Горячий лед

Павел соврал бы, если бы сказал, что с того момента он не думал о Стасе. Перед глазами каждый раз серо-голубые глаза и поджатые губы; бегущие по щекам слезы и содрогающееся от каждого толчка тело. Всхлипы, стоны, попытки выбраться из-под более сильного тела — все это калейдоскопом в голове. В итоге — жесткий стояк, и посреди ночи мужчина стоит под холодной водой, пытаясь выбросить из головы заплаканное личико симпатичного слесаря. Не то, чтобы Никита перестал его привлекать — просто хотелось кого-то нового. Кого-то нового, стеснительного и не успевшего испортить свое тело омерзительными наколками. Стас вообще создавал впечатление милого домашнего парня. Того, который послушно будет ждать тебя вечером дома, готовить ужин и наполнять ванну. Того, которого хотелось испортить. Никита испорченным был с самого начала — вспомнить только, где Павел его подобрал. Подобрал — и никак иначе: он вытащил его из этой дешевой бордельни и подарил шанс на нормальную жизнь — разве теперь по праву он не мог делать с ним все что вздумается? В обед слесарка пустует — только Стас возвращается с обеда раньше и, дожидаясь окончания перерыва, сидит в полном одиночестве. Алексей как обычно играет в теннис на первом этаже, поэтому шанс, что он услышал бы доносящийся из слесарки грохот, был минимален. —Здорова! — мужчина появляется настолько внезапно, что Стас едва не подскакивает на стуле. — Че, Лехи нет что ли? Павел заговаривает парню зубы всем, чем угодно — лишь бы не подумал, что он пришел не к Лехе, не по работе или в конце концов не просто поздороваться. Мужчина интересуется самочувствием Стаса, говорит о погоде и ругает пробки на дорогах, а сам в это время незаметно прикрывает вечно открытую дверь и проходит внутрь. Отвечает Стас короткими кивками, из вежливости отложив телефон в сторону. Он отвлекается лишь на секунду, а Павел уже хватает его за запястье и опрокидывает на стол, зажимая рот парня широкой ладонью. Слесарь дергается, хнычет и в панике вертит бедрами из стороны в сторону, этим лишь еще больше провоцируя потерявшего голову мужчину. —Блядь, Стас, не дергайся! — почти с сожалением просит Павел, расстегивая собственные штаны и стаскивая джинсы со Стаса. — По-хорошему прошу! Он знает, что пожалеет об этом. Знает, но остановиться не может. А парень под ним дергается и хнычет — так же, как пару недель назад содрогался под крупным телом, плача и умоляя остановиться. —Тихо… — шепчет ему на ухо Павел и на всякий случай покрепче зажимает рот. — Расслабься… Расслабиться не получается. Стас дрожит всем телом, пока мужчина до синяков сжимает его бедра, пока толкается внутрь, пока шепчет на ухо всякую грязь и неистово кусает за шею. Слесарь прикрывает глаза и на секунду перестает сопротивляться, но уже со следующим толчком он громко кричит, скребя руками по столу. —Да не ори ты! — сильный шлепок по бедру, и Стас уже хнычет в собственную ладонь. — Умничка. Потерпи, Стас… Потерпи… Толчки размашистые, грубые и болезненные. Слесарь настолько сильно сжимает его изнутри, что Павел теряет ощущение реальности. Ему все равно, что вокруг происходит. Ему все равно, что за дверью стоит Никита, который так и не нашел в себе силы сдвинуться с места и вынужден был наблюдать эту картину. —Т-ш-ш… — почувствовав, как сокращаются вокруг его члена упругие мышцы, мужчина погладил Стаса по бедру. — Давай, немного еще! Он держит слесаря за шею, продолжая трахать его в бешеном ритме — слышно было только мокрые шлепки и тихие стоны. Он не останавливается ни на секунду, а у Никиты по щекам бегут слезы, и он рад бы не смотреть — осталось лишь сдвинуться с места. С громким стоном Павла он оседает на холодный пол и обхватывает голову руками. А он обещал…обещал ведь, скотина!.. И хуй с ним, со Стасом — его и так имели все в этой прогнившей конторе. А вот Павел… Никита как-то грустно улыбается, потому что ему уже все равно. Потому что он смеется и плачет, потому что его система дает сбой. Потому что увидеть измену оказывается на удивление обидно и больно. Краем уха он слышит, как мужчина отпускает Стаса, как тихо, боясь сорваться, начинает всхлипывать слесарь, и понимает, что надо подниматься. Надо вставать. Но ноги ватные. Когда Павел выходит, в коридоре уже никого нет. Ему хуево как никогда, и почему — непонятно. Чернее тучи он возвращается в слесарку, а на полу пачка тонких «Richmond», и куртка осталась висеть на крючке. Который он сделал, потому что Никите не нравилось оставлять вещи на стуле. —А, он курить ушел! — объясняет Александр исчезновение коллеги. — Е-мое! Забыл что ли?.. Пачка тонких «Richmond» валяется на полу, а Павел понимает, что с этого — именно этого — момента все окончательно и бесповоротно пошло по пизде.