Низвергнутый

Пробуждение выдалось не самым приятным. Только-только медленно начавшее спадать наваждение вдруг резко развеялось — неожиданно и болезненно, точно бы вместо того, чтобы плавно опустить Чайльда наземь, его камнем скинули с обрыва, и он разбился, переломав себе все кости. Он распахнул глаза, жадно втягивая ртом воздух. Ещё миг назад дремавшие органы чувств разом пробудились, полностью его дезориентировав. Только спустя пару секунд он начал осознавать, что же происходит. В ноздри вновь бросился затхлый воздух, левую щёку обдало жгучим жаром, а перед глазами предстало лицо Моны — мрачной и словно бы красной от злости. Она что… влепила ему пощёчину? Было похоже на то. Сложно было вот так навскидку определить причину её негодования, но где-то в глубине души Тарталья, кажется, начинал догадываться, в чём тут было дело. — Как ты мог? — не дав ему даже открыть рот, хмуро отчеканила она, вкладывая в каждое слово приличную дозу едва сдерживаемого гнева. — Что?.. О чём ты вообще? — Не делай вид, что ничего не понимаешь! И как только ты смел? Воспользовался тем, что я не могу прочесть твою судьбу! И тебе даже не хватило совести рассказать, кто ты на самом деле! Да, дела обстояли точно так, как он и подумал. И произошло именно то, чего он так опасался. То, о чём говорил маленький Аякс в его видении… Всякая растерянность вмиг испарилась, а мысли — протрезвели. Лицо Чайльда приобрело необычайную серьёзность, а в голосе взыграли нотки холодного подозрения: — И как же, любопытно, ты влезла в мою голову? Помнится, сама признала свою неспособность увидеть мою судьбу. Так что же заставило тебя солгать? — Чт… И вовсе я не лгала! — возмущённо фыркнула Мона, собрав в кулак остатки самообладания. — Как только ты погрузился в сон, я вдруг почувствовала, что защита ослабла, и решила попробовать ещё раз… И это сработало! Выходит, эта «печать» контролируется исключительно твоим подсознанием! Как только можешь ты после этого говорить, что не причастен к её созданию?! — Я ничего не создавал, — мрачно отрезал Тарталья. — Держи-ка свои голословные обвинения при себе. — Да неужто? А, может, это всё покровительство Её Величества Царицы? Я слышала, она весьма трепетно относится к своим Предвестникам… — Тарталья в ответ промолчал, на миг погрузив комнату в звенящую тишину. Точно бы проглотив застрявший в горле комок злости, Мона продолжила: — Если бы только я смогла увидеть это раньше… Какая же я идиотка! — Я ведь намекал, что тебе лучше меня опасаться. Может, всё-таки не стоит так полагаться на астрологию, как считаешь?.. В любом случае, что именно тебя так злит? Я не обязан говорить первой встречной, что я Предвестник фатуи. Ты сама пристала ко мне и повела проводить какие-то «ритуалы». С чего я должен с тобой откровенничать? Если тебя беспокоит моя связь со Скарамушем, то готов обрадовать — дружбой между нами и не пахнет. Какие бы у него на тебя ни были планы, я, напротив, хотел помешать ему их осуществить. Во всяком случае, до того момента, пока ты не притащила меня сюда… — Ах, так значит, я должна быть благодарна? — Мона нервно усмехнулась, горделиво вздёрнув нос. — Ещё чего! Может, я бы и смогла войти в твоё положение… Но только не теперь. Не после того, как увидела, что ты такое. Все эти смерти, вся эта кровь на твоих руках, вся эта ложь, изливающаяся из твоих уст… Ради чего всё это? Ради Царицы? Или ради удовлетворения тёмной похоти, родившейся в твоей душе?.. — Не смей говорить так, будто хоть что-то знаешь!.. — Но я знаю, — холодно парировала девушка. — Пускай не всё… но я видела достаточно, чтобы понять, кто ты есть на самом деле. Нить твоей судьбы столь хаотично спутана, сколь и тонка. Столь неправильна и искажена, что, кажется, её и не должно существовать вовсе. Путь пройдённый тобой — тернист и запутан, отмечен багровым следом из пролитой тобой крови. Начался из ужасной трагедии и закончится ей же… Ты ведь чувствуешь это? Неведомую угрозу, ощущение скорого конца? То, что твоя тёмная страсть вскоре полностью уничтожит всё твоё