Низвергнутый

Дом, в котором они очутились, напоминал, скорее, невзрачную коморку, чем что-то хоть отдалённо похожее на жилое помещение. Свет пробивался сквозь тонкие щели, серебря парящие, точно в плавном танце, пылинки, воздух казался тяжёлым и застоявшимся. Не покидало чувство некоего запустения, чего-то, что сложно было увидеть в других домах Ли Юэ, куда ни глянь, будь то многочисленные маленькие ресторанчики или даже ритуальное бюро. Здесь Чайльд чувствовал себя откровенно некомфортно. Он не привык привередничать, но с трудом понимал, как Мона может жить так — в пустой, тесной комнатке почти без мебели, в окружении стопок старых, толстых томов. Слишком замкнуто, слишком безжизненно. С каждым разом, что он сконфуженно оглядывал комнату, он всё острее ощущал нехватку воздуха, точно бы чьи-то невидимые руки сдавливали его горло сильнее и сильнее. Да ещё и обстоятельства, при которых он тут оказался… Согласившись пойти с Моной, он ожидал от неё хоть каких-то внятных потуг, которые помогли бы ему с его проблемой. Однако она уже какое-то время пребывала в каком-то своём мирке, углубившись в пыльную книгу, исчерченную странными диаграммами, понять смысл которых Чайльд не мог и даже не пытался. Изредка она отрывалась, хмыкая что-то себе под нос, колдовала перед взором сияющую блеском миллионов звёзд иллюзию ночного неба, после чего, многозначительно кивая, возвращалась к чтению. Однако о практической цели этого занятия Тарталье никто так и не сообщил, оттого это казалось чем-то лишним, заумным и довольно-таки бесполезным. И когда Чайльд уже было окончательно потерял терпение, Мона вдруг резко захлопнула книгу, тут же закашлявшись от поднявшегося клуба пыли. Парень, уставший от столь длительного ожидания, не смог удержаться от язвительного смешка. — Хорошо… думаю, я готова, — сделав вид, что ничего не услышала, Мона, серьёзно сложила руки на груди. — К чему это? Ты так и не объяснила, чего хочешь добиться, приведя меня сюда. — Разве я не говорила, что я астролог? Чтобы понять, в чём дело, мне нужно прочесть твою судьбу по звёздам. — Погоди, ты серьёзно? То есть ты действительно веришь, что от этого будет какой-то прок? — Я знаю, средним умам это непросто понять. Пожалуй, твой скептицизм даже можно назвать оправданным. Но будь так добр, не сомневайся в моих методах, хорошо? Хоть я помогаю тебе добровольно, но неуважения к моему искусству не потерплю. Предвестник лишь неопределённо усмехнулся, хотя в глубине души взыграла какая-то злость. Средний ум, значит? И каким же образом столь тактичный ответ смог задеть его самолюбие? У этой Моны определённо талант! — Допустим. И что именно ты сможешь узнать? — Прошлое, настоящее, вероятное будущее. Мотивы, стремления, сожаления и привязанности. Углубиться в саму суть твоей личности. И нет, я не знаю наверняка, найду ли что-нибудь, что сможет тебе помочь. Но если у меня всё-таки получится, мы хотя бы будем знать корень проблемы, разве нет? — Мона говорила со знанием дела, однако где-то в глубине этой напускной уверенности читалась едва заметная толика неопределённости. Похоже, ей и самой недоставало веры в собственную затею. — Что… если я не хочу, чтобы ты узнавала обо мне всё? — протестуя из последних сил, возразил Чайльд. Слова его отчего-то заставили девушку улыбнуться — её, похоже, позабавил этот ребяческий страх, коим светились его глаза. — Могу понять твою осторожность. Мало кому из людей такое покажется приятным — обнажить всего себя без остатка… Быть может, я смогла бы увидеть нить твоей судьбы и не обращаясь к астрологии, вот только сияние твоего созвездия необычайно тускло. Мне неприятно это признавать, но… ты до сих пор для меня загадка. — И предпочёл бы ей оставаться, — Тарталья безрадостно вздохнул. — Я далеко не самый хороший человек… — Каждый в жизни совершал плохие поступки. Но я здесь не для того, чтобы осуждать, лишь для того, чтобы найти причину твоего недуга. Разве это не стоит того? Задумавшись на пару секунд, молодой человек смиренно кивнул. Но это было всего