Низвергнутый

«…Аякс, сынок, слышишь ли ты прибой? Это не просто шум волн — море так говорит с тобой. Разве не чувствуешь ты, что оно пытается донести?.. Ах, нет, конечно же, нет! Просто слушать недостаточно, нужно пытаться заглянуть в самую суть. У воды есть воля, мальчик мой. И очень важно её по-настоящему понимать. Это приходит не сразу, но если этому научиться, то сей дар уже не оставит тебя никогда. Я жила здесь практически всю жизнь… За эти годы море успело многим со мной поделиться, нашептать мне на ухо многие свои секреты, поведать сокровенные желания и надежды. В ненастье оно наполняется горечью, неистовой болью и гневом, в штиль — предаётся тёплым воспоминаниям, ностальгией по давно ушедшим хорошим дням… М-м? Спрашиваешь, каково же настроение моря сейчас? Небо сегодня по-монотонному серо, а волны — тревожны… Оно скорбит, Аякс. Глубоко тоскует по всему, что потеряло. По всей той любви, что жаждало, но так и не получило… Воплотись весь спектр его настроений в одном человеке, живом существе из плоти и крови, думаю, он был бы весьма противоречивым… И глубоко-глубоко несчастным».

***

Небо сегодня было особенно восхитительным — ярко-голубое, затянутое пушистыми кучевыми облаками, что напоминали мягкие комки ваты, к которым так и хотелось протянуть руку, насладиться прикосновением к коже этой чарующей нежности. Отливающие мягкой бирюзой, практически прозрачные воды Тростниковых островов отражали небосвод, точно чистейшее из зеркал, отчего порой можно было запутаться, где же в самом деле находится земля. Вообще данная невиданная им доселе местность показалась Тарталье по-своему восхитительной: пред ним предстала долина, практически полностью наводнённая, но не утратившая при том былую красоту. Подобное место стало для него своеобразным открытием. У него на родине, как правило, на самой границе с Фонтейном, земли тоже постоянно затапливало, и оттого вскоре те превращались в пустынные, жутковатые болота, разраставшиеся, словно сорняки, и поглощавшие в себя любые проявления живого. Здесь же земля была твёрдой, а воздух — чистым. Таким, что хотелось вдыхать полной грудью, смакуя едва улавливаемый запах соли и приносимый издалека аромат невиданных доселе цветов. Сапоги Чайльда шлёпали по воде со звучным бульканьем, ему самому это отчего-то казалось весьма забавным. Воды Облачного моря были невероятно тёплыми и спокойными, сквозь их прозрачную голубизну отчётливо виднелось песчаное дно, усеянное разноцветными ракушками всех форм и размеров. Побережье раз за разом сменялось островками суши, жёлто-зелёными от свежей травы и ветвистых плодовых деревьев. И хотя торговый тракт пролегал именно по ним, путники ушли от него в совершенно противоположном направлении, решив следовать в самое сердце Островов. — Сенсей! Напомните ещё раз, зачем мы здесь? Шедший уже продолжительное время в полном безмолвии Чжун Ли на его вопрос обернулся, полностью ему внимая. Признаться, Тарталья был удивлён его невозмутимости: столь статные, по-аристократически выглядящие господа, как правило, крайне негативно относились к подобного рода походам, ибо долгий путь по бездорожью не сулил в своём окончании ничего кроме тяжелого чувства усталости и испорченного внешнего облика. Консультант ритуального бюро, однако, никакой проблемы в этом не видел, мало того — как-то умудрялся оставаться таким же опрятно элегантным, не выказывая ни малейшего признака неудовольствия, даже несмотря на промоченные туфли. Удивительная сдержанность для человека его статуса — это, определённо, подкупило Чайльда, заставило проникнуться к нему симпатией ещё сильнее. — Мы ищем глазурные лилии. Они очень важный символ, неизменно связанный с историей Ли Юэ. Невозможно представить Церемонию без них, — он на секунду замолчал, уловив недоумение в глазах Чайльда. — Полагаю, вам уже доводилось видеть их в Гавани? К сожалению, они не подойдут. Они выращены людьми, в то время как для проведения ритуала необходимы те, что растут в дикой природе. Увы, но их осталось совсем немного… — На самом деле я никогда их не видел, — с долей