Пять раз, когда Кроули лучше Азирафаэля справлялся с ангельской работой, и один, когда Азирафаэль мог бы его понять. Но нет

      В последний раз они напиваются вместе в ночь перед одиннадцатым днем рождения антихриста. Они сидят в книжном, Кроули изящно вытягивает длинные ноги, раскидывается на кресле, выглядит полностью расслабленным, даже снимает очки.              Азирафаэль отодвигается подальше от него, чтобы случайно не вдохнуть его запах или не попытаться коснуться руки. Сейчас у них практически не осталось времени, и он не может больше ручаться за себя. Он даже не может придумать ни единой причины, почему им нельзя провести эту ночь вместе, вдвоем, так, как это делают люди, в мужском или женском обличии, неважно. Лишь бы это был Кроули, его Кроули.              Возможно, этому миру осталось существовать несколько дней, так почему бы ему не осуществить свою мечту? Он мог бы целовать Кроули, прямо здесь, в этом кресле. Мог бы дать ему все, все то, что так бездарно тратил на смертных. Он мог бы попросить его расправить крылья, зарыться в них лицом, вдохнуть запах шоколадных трюфелей (так пахнут домашние коты. И почему-то перья Кроули. Почему Азирафаэль вообще знает об этом?). Он мог бы снять его туфли, и целовать узкие ступни, тонкие лодыжки, опуститься перед ним на колени…              Ангел на коленях перед демоном. Похоже алкоголя было слишком много.                     — Если в итоге апокалипсис все же случится, — неожиданно начинает Кроули. Азирафаэль вдруг замечает, как тот напряжен. Взгляд цепкий, слишком трезвый, слишком больной и несчастный, — тебе лучше бы убить меня до его начала.              Азирафаэль моргает несколько раз, осознавая сказанное. Удивляясь, как далеки мысли Кроули от его собственных. Он ведь искренне считал, что Кроули тоже может предложить… развлечься напоследок. Что в этом такого? А он бы согласился, не терзаясь угрызениями совести, ведь это было бы только помощью другу. Коллеге, да, именно коллеге. Кто бы мог обвинить его, поддайся он чарам такого сильного демона? Демона, который сумел развоплотить Всадника, во всяком случае именно так считают в раю. Что вообще может противопоставить ему ангел среднего ранга?              — Настолько боишься, что мы победим? — весело спрашивает его Азирафаэль, в надежде рассеять напряжение и вернутся к идее прощального секса.       — Вы не победите, — отвечает Кроули уверенно. Делает длинный глоток, Азирафаэль завороженно смотрит, как тонкие пальцы опускают на пол бокал, — особенно если оставишь меня в живых.       — Неужели? Насколько я знаю, силы примерно равны. Кроме того, зло обычно проигрывает.       — Ага, в глупых сказках. И фильмах. И силы не равны, — Кроули горбится в кресле, растирает руками лицо. Азирафаэль смотрит на смуглые длинные пальцы, отчаянно желая прикоснуться, — если оставишь меня в живых, на нашей стороне будет сражаться Плотник.       — Ты же не серьёзно? — Азирафаэль смеётся, всем своим видом демонстрируя абсурдность ситуации. На самом деле ему ничуть не смешно, он не может перестать думать о том, что эта ночь — их последний шанс. А еще о том, что Кроули слишком печален, и похоже искренне верит в собственные слова, и предложить ему сейчас сексуальную связь — кажется кощунственным.              — Я сумею его убедить, поверь мне, ангел, — говорит Кроули уверенно, глаза — холодные и практически человеческие, если не считать вертикальный зрачок, — и тогда ад выиграет. А этого никто не хочет для земли. Даже Она.              — Ты не сможешь убедить его сражаться на вашей стороне. Это просто смешно, — возмущается Азирафаэль, наконец отбросив свои грешные помыслы.       — Уверен? — Кроули практически шипит, — в прошлом у меня неплохо получалось. Ты должен признать, что я имею над ним… власть.       — Да, но то были добрые дела, — неуверенно спорит Азирафаэль.       — Ага, особенно отказ от плана по спасению душ из ада. Очень доброе дело, — фыркает Кроули.       — Это было по Её воле! — возмущается Азирафаэль.       Кроули выпрямляется, говорит холодно и высокомерно:       — Откуда тебе знать? Разве Она оставляла на этот счет инструкции?       