существо?.. Всю сдержанность и решимость Чайльда как рукой сняло. Что-то в речах астролога глубоко задело его за живое, слова её были подобны раскалённому клейму, прожигающему насквозь кожу, оставляющему хрупкую душу совершенно беззащитной пред ликом суровой правды. Он не знал, что сказать, как опровергнуть её слова, лишь смотрел на неё оторопелыми, широко распахнутыми глазами — уязвимый и совершенно потерянный. — Всё это лежит камнем на твоих плечах, терзает и мучает… — девушка опустила остекленевшие глаза, принявшись хрипло шептать. — Холодный лик смерти, горячая кровь, сладкая и манящая, вызывающая лишь неутолимую жажду, снова и снова… Мужчина с золотыми глазами, любовь к которому соизмерима лишь с ненавистью. Мрачные воды моря, что страшат, но и манят, взывают к чему-то глубоко внутри… Безликая женщина в маске, что взрастила семя зла в тебе, настолько давно, что, кажется, это было в прошлой жизни… Или так оно и было? — Как?.. Откуда ты… — голос сделался осиплым, руки невольно задрожали, а на лбу проступила холодная испарина. Вопрос, конечно же, риторический, но всё же Тарталья не удержался от него. Не мог, не хотел верить, что был ныне перед Моной, словно открытая книга. — Она и мертва, и нет. Как и ты. Как и тень, что стоит за ней. Холодный, как море, кошмарный кукловод, наполнивший твои лёгкие и разум тьмой. Заставивший её расти, копошиться и рыть, точно мириады червей… — Мона бормотала это, будто в каком-то трансе, сбивчиво и испуганно, но вдруг остановилась, сделав глубокий вдох. — Она проросла слишком глубоко. Не думаю, что могу хоть что-то с этим сделать. Не думаю, что хоть кто-то сможет… Неужели… всё это она увидела, лишь взглянув на линию его судьбы? Чайльд действительно был поражён до глубины души, ведь девушка смогла заглянуть прямо за ту самую ширму, кою Тарталья никогда не перед кем не открывал и даже страшился заглядывать за неё сам. Тяжёлая, вязкая чернота, скрывавшая в себе все его самые сокровенные страхи, незримые ужасы, что никогда не должны быть воплощены в жизнь. Прямо сейчас юноша ощущал себя так, точно бы чья-то чудовищная рука разворотила его грудь, силком вырвав сердце. Всё это слишком личное, слишком тяжёлое, невыносимое даже для него самого, чтобы вот так просто обнажать это перед случайной незнакомкой. Взгляд его ничего не выражал, был абсолютно мёртвым и пустым. И лишь губы предательски дрогнули, искажая должное казаться непоколебимым лицо. Вот только, что именно оно выражало — отчаяние ли, гнев или же горькую сардоническую усмешку, — однозначно было сказать невозможно. — Ясно. Лаконичный, резкий ответ казался оглушающим, словно выстрел из пушки. Едва заслышав его, Мона, казавшаяся до сего мига отрешённо мрачной, вдруг запричитала: — Проклятье… Ну почему? Почему именно я?! С чего она вообще взяла, что я смогу тебе помочь?! С чего взяла, что я вообще обязана?!.. — она закрыла лицо руками, словно бы пытаясь успокоиться, после чего, куда более сдержанно попросила: — Это всё было ошибкой. Можешь… можешь ты просто оставить меня? Я хочу побыть одна. Тарталья ничего не сказал в ответ, просто встал и вышел, оставив Мону в одиночестве. Едва дверь за ним затворилась, астролог обессилено сползла по стене, обвив колени руками. Что-то внутри болезненно содрогалось, билось в жутких конвульсиях. Перед глазами продолжали мелькать образы, узренные ей чудовищные картины, настолько обрывочные и невнятные, насколько и тревожащие. Казалось, в тот момент, когда она увидела линию судьбы Чайльда, случилось что-то непоправимое, неправильное, точно бы она впустила в себя частицу той тьмы, что узрела в его душе. Точно бы впервые в жизни взглянула прямо в лицо Бездны…