какого-то смущения поспешил опровергнуть его догадки тот. — Увы, даже не знаю, как они выглядят… — Гарантирую, что вы узнаете их, как только увидите. Их очень трудно спутать с чем-то иным, — Чжун Ли одобряюще улыбнулся, и в тот момент Тарталья окончательно перестал стыдится собственного незнания. Его спутник казался Предвестнику проводником в загадочный дивный мир, что Чайльд до сих пор даже вообразить себе не мог. Каждое показанное им место, каждую поведанную историю он впитывал, словно иссохшая губка, не уставая поражаться открывшейся перед ним совершенно иной стороне жизни. Всё столь непривычное, но при том чарующее — глупо было так просто взять и отпустить руку, протягиваемую ему мужчиной, что вёл его всё дальше и дальше в дебри неизведанных чудес. Они всё дальше и дальше удалялись от цивилизации, оставшись лишь вдвоём, наедине с красотами природы. Тот островок, на котором они вскоре оказались, выглядел каким-то особенно девственным, не запятнанным ни единым человеческим следом. Дороги видно не было, лишь одна едва-едва протоптанная тропинка петляла меж развесистых деревьев, уводя путников куда-то вглубь острова под тёмные, прохладные тени. Пробравшись через лабиринт из сучьев, они вдруг обнаружили себя на берегу, на небольшой, залитой солнечными лучами полянке, во главе которой стояло одно многолетнее дерево, раскинув по сторонам свои пушистые ветви. А у самой воды — белели крупные бутоны цветов, поражающих свой красотой, нежно-голубые, словно предрассветное небо. Что ж, Чжун Ли был прав — не узнать их было довольно трудно. Хотя Тарталья окончательно убедился, что они нашли именно то, что и искали, лишь по реакции своего спутника. — А вот и они. Глазурные лилии, — он наклонился к одному из цветков, бережно прикоснувшись к его лепесткам. — Разве они не прекрасны?.. — Да, и правда, — охнул Тарталья, окидывая взором полянку серебристых цветов, чьи жёлтые сердцевинки золотились в лучах солнца, словно начищенные монеты. Ранее он не придал бы им никакого особого значения, отнёсся бы весьма равнодушно. Но вот теперь… Признаться, в глубине души ему было даже жалко уничтожать такую красоту. Глазурные лилии выглядели такими нежными, такими непорочными — вырвать их, точно какие-то сорняки, казалось самым настоящим святотатством. — Даже как-то жалко их рвать… — Да, очень жалко… — Чжун Ли грустно улыбнулся. — Однако такова часть Церемонии. Лилии, что являются символами Ли Юэ, наблюдали и хранили его с самого его зарождения, воплощают собой и радости, и утраты, что ждали его на пути к процветанию… Их символизм трудно описать словами. Вот почему очень важно сделать всё правильно… — только было Предвестник хотел уточнить, какая же загадка кроется в его словах, как он тут же пояснил. — Прежде чем их сорвать, им нужно спеть. — Что, серьёзно? — одна только мысль о том, чтобы петь цветам, заставила Тарталью усмехнуться. Мужчина, впрочем, говорил вполне серьёзно. — Погодите, вы хотите сказать, что я должен… Эхе-хе, знаете, не могу похвастаться, что очень уж хорошо пою! — Это не так уж и важно. Самое главное, чтобы песня шла из души. Чувства, которыми она отзывается в вашем сердце — вот, что имеет значение. — Говорите, главное — чувства?.. Хорошо, тогда я попытаюсь. Только, прошу, обещайте, что не будете смеяться! — Хорошо, обещаю, — легко улыбнулся в ответ Чжун Ли. — Хотя, знаете, на своём веку каких только певцов мне не доводилось слышать. Так что не переживайте — не превзойти некоторых из них просто невозможно. «Да уж, это… ободряет, ничего не скажешь!» — вздохнул про себя Тарталья. Всё же для него пение было явно не лучшим способом произвести на кого-то впечатление. Вот если бы для получения глазурных лилий пришлось бы драться, он бы ничуть не волновался — уж в чём в чем, а в это он был невероятно хорош. Но пение… Скажем так, вряд ли ему удастся завоевать расположение Чжун Ли таким образом. Встав перед цветами, точно бы те были столпотворением любопытных зрителей, он прочистил горло и, сделав глубокий вдох, наконец запел, сосредоточенно прикрыв глаза. Вид океана навевает Всегда