И Азирафаэль не находится с ответом.       Кроули снова сутулится, сползает по спинке кресла, кладет голову на скрещенные руки.       — Просто пообещай мне, ангел, — просит он, — пообещай убить меня.              Азирафаэль собирается было спорить, но четкие и неоспоримые аргументы вдруг кажутся глупыми и бессмысленными, потому что он вспоминает. Вспоминает кое-что и с ужасом осознает, что Кроули может оказаться прав. Ведь Плотник давным-давно разочаровался в небесах.              — Там больше нет любви. И Ее там тоже больше нет, — сказал Плотник Азирафаэлю. Когда же… когда это было..?       — Вы все мните себя выше людей, выше демонов, — говорил ему Плотник без следа сожаления, как говорят о давно свершившемся и уже не задевающем факте, — но вы ошибаетесь.       Кажется, это было в начале девятнадцатого века, они с Кроули были в ссоре, и давно, очень давно не виделись. Азирафаэль и сам себе не признавался, что скучает, но скучал. Он встретил Плотника в детском приюте, и они долго-долго говорили. Плотник тоже выглядел одиноким и непривычно молодым.       — Вы все заблуждаетесь, — сказал ему Плотник.       — Ты что, считаешь, что люди могут быть выше ангелов? — возмутился тогда Азирафаэль.       — Ты даже не можешь представить себе вариант, в котором все мы равны перед Ее глазами? И люди, и ангелы и демоны? Ведь все мы в конечном итоге — Ее творения, Ее дети.              Ну конечно, именно тогда. Была ранняя холодная весна, дождливая, дымная, тоскливая и серая. Деревья никак не хотели распускать листья, молодая трава не желала расти. Его клуб закрыли на ремонт на пару недель, но с закрытия прошло уже добрых четыре, знакомые люди вдруг разъехались, не сговариваясь, а город сделался слишком шумным и быстрым. Азирафаэль и сам собирался уехать куда-нибудь, хоть в Америку, хоть в Индию, но еще не решил куда именно. Небесам был необходим какой-никакой отчет, а добрых дел в копилке отчаянно не хватало. И тогда Азирафаэль отправился в тот приют, твердо решив выполнить месячную норму чудес, а утром отбыть в Японию. И встретил там Плотника, который никогда и никому не считал нужным отчитываться, а значит все его деяния спокойно можно было приписать себе. Азирафаэлю было одиноко настолько, что вместо того, чтобы просто уйти, они спорили, спорили несколько часов кряду. Спорили, а потом просто говорили, практически, как старые друзья.       Тогда-то Азирафаэль впервые и заподозрил, что они до сих пор общаются с Кроули и, возможно, тому его тоже сейчас не хватает. Потому что в самом конце, когда они уже прощались, именно Плотник сказал ему:       — Твой друг сейчас спит. Можешь не волноваться за него, всем иногда нужна передышка. Я за ним присмотрю.       — Я вовсе не… — начал было Азирафаэль снова спорить, но Плотник быстро прервал его.       — Когда увидитесь, передай ему… скажи ему… хотя нет, не надо… он и так знает.(1)       — Почему ты считаешь, что мы увидимся? — спросил Азирафаэль, все еще злой на Кроули из-за его дурацкой просьбы.       Плотник только пожал плечами.       — Просто знаю.              Но сейчас важно то, что именно тогда, в тот раз Плотник сказал ему, что не собирается возвращаться на небеса по своей воле. Потому что там не осталось любви.       — Даже демоны умеют любить, — сказал ему Плотник, — а ангелы даже не пытаются.       — Демоны не способны на любовь, — спорил с ним Азирафаэль.       — Да, — соглашался Плотник, — именно так они всегда и говорят. Но сказанные слова вовсе не делают что-то правдой.       — Но демоны не лгут, — вспомнит Азирафаэль слова Кроули, — это же… неспортивно.       — Не обязательно лгать, ты и сам это знаешь. Достаточно просто не говорить правду. И тот факт, что кто-то не лжет, вовсе не меняет то, что все мы способны на ошибку. Или на самообман. Ты ведь тоже уверен, что небеса прекрасны. А по сути, они мало чем отличаются от ада. Вам давно пора объединиться и попробовать работать вместе. Может быть вы и смогли бы научить друг друга чему-то, — ответил Плотник спокойно, и ничего не произошло. Молния с небес не поразила предателя, и земля не раскололась под его ногами, открывая адские бездны. Более того, Азирафаэль все еще видел его крылья на эфирном плане, такие же белоснежные и сияющие. Даже более ухоженные, чем крылья самого Азирафаэля.       