***

Чайльд был абсолютно сломлен. Ноги несли его в неизвестном направлении, куда угодно, лишь бы подальше от этого злополучного места. Голова гудела, сердце бешено колотилось, казалось, всё тело буквально было готово вывернуться наизнанку от пережитого. Это ведь просто бредовый кошмар — должно им быть. Не может такого быть, что только что испытанное им хоть в какой-то мере относится к реальности. Все эти жуткие изречения Моны, транс, в который она его погрузила — было в этом что-то, во что верить совершенно не хотелось. Всей душой Тарталья желал забыть, закрыться от этого на тысячу замков, лишь бы не признавать, лишь бы только не думать об этом. Забыть, словно дурной, бредовый сон… Но что-то упорно продолжало кричать о правдивости происходящего. Улыбка Аякса, его маленькой копии, всплывающая в памяти вновь и вновь. Слишком реальная, чтобы просто так забывать, чтобы не обращать внимания. И его слова — туманные, но столь проникновенные. «… обещаю, мы ещё обязательно встретимся… Аякс». Сколько бы ни пытался, Чайльд не мог вытряхнуть их у себя из головы, как и его образ. Он манил столь же сильно, сколько и пугал, притом отчего-то казалось, будто скрывал ответы на все гложущие его вопросы. Стоит протянуть руку — и вот, Предвестник наконец всё поймёт… Только вот что-то обязательно останавливало, не давая ему этого сделать. Неведомая преграда? Или же предостережение? Быть может, то была граница, пересекать которую ему было и не дозволено вовсе? Возможно этого и не должен делать никто и никогда?.. Чайльд не знал, просто не мог сказать. Он уже совершенно ничего не понимал. Хотелось отчаянно бороться за свою судьбу до самого победного конца, вот только как можно это сделать, если он даже не знает, за что сражается? За остатки человечности в своей давно извращённой водами Бездны душе? Быть может. Только вот, как бы он ни старался, всё продолжало и продолжало выходить из-под его контроля… Даже Мона сказала, что ему уже невозможно помочь. Значит ли это, что все его усилия тщетны и этот бой ему не выиграть? «Быть может, я просто схожу с ума?..» — сама собой возникла в голове безысходная, нетрезвая мысль. От неё всё естество сжалось в болезненный комок. Что если он и правда чудовище?.. Кровожадный, безумный монстр, из последних сил хватающийся за последние остатки собственного рассудка, всеми способами отрицающий свою сущность? Для Чайльда это звучало как приговор. Суровый и однозначный приговор для всей его судьбы. Сколько хорошего было в его жизни, сколько хорошего в ней есть сейчас — всё это меркло пред осознанием того, что он сам способен разрушить это собственными руками. Если только поддастся окончательно тьме в своей душе, если только совершенно утратит контроль… Собственные горькие мысли в скором времени привели его на площадь. Яркая, пестрящая изобилием оттенков, полная людей и радостных голосов, она воспринималась совсем не так, как в первый день его визита в Ли Юэ. Не было того удивления и восторженности, ныне среди столпотворения людей Тарталья чувствовал себя одиноким и совершенно разбитым. Не за что было зацепиться взором, не было абсолютно ничего, что смогло бы вывести его из пучины отчаяния, ничего, что могло бы разжечь в его груди медленно затухающий огонь… Как вдруг что-то переменилось. Где-то там, за толпой глаза внезапно засекли знакомый силуэт. Тонкая одинокая фигура в свободном облачении, мирно сидящая в тени песчаного дерева, растущего чуть поодаль от людской суеты. Ещё вчера Чайльд бы прошёл, даже не кинув взгляда, прямо сейчас же — прирос к земле, жадно впившись в женщину глазами. Это ведь она, та самая старуха… Наставница Моны, что он встретил по приезде, тогда ещё даже не понимая, что она представляет из себя на самом деле. Да и понимал ли он в полной мере сейчас? Нет, едва ли. Эта женщина явно не так проста, какой кажется со стороны. И знает о нём куда больше, чем хочет показать. Прорвавшись на другую сторону рынка, парень наконец оказался с ней один на один. Тарталья окинул взором низкий, плоский столик со стоявшей на нём чайной утварью и разложенными в идеальный ровный ряд картами и перевёл внимание на старуху. Та будто бы задремала, прикрыв глаза, казалось, совершенно не замечая творящейся вокруг суеты. Даже на его приближение предсказательница никак отреагировала. Чайльд внимательно вгляделся в её лицо: некогда невероятно красивое, с утончёнными