НЕЛЮБОВЬ

Нож в ту ночь ей не пригодился. Как и в следующую. Доран не приходил; может быть, позабыл о ней, может быть, она так скоро ему наскучила или он вовсе не ночевал дома, а где-то кутил... как бы то ни было, Деви была счастлива не видеть и не слышать его. Как мало теперь ей нужно было для счастья - быть забытой, ненужной... Она почти не покидала свою спальню, избегая попасться мужу на глаза как от страха, так и от достигшей пика ненависти. В голове не укладывалось: она сделала шаг навстречу, переступив гордость и неприязнь, а что же он? Поглумился. Подлец! А ведь то, что отскочило от ее зубов необдуманно, сгоряча, вполне могло быть правдой. Что, если Басу в самом деле принимал Деви за продолжение ее матери, ранившей его самолюбие, питал злобу и так мстил, осознанно или нет? То-то он разъярился, услышав ее додумку, - брякнула наугад, а попала в самое яблочко. Да только себе хуже сделала... В упадке сил и настроений, Деви занимала себя чтением и рукоделием, но каждый раз ее одолевала сонливость и все валилось из рук. Словно по лицу, смыкая веки и напуская усталость, кто-то проводил ладонью... и, невзирая на то, как ярко светило солнце, она прикладывалась подремать - отринуть явь и забыться сном, где был жив Кайрас, где она скакала на Деймосе во весь опор по необъятным просторам, так что дух захватывало, или просто отдаться бессознательности. Затворничество сводило с ума; чахнуть в четырех стенах, предаваясь унынию, пока за окном - руку протяни - все цветет, пока уходит неповторимая пора ее юности, было так несправедливо! Деви увядала, а Айшвария все пыталась ее расшевелить да образумить. Докладывалась, когда Доран уезжал, чтобы она вышла хотя бы и во внутренний двор, насильно кормила и настаивала на том, что запускать себя нельзя, что напрасно украшения и нарядные сари пылятся в шкатулке, сундуке. Деви даже за гребень бралась нехотя: для кого ей теперь прихорашиваться? Ведь никто, кроме слуг, ее не видит. Никто на нее не смотрит... И не верилось ей, что это взаправду. * Деви, простоволосая, одетая без изысков, босая, тень себя прежней, медленно обошла дворик кругом, по нагретой солнцепеком каменной кладке и мягкой траве; подошла к сандаловому дереву, обхватила ствол руками, и так, держась за него, отклонилась назад, запрокинув голову и уставившись в яркое голубое небо сквозь листву. Закрыла глаза, наслаждаясь игрой солнечного света на лице и знойной духотой полудня. Дорана по обыкновению где-то безвестно носило, Тала и Сундри ушли на рынок. Этот момент выбрала Айшвария, здесь же подметавшая камень, чтобы, руководствуясь неведомо какими домыслами, посоветовать выставить Сундри. - Как хозяйка, вы в полном праве, - сказала она, бросив мести. - Мы с Талой и вдвоем по дому управимся. Слышите, госпожа? Деви прильнула к стволу дерева щекой, ласково, словно к чьей-то живой груди, рассеяно взглянула на нее сквозь ресницы. - Слышу я... Ты что-то видела? Сундри вела себя непристойно? Айшвария потупила взгляд, помолчала, словно раздумывая, стоит ли оговорить безвинную служанку. Все же не стала. Покачала головой, заново заработав метлой. - Нет, стыдиться ей нечего... Да лучше б вам быть единственной юной девушкой у господина под боком. - А назавтра что? - вяло усмехнулась Деви. - Скажешь выколоть ему глаза, чтобы на других даже не глядел? Полно. Сундри останется, раз ничего дурного не сделала. - Прислушайтесь, госпожа... Я больше вашего понимаю и говорю: надо бы девку выдать! Благое ведь дело - похлопотать о замужестве обездоленной бесприданницы! Доколе ей в самом деле обстирывать и обхаживать чужого мужа? Это не то, что две бездетные старухи, Тала да я! Деви была поражена: Айшвария того гляди по головам пойдет. Да не ради себя, а ради нее... Но ей такое радение даром было не нужно! - Как не стыдно прикрываться чужим благом, - нахмурилась она. - И как не жалко тебе бедняжку; забыла, что ли, как сама мужем была бита и угнетена? А я твоих рассказов не забыла. Все, что Деви знала о замужестве без любви, своем и чужом, - это принуждение и унижение. Бывает и того хуже... Если ее, дочь знатного рода, держат за бесправный скот, то какого страху натерпится нищая девушка из челяди, без имени и голоса? - Жалко, не жалко, а рано или поздно выдать ее придется! - отозвалась Айшвария ворчливо. Деви удрученно вздохнула. Подумала недолго и сказала: - Спроси Сундри, есть ли у нее кто на примете... если она того хочет, устроим ей помолвку. Но только с ее добровольного согласия, ясно? - Поняла, узнаю. - Ах