мне мысли о тебе. И каждый раз напоминает О неизвестной мне судьбе. Стихия буйна и жестока — Рокочет громом, топит корабли. И заключает море всех несчастных В холодные объятия свои. Я жду тебя и дни, и ночи, Сижу подолгу до зари, И вспоминаю речи что есть мочи, Полны что были сладостной любви. Мой истощённый разум внемлет, Тревога наполняет кровь — В глубинах океана дремлет Под толщей льда моя любовь. Гоню я мысли прочь дурные, Увидев чудо наяву, Твои объятия родные И пламенные ласки по утру. Твой волос чёрен, словно ворон, Глаза твои — подобны янтарю. И коли снова ты исчезнешь час не ровен, Родной мой, помни — я тебя люблю. Пение его не было идеальным, но голос так ни разу и не дрогнул, разливаясь над спокойной гладью воды, звеня, словно чистый ручей. В нём и правда слышалась какая-то чувственность, неподдельная искренность и эмоциональность, на первый взгляд совершенно не свойственные этому лукавому, самоуверенному юноше. Чжун Ли невольно заслушался, не в силах оторвать взгляда от сосредоточенного лица фатуи, вдруг отчего-то сделался меланхоличным, будто бы предавшись навеянным воспоминаниям — выцветшим от времени, словно страницы старой книги, но по-прежнему дорогим для сердца. Стоило, однако, Чайльду открыть глаза, со стеснённой улыбкой поглядеть на него в поисках одобрения, как наваждение тут же испарилось. — Всё… было же не так плохо, да? — Я… по-моему, получилось очень здорово. Могу я поинтересоваться?.. — Да-да, конечно! Всё что угодно! — довольный только что полученным комплиментом Тарталья улыбнулся, словно мартовский кот. — Эта песня… — Чжун Ли обратил взор куда-то в землю, задумчиво коснувшись пальцами собственных губ. — Не могли бы вы рассказать, откуда знаете её? — Ну-у… Это не то чтобы какая-то тайна. Мама пела мне её, когда я был ещё ребёнком. Она рассказывала, что ей её поведало само море, можете представить? — Вполне могу. Звучит очень… романтично, — произнёс Чжун Ли, вновь погрузившись в свои невесёлые думы. Мгновенно уловив перемену в его настроении, Чайльд бережно сорвал одну лилию и, улыбаясь, протянул её консультанту ритуального бюро, поклонившись, словно принц из сказки пред лицом возлюбленной. Тот принял подарок — не без удивления, но всё же тепло, — бережно взял цветок в руки, закрыл глаза, вдыхая тонкий, сладкий аромат, после чего принялся осторожно перебирать большим пальцем лепестки, словно даря им родительскую ласку. А стоило Чайльду отвлечься — вдруг протяжно вздохнул, едва слышно прошептав: — Она их любила… — Надо же, сенсей! Вы посмотрите туда! Чжун Ли тут же пришёл в себя, обернувшись на голос своего спутника. Не составило никакого труда понять, что привлекло его внимание. В тени дерева, что росло близ берега, было расстелено покрывало, нежно-зелёное, точно молодая травка, с причудливым золотым узором, на нём стояла плетённая корзинка, бережно прикрытая светлым платком. Чуть поодаль расположился над отсыревшим хворостом небольшой чугунный котелок, полный воды. Было удивительно, как они не заметили этого сразу. Выходит, помимо них, здесь остановился кто-то ещё? Трудно сказать. На первый взгляд, присутствие посторонних было очевидно, однако кругом не было видно ни единой души. — Ого! Кажется, мы тут не одни, — присвистнул Тарталья, окидывая взором обнаруженные следы. — Интересно, кому что понадобилось в такой глуши? — Полагаю, здесь кто-то отдыхал, — без толики раздумья ответил Чжун Ли, и Чайльд невольно усмехнулся прямоте его выводов. — Или… Ох, вы имеете в виду, не это? Прошу прощения, я, кажется, немного не уловил мысль… — он заметно смутился, приводя тем самым парня в ещё больший восторг. Тот уже буквально едва сдерживался, чтобы не поведать ему в красках, какой же он всё-таки милый. — Хм… Я слышал, молодые пары часто проводят свидания на природе. Или, быть может, это оставили после себя какие-то путники? — Скорее уж свидание, — задумчиво заключил Тарталья, решив, что едва ли заядлые путешественники ограничились бы одними лишь покрывалом, котелком и корзинкой. И что ещё менее вероятно — оставили бы их без присмотра. — А