НЕЛЮБОВЬ

Деви стояла у высокой арки окна. Яркий солнечный свет падал на нее через мелкое деревянное перекрестье, слепил сквозь сомкнутые веки, играл отблесками на гранях изысканных драгоценных украшений. Точка бинди на ее лбу на свету была похожа на каплю спекшейся крови. Несколько дней назад Деви, урожденная Шарма, против воли назвалась госпожой Басу, и эта спальня, и дом были ей чужими, и на душе у нее было неспокойно и тоскливо. А как было не горевать: единственный родной человек остался в воспоминаниях, все, что она любила, отняли, а ее саму как вещь передали из одних равнодушных рук в другие... Будто боги отвернулись от нее. От всего рода Шарма. Но почему? Внезапная кончина Кайраса, ее кровавое замужество - что же это за напасть? Расплата за прегрешения предков? Или, быть может, насланное из тени проклятие? Но Деви никому не желала и не делала зла. Не помышляла завистью или гордыней, не злорадствовала над чужой бедой, не роптала на божественную волю... Так за что ей это наказание? Кайрас, будь жив, ни за что не отдал бы ее на растерзание зверю. Но. Его нашли безжизненным в собственной постели; он умер во сне, уснул и не проснулся, и его необычайно умиротворенное лицо, казалось, осталось вырезано у Деви на внутренней стороне век. Упав на колени возле кровати и уронив голову на холодную бездыханную грудь, она долго сотрясалась в рыданиях и звала брата, пока множество рук пытались оторвать ее от него. Только верой, что разлука не будет вечной, что им уготована встреча в следующей жизни, она теперь и жила. В груди стало тесно, больно, горячо - как всегда, когда Деви вспоминался Кайрас. Это была невосполнимая утрата. Стук копыт и беспокойное лошадиное ржание послышались со двора, и Деви, верно их истолковав, в порыве отчаяния шагнула к окну ближе, продела пальцы сквозь резное перекрестье, крепко за него ухватившись, - точно за прут тюремной клети. Она и была в темнице, сырой и стылой, и уже были слышны шаги ее пленителя. Тут и Айшвария - в замусоленном переднике и с высоко закатанными рукавами, видно, прямиком с кухни, - торопливо вошла в спальню; прикрыв за собой дверь, запричитала: - Господин воротился. Выйдите встретить его. Деви не шелохнулась, не взглянула на нее. - Видеть его не желаю, - ответила холодно. - Желаю, чтоб он напоролся на свой кинжал и освободил меня. Наутро после брачной ночи, отзавтракав и надругавшись над Деви, Доран уехал - как можно было догадаться, из города. Его не было два дня и три ночи. Деви, чуть вздохнув свободно в его отсутствие, засыпала и просыпалась с затаенной надеждой, что в дороге с немилым мужем что-то случится... Небольшая неприятность, что задержит его где бы то ни было и отодвинет час их воссоединения, либо... нечто хуже. Жаль, ничего не сбылось. Никакие неудачи не брали Палача. Айшвария посмотрела с осуждением, понизила голос: - Не гневите богов, госпожа. Вместо того чтобы проклинать судьбу, обратитесь лучше к женской хитрости. Выйдите к нему - улыбнитесь нежно, развлеките беседой. Да не глядите как на злейшего врага! Поверьте, госпожа, муж переменится, когда вы переменитесь к нему, приласкаете. Айшвария искренно желала своей госпоже добра - и относительно другого мужчины была бы права, но они говорили о Доране Басу. О Доране Басу, у которого кипела кровь, но, Деви была убеждена, не было сердца. - Не нужна ему ласка. Не за ней он придет ночью. - И в постели не будьте строптивы, - не унималась наставлять мудрая служанка, - покажите, что близость вам в радость... - Так и быть, послушаюсь мудрой Айшварии: постараюсь стонать потоньше. - Ах, какая язва! Все еще обращенная к окну, Деви открыла глаза и сложила руки на груди, отозвавшись сердито: - Пожалей его еще, этого асура! Я за него не просилась, сам взял. - Взял и не жалею. Айшвария и Деви обернулись на дверь. Айшвария поклонилась и, опустив голову, поспешила оставить господ наедине. Деви же, едва взглянув на супруга, с самым горделивым