чертами, а ныне испещрённое старческими морщинами, оно выражало необычайную умиротворённость. Седые волосы, крупными кудрями ниспадавшие на плечи, были заколоты гребешком из морской раковины — дешёвой безделушкой, что можно было без труда найти у уличных торговцев близ порта. Однако на ней она отчего-то казалась куда более элегантной и утончённой, чем была на самом деле. И в целом, казалось, будто бы за простотой внешнего облачения этой женщины скрывалось нечто иное, высокое, по-настоящему аристократичное. Веяло от её образа необычайным благородством и, быть может, даже некой властностью, что не была свойственна обычным жителям Ли Юэ. Какое-то время спустя, она вдруг приоткрыла глаза, щурясь, точно ленивая кошка на солнце, и посмотрела прямо на Предвестника. Выразительные, тёмно-синие, словно морские глубины, усыпанное звёздами ночное небо, они отчего-то совершенно заворожили Тарталью, настолько, что тот на секунду растерял все возможные слова, что было намеревался сказать. Узрев его заминку, старуха расплылась в едва заметной улыбке. — Ну здравствуй вновь, молодой человек. Прошу, присаживайся. Ты, должно быть, порядком устал. Чайльд и правда чувствовал себя необычайно обессиленным, посему последовал совету старухи, присев напротив неё. Вдруг поймал себя на мысли, что не имеет понятия, зачем он здесь и чего пытается добиться. Но все сомнения отчего-то испарились сами стоило голосу женщины прозвучать вновь: — Не желаешь ли разделить со мной чашечку чая, Аякс? — учтиво спросила она, принявшись наполнять сосуд ещё до того, как юноша дал хоть какой-то ответ. Впрочем, кажется, он ей и вправду был не нужен. Чайльд уже ничему не удивлялся. Ни этому, ни тому, что предсказательница назвала его по настоящему имени. Просто-напросто в этом уже не было никого смысла, и оставалось лишь принять происходящее как должное. К тому же он и правда испытывал невероятную жажду. Он взял в ладони протянутую ему чашку и, вдыхая едва уловимый аромат жасмина, сделал первой глоток, что обжёг иссушенное горло. Второй и третий дались уже куда свободнее, оставив во рту приятное травяное послевкусие. Впервые за день парень почувствовал себя хоть немного лучше и ныне молча взирал на остатки чая в чашке, будто бы ища нечто важное где-то на её дне. — Вы ведь наставница Моны, ведь так? — наконец решился спросить он у старухи. Та в ответ лишь загадочно улыбнулась: — Совершенно верно. Впрочем, тебе это ведомо и без моего подтверждения. — Тогда ответьте наконец, что здесь происходит? Что вам от меня нужно? — Весьма досадно, — женщина совершенно проигнорировала его вопрос, покачав головой. — Я надеялась, вы с Моной всё же сможете прийти к какому-то компромиссу… Впрочем, не могу сказать, что удивлена. Она очень способная, но такая импульсивная девушка, порой совершенно не думает о последствиях… Однако со своей миссией она справилась. Жаль только, что сделала это весьма… грубо. Могу представить, что ты сейчас испытываешь. — Это едва ли. — Ты так думаешь? — предсказательница улыбнулась его словам, и Тарталья тут же пожалел о сказанном. — Я вижу, что ты запутался, совершенно потерялся среди собственных желаний и страхов. Чувствуешь, что что-то не в порядке, что стремительно падаешь в пропасть. Однако не знаешь, что происходит и почему. Растерян, ибо не знаешь, что можешь с этим сделать. Боишься того, что можешь натворить, боишься ранить дорогих сердцу людей… боишься самого себя. Вновь из глубин души поднялось это отвратительное чувство стыда, желание закрыться, спрятать свою личину от посторонних глаз. Чайльд изо всех сил постарался подавить его, ибо не было в нём сейчас никакого смысла. Вместо того мрачно кивнул и хрипло поинтересовался: — Вы видите всё это… Вас не останавливает «замок» на моей душе? — Ох, да уж, ты прав. Он, пожалуй, остановит любого, кто пожелает узнать о тебе чересчур много… Но только не меня. Я вижу линию твоей судьбы так же отчётливо, как и луну в ясную ночь. — Ясно… выходит ваша «способная» ученица не так уж и хороша. — Отнюдь. Мона весьма