Пять раз, когда Кроули лучше Азирафаэля справлялся с ангельской работой, и один, когда Азирафаэль мог бы его понять. Но нет

Азирафаэль совершенно не собирался подслушивать. Это низко и крайне невоспитанно, особенно для ангела, даже, если данный конкретный ангел в настоящий момент изображает из себя садовника. И, тем не менее, он слышит свое имя и замирает под окном. Лето выдалось жарким, и окна постоянно держат открытыми, будто действительно надеясь, что раскаленный уличный воздух может понизить температуру в доме. Две молоденькие служанки на кухне обсуждают их с Кроули предполагаемый роман. Точнее роман няни Ашторет и садовника Фрэнсиса. — Как она его целует? С такими-то зубами? — хихикает Нэнси и ее подружка, Джозефина, тоже заливается хохотом. Азирафаэль вздыхает под окном. Он выбрал себе наименее привлекательный облик, дабы избежать возможных сплетен. И, глядите-ка, сплетни все равно его преследуют. — Что за глупости? — вошедшая в комнату пожилая экономка, миссис Пибоди, громко хмыкает, — у няни Ашторет есть муж. Сдался ей ваш Фрэнсис.  — Ну любая женщина может изменять своему мужу, — замечает Нэнси, не желая вот так сходу соглашаться.  — О, не только не такому мужу и не с таким, как наш садовник. Я его видела пару раз, — миссис Пибоди заговорщицки понижает голос, — он ее подвозит перед выходными. Божественно красив! Высокий, волевые черты лица, голубые глаза, загорелый, а мускулы… — И как она такого красавчика урвала? — немного ревниво интересуется Нэнси. Азирафаэль не слушает дальше. Он отправляется выполнять свою работу, ну, или делать вид, что он ее выполняет, попутно завидуя демонической фантазии. **** Вечером няня Ашторет приходит в его флигель, с явным наслаждением скидывает туфли, забирается в кресло с ногами. Азирафаэль смотрит на тонкую изящную лодыжку в черном чулке и запоздало осознает, что сплетни о них могли быть спровоцированы вот этими ночными визитами. Возможно не стоило им встречаться тут каждую ночь? — Умираю — хочу выпить, ангел, — тянет Кроули капризно, — у меня был ужасно тяжелый день. И Азирафаэль тут же начинает разливать по бокалам плотное бордовое вино. Кроули идет быть женщиной. Идет быть капризным. Идут черные чулки и черные платья, строгая укладка и кудри. Честно говоря, ему идет практически все