вообще, кажется, тут давно никто не был… Чжун Ли повторно оценил взглядом опавшую на покрывало зелёную листву и полупустой, холодный котелок и поспешил согласиться. Похоже, тут и правда никого не было уже какое-то время. И теперь вопрос заключался в том, отчего владельцы вещей вдруг неожиданно ушли, оставив всё это добро здесь? Впрочем, кажется, задавался им только он: получив одобрение собственной теории, Тарталья вдруг загорелся совершенно иной инициативой. — Раз уж это всё равно ничьё… Не хотите немного передохнуть, сенсей? Мы ведь уже сделали здесь все дела. Я, конечно, ни капли не устал! Но нет же ничего плохого в том, чтобы немного перевести дыхание, правда? Ну, то есть, если вы всё же хотели бы… Перед Чайльдом стояла сложная задача — одновременно и уговорить Чжун Ли сделать перерыв, и не показаться слабаком, нуждающимся в отдыхе, самому. Попытка убить сразу двух зайцев с треском провалилась — вышло нелепо и не слишком убедительно. На его счастье, консультант ритуального бюро отнёсся к его предложению совершенно спокойно. — Вы совершенно правы, Чайльд. Пожалуй, и правда не помешает сделать небольшой перерыв. В жизни всегда нужно находить место отдыху. Если всё время куда-то бежать, то она может пролететь абсолютно незаметно. Нужно уметь останавливаться, чтобы в полной мере почувствовать её течение. — Ох, да, именно так! Я считаю точно так же. — Правда?.. — в голосе Чжун Ли отчего-то послышалось удивление. — Честно говоря… не ожидал. — Ч-что? Что вы имеете в виду?! — в душе Тартальи в тот момент загорелся огонёк беспокойства. — Ах, прошу меня простить! Вновь я привношу недопонимание, — он виновато улыбнулся. — Просто, знаете… Не думал, что вам это свойственно. Вы, скорее, производите впечатление именно того человека, что всегда живёт в движении. — Ну-у… Да, наверное, это и правда так, — Чайльд смущённо рассмеялся. — Но я всегда открыт чему-то новому! Тем более, что с вами… — он внезапно запнулся на полуслове, неуверенный, стоит ли ему продолжать. — Может, это и глупость, но сейчас, кажется, я отчего-то начал смотреть на вещи несколько по-иному. И, пожалуй, это из-за вас, сенсей. Я… считаю, что мне есть чему у вас поучиться. — Я… очень польщён, Чайльд, — казалось, сердце парня только что совершенно остановилось, но стоило ему вновь увидеть спокойную улыбку Чжун Ли, как то тут же забилось в груди, точно пленённая птица. — Правда, с вашей стороны, это очень мило… Только вот не уверен, и вправду ли я хорошо на вас влияю. — Н-не говорите глупостей! — порывисто отрезал Тарталья, всё ещё сгорая от горячего стыда. — Ха-ха, как скажете. Но в таком случае… Я это очень ценю. И, должен признать, мне тоже есть чему у вас поучиться. Хоть нить разговора на этом совершенно сбилась и тема сошла на нет, один вопрос всё же продолжил крутиться у Предвестника в голове. Безусловно, неудобно было спрашивать, но… Чему же такому мог поучиться у него Чжун Ли? Чайльд, признаться, не имел ни малейшего понятия. Очевидно, он был не лучшим примером для подражания, и любой здравомыслящий человек едва ли руководствовался бы его принципами в расстановке жизненных целей. Быть может, со стороны Чжун Ли то была лишь вежливость, простая формальность в ответ на его внезапное, смущающее откровение. Но фатуи отчего-то был уверен, что говорил он совершенно искренне. Было ли дело в его спокойном, уверенном голосе или же в янтарных глазах, чей мягкий, завораживающий взгляд так и призывал открыться, высвободить все свои душевные порывы, но Чайльд ему почему-то верил. Быть может, это и было глупо, быть может, он и шёл всего лишь на поводу у своей влюблённости, словно доверчивый, слепой щенок. Но жгучая радость, разливающаяся по венам с каждым ударом сердца, отчего-то придавала уверенности. По собственной инициативе Тарталья начал заниматься приготовлением обеда на скорую руку, по ней же — Чжун Ли был заботливо усажен под дерево на мягкое покрывало. И совершенно Чайльда не подкупили его смущённые протесты. «Чувствую себя каким-то нахлебником», — ворчал он, однако хоть каких-либо радикальных попыток воспротивится