одарена и амбициозна и неплохо для своих лет разбирается в технике гидромантии… однако до мастера ей далеко. Особенно до той, что создала это искусство. — Выходит, это вы? — Именно так. Вода — самое чистое, что есть в этом мире. Лишь она всегда показывает истину неприкрытой, какой бы неприятной или болезненной она ни была. Она дарит очищение, смывает всякое притворство, обнажая и сокровенные пороки, и тревожащие, глубокие раны. Что ещё, если не вода, способно являться зеркалом, отражающим людские души? Хоть Тарталья и был обладателем Гидро Глаза Бога суждения старухи казались ему лишь отчасти понятными, так что он просто неопределённо пожал плечами. — Но вы ведь не вглядываетесь напрямую в это отражение, как Мона. И эти карты… — Первое — лишь вспомогательный инструмент. Быть может, однажды моя дорогая ученица достигнет того уровня мастерства, что сможет обойтись и без этого. Ну а что касается карт… Всё дело в убеждениях. Это ведь заложено в человеческой природе, искать какую-то опору для своих надежд в подобных ритуалах, даже если за ними не стоит совершенно никакого глубинного смысла. — Не уверен, что понял вас… — Только так меня воспринимают всерьёз, — предсказательница расхохоталась. — Разве это не забавно? Право дело, народ Ли Юэ столь закостенел и суеверен… — «Народ Ли Юэ»? Вы разве не отсюда? — Нет, я гостья в этих краях, как и ты. Моя родина ныне совсем не такая, какой была в пору моей молодости… Ах, какие то были времена! Эпоха новых начинаний и безграничных возможностей! Всеобщее процветание, бальные танцы от заката до рассвета! Тогда у меня было столько ухажёров, ты даже и не представляешь! — предавшаяся ностальгии старушка задорно захихикала. — В ту пору я чувствовала невероятный прилив сил… Но теперь там всё изменилось. Порядки извращены до неузнаваемости, а закон ныне возведён в абсолют… Что за ужасное, неспокойное время. Впрочем, не думаю, что тебе интересно слушать причитания старой женщины, — прервала свой рассказ она, и Чайльд едва удержался от язвительного комментария. — Эх, ты прямо как моя непоседливая ученица. Она тоже всегда закатывает глаза, стоит мне вспомнить прошлое… «И я её не виню, — безрадостно подумал Предвестник. — Всё это было совершенно не уместно…» — Кстати говоря, — продолжала тем временем женщина, — никогда не доводилось тебе слышать одну старинную легенду? Она о море, что пролегает меж Фонтейном и Снежной. Трудно было сказать, к чему она хотела подвести его, начав рассказывать об этом. Однако внезапное упоминание этого моря всколыхнуло его душу, заставив слушать внимательнее. Он не мог понять, знала ли об этом старуха, но это было то самое море, у которого он рос. То самое, что за всю его жизнь принесло ему так много радости и боли… — Неужели и правда не слышал? — в ответ на его отрицательное мотание головой женщина пристально сощурила синие глаза. — Что же… Говорят, будто это случилось давным-давно, в старые времена, когда мир ещё не был таковым, каковым является сейчас. То было время Войны Архонтов — долгой и кровопролитной. Божества в то время безустанно сражались меж собой. Мотивов было множество: влияние, территории, власть… То место не было исключением. Некогда там была прекрасная долина, полная диковинных птиц и зверей, девственная и нетронутая ни рукой человека, ни божественной дланью. Она считалась священной среди смертных, посему никто не смел осквернять её своим присутствием даже во времена всеобщей нужды… Однако для Архонтов она была лишь потенциальным источником силы и не более того. Посему она и стала предметом спора между Гидро и Крио Архонтами, ибо находилась как раз на границе захваченных ими земель. В ту пору оба они уважали друг друга, но всё же отступать от своего никто из них не намеревался. И хоть Крио Архонт был сильнее, Гидро Архонт славилась необычайной изобретательностью и особым подходом к решению проблем… Это продолжалось до тех пор, покуда она не наслала на долину великий шторм, полностью погрузив её под толщу воды, как в своё время и бо́льшую часть своего