видом пошла к столу; одновременно с тем как служанка вышла, миновав вставшего на пороге Дорана, легла на столешницу грудью и щекой, показательно отвернувшись. Ее мягкое место оказалось недвусмысленно выставлено кверху, да только полуслепой решил бы, что она сгорает от желания. Деви поняла одно: сопротивление ее мужа только задорит. Юбки сам откинешь, так и просились с губ злые слова, но она зареклась до конца своих дней сказать ему хоть словечко. Доран слеп не был и разглядел бы жест надменного, преувеличенного повиновения и в полуночной темноте. - Радушное приветствие, - бормотнул он, медленно двинувшись к столу. К ней. Его ленивая усмешка, устало, ленно или пренебрежительно полуприкрытые веками глаза - все в нем было Деви немыслимо противно. Противно, что он был ей хозяин - ровно как каждому предмету от мала до велика в этом доме. Он подошел вплотную, коснувшись бедрами ее покрытых ягодиц, и она закрыла глаза, сосредоточившись на дыхании: вдох, выдох... О нет, снова будет больно и унизительно. - Я хотел только передать тебе это, но раз ты так просишь внимания... На стол рядом с головой Деви с негромким хлопком упало что-то, обернутое папиросной бумагой и крест-накрест перевязанное бечевкой; под упаковкой угадывалась книга. Деви крупно вздрогнула от неожиданности, а потом еще раз, почувствовав плотное прикосновение ладони к спине. По телу прошла зябкая дрожь отторжения. Доран стоял ровно, нисколько не склоняясь над ней. - Докладывают: ты славно повеселилась в мое отсутствие. Деви не ответила и на это. Весельем он назвал то, как она одной ночью, не справившись с бессильной злостью, пошла на кухню, сделала несколько глотков вина и в истерике побила посуду. Чудо, что не поранилась осколками в припадке безумия... Сбежались разбуженные шумом, перепуганные служанки, пытались вразумить ее и удержать, но в Деви словно что-то вселилось. Доран, на удивление, воспринял известие о ее ночной выходке спокойно. Равнодушно. Как будто подобное ей позволялось. Смял ее ягодицы - жадно, грубо. - Убыток небольшой, но взыщу... Деви скривилась презрительно: ну да, господин Басу же последний бедняк. Мгновение погодя она поняла, что речь не о том, но все же сказала, не скрывая ядовитой неприязни: - Мое приданое любой убыток покрывает с лихвой. - Чудесное исцеление! А я уже думал послать за доктором. Шутка ли, молодая жена дар речи потеряла... - Муж не дал знать, что ему угодно не только насиловать, но и говорить со мной. - Насиловать? - деланно удивился Доран. - Насилуют чужую жену, а ты моя. Он на миг отстранился, чтобы подобрать ее юбки, а потом заново прижался - уже к голым бедрам и ягодицам. Запустил руку между ног, растер складки жесткими пальцами: между ними было влажно не более, чем обычно. Деви слышала в его голосе, что ему нравится то, что она показывает зубы. А если укусить?.. Но она боялась попасть под горячую руку и только сдавленно простонала, не размыкая губ, когда он, повозив по промежности членом, вошел в нее - так, что ее бедра сильно врезались в край стола. За несколько дней неприкосновенности лоно успело зажить, и все равно это не было безболезненно. Член ходил внутри туго, грубо, неприятно распирая внутренности, а на конце толчка словно задевая, раздражая какую-то рану. Деви не пыталась отпрянуть, отстраниться - Доран крепко держал ее за бока, - а лишь ездила по столешнице щекой и, глядя в окно на солнечный день, сжав зубы, старалась не расплакаться. Мечтая о бесчувственности телесной и душевной. Кончая, Доран налег на нее грудью и втиснулся так глубоко, что она, вскинув голову, вскрикнула от боли. Он вынул член; не обратив внимания на дрожь ее ног и тихие судорожные всхлипы, как ни в чем не бывало поправился и ушел. Деви обессиленно сползла со стола на пол, села, закрыла лицо руками - оно было мокрым от слез. Чувствовала она себя ужасно; между ног саднило и резало. Семя потекло из нее вязкими теплыми каплями. Неужели так будет