лишь показное, на душе так и остался трепыхаться вопрос: «Останешься ли ты при своём мнении, узнав, что я Предвестник фатуи?..» — Хорошо. Благодарю за оказанное доверие. А теперь позволь мне начать… Чайльд выпрямил спину и сел на стуле ровно, отчего тот жалобно заскрипел. Плавным движением ладоней Моны рассекли воздух, и воздух перед её лицом исказился, изобразив идеально ровный круг, усеянный символами и сияющий синим, точно чистейшие из вод, светом. Загорелись одна за другой звёзды, соединились воедино, вычерчивая созвездие в виде прекрасного небесного кита… а после, стоило Мона лишь протянуть руку, вдруг вспыхнули, залив комнату светом настолько ярким, что глаза точно бы обдало огнём. — А-а-ах! От резкой боли Чайльд не сразу смог открыть глаза, как бы ни старался — перед ними стояла лишь беспросветная тьма. Однако отчётливо слышал крик Моны и то, как что-то тяжёлое стукнулось о старый деревянный пол. Зрение вернулось к нему лишь немного погодя, тогда, когда глаза привыкли к стоящей в комнате полутьме, он понял, что именно произошло. Мона, ещё мгновенье назад внимательно вглядывавшаяся в звёзды, ныне сидела на полу, едва слышно всхлипывая. Ошалелый взгляд глаз, ещё не отошедших от столь яркой вспышки света, бессвязные стоны и… ладони? Чайльд не мог понять, что с ними было не так, но астролог смотрела именно на них так, точно бы те причиняли ей сильную боль. — Р-руки… так… больно… Предвестник решил не мешкать, присел рядом с девушкой, поспешив как можно аккуратнее снять с неё перчатки, и невольно вздрогнул. Кисти были красными, точно та окунула их в кипящую воду. Тем не менее то был не ожог. Чайльд рос в суровых краях и не понаслышке знал, что мороз делает с человеческим телом. И слишком хорошо представлял себе последствия встречи с суровой стихией, чтобы не понять, в чём тут дело. Только вот… как это вообще произошло? Тарталья осторожно приблизил собственные ладони, пытаясь избежать нанесения ещё большего вреда, и в тот же миг руки девушки окутали ручейки голубоватой воды, заботливо оплели, погрузив в нежные объятия. Несмотря на сомнительные утверждения некоторых обладателей Глаз бога, что утверждали, точно бы повелители Гидро — лучшие во всём Тейвате целители, у самого Тартальи это получалось весьма посредственно. Но всё же его умений было достаточно, чтобы помочь, хоть как- то облегчить боль. Он не сомневался, Мона бы и сама справилась, притом гораздо лучше, если бы не пребывала в таком шоке. Кажется, боль понемногу начала стихать. Астролог пришла в себя, смахнув выступившие на глаза от боли слёзы и неуверенно поблагодарила, дав понять, что услуги Чайльда тут более не нужны. — Ничего не понимаю… — наконец в потрясении прошептала она, прервав тяжёлое безмолвие. — Это всё… так не должно быть! — Да, уж, я догадался, — невесело усмехнулся Тарталья, но улыбка тут же исчезла с его уст, стоило ему вновь взглянуть в остекленелые глаза Моны. — Ты знаешь, что именно случилось? — Нет. Конечно же нет… — подтвердив его опасения, она обессиленно вздохнула. — Никогда ещё не сталкивалась ни с чем таким. Вот почему мне показалось, что сияние твоего созвездия столь невыразительно. Нить твоей судьбы как будто… скрыта. Точно бы заперта на замок от посторонних глаз. — Что? Не то чтобы я что-то в этом смыслил… но разве такое бывает? — Я находила упоминание чего-то такого в книгах, — Мона поднялась на ноги и вновь села за стол, принявшись судорожно перелистывать страницы старого гримуара. — В истории были случаи, когда люди хотели оградиться от влияния извне, оттого связывали свою душу специальными заклинаниями… Но ты ведь ничего такого не делал, верно? — она вдруг остановилась и перевела озабоченный взгляд на Чайльда. Тот растерянно помотал головой. — Да, так я и думала. — Так и что же это значит? Должен ведь этот «замок» откуда-то взяться! — Стоило мне коснуться твоего созвездия… меня будто бы холодом обдало, — девушка бегло осмотрела свои руки и отвела в сторону взор. — Мне не ясна природа этого заклятья… но я не могу прочесть твою