царства. — Смелый шаг… Но Крио Архонту это наверняка не понравилось. — Ох, он был в ярости! — усмехнулась старушка. — И пускай не стал вступать в прямую конфронтацию с Архонтом, что вполне могла тягаться с ним по силе, затаил обиду на долгие, долгие века. И только спустя множество столетий, когда Война уже давно миновала, а все забыли о случившемся, его гнев дал о себе знать. В один день над всем морем поднялась ужасная снежная буря, а оно само — целиком погрузилось под лёд. Ходившие по нему суда намертво вмёрзли, а все обитавшие там океаниды — погибли самой страшной смертью. И как бы кто ни старался, лёд этот невозможно было сломить или расколоть… Те края сделались совершенно недоступными для Царства Вод. Лишь несколько столетий назад льды стали постепенно сходить, хоть море и осталось по-прежнему таким же холодным, как и сердце его захватчика… Именно так и осуществилась месть Зимнего Царя сразу перед тем, как он навсегда канул в небытие. Легенда о старых Архонтах… Неудивительно, что Чайльду никогда не доводилось слышать об этом. От большинства из них не осталось даже имён, память о них была давным-давно утрачена с наступлением новой эпохи. Единственным, что до сих пор напоминало людям о их существовании, были истории и предания, этими же самыми людьми приукрашенные. Никто уже и не знал, как оно было на самом деле, никто и не стремился узнать. А те, что всё-таки этого желали, были вынуждены перебирать по крупицам историю былых времён, находя лишь обрывки нитей, что некогда вели к правде. — Любопытная история… Но я всё же совершенно не понимаю, чем она может мне помочь. Я не вижу здесь никакой морали и, сказать честно, сейчас не готов ей внимать. — Мораль? Ах, Аякс, с чего ты решил, будто здесь непременно есть мораль? — женщина вновь рассмеялась, однако столь несерьёзный подход лишь разжег зародившуюся в глубине души Чайльда искру негодования. — Уста людей глаголят многое, порой даже то, чего своим умом они понять не в состоянии. То всего лишь предание. Кто может знать, так ли оно было на самом деле? Впрочем, быть может, в час нужды ты всё же сможешь вынести что-то из этого рассказа. Никогда не знаешь, где порой может скрываться тот самый, последний кусочек мозаики… — Это всего лишь домыслы, — вздыхая, возразил Тарталья, устало склонив голову. — Придя к вам, я надеялся… Хотя уже и сам не знаю, на что надеялся. — Не говори так, Аякс. Ты прекрасно знаешь, зачем ты здесь, — женщина с долей какой-то ласки положила худую ладонь ему на плечо. — Ты ищешь способ прекратить всё это, вновь достичь гармонии с самим собой. И я здесь, чтобы дать тебе ту надежду, в коей ты так нуждаешься. Однако… всё же моя ученица права. Боюсь, никто не в силах тебе помочь. — Но в чём тогда смысл этой «надежды»? — вспылил парень, сверкнув синими глазами в сторону предсказательницы. — Вы не прибавляете мне веры! Лишь повторяете раз за разом то, что я безнадёжен… — Но я этого не говорила, — она продолжала спокойно улыбаться как ни в чём не бывало. — Я лишь сказала, что никто не сможет помочь тебе в твоём пути. Это можешь сделать лишь ты, Аякс. Лишь ты способен искоренить то зло, что поселилось в тебе. — Вы обе постоянно упоминаете это «зло»… Может, достаточно уже игр? Отчего прямо не сказать, что со мной не так? — Ах, дорогой мой, если бы только всё было так просто. Человеческий разум крайне… хрупок. Есть вещи, с которыми он просто не в состоянии справиться. Правда порой не просто ранит — она способна разрушить весь твой привычный мир на корню, обезличить всё, чего ты добился и что приобрёл. — Моя жизнь в последнее время и так катится в бездну, — решительно парировал Тарталья. — Думаю, что справлюсь с чем-то подобным. — Наивное дитя… — старушка снисходительно покачала головой. — Внутренние демоны очень, очень не любят, когда кто-то обращает на них внимание. Поверь старой женщине на слово — ты не сможешь встретиться с такой правдой, не утратив при этом рассудок. Никто не сможет… по крайней мере, пока не будет к тому готов. Когда-нибудь ты сам всё