воле Предвестника не предпринял. Что тому, несомненно, было лишь на руку — наконец у него появилась хорошая возможность как-то поухаживать за своим спутником. И, безусловно, выложиться он планировал на полную. Первым делом он проверил воду в котелке — та, к счастью, была достаточно чистой, оставалось только как следует прокипятить. На глаза довольно скоро попался посудный набор из двух тарелок и палочек. Всё было как нельзя кстати, Тарталье лишь осталось придумать, что можно приготовить на быструю руку и возможно ли вообще в этой глуши отыскать хоть какую-то достойную дичь. Склонившись над котелком, Чайльд так и продолжил бы размышлять над этой проблемой, как вдруг… Бульк! Неожиданно раздался громкий звук — смутно знакомый и не предвещающий совершенно ничего хорошего. Среагировал Тарталья мгновенно — потребовалась доля секунды, чтобы сконцентрировать элементальную энергию, и в тот же миг водяная глефа рассекла податливую плоть незваного гостя пополам. Или… во всяком случае должна была рассечь. Чайльд вдруг почувствовал сопротивление — клинок глефы не прошёл и половины пути, застряв, точно в землю вкопанный. Парень, пылая от негодования, взглянул в лицо своему противнику. Колышущейся от пришедшегося удара, на редкость крупный Гидро-слайм лишь тупо моргнул, после чего только сильнее присосался к оружию, принявшись стремительно увеличиваться в размерах. «Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее, да?» — досадливо фыркнул Чайльд, оставляя остатки оружия на растерзание прожорливой твари. Знал бы, что это именно эта разновидность слаймов, в жизни бы не стал использовать воду — вреда им от неё никакого, а вот пользы… Слайм разобрался с водяным копьём за считанные секунды, готовясь теперь приняться и за его владельца. Не сказать, что тот видел в нём хоть сколько-то достойного противника, столь простые битвы нагоняли на него, скорее, скуку. Один удар Электро — и от слайма останется лишь гора сжиженной слизи, только и всего. Однако не успел, Чайльд дотянуться до маски с Глазом Порчи, как неведомая сила вдруг оттолкнула его назад. Перед глазами мелькнул знакомый стройный силуэт и яркая золотая вспышка, а после — земля ушла из-под ног, заставив потерять равновесие. Тёмная, гладкая, переливающаяся янтарными узорами плита выросла из ниоткуда и стремительно рухнула оземь, похоронив гигантского слайма под своим весом. Послышался жуткий грохот и противное, оглушающее чавканье. Во все стороны фонтаном брызнула жидковатая слизь, оставшаяся после несчастного создания. Похоже, битва была выиграна. — Фух! Вовремя вы подоспели, сенсей! — выдохнул Чайльд, отряхиваясь и лучезарно улыбаясь. — Хочу сказать — это было потрясающе! С самой нашей первой встречи надеялся увидеть вас в деле… Предвестник вдруг насторожился, ибо не услышал от мужчины никакой ответной реакции — до сих пор тот не проронил ни единого звука. Он обеспокоенно нахмурился, сделав к нему пару осторожных шагов и мягко одернув за плечо, и тут же чуть не прыснул со смеху. С головы до ног Чжун Ли был покрыт склизкими ошмётками, оставленными после себя взорвавшимся слаймом. Зрелище, безусловно, презабавнейшее, вот только всякая улыбка исчезла с лица Тартальи, стоило ему повнимателельней присмотреться к консультанту ритуального бюро. Тот замер, точно в каком-то ступоре, неверяще смотрел на собственные ладони, по которым струйками стекала водянистая масса, а его лицо исказилось в невиданной до сих пор Чайльдом гримасе. Сложно сказать, что именно она выражала — шок ли, отвращение, — но кое-что всё же было очевидно — в глазах его, что обычно лучились тёплым спокойствием, ныне читался неописуемый ужас. — Сенсей, я!.. Какой кошмар! — только и смог произнести фатуи, что от растерянности точно бы прирос к месту, не в силах пошевелиться. — Я… Мне нужно вымыться. Срочно, — кое-как выдавил из себя мужчина, отрывисто и тяжело, точно бы изо всех сил сдерживая подступающую к горлу тошноту. И если раньше Чайльд ещё сомневался, то теперь точно понял — ситуация, похоже, была критической. И требовала немедленного разрешения.