судьбу. Что-то явно не собирается давать мне это сделать… кем бы или чем бы оно ни было. Слова Моны заставили скопившийся в горле ком горечи вновь дать о себе знать. Глупо было надеяться, что всё получится, но Чайльд отчего-то вновь загорелся надеждой, клюнул, словно глупая рыбёшка на крючок. Уже давно было пора признать — в его жизни ничто никогда не будет даваться просто. Обычно испытания радовали Тарталью, заставляли загораться в сердце яркий огонь соперничества, желания доказать, что он лучший из лучших. Но вот теперь… с каждым чужеродным чувством, каждым напоминанием, что он утрачивает контроль над собственной жизнью сердце всё более наполнялось отчаянием. Неужто его судьба настолько туманна, что даже Мона, по её заверениям, могущественный астролог, не способна её предсказать? Дело ли в нём самом или же данное много лет назад Царицей благословление ныне ограждает всякого от вторжения в его душу? Если уж и задумываться над этим… это и впрямь казалось рациональным объяснением. Они ведь Предвестники, те, кто возвышаются над прочими людьми, и вполне объяснимо желание Её Величества оградить своих самых доверенных людей ото всякого вторжения извне. Пожалуй, всё сходилось. Только вот Моне знать о догадках Чайльда было совершенно необязательно. Девушка, кажется, уловила тот самый проблеск осознания, загоревшийся в синеве глаз Тартальи, но близко к сердцу она его, похоже, не приняла, вновь отведя взор. — Но это ведь возможно? Как-то сломать его? — Быть может и так… но точного способа я не знаю. А на его поиск уйдёт уж слишком много времени, — Мона на миг замолчала, задумавшись, словно бы оценивала доступные варианты. — Можно попробовать некоторые из них, но не уверена, что это то, что нам сейчас нужно. Но вообще-то… по правде говоря, есть ещё один вариант. Но я совершенно не уверена, что получится. И тебе вряд ли это понравится… — Не скажу, что мне и первый способ очень уж нравился. Но идей у нас не то чтобы очень много, — Тарталья безрадостно пожал плечами. — Излагай, раз уж начала. — Раз уж я не могу прочесть твою судьбу, чтобы выявить проблему… возможно ты мог бы попробовать сам. — Предлагаешь заняться самокопанием? Нет уж, спасибо. — Я не об этом. Ну, не совсем. Я знаю одну технику медитаций, которая способна… скажем так, погрузить тебя в недра собственного разума. Этот приём позволяет полностью уйти в себя, стирает всякие границы между твоим сознанием и бессознательным, тем, что сокрыто глубоко внутри. Кто знает, быть может, причина разрозненности твоей личности кроется именно там? — Даже если так, — Чайльд сел напротив Моны, сложив руки домиком и сосредоточенно сощурив глаза, — как я должен буду понять это? И что, по-твоему, должен буду с этим делать? — Мне это неведомо. На самом деле, думаю, тебе будет гораздо виднее. Это ведь твой разум. Да и всё, что с тобой происходит… Честно говоря, не знаю, возможно ли решить эту проблему так. Но что нам ещё остаётся? Я считаю, что по крайней мере стоит попробовать. — Мне не хочется отвергать твои идеи, — Тарталья согласно кивнул. — Но не скажу, что мне нравится, как всё это звучит. Все эти игры разума… Мне куда проще сражаться с реальным противником. — Понимаю. Однако мудрейшие говорят, что самый сильный враг — это ты сам. Лишь победа над собой может привести к просветлению… — Мне нет до этого дела. Я просто хочу покончить с этим как можно скорее, — отрезал Чайльд не обратив и доли внимания на неодобряющий взгляд астролога. — Так что именно ты планируешь делать? Я не такой «просветлённый» и никаких специальных техник не знаю. — Тебе и не нужно их знать. Всю работу я сделаю сама. Погрузиться в бессознательное состояние даже для новичка не составит никакого труда, если рядом будет тот, чьи способности его направят, — Мона положила ладонь себе на грудь — под этим она явно подразумевала себя. — С выходом дела обстоят несколько сложнее… но не думаю, что у нас возникнуть проблемы. Самое главное — помни, зачем ты здесь и старайся не заблудиться на перепутьях собственного