И они продолжили спорить, а потом говорить, пока Плотник не попрощался с ним, бросив эту странную фразу: «Передай ему… он и так знает».              Что это могло означать? Передай, что я готов встать в ряды демонов? Готов сражаться на вашей стороне?              Сейчас Азирафаэль жалеет, что так и не уточнил тогда, не посчитал нужным. Но одно ему совершенно ясно — Плотник действительно готов отречься от небес, всегда был готов, если уже не отрекся.                     — Но, — Азирафаэль мучительно ищет хотя бы одну причину для отказа, — но разве в таком случае, ты не должен быть рад? Ты способен уговорить его присоединиться к вам, разве не этого жаждет каждый приличный демон?       Кроули поднимает голову, кривится, словно глотнул что-то кислое.       — Ангел, — говорит он медленно, проговаривая каждый слог, будто ребенку объясняет, — он падет, если встанет на нашу сторону. Такого Она даже своему любимчику ни за что не простит. Чему мне радоваться? Что самая чистая душа на земле будет вечность гореть в аду? Окажется рядом с монстрами, вроде меня? Ты представляешь, что там сделают с ним? Как его там ненавидят?       — Ну так не уговаривай его, — пожимает плечами Азирафаэль, который все еще не видит проблемы, — просто не предлагай ему вставать на вашу сторону.              Пожалуй, надо было бы оспорить то, что Кроули назвал себя монстром. Он не монстр. И никогда им не был. Но ведь Кроули это сказал не серьезно? Он же и сам так не думает, драматизирует, как и всегда.              — Если бы все было так просто, — отвечает ему Кроули слишком спокойным голосом. Он снова закрывает руками лицо и вдруг кажется разом постаревшим и безумно уставшим, растерявшим весь свой лоск и стиль, — но это работает не так. Ты просто не понимаешь. Не можешь понять. Я… слишком далеко зашел. Я не должен был…              И не собирается даже объяснять, как именно, по его мнению, это работает, что он сделал, а чего не должен был делать, и, главное, что же конкретно Азирафаэль не в состоянии понять.              — Просто пообещай мне, ладно? — просит Кроули тихо, — пожалуйста. Ради всего прекрасного, что мы видели на земле.              И тогда Азирафаэль обещает ему. Обещает убить своего врага, рыжего уже-давно-не-ангела, своего не-друга, своего тайного приятеля, свою мечту. Красивого, веселого и уникального, единственного в своем роде. Убить навсегда, невзирая на россыпь веснушек на коже, так схожих со звездной пылью, на теплые, гладкие волосы, которых он уже никогда не коснется, на глаза, что сияют расплавленным золотом. Невзирая на столько веков взаимопомощи и бесконечных разговоров, на их практически дружбу, и на то, что ближе в этом мире у Азирафаэля никого нет и не предвидится, да и не нужен ему никто. Убить того, кто наполнил звездами ночное небо земли, кто дал людям свободу и возможность выбирать свой путь, убить того, кто знал Еву и Гипатию, Клеопатру и Екатерину Великую, Софокла и Нерона, того, кто плыл с ним на ковчеге, и стоял на стене Эдема, плечом к плечу, всегда рядом, сквозь века. Убить своими руками тысячи лет истории, убить истинную красоту, убить целую вселенную в его лице. Только лишь затем, чтобы спасти бессмертную душу одного уже даже не человека. Пусть и очень важного для всех остальных людей.              — Ангел, — Кроули снова поднимает голову и в его глазах отчаянная надежда мешается с такой тоской, что Азирафаэлю хочется плакать, — знаешь, если все же так случится, ну… худший сценарий… и потом ты встретишь его, скажи ему… передай… хотя знаешь, лучше не стоит… Да он и так знает.              Наверное, Азирафаэль догадался бы о природе их отношений с Иешуа, мысли он человеческими мерками. Но он был истинным ангелом и мыслил, как ангел. И, то, единственное, что могло бы все объяснить, так и не пришло ему в голову.              *****       1 – здесь и далее по тексту отсылка к Доктору Кто, немного измененная цитата из серии 2Х9 Темница Сатаны: «Если будешь говорить с Розой. Передай ей... Скажи... О, она сама знает»