***

Организованные водные процедуры длились уже какое-то время, но результаты пока дали весьма неутешительные — слизь, несмотря на жидковатую консистенцию, оказалась на редкость въедливой. Чжун Ли, облаченный в одну лишь светлую рубашку, подвернув брюки и оставив на берегу свои изящные туфли, ныне сидел на пологом камне, свесив ноги в воду и старательно полоща пропитанный насквозь выделениями слайма плащ. Мало что ныне осталось от его прежней аристократической опрятности, вся она растворилась в мокрой одежде и запачканных в слизи тёмных волосах. И если проблема с одеждой была ещё хоть как-то решаема, то что делать с последними, Чжун Ли понятия не имел. Сколько бы он не окунал шевелюру в воду, чище та не становилась, слизь лишь размокала пуще прежнего, взъерошивая некогда аккуратно собранные пряди ещё сильнее. Чайльд подоспел на помощь так быстро, как только смог оторваться от приготовления еды. На Чжун Ли трудно было смотреть без сожаления, и хоть тот заверил парня, что всё совершенно в порядке, ему самому так не казалось. — Позвольте мне помочь. Чжун Ли посмотрел на него вполоборота, нехотя оторвавшись от стирки плаща. Тарталья был такой же мокрый и взъерошенный, без перчаток и сапог — сказывались последствия его «охоты» на невинную морскую живность, что должна была в скором времени стать их обедом. Казалось, в голове консультанта ритуального бюро шёл важный мыслительный процесс, и только было Чайльд начал подозревать, что тот думает, как бы помягче ему отказать, он вдруг горестно вздохнул. — Я… Я был бы очень вам признателен. Большего Тарталье было и не надо. Он осторожно подошёл к нему сзади и едва подрагивающими руками легонько коснулся его волос. В тот же миг голову мужчины оплели водяные потоки, что извивались, словно ленивые змеи, кружили туда и сюда, сливаясь в одну единую массу и закручивая его длинные волосы в вялотекущий водоворот. Чжун Ли расслабленно прикрыл глаза, чувствуя приятную свежесть морской воды, то, как мягко лежат разгорячённые ладони Чайльда на его висках, и отчего-то едва заметно улыбнулся. Видеть этого Предвестник, конечно же, не мог, но почувствовал при том, что мужчина вдруг расслабился, точно бы привык к его прикосновениям, решив полностью довериться. И от этого и на его душу снизошёл покой: ожесточённое сердцебиение замедлилось, сменившись каким-то облегчением, приятно разливающемся по телу ощущением тепла. Дело было сделано. Вода испарилась так же мгновенно, как и появилась, полностью освобождая волосы Чжун Ли из своего плена. Теперь они, пускай и лежали несколько неряшливо, хотя бы были сухими без всяких примесей чужеродной слизи. Мужчина перекинул распущенные тёмно-каштановые локоны себе через плечо, после чего благодарственно улыбнулся одними лишь уголками губ. Возможно, даже что-то сказал — Чайльд, признаться, так и не услышал, ибо провитал этот миг где-то в облаках, заворожённый образом сидящего перед ним молодого человека. Парень незаметно пробежался взглядом и по погруженным в воду ступням, ныне не стесняемым обувью, и по светлой коже обнажённых икр, проследовал далее по стройным бёдрам и торсу, невольно остановившись на проглядывающей из-за растрёпанного воротника рубашки, выступающей ключице. Стараясь отогнать в сторону ненужные мысли, он уж было хотел отвлечься на сушку плаща Чжун Ли, как вдруг в глаза ему бросилась одна странность. За всё это время тот не попытался засучить рукава, более того — даже не снял кожаные перчатки. — Не хотите дать рукам немного отдохнуть, сенсей? — участливо предложил Чайльд — к его удивлению, ответная реакция последовала незамедлительно. — Нет-нет, не стоит! В этом нет необходимости… — Чжун Ли запнулся на полуслове, уловив в глазах собеседника очевидно напрашивающийся вопрос, и вдруг стал выглядеть невероятно сконфуженным. — Я… Не хотел бы лишний раз касаться… этого. — Оу… вот оно что, — к счастью, его ответ, похоже, вполне удовлетворил фатуи — на лице того проступило внезапное осознание. — Так… выходит, вы не перевариваете слаймов? — Да, выходит, что так. Не в них одних дело, просто… Я не люблю слизь. И всё что её источает. Все эти… моллюски… Один лишь их вид отвращает меня. Все