разума. Хорошо? — Заблудиться? Неужто это возможно? — Не только возможно, но и более чем вероятно. Конечно, сейчас тебе кажется, что твои мысли достаточно упорядоченны, но как только ты погрузишься в сон всё смешается воедино. Воспоминания, образы, мечты и желания — всё сольётся воедино, образуя бурный, мутный поток, выхода из которого видно не будет. Это идеальное воплощение хаоса, мир, подобный тёмной метели… «И как же, спрашивается, я должен буду отыскать хоть что-то в этом идеальном хаосе?» — посетовал про себя Тарталья, но вслух ничего не сказал. Не было смысла интересоваться у Моны — она уже чётко дала понять, что не знает, как отыскать конкретную причину его недуга. Что ж, по всей видимости, остаётся надеяться лишь на удачу. Которой в последнее время Предвестнику явно недоставало. — Что ж, это явно звучит как отличное приключение! — Чайльд постарался вложить в эти слова как можно больше оптимизма. Мона, однако, его потуг не оценила и лишь смерила тяжёлым взглядом серых глаз. — Будь осторожен, ладно? Помни о нашей цели и старайся не попасться в ловушки собственного разума. А теперь — попытайся расслабиться. Освободи голову и закрой глаза. Это всё звучало как полный абсурд. Тарталье хотелось ущипнуть себя, чтобы весь этот фарс с гаданием и медитациями оказался лишь сном, а он вернулся к нормальной жизни. Однако что-то подсказывало, что всё это не сон. И никакой нормальной жизни для него уже не существует — лишь медленное разложение и отчаянные попытки не дать себе свалиться в тёмную бездну, не потерять себя окончательно. Он закрыл глаза в ожидании дальнейших действий девушки, смакуя бившееся в душе предчувствие чего-то ужасного. Каждое новое ощущение, будь то дыхание Моны, что приблизилась почти вплотную, что-то приговаривая себе под нос во время колдовства, или же собственное, казавшееся необычайно шумным, чувствовалось гораздо ярче, чем обычно. Буквально всё нутро сжалось от томительного ожидания. Что он увидит, если прямо сейчас распахнёт глаза? Необъятную черноту, описываемый Моной снежный буран? Или же искажённые в усмешке пасти внутренних демонов, коих Чайльд так боится узреть воочию?.. Но глаза его так и остались сомкнуты, а разум вдруг наполнила необычайная лёгкость. Не осталось больше ни страхов, ни сомнений, мысли улетучивались, чувства притуплялись, а отголоски реального мира — растворялись в звонком журчании воды, что, казалось, окутала его с ног до головы, точно любящая, заботливая мать. Все переживания, тревоги, даже он сам — ныне стремительно летели прямиком в пропасть. И, казалось, падение это будет продолжаться бесконечно…

***

Казалось, прошла вечность к тому моменту, когда Тарталья смог почувствовать хоть что-то. Неведомое ощущение, что было так близко, стоит лишь протянуть руку, но при том и невероятно далеко — ни прочувствовать как следует, ни ухватиться. Весь мир ныне был соткан из этой неопределённости, он чувствовал себя несчастной, беспомощной рыбёшкой, выброшенной на берег, пред глазами у коей стояла лишь одна только чернота. И он так и продолжал метаться вслепую, в надежде зацепиться хоть за что-то… до тех пор, пока не почувствовал что-то иное. То был свет, что не светил, пламя, что не грело — благословение в чистейшем своём проявлении. Что бы это ни было, Чайльд вдруг почувствовал, что сжимает чью-то руку, такую тёплую и живую, слишком настоящую на фоне царящей кругом неопределённости. Такую далёкую, но в то же время родную. Сердцем вдруг овладел сладостный порыв выкрикнуть чьё-то имя, вот только не приходилось на ум ни одного из известных ему. Туманный, загадочный образ, сокрытый под покровом тайны, чуждый и совершенно незнакомый. Но… отчего тогда, стоило Тарталье коснуться его, в душу вернулось долгожданное чувство единения с самим собой?.. Вдруг он невольно распахнул глаза. От увиденного сердце невольно сжалось, а дыхание спёрло. Это его… родная деревня? Что за дразнящие игры разума? Родные сердцу деревянные домики, опавшие жёлтые листья, проглядывающие из-под тонкого слоя пушистого снега, соседские