаться? — Сомневаюсь, что всё так просто… Мне кажется, тут что-то ещё. — Каков наглец! — Гасион тряхнула усыпанными созвездиями волосами и игриво приложила тонкий пальчик к губам. — Хочешь сказать, будто бы я полна корысти? Хи-хи-хи… Быть может, отчасти ты и прав. Воистину божества подобны смертным — никто из нас, как ни крути, не способен остаться беспристрастным! Только вот далеко не личная выгода меня интересует. Скажем так, я желаю, чтобы кое-что складывалось в угоду определённым людям… Тем, кто мне дорог. Только вот что ныне может сделать старая предсказательница вроде меня? Разве что наблюдать, словно ангел-хранитель, готовясь однажды предотвратить ошибку, что способна изничтожить нас на корню. А покуда нет нерешаемых проблем… я остаюсь лишь тихим соглядатаем, смотрящим, куда же приведут людей их собственные амбиции и желание знать всё наперёд. Слова о защите близких… Говорит ли она правду? Или же просто хочет, чтобы Скарамуш так считал? Ведь если сказанное Гасион истинно… Где она была тогда, пятьсот лет назад? Лазурная Звезда окрашивает свои поступки в серый, хотя для других они ясно делятся на чёрное и белое. Она как паучиха, плетущая свои сети, понятные лишь ей одной, в то время как прочие путаются в них, задыхаются в созданных ей коконах. Как врачеватель, отрубающий конечность, чтобы инфекция не распространилась далее: это очевидно ему, но не тебе, несчастному пациенту, стонущему от боли и проклинающему ненавистного шарлатана за то, что лишил тебя возможности ходить. И всё же… она обладает знаниями. Скарамушу ни к чему больше эта дурацкая книга — это Она тот ответ, что он так жаждал найти. — Я вижу, ты по-прежнему жаждешь истины — обратилась к нему Гасион, будто бы прочитав его мысли. — И я могу дать её тебе, о юный Предвестник… Вот только готов ли ты заплатить цену? — Цену?.. — Цена за знание — неопределённость. Я могу открыть твоему взору искомое. Но ты узришь лишь то, что я позволю тебе увидеть. В тот миг, когда ты обретёшь долгожданные ответы, твоя судьба переменится… и неведомо будет, как именно. Быть может, лучше будет и не знать вовсе? И в таком случае всё не сложится столь плачевно… А, может, напротив, один решительный шаг позволит избежать ужасной трагедии? Готов ли ты взвалить на свои плечи ответственность за собственную судьбу? — Ты пытаешься заставить меня сомневаться? — Отнюдь. Лишь задуматься, взвесить все за и против. Но я приму любое твоё решение, каковым бы оно ни было. Голова отяжелела, в горле неприятно заклокотало. Сейчас или никогда — время было решаться. И всё же… Почему? Зачем она ему помогает? Скарамуш вновь взглянул на неё, встретившись с лёгкой, лукавой улыбкой и сияющими глазами цвета морской синевы. По сравнению с Гасион он чувствовал себя… ничем. Абсолютно пустым местом, мелкой сошкой на просторах бесконечного космоса. Какое решение бы он ни принял, он уже заведомо проиграл, попавшись в её сети, ибо она видела его насквозь. Насколько, наверное, это опьяняющее чувство — смотреть, как бьётся кто-то в неопределённости, в то время, когда только ты знаешь правильный ответ. Столько власти… чертовски, чертовски приятно. К чему может это привести? Неужто ход времени действительно прогнётся под тяжестью обретённого знания? Может ли оно переломить его будущее? Найдёт ли он то, что ищет, обретёт ли счастье? Или же станет всего лишь сломанной пешкой в затеянной Гасион игре? Так или иначе, было время решать. — Я готов. Открой мне истину. Я хочу знать, как заполучить Сердце… Настоящее Сердце. — Да будет так… Архонт протянула ему руку, и Скарамуш, недолго думая, коснулся её тонкой, бледной ладони, позволив вести себя. Пространство вокруг них вдруг озарилось ярким, голубоватым свечением, вода исчезла, как и всякая опора из-под ног, вместо того всё