они такие… склизкие. Честно говоря, даже думать об этом не хочу. Всё это Чжун Ли говорил с такой искренней эмоциональностью, что Чайльд невольно умилился. Ему показалось забавным, что у такого серьёзного, состоятельного человека была вот такая небольшая, быть может, даже немного глупая слабость. Кто-то назвал бы это совершенно нелепым, Тарталье же это показалось абсолютно очаровательным. Правда веселье его быстро улетучилось, вдруг сменившись ужасом. — П-погодите! Вы сказали, моллюски?.. — Да, именно… Чайльд? Что-то не так?.. Фатуи стыдливо понурил голову, после чего выдохнул с нескрываемой досадой: — Сенсей… Боюсь, вам совершенно не понравится наш сегодняшний обед. Вернув Чжун Ли высушенный им плащ, он нехотя продемонстрировал кипящую в котелке похлёбку. Та напоминала, скорее, адское варево прямиком из ведьмовского котла, нежели что-то хотя бы отдалённо съедобное. Ярко-красная жижа пенилась и бурлила крупными пузырями, периодически выталкивая на поверхность покрытое щупальцами нечто, источающее отчётливый рыбный запах. Приготовленный Чайльдом суп походил, скорее, на истекающего кровью монстра, что вот-вот должен был издать предсмертный вой, отправившись к праотцам. Углядев отчётливую панику в лице Чжун Ли, парень приуныл и грозился вот-вот сгореть от стыда, готовясь услышать громогласный отказ. Но к его удивлению, этого не произошло. Мужчина сосредоточенно прикрыл глаза, точно что-то обдумывая, после чего решительно изрёк: — Я попробую. — Вы… правда?! Чжун Ли уверенно кивнул, всем свои видом излучая непоколебимое бесстрашие. Стоило их небольшой трапезе начаться, как он принялся внимательно изучать внешний вид блюда, долго вглядываясь в глубины полупрозрачного бульона. Чайльд, умявший свою порцию менее чем за минуту, наблюдал за ним с замиранием сердца, ожидая вердикта. По выражению лица трудно было судить, наслаждается ли тот пищей — он был всё так же спокоен, хоть и читалась в нём на сей раз тень чего-то неопределённого. — Это… было вкусно. Правда, — заключил он, как только его тарелка опустела. — А ещё это был… гм, интересный опыт. Спасибо, Чайльд. Глаза Предвестника засияли радостью, а уголки губ невольно поползли вверх. Отчего-то вдруг на душе стало так хорошо… Тарталья и сам не мог толком объяснить, отчего именно, просто нырнул с головой в это спонтанное ощущение радости, ведомый порывом сердца. Кто мог знать, хотя бы предположить, что такое случится? Ещё пару дней назад он был всего лишь чужаком, тем, кто не знал ничего кроме хаоса и разрушений, но что теперь?.. Он лежит на мягкой траве рядом с чудесным мужчиной, рассматривая сквозь зелёную крону дерева кучевые облака и вслушиваясь в звонкое щебетание птиц. Чайльд давно не чувствовал себя так хорошо: все заботы вдруг растворились, сгинули в небытие, точно и не было их никогда вовсе. Будто бы он сейчас находился совершенно в ином мире — в том, где всегда светит солнце, размеренно шумят голубые воды, а Чжун Ли продолжает мягко ему улыбаться. Там, где время остановилось. Там, где были лишь они вдвоём. — Сенсей? — тихо обратился он к Чжун Ли, оторвавшись от созерцания небесных красот. Долгое время Тарталья рассматривал облака, выискивал среди них причудливые образы, с гордостью и неподдельным энтузиазмом делясь своими находками с лежащим рядом консультантом ритуального бюро. Только сейчас парень заметил, что тот прикрыл глаза, словно бы задремал под переливчатое пение птиц или же целиком предался единению с природой. Впрочем, он всё же не спал — стоило Тарталье приподняться на локте, как он тут же открыл янтарные глаза, внимая собеседнику. — Могу я спросить?.. Как вы получили свой Глаз Бога? Трудно было не обратить внимания на ярко поблёскивающий золотой камушек на плаще Чжун Ли, а уж с учётом того, где он располагался… К своему стыду, Тарталья признавал, что порой не отрывал от него взгляда. И, впрочем, не только от него. Сегодняшняя битва со слаймом только подогрела его интерес, и теперь ему отчего-то захотелось узнать побольше. Как о самом Глазе Бога, так и о его загадочном владельце. — Ох, это… довольно скучная история, — поспешил заверить его Чжун Ли, однако, осознав, что любопытства в глазах