качели, у которых обычно крутились ребятишки, проглядывающий вдалеке тёмный лес… Прохладный ветер обдувал щёки и развевал рыжие локоны, принося с собой до боли знакомые запахи, от которых сердце невольно сжималось, переполняясь горькой ностальгией. Дом… Неподалёку слышался размеренный плеск волн. Повернув голову, Тарталья увидел бурлящее пеной синее море и утопающее в нём закатное солнце, что своими последними лучами золотило оседающие на землю снежинки. Именно такой он помнил свою деревню в пору поздней осени — волшебной, застывшей во времени, такой далёкой от остального мира и от того умиротворяющей, способной своим спокойствием обуздать вечную бурю, неустанно бушующую внутри. И всё же чего-то не хватало. Лая собак, смеха детворы, болтовни соседских старушек — всё это точно бы исчезло, растворившись в шуме морских волн. Сколько бы Чайльд ни бродил, оглядываясь по сторонам, не увидел ни единого проявления жизни. Ни людей, ни животных, ни птиц — абсолютная пустота. И от того на душе становилось как-то не по себе… Как вдруг у воды в лучах алого солнца промелькнул чей-то силуэт, тут же скрывшись из виду. Тарталья не стал списывать это на игру воображения и поспешил спуститься поближе к берегу. Шуршащая под ногами галька, зеленеющие в воде водоросли… Казалось, не было ничего, что могло бы привлечь его внимание. Тарталья какое-то время всматривался в воду с мыслью, что ему всё же показалось. Однако, стоило ему развернуться, и правда обнаружил неподалёку кое-кого ещё. В шагах десяти от него стоял мальчик лет двенадцати на вид, одетый явно не по сезону — плотный полушубок и шапка, что явно была ему большой. И что-то в этом всём казалось парню смутно знакомым… — Э-эй! Чайльд окликнул его, сам даже не зная, с какой именно целью. Мальчишка до того момента спокойно созерцавший море, неспешно повернул в его сторону голову, легонько улыбнувшись. В тот момент Тарталья окончательно потерял дар речи. Он совершенно точно видел где-то его лицо. Эти торчащие из-под шапки ярко-рыжие волосы и синие, точно сапфиры, глаза… Чем-то отдалённо похож на его братика Тевкра, однако другой. Но всё же кажущийся… близким? Осознание было столь внезапным, что Чайльд невольно вздрогнул, ошарашенно распахнув глаза. Это ведь он сам… только ещё совсем мальчишка. Только вот… как такое вообще может быть? — Здравствуй, Аякс, — мальчишка поздоровался как-то уж слишком по-взрослому и вновь расплылся в улыбке. — Рад тебя видеть! Я надеялся, что мы встретимся. — Ты… — Чайльд пытался как-то связать слова — выходило не особо хорошо. — Ты ведь это я? Но как такое… — Ты что, забыл, что это всё у тебя в голове, дурачок? — мальчик задорно рассмеялся. — Всё, что тебя окружает — лишь отголоски твоих чувств и воспоминаний. — Да, но… ты отчего-то кажешься реальнее всего остального. — Хе-хе, ты прав. Я не просто воспоминание. Звучит, наверное, странно, да и объяснить сложно… Можешь считать меня своим проводником в этом месте. И хоть я всего лишь отражение, являюсь частью тебя. Однако обычно ты здесь лишь номинально… А теперь вот мы наконец можем поговорить друг с другом. Разве это не здорово? — Да уж… действительно чудно́. Как и всё тут… «Странное… И совсем не такое, каким его описывала Мона…» — подумалось Тарталье. К его удивлению, мальчишка ответил, точно бы прочитал его мысли: — То, что оно иное, ведь не делает его неправильным, правда? Мона ведь совершенно иной человек. Глупо гнать всех под одну гребёнку. — Как ты… — Ну мы ведь в твоём разуме! — даже не дав ему договорить, задорно рассмеялся маленький Аякс. — Все твои мысли и эмоции здесь не нуждаются в каком-то вербальном выражении. Ты ведь сам всегда знаешь, о чём думаешь и что чувствуешь, правильно? — Да… пожалуй, верно. Но если ты лишь отражение моих мыслей, почему мы вообще разговариваем? И почему ты принял именно такой облик?.. — Отчего бы и нет? Разве тебе так не проще? И разве имеет значение, какую форму я приму? Важно другое, Аякс, — мальчик стянул меховую шапку, открывая на обозрение рыжую макушку и