да, Айшвари... под подушкой у меня нож. Не смей трогать. Айшвария замерла, изумленно мигнула, уставившись на нее во все глаза. Раз, другой. - Как - нож? Зачем это? - Затем, что так нужно! - рассердилась Деви на ее болтливость. - Сказано тебе: не тронь! - Да вы в своем ли уме? Господин вас быстрее жизни лишит, чем вы его этим ножом... - Значит, так тому и быть! А ко мне он больше не притронется! Деви не шутила, чуть не вскрикивая истерически, и Айшвария это прознала. Вдруг бросила метлу и кинулась, подобрав юбки, в дом, удивительно прытко для своих лет. Но Деви была моложе и ловчее и к тому же, раскусив нехитрый замысел, ни мгновения не потеряла. Запросто опередив служанку, вбежала в двери своей спальни первой, метнулась к кровати и, выхватив из-под подушки нож, обернулась на запыхавшуюся Айшварию с приставленным к горлу лезвием. Кожа на пальцах заскрипела от крепкой, на смерть, хватки. - А ну стоять! Айшвария остолбенела, схватившись за сердце. - Да что же это делается! - Нож будет у меня, а ты как будто знать не знаешь, так-то! И не вздумай за меня просить! Не унижайся и меня не унижай! О, с Айшварии стало бы упасть Басу в ноги и, отбивая лоб и сетуя на неблагоразумие, избалованность Деви, не наученной матерью почитать мужа, попросить о снисхождении для той. Да только это будет пустое. Для этого человека все - потеха. - Как скажете, госпожа! Как скажете, так и будет, только уймитесь, пока кровь не пустили! - Вон поди! Оставь меня! Так, сверкая глазами, Деви погнала Айшварию прочь и, как закрылись за ней двери, убрала злосчастный нож на место. Рухнула на застеленную кровать, сжалась на боку, подтянув колени к груди, невольно пустила слезинку, которую тут же утерла, да так и заснула, убаюканная птичьим щебетом. Ее разбудил стук в дверь. Робкий, но настойчивый. Птицы все щебетали, пролетая совсем близко к окну. Деви резко проснулась, вздрогнув всем телом, подобралась было в испуге, да сразу сообразила, что не стал бы Доран в своем доме стучаться; откликнулась, разрешая войти, и поторопилась сесть, спустив ноги с кровати. К ногам ее, упав на колени, и бросилась Сундри: служанка отчаянно качала головой, выражая несогласие с чем-то, чуть не плача. - Что?.. - растерялась Деви. - А, не хочешь замуж? - ей усердно закивали. - Успокойся, успокойся! Никто тебя насилу не выдает. Это я велела расспросить, может, ты стеснена бесприданностью... Нет так нет. Послушай меня, Сундри. Доран... твой господин делал с тобой что-то против твоей воли? Ей нужно было знать. Сундри удивилась сначала, потом смутилась - поняла, о чем речь. Так же искренне, стыдливо покачала головой: нет. Деви не сдержала глубокого вздоха облегчения. - Слава богам... Ну, иди, пока тебя не хватились. Ни о чем не переживай. Ласковым взглядом и голосом у нее получилось успокоить, приободрить Сундри; безмолвно рассыпавшись в благодарности, та поспешила вернуться в распоряжение старшей Талы. Деви снова осталась одна. В одиночестве и попытках занять чем-то руки день и прошел. На закате она уснула, а поздно ночью проснулась - жутко хотелось есть. И неудивительно, кусочком лепешки сыт не будешь... Голод толкнул ее, и Деви, не подозревая, дома муж или все так же где-то пропадает, пошла на кухню чем-нибудь поживиться. Напрямик, через освещенный лунным светом внутренний двор, чтобы свеча не пригодилась; снаружи же отворила настежь ставни на одном из окон кухни, так что внутри сделалось посветлее. Она во всю хрустела миндалем в полумраке, когда вдруг расслышала голоса и слишком звонкий для поздний ночи смех. Женский... Кто мог так смеяться? Точно не служанка. С замиранием сердца, не желая верить догадке, Деви все поняла еще до того, как скользнула к окну с собственноручно отворенными ставнями и выглянула во двор; поняла, что это Доран так поздно вернулся - да не один. Выглянула из своего укрытия она лишь на миг, а потом отпрянула от лунного света, закрыла уши руками, сосредоточив слух на том, как гулко бьется от обиды сердце, а не на смеющемся голосе незнакомки, которую Доран, целуя в шею и навалившись сверху, повалил на стол, обеденный стол, вовсе не предназначенный... - Господин Басу... ах-ха... давайте все же дойдем до вашей спальни... Ох, что же ей не спалось. Лучше бы спала и не видела этого. Не слышала отвратительного, смешанного со стоном, хихиканья. Как бы ни было мерзко, Деви взяла себя в руки - враз, будто ушатом ледяной воды окатили. Гордо вздернув подбородок, вышла во двор - очень хотелось умышленно хлопнуть