Чайльда ни капли не поубавилось, легонько усмехнулся. — Там действительно не о чем рассказывать. Кому-то Архонты даруют Глаз за великие подвиги, кому-то — за проявленное благородство… Я же получил его просто так, хоть совершенно ничем и не выделяюсь. Просто однажды обнаружил его у себя в руке, только и всего… — Как можете вы такое говорить? Вы буквально самый умный человек из всех, кого я знаю! Кто же ещё достоин благословения божеств, если не вы? — Право, вы слишком высокого мнения обо мне. Впрочем, вынужден признать, что Архонтам порой лучше знать, кого наградить своим даром. Пиро Архонт ценит храбрость и силу воли, Гидро — справедливость и трезвость ума, Анемо — изобретательность и свободу духа. Вот почему говорят, что характер Архонта проявляется в его подданных. — Вы… думаете? Что же тогда по поводу Гео Архонта? — Рекс Ляпис? Хм-м… Ранее я бы, наверное, сказал, что скрупулёзность и умение следовать контрактам, но теперь… Честно говоря, теперь я даже не уверен. Чайльд совершенно не понял причины его заминки — Чжун Ли прекрасно соответствовал описанным качествам. Разве было что-то удивительное в том, что Моракс решил одарить его своим благословением? И вдруг парня словно прошибло током, а по спине пробежала волна неприятного холодка. Ибо почувствовал он вдруг необходимость задать вопрос, что гложил его долгие, долгие годы. — А что… насчёт Крио Архонта? — Царица… — мужчина прошептал её имя, точно пробуя на вкус, погрузившись в тяжкую думу. — Честно говоря, я затрудняюсь ответить. За минувшие века она очень сильно переменилась… Во всяком случае, так говорят. Трудно даже предположить, что ныне восхищает её в людях. Быть может, хитрость и холодный расчёт? Сложно сказать наверняка. Тарталья едва заметно нахмурился. То были совершенно не присущие ему качества. Оттого старые, неприятные воспоминания кольнули в сердце с новой силой. — Знаете… Я получил Глаз, когда был ещё маленький, — вдруг начал он, с тоской вглядываясь в плывущие по небу облака. — Однажды подо мной провалился лёд и… я едва не утонул в море. — Это… просто ужасно. — Мне чудом удалось спастись. Точнее, чудом была она… Царица. Помню, когда почти лишился сознания, вдруг услышал голос. Такой красивый и добрый… Он звал меня по имени, снова и снова. Я смутно помню его, но зато… хорошо помню эти глаза. Такие чистые, голубые, словно лёд. Когда я впервые увидел Царицу, то сразу узнал её. Не помню толком ни голоса, ни лица, но вот эти глаза… Кажется, я запомнил их на всю свою жизнь. Вот только… Сенсей, я ведь был всего лишь глупым ребёнком. Как вы считаете, могла она даровать мне Глаз Бога из жалости? Лишь для того чтобы сохранить мне жизнь… — Чайльд… — Тарталья вдруг оторвал печальный взор от неба, ибо почувствовал вдруг чьё-то тёплое, столь желанное им прикосновение — то Чжун Ли мягко положил ладонь ему на плечо, успокаивая и приободряя, точно ласковый ангел-хранитель. — Боги редко ошибаются. И если тебе был ниспослан дар, значит тебя посчитали того достойным. Не всегда сами люди это понимают, но Архонты точно знают: всех, кто был благословлён, ожидает великая судьба. И ты… быть может, и сам того не осознаёшь, но ты особенный, Чайльд. По-настоящему… Тебе осталось лишь поверить в это самому. Парень замер, не способный вымолвить ни слова. Всё происходящее сейчас казалось ему причудливым сном, что так и манил остаться в нём навеки вечные, никогда больше не просыпаться от сего чарующего наваждения, навеки остаться в сладостных грёзах. Чжун Ли тоже ощущался всего лишь видением — был сейчас так притягательно близко, что это даже казалось чем-то нереальным. Тарталья боялся спугнуть его, словно редкую, диковинную птицу, что грозилась улететь, никогда более не возвращаясь, оттого и оторопел, будучи в силах лишь вглядываться в нависшее над ним успокаивающе доброе лицо мужчины, купаться в его глазах, точно в мягких солнечных лучах. Его слова и безмятежная улыбка были для него панацеей, развеивали все тревоги и сомнения, словно луч света в тёмном царстве. Впервые за долгое, долгое время Чайльд ощутил с кем-то такую близость… И впервые почувствовал полное умиротворение. «Хоть бы этот сон никогда не кончался…»