осознаешь. Но это должно произойти само собой. Лишь в таком случае ты сможешь совладать с этим. Чайльд неуверенно поднял на неё отрешённые глаза. Взгляд её излучал доброту, взывал к чему-то глубоко внутри, даря пускай мимолётное, но ощущение спокойствия. Так это было странно… Он ведь видит эту женщину второй раз в жизни. Тогда отчего же так проникся её речами, готов целиком вверить ей свою судьбу? Просыпалось от вида её лица, от её убаюкивающего голоса и ласковых прикосновений в душе какое-то невнятное чувство. Такое же неестественное и навязчивое, как от мысли о Венти, но куда менее острое и, пожалуй, не несущее в себе негатива. Уважение ли? Желание внимать предсказательнице, последовать её совету? Уловив, казалось, нотки доверия в его глазах, старуха по-доброму улыбнулась, беззаботно потрепав юношу по щеке. Чайльд даже не почувствовал неудовольствия, лишь жгучее смущение. — Славно, что ты это понимаешь. Поверь, всё это к лучшему… Впрочем, я не могу оставить тебя, не дав никакого дельного совета. Ведь именно за этим люди обычно ходят к предсказателям, верно? — улыбка испарилась с её тонких губ, и она стала звучать куда серьёзнее. — Корень всего этого зла находится глубоко внутри, Аякс. И выкорчевать будет его непросто, совсем непросто… Однако ты не сделаешь этого, не вскопав земли и на миллиметр. Почему бы не начать с того, что гложет тебя уже долгие, долгие годы? О чём говорить ты боишься, ибо в глубине души считаешь себя недостойным?.. — Мой Глаз Бога… — Чайльд невольно потянулся к синему камешку, висящему на поясе. От его прикосновения тот едва заметно загорелся, точно бы полностью вверяя собственную судьбу своему владельцу. — Знаешь ли ты, отчего он тебе противился? Почему был тебе выдан? Может быть, самое время это выяснить? — Да, но… разве может хоть кто-то знать волю Архонтов? — Как любит говорить наш с тобой общий друг, всё в этом мире следует своим законам и подчиняется контрактам. Он явно смыслит в этом больше моего. Так почему бы тебе не спросить его? — Погодите, вы… знакомы с господином Чжун Ли? — Чайльд озадаченно моргнул, точно бы это должно было помочь ему осознать происходящее. — Ах, да кто же с ним не знаком! — старушка кокетливо захихикала. — Мы с ним старые друзья… Хотя прошло уже много времени с тех пор, как виделись в последний раз. Воистину, он мужчина многих талантов — столь мудрый и знающий. Если кто и сможет помочь тебе в этом, так это он. — Пожалуй… — неуверенно согласился Тарталья. Неужто разгадка и впрямь всё это время была прямо у него под носом? Теперь он действительно зажегся идеей выяснить всё, что только можно, у господина Чжун Ли… Вот только вся его инициатива быстро разбилась о неприятные воспоминания о сегодняшнем утре. Что, если он сердится на него? Что, если не желает больше видеть? Чайльд повёл себя не самым лучшим образом. И до сих пор никак не мог выкинуть из сердца ревность из-за его возможной связи с Венти… — Могу я просить? — вдруг подал голос он, выйдя из состояния глубокой задумчивости. — Знаю, наверное, уже невежливо спрашивать, но… кто вы? Как ваше имя? — Хо-хо-хо, и правда уже невежливо! — задорно рассмеялась женщина. — Кто я? Всего лишь старуха-предсказательница, вредная наставница одной строптивой девушки-астролога. Нужно ли тебе, Аякс, знать больше? — Но я ведь так и не узнал, как вас зовут. — Ну что ж… Быть может, однажды я скажу тебе. Или, возможно, ты даже узнаешь это самостоятельно. Раз уж для тебя это так важно, — таинственно изрекла незнакомка. — А теперь ступай, мальчик. И береги себя. Путь, что тебе предстоит пройти — тернист и опасен. Чайльд кратко кивнул, встал на ноги и только было развернулся, чтобы уйти, как вновь услышал за спиной её голос: — И чуть не забыла… Звёзды говорят мне, что сейчас прекрасная пора для романтических начинаний. Так что, быть может, самое время объясниться наконец с дорогим тебе человеком? — добавила она, лукаво ухмыльнувшись, словно хитрая лиса. И в этот момент Тарталья вновь почувствовал, как щёки и затылок обдаёт горячим стыдом.