потянулся руками к Чайльду. Тот замешкался, но всё же слегка наклонился, дав ему нахлобучить её себе на голову, — как ты ни крути, мы с тобой две половины единого целого. Ты ведь чувствуешь это? Связь между нами? Аякс протянул к Предвестнику ладошку, и едва коснувшись её, он понял, что тот совершенно прав. Это чувство… Именно оно вытянуло его сюда, не дав заблудиться во тьме. Трудно было спорить с этим, покуда теплящееся в груди ощущение сродства с мальчиком всё нарастало и нарастало с каждым мгновением. Кто знает, быть может, те мучительные скитания в неопределённости и были хаосом, о котором говорила Мона? И если так, с этим испытанием ему всё же удалось справиться. — Тебе нужна была помощь, Аякс, — прошептал мальчишка, с искренним интересом заглядывая ему в глаза. — Поэтому я здесь. Чтобы помочь тебе. Это место — тихая обитель среди бушующего бурана. Мы оба воссоздали её, чтобы не заблудиться в терниях собственного рассудка. — Мы? Но я… не помню, чтобы делал хоть что-то. — Конечно же, ты не помнишь. Ты сделал это неосознанно. Тебе нужно было убежище… Это место ведь дарит тебе покой, правда? — Аякс по-доброму рассмеялся. — Столько воспоминаний! Помнишь, как мы с Антоном часто бросали здесь камешки в воду? А вон там, за забором жил большой, добрый пёс! Мы любили с ним играть, но его никогда не выпускали… — Да… помню. Пушок… Такой славный был, — Чайльд невольно улыбнулся нахлынувшим тёплым воспоминаниям. И вправду картина кругом вдруг начала преображаться: послышался задорный детский хохот, кругом замельтешили туманные образы людей — знакомых с детства соседей, добрых и честных людей, что всегда были готовы прийти на помощь в трудную минуту. Особенно выделялись из всех расплывчатых силуэтов образы его родных: мать, вышивающая цветастые узоры, сидя на крыльце, улыбчивый старший брат Антон, вечно занятая и работящая Тоня, маленький Тевкр, играющий во дворе, и отец, что сидя на берегу наслаждался любимой книгой. Сердце кольнуло болезненной ностальгией. Всего лишь воспоминания, но какими же они казались реальными, можно было буквально прикоснуться рукой, ощутить вновь весь спектр пережитых когда-то эмоций, вновь погрузиться в эту давно утраченную жизнь… Буквально шаг отделял Чайльда от этого. Однако что-то вдруг переменилось. Из глубины души вновь поднялось притупившееся было чувство тревоги. Нет. Эти воспоминания о детстве, о любящей семье дарят ему свет и, несомненно, продолжат дарить. Но прошлое — есть прошлое. Нет смысла стараться вернуть всё как было. Ничто уже не будет как раньше, и довольствоваться одной лишь иллюзией — совершенно неправильно. Вмиг растворились в воздухе все полупрозрачные силуэты селян, унеся с собой всякое ощущение жизни. Теперь здесь вновь были только они: Тарталья, маленький Аякс и оглушающее шумом своих волн, синее море. — Это всё хорошо… только вот я здесь не за этим. — Да, конечно, — мальчик кивнул, продолжая дружелюбно улыбаться. — Я понимаю… Только вот не думаю, что ты сможешь найти тут то, что якобы ищешь. Что ты, что Мона — оба ухватились за соломинку. Ты ведь и сам это понимаешь. А ведь и правда. Вся эта затея с самого начала звучала крайне сомнительно. С чего вообще Чайльд считал, что этот план может сработать? Даже Мона не была уверена, что он справится. Гложущие его сомнения разрослись с новой силой, но всё же… отчего-то огонёк надежды в глубине души угасать так просто не спешил. — Быть может… но я бы всё же попробовал. Не могу больше жить с этим чувством… — Тарталья опустил голову, на долю секунды дав слабину, но нашёл в себе силы сосредоточиться. — Ты ведь мой «проводник», разве нет? Может, ты знаешь что-то?.. — Я знаю многое, Аякс. Мне ведомо всё о тебе. Даже то, что не выражается ни твоими словами, ни чувствами, — загадочно изрёк мальчик. — Ты ищешь причину своей «разрозненности». Решил искать её здесь, потому что тебя надоумила эта девушка-астролог. Возможно ответ и находится внутри тебя. Только вот, чтобы его отыскать, тебе придётся ступить в неизвестность. Мальчик прекратил