всегда? Пока не было Дорана, ей нужно было бежать! Приюта в доме Рай Деви бы не нашла - не мог Камал укрывать чужую жену. А податься куда глаза глядят, прихватив с собой узелок с драгоценностями и положившись на удачу... Без защиты, без покровительствующей мужской фигуры юной девице легко было пропасть, но Кайрас говорил, что она умна и находчива не по-женски. Другое дело, что влияние Басу простиралось повсюду, куда как намного дальше Кулькутты, и наверняка очень скоро Деви была бы схвачена и возвращена в свою клетку... Всяко теперь уже было поздно что-либо предпринимать для побега. Она сама, стыдясь посторонних глаз, вытерла подолом юбки белесые капли с ковра; привела себя в порядок, успокоилась и только тогда вспомнила о том, что принес Доран. Под оберткой папирусной бумаги оказался томик стихов, между страниц которого была вложена записка со словами ободрения; то Радха и Сара передали через Дорана весточку. Видно, тот побывал в поместье Басу перед тем, как поехать к себе. Деви была благодарна близняшкам за неравнодушие. Женщины рода Басу - вот уж кто едва ли согнется под тиранией мужа... Ну а ей не свезло. Если бы она была Басу с рождения, а не по мужу... Или бы в тот день, сославшись на мигрень, не поехала в Калигхат, где Доран увидел ее... Но отчаиваться было нельзя. Она могла попробовать улучшить свое положение по-другому, не рискуя пострадать больше, чем сейчас. То, о чем говорили Видия и Айшвария... Они были убеждены, что Деви способна изменить отношение Дорана к себе. Но как? Неужто одними только нежными улыбками и игривыми ужимками? Покорность его не трогала, а дерзость только распаляла. Старшие женщины говорили о женской хитрости, да не учили ей. Но что-то нужно было придумать да поскорее - до того, как Деви станет невыносимо терпеть и она наложит на себя руки. Ей хотелось запереться в своей спальне и носа не показывать, но вместо этого она взяла книгу и с видом не подмоченного достоинства нос-таки показала. Ранее, пользуясь отсутствием хозяина, Деви уже изучила свой новый дом, за исключением спальни Дорана, - это было далеко не поместье Басу или Шарма, а один многокомнатный этаж, - и более всего ей пришелся по вкусу небольшой аркадный внутренний дворик, наполовину выложенный плиткой, наполовину выстланный густой и мягкой зеленой травкой, опрятным природным ковром, по которому было очень приятно ступать. На плитке стоял длинный обеденный стол, а на траве, под сенью молодого сандалового дерева, один против другого стояли плетеные диваны с мягкими подушками. На тот, что располагался ближе к стволу дерева, Деви и присела, чтобы почитать. И подумать, как ей быть. С обеденного стола после трапезы голодного с дороги господина проворно убирала юная служанка, та, что проявила сочувствие к Деви в ее брачную ночь. Звали ее Сундри, она была с рождения нема, но не глуха, все понимала без заминки. Недуг ее имел две стороны: судачить, распространяя лживые и опасные слухи, она не могла, как не могла и рассказать того, что знала. Кроме Сундри, не считая Айшварии, тут прислуживала еще одна женщина, строгая немолодая Тала, страдающая ломотой суставов. Дом был невелик, и прислуги Доран держал немного. До недавнего времени он жил совсем в другом месте, в Клифаграми, родовом гнезде Басу, оттого Деви и не встречала его прежде. Хорошо было бы разузнать о нем больше. Во дворик, в тень поддерживаемого аркадными балками навеса выходили большие окна кухни с распростертыми на тот час деревянными ставнями. В одном из них показалась Тала, прикрикнув сварливо: - Сундри! Что ты тут возишься? Брось это! Поди отнеси господину чай, он ждет! - Я! - неожиданно для самой себя воскликнула Деви тут же и вспорхнула с дивана, оставив книгу на подушке. - Я отнесу ему! Позвольте мне. - Конечно, госпожа, - вытянув шею, чтобы разглядеть ее, удивилась Тала. - Как пожелаете. В окно передала ей поднос - тонкий лист бронзы с фигурными ручками, - груженный чашкой