Горячий лед

—Подержи его! —А то ты сам не справишься!.. Питая себя сомнениями в правильности происходящего, Павел все-таки отступает в сторону. Быть молчаливым наблюдателем — это одно, а принимать участие самому — совсем другое дело. В конце концов мужчина поклялся Никите в верности, и даже перспектива отыметь симпатичного слесаря не должна была вскружить ему голову. —Помогите!.. Стас вырывается и кричит, а Павел со стороны наблюдает, как на него наваливается крупное тяжелое тело. Нет, ему не жаль — разве что совсем немного — ему хочется смотреть дальше. Хочется лично увидеть, как присунут этому симпатичному пацану, как заткнут ему ротик, как он будет громко кричать и плакать, заливаясь слезами. В штанах мужчины становится тесно, и Александр, заметив это, предлагает снова: —Давай! Он никому не расскажет! В том, что Стас вопреки всему будет молчать, Павел и так был уверен. Пугало другое: его самого потом замучила бы совесть, и, ужравшись в хламину, мужчина сам бы как на духу выложил Никите все и со всеми подробностями. Тот бы подулся, въебал бы и не простил. Никогда — потому что Никита не прощает. Взвесив все «за» и «против», мужчина для себя решил, что наблюдать не измена, а про неоказание помощи нуждающимся никто все равно не узнает. —Пожалуйста!.. — хнычет Стас, умоляюще глядя на Павла. — Помогите… У мужчины стоит и стоит конкретно — на слезы, всхлипы и чужую беспомощность. Он, может, и помог бы, но глядя, как Стас сжимается в ожидании первых толчков, как зажмуривается и как бегут по щекам соленые слезы, Павел не находит в себе сил остановить это безумие. —Слышь… А он выдержит?.. Не то, что ему интересно, но как попытка очистить совесть — вполне себе подойдет. Слесарь тем временем всхлипывает, содрогаясь от каждого толчка и, не выдерживая напора, прогибаясь в спине. Получалось только больнее, и член Александра — большой и толстый — выпирал в низу плоского живота. Пока мужчина нещадно долбил Стаса, тот лишь всхлипывал и пытался кричать. Будь на его месте Никита — подумал Павел — все присутствующие уже были бы покрыты матом и синяками. Мужчина думает, что неплохо бы ему, этому самому Никите, сейчас как следует всунуть — чтобы потек и раздвинул свои ножки как распоследняя блядина. Чтобы до звездочек перед глазами; чтобы орал и просил больше, больше… Стояк становится уже болезненным, и Павел почти что соглашается взять плачущего и уже растраханного слесаря. —Здрасьте… — раздается с порога тихий голос, и мужчину словно бьет током. — Я… Никита так и замирает — с приоткрытым ртом и коробкой в руках. Он смотрит на Павла, на Александра и потом снова на Павла, не понимая, какого черта тут происходит. А потом, видимо, теряется настолько, что выдает то, чего сам от себя не ожидал: —Я…приборы принес… И останавливается в дверях, ожидая дальнейших указаний. Мужчина видит, что Александр не останавливается, и думает, что охуенно было бы вчетвером. Услышав такое, Никита в лучшем случае просто бы убежал, в худшем — въебал бы ему по роже. Действовать нужно было сейчас и действовать аккуратно — пока слесарь находился в легком ступоре и испытывал проблемы с продумыванием дальнейших ходов. —Сюда ставь… — осторожно шепчет Павел, указывая на длинный стол рядом с собой. — Иди сюда, Никит… Тишину нарушает громкий вскрик, и Никита вздрагивает, словно приходя в себя. Мужчина готов был убить Стаса или как минимум вставить ему так, чтобы от боли он сорвал голос, но сильный шлепок и следующий за ним болезненный стон убеждают Павла в том, что слесарь свое получит и без него. Сейчас задача заключалась в другом. —Да, да, Никит… — шепчет мужчина по мере приближения парня. — Попался! Павел резко хватает свою жертву за запястье и усаживает к себе на колени. Никита дергается, ругается и клянет Павла на чем свет стоит, но тот игнорирует безуспешные попытки и с размаху бьет слесаря по лицу. —Закрой рот, сучка! — удар получается довольно болезненным. — Лучше готовься раздвигать ноги! Наблюдая за происходящим, Александр ухмыляется и сбрасывает Стаса на пол, поворачивая к Павлу лицом. Тот стаскивает с сопротивляющегося Никиты узкие джинсы и без подготовки входит в уже довольно растянутое тело. Первый же толчок оборачивается протяжным стоном: слесарь прикрывает глаза и подается бедрами назад, сильнее насаживаясь на твердый ствол. —Что, нравится? — с издевкой спрашивает мужчина, оттягивая Никиту за волосы. — Только тронь — уже весь мокрый! Парень поднимает голову и сталкивается взглядом со Стасом: он все так же плачет, и глаза уже давно мокрые от слез, но толчки не прекращаются. С очередным жестким проникновением слесарь кричит в голос, и тут же на его бедро опускается чужая ладонь. —Терпи!.. И как обычно: у Никиты мокрые губы, у Стаса — глаза. Парень пытается отползти, но его грубо возвращают назад и начинают долбить еще сильнее. Никита извивается тоже, но ему нужно большего, ему мало. Он может сколько угодно сопротивляться и строить из себя недотрогу — его мазохисткие наклонности все равно возьмут верх. Нужно жестко, быстро и грубо. И желательно, чтобы не спрашивали. Но это только когда есть настроение — в противном случае партнер рисковал получить поставленный удар в челюсть. Павел смотрит, как крепкие руки сжимают бедра Стаса до синяков; смотрит, как без остановки льются из чужих глаз слезы — и он держится, чтобы растянуть удовольствие. А Никита прогибается в спине, Никита часто-часто дышит и приглушенно стонет в зажимающую его рот ладонь. Он запрокидывает голову, и мужчина сжимает в кулаке темные пряди — натягивает на себя. Слесарь прижимается вплотную, татуированными руками цепляясь за крепкую шею, и Павел кончает, до краев заполняя тело партнера. —Да, нормально было… — хриплым голосом произносит мужчина, на всякий случай оглядываясь на Никиту. — Повторить бы… Сам Никита тяжело дышал и, вопреки опасениям Павла, драться не собирался — у него попросту не осталось сил. И на Стаса парень тоже не смотрит — стыдно. Им еще как-то нужно было сосуществовать в коллективе. —Да, хорошо… — выдыхает Александр, отпихивая перепачканного Стаса в сторону. — В следующий раз будем его вдвоем иметь. А потом твоего! Никита что-то неразборчиво шипит, но Павел понимает без слов. Представлять, как кто-то имел твоего парня — это одно, а наблюдать за этим в реальности — совсем другое. Да взять даже милашку Стаса: Никита никогда не простил бы измены. Сам, значит, ебется, а ему нельзя? —Тогда тебя ебать буду! — обращается к слесарю Павел. — Не, Саш, я воздержусь! Предложение было хорошим. Может, воплотить его, когда они поругаются? Или когда Никита ужрется настолько, что не отличит свои желания от его? В любом случае — пока парень был против, Павел ничего делать не собирался. Все-таки он дорожил их пусть трещащими по швам, но еще отношениями. —Дай знать, как надумаешь! Мужчина, смеясь, показывает Александру средний палец и приобнимает Никиту за плечи. Узкие. Очень узкие. Уже, чем у Стаса. В ответ на непонимающий взгляд слесаря Павел мотнет головой: все, никаких больше Стасов. Так он думал, совершенно не ожидая, на что в скором времени подтолкнет его его дурная голова.