заполнили яркие звёзды. Они будто бы парили где-то далеко в космосе, не зная мирских забот и не думая о том, чтобы вернуться назад. Гасион притянула хрупкое тело юноши к себе, взяла будто голубка под крыло своего птенца. Локоны её переливались, мерцали перед глазами, шёлк платья ласково касался кожи. На миг Скарамуш позабыл обо всём на свете: и кто он такой, и чего хочет добиться, и кто эта чарующей красоты женщина, одаривающая его столь непривычно тёплой улыбкой. — Слушай меня внимательно, Куникудзуши, и пойми одну истину. Сколь различными бы ни казались тебе вещи, сущность их всегда едина. Анемо, Крио, Гидро, Гео, Электро, Дендро и Пиро — избавившись ото всякого наваждения, понимаешь, что у всего одна суть. Энергия. Истинная магия, наполняющая наши сердца, питающая наши тела и будоражащая наш разум. Она столь непостоянна, разнообразна и переменчива, но притом непокорна… Что Сердца, что Глаза — лишь инструменты, катализаторы для управления ей, не более того. И даже если природа предопределена… это не значит, что её нельзя изменить. Ты меня понимаешь? Задумавшись лишь на мгновенье, Скарамуш серьёзно кивнул. — Ах… превосходно, — Гасион удовлетворённо прикрыла глаза. — А теперь я исполню твоё желание. Приготовься узреть уготованное… Приготовься заглянуть в вечность. Всего лишь миг, и она распахнула глаза. Из пустых, чёрных глазниц на Скарамуша смотрела бездна — бесконечно глубокая, чарующая и манящая. Казалось, где-то там, далеко из ниоткуда проливался ясный, яркий свет, что так и притягивал, заставлял себя жаждать. И стоило отдаться разверзшейся в глазах богини пустоте космоса, стоило протянуть руку в погоне за желанным огоньком, как пространство разрушилось, и всё кругом перестало существовать. Перед взором осталась лишь тьма.

***

Буря кончилась. Небо у горизонта медленно начинало светлеть. Казалось, ещё час, и над Гаванью Ли Юэ уже вовсю начнёт разгораться рассвет. Впрочем, для всех присутствующих в доме Моны разницы особо не было — лишь душная, вязкая полутьма, конца которой, казалось и не существовало. Сама девушка изнеможённо сидела на полу. Сил уже не было совершенно ни на что, лишь где-то в сердце едва теплилась надежда, что весь этот кошмар скоро закончился. Оставленный Скарамушем порез неприятно тянуло. К её немалому удивлению молодой светловолосый фатуи, которого, кажется, звали Дмитрий, вскоре после ухода Шестого Предвестника помог ей обработать рану и наложил повязку. Удивительно благородный поступок со стороны фатуи… Хотя Мона и не подала виду, но всё же была благодарна. Впрочем, не настолько, чтобы делать какие-то поспешные выводы — руки и ноги её всё ещё были связаны. И развязывать её, идя против приказа начальства, очевидно, никто не собирался. Вдруг внизу послышалась какая-то возня. Через несколько секунд дверь распахнулась и в комнату вновь вошёл Скарамуш. Только было задремавший Дмитрий вскочил со стула, принявшись почтительно кланяться своему Предвестнику. — Господин, вы вернулись! Мы уже начали волноваться, всё ли… Что-то… что-то случилось, господин? Скарамуш действительно был сам не свой. Походка его была неровной, а взгляд несосредоточенным, обращённым в пустоту. Ни тени эмоции не промелькнуло на бледном лице с тех пор, как он пересёк порог. Юноша даже не взглянул на него, только бросил беглый взгляд на Мону, после чего, развернувшись, сразу же направился к выходу. — Отпусти девчонку. И верни её Глаз Бога. Она нам больше не нужна. — Н-но, господин… Она ведь может доложить миллелитам. Разве мы не должны… Шестой Предвестник вдруг остановился, всего на мгновенье, после чего, словно что-то обдумав, тихо ответил: — Что бы она ни сделала… С наступлением зари это будет уже неважно. Дверь за ним оглушительно захлопнулась. Мона и Дмитрий остались совершенно одни.