ароматного горячего чая и горкой бурфи на блюдце. Деви, сама не понимая, к чему этот ее сиюминутный порыв, пошла до спальни Дорана. Не переменится же он вдруг из-за такой бесхитростной пробы угодить... Но на войне все средства хороши. Дверь в его спальню была приоткрыта. Деви встала к ней спиной и легонько, но слышимо постучала пяткой по резному косяку, так как руки были заняты. - Входи, - послышалось как-то в отдалении. Подтолкнув дверь плечом, Деви вошла, но не сделала и двух шагов вглубь - несколько растерялась оттого, что Дорана не было видно. Комнату с кроватью предваряла комната с письменным столом, креслами, кушеткой и кадкой невысокой финиковой пальмы. Одно пространство от другого отделяли не смыкающиеся перегородки из мозаики разноцветного стекла. Доран, в свободного кроя курте и таких же дхоти, показался из-за перегородки, на миг чуть различимо вскинув от удивления брови: он не ждал, что здесь до сих пор кто-то есть. Тем более Деви. - Твой чай, - сказала она от неловкости. Прошла к столу и водрузила на него поднос, осторожно, не расплескав. - Отравлен? - Что? - нахмурилась Деви. - Нет... Она не могла выдавить улыбки. Когда Доран подошел, сев бедром на край стола и выжидательно сложив руки на груди, ей захотелось отпрянуть от него, но она, собрав волю в кулак, осталась стоять на месте. - Ну, я слушаю, - вяло усмехнулся Доран. - Говори, что пришло в твою хорошенькую голову. Деви не знала, как очаровать искушенного прелюбодея, но была убеждена, что с любым созданием, разумеющим человеческую речь, можно было договориться. Она сказала прямо, не тратя своего и чужого времени: - Я хочу знать, как с тобой поладить, только и всего. - Разве мы не в ладах? - Ты не мог бы относиться к моим словам чуть серьезнее? Доран коротко посмеялся. - Наконец, чувствую себя женатым. Так действовать на нервы может только жена. Мне это в новинку, но знай меру. В словах нужно было быть осторожной, однако сохранять спокойствие становилось все трудней. - Я просто говорю с тобой, - возразила Деви почти ровно. - Ну так что ты скажешь? - Хочешь моей дружбы? Для начала... будь любезна, не выдавай себя за овцу на заклание. Не так уж плохо тебе живется. Деви вспыхнула: да как он мог судить! Что знал мужчина из правящего рода о шатком положении женщины в чужом владении, о несвободе и угнетенности? Он и есть злостный угнетатель! Однако она произнесла лишь: - Я не против воздавать супружеский долг, но... ты делаешь мне больно. - Я не делаю с тобой ничего противоестественного, а только то, что нужно для зачатия. Так? - Так, но... - И ты моя жена, так? - Да... к великому сожалению. И я понимаю, почему моя мать отвергла тебя. Не могу ее винить, хоть и страдаю теперь от того, что она нанесла тебе такое оскорбление. - О чем речь? - откликнулся Доран легкомысленно, однако его суженные глаза недобро сверкнули. - Прошло столько лет... Я уже и не вспомню ее лица. - Неправда, - сказала Деви хладнокровно. - Но мне все равно. Я - не она. Я прошу лишь уважения и... надеюсь, что этой ночью ты не придешь ко мне, ведь... сегодня мы уже были близки, - закончила она совсем тихо. Дипломатическая миссия была провалена: Доран схватил ее за запястье, резко дернув на себя. - Что же так? Я тебе противен? Испугавшись до полусмерти, Деви дернулась назад, отчаянно упираясь ногами в пол, только бы не оказаться в его руках. Доран позволял это, прикладывая лишь малую долю своей силы. Издевался. - Ты слишком груб! Пусти! - Как скажешь. И он явно со злым умыслом вдруг отпустил. Деви повело; не сумев от неожиданности сохранить равновесие, она налетела на кресло. Метнула в ухмыляющегося злодея взгляд ненависти и бросилась бежать прочь. На закате, укладывая ее ко сну, Айшвария гладила по волосам и все приговаривала: - Разве так уж он страшен? Знавала я и похуже мужей. Деви не слушала, мрачно думая о своем, а кончиками пальцев под подушкой касалась рукояти кухонного ножа, обернутой лоскутом кожи.