улыбаться, обратив задумчивый прищуренный взор куда-то в сторону моря. В нём вдруг что-то переменилось, настолько незначительно, что Тарталья даже не понимал толком, что именно. Но чувствовать себя рядом с ним стал несколько по-иному. Переменилась вдруг и погода: солнце исчезло с линии горизонта, поднялся пробирающий до костей ветер, а небо затянуло плотными чёрными тучами. — Это единственный островок безопасности. Боюсь, ты не найдёшь того, что ищешь здесь… Но вполне можешь там, — Аякс плавно выставил ладони вперёд, точно бы демонстрируя Чайльду беспокойные воды. — Море подобно твоему разуму. Хаотичное, непредсказуемое, тёмное, как воды Бездны, и пожирающее всё на своём пути… Готов ли ты отдаться ему, Аякс? — мальчик повернул голову к Предвестнику с ухмылкой на губах и каким-то нездоровым огнём в прищуренных глазах. — Готов ли погрузиться с головой, наполнить лёгкие без остатка холодными водами? Встретиться лицом к лицу с ужасами, обитающими на дне?.. От одного только взгляда на море Тарталья почувствовал острую нехватку воздуха. Нутро сжалось, тело обдало ледяным потом. Море, ещё мгновенье назад мирное, напоминало огромную кровожадную пасть, отчаянно билось волнами о берег, сметая всё на своём пути. Кажется, ещё мгновенье — и исполинских размеров волна накроет с головой, утащит в свои ненасытные глубины. От одного леденящего душу воспоминания о холодной воде, медленно заполняющей лёгкие, ощущении падения в беспросветную, тёмную бездну, совершенной беспомощности, Чайльда передёрнуло, и тот едва сдержал рвотный позыв. Бушующее море вселяло в него самый настоящий, первобытный ужас. И каким необычайно чужеродным казался на его фоне маленький Аякс, что спокойно улыбался, протягивая ему руку, точно бы зазывая Тарталью в глубины морской бездны. «Я выжил тогда только чудом…» Мысль пронеслась в голове сама собой. Точно бы вторя ей, всего лишь на какой-то миг облик мальчишки переменился, притом крепко врезавшись в сознание Предвестника. Оледеневшая одежда, мертвенно-бледная кожа, синюшные губы и неживые глаза, чудовищные и гипнотизирующие. Видение испарилось так же быстро, как и возникло, точно бы его и не было вовсе. Только вот ощущение страха, заставляющее всё тело цепенеть, никуда не делось. — Быть может, — расплывчато прокомментировал его мысли мальчик. — Кто может знать наверняка? Важно лишь то, что сейчас ты жив, Аякс. И тебе совершенно не обязательно отправляться туда, чтобы заплутать в дебрях собственного сознания. Погибать в безнадёжной битве с кошмарами, обуздать которые не способен, ища ответы, что никогда не должны быть найдены. — П-погибать?.. Но Мона… — Ты доверяешь ей всей душой? Впрочем, я и так знаю, что нет, — Аякс непринуждённо рассмеялся. Однако воспринималось это теперь совершенно не так невинно, как казалось ранее. — Действовать наобум, отправляя тебя сюда… Кто может знать, вдруг это часть какого-то её плана? Добрая самаритянка, что вдруг так кстати предложила помощь! В это так… сложно поверить, тебе не кажется? — Да, но… — Чайльд было попытался что-то возразить, но почти сразу же замолчал. Мальчишка сейчас буквально озвучил все те сомнения, что до сих пор лежали у него на душе. Глупо было отрицать, что он был не согласен с его доводами, ибо спорить с самим собой — крайне абсурдное занятие. — Да и кто знает, как обернётся всё это дело, если ей вдруг удастся прочитать твою судьбу. Ведь тогда на свет всплывёт столько неприятных фактов… Кто знает, может, она сейчас именно этим и занимается. Ведь печати наверняка не вечны… и должен быть какой-то способ их обойти. Тарталья только и успел, что открыть рот. Окружающее его пространство вдруг исказилось и начало медленно рассыпаться, земля ушла из-под ног, весь окружающий пейзаж слился воедино. Остался невредимым лишь маленький Аякс, что, глядя на него, продолжал всё так же ему улыбаться. — Кажется, наше время подошло к концу. Но обещаю, мы ещё обязательно встретимся… Аякс. И кто знает, показалось ему, или же действительно отражалась в этой улыбке толика надменности?..