дверями кухни, но сдержалась - и двинулась под тенью аркады мимо милующихся любовников, бросив на тех лишь косой презрительный взгляд, точно на сношающихся собак. Доран, ведомый похотью, самозабвенно выцеловывал женскую шею, распустив руки, а женщина взгляд Деви как почувствовала. Запрокинула голову, уперевшись в столешницу затылком, и увидела ее. - Ах, твоя госпожа?.. Деви ускорила шаг, чтобы скорее оставить увиденное позади. Смутился ли Доран оттого, что его застали? Нет, не смутился и не остановился. Как после такого было уснуть? Деви долго сидела на краю кровати, глубоко потрясенная, а перед ее взором стояли рассыпанные по столу черные кудри, оголенные спущенной блузой пышные груди и голые бедра, распутно охватившие бока... Ведь ей не почудилось? На лбу той женщины... Доран, потеряв всякий стыд, притащил к себе замужнюю любовницу. Украл среди ночи чужую жену. Немыслимо! С каждым днем Деви ненавидела его все больше. И в то же время недоумевала: зачем ему она? Зачем было ее губить, если не нужна? Да он и сам, наверное, не ответил бы! Не вполне в трезвом уме, Деви в неистовом порыве собрала свои густые, лоснящиеся здоровым блеском волосы в кулак, скрутила в толстый жгут и приставила к нему лезвие ножа - отрезать коротко, изуродовать себя. Ему назло. * Утром ночной гости след простыл. Как долго возле дома ждала повозка с купленным возничим, было не узнать. Но Айшвария встала до рассвета и ничего, никого не увидела, а иначе бы сказала... Так ведь? Она очень удивилась, когда по обыкновению принесла поднос с завтраком для Деви и услышала: - Унеси. Я буду есть во дворе. Удивилась и возрадовалась, посчитав это добрым знаком, несмотря на то, что на Деви не было лица. - Конечно, сию минуту, госпожа! Господин уже завтракает. - Накрой мне подальше от него. Да хорошенько протри стол. Что встала? Живее! - А... Да, да, как скажете. И Доран удивился, перестав жевать, когда Деви присоединилась к его трапезе, - впервые. Он сидел во главе длинного стола, она села напротив. Он ничего не сказал, только едва видимо выгнул бровь, словно ждал, что она скажет что-то о его измене; она молчала, невозмутимо принявшись за еду. Тишина долго не простояла. - Уж и забыл о тебе... Велю на ночь запирать кухню, не то в скором времени округлишься. Деви показательно, буравя тяжелым взглядом исподлобья, сунула в рот ложку со здоровенной горкой пакора. Сытый, Доран откинулся на высокую спинку стула, положив локти на резные подлокотники, и усмехнулся этому, а она, как прожевала и проглотила, скривилась презрительно. - Какое тебе дело, худа я или полна? Ты не заметишь не то что полноты - увечья на пол-лица. Он не сводил с нее глаз, задумчиво прищурившись. - Всякому знатному господину полагается красавица-жена. Без увечий и раздутых боков. Деви самодовольно подумала: как бы ему понравилось, если бы она все же остриглась? Как же хотелось насолить ему, встать костью поперек горла! - Что же ты не женился на своей любовнице? - спросила она как будто равнодушно. - Ведь она меня краше. - Нет, не краше... но куда умней. Снова он, не вовлеченный в разговор, думал о своем; снова смотрел на нее, а видел другую. Словно у Деви за плечом стояла ее мать воплоти. Это страшно злило. - Видимо, путаться с чужим мужем под покровом ночи, унижая своего, весьма умно. Мне стоит поучиться. Смелые слова были услышаны. - Тебе, - скрипнув зубами, произнес Доран с нажимом, - стоит поучиться почтению - и крепко запомнить, что неверность карается кровью. Деви холодно улыбнулась одними губами. - Жаль, только неверность жены, но не мужа. - Моя вина, что ты в постели что это сандаловое дерево? - Моя вина, что ты знаешь только похоть? - Для большего ты не годишься. - Большего ты не достоин. Доран ударил кулаком по столу. Деви дернулась, резко вдохнув и случайно ударив ложкой по ободку тарелки; задрожала посуда. Из кухни в окно выглянула любопытная Айшвария. - Придержи язык, иначе я решу, что без него тебе будет лучше. Деви испугалась, конечно, но терять ей было нечего. - То недоволен молчанием, а то и слова нельзя сказать! - заново осмелев, воскликнула она в сердцах. - Но я понимаю. Слишком ты привык к сладким речам, желающим угодить господину Басу. Доран встал из-за стола с таким лицом, будто ничего глупее не слышал, и пошел прочь. Не обернувшись, сказал: - Собирайся. Поедем в Калигхат. Услышав это, Деви подскочила, словно громом пораженная, так что опрокинула стул. Поехать куда-то, хоть и в храм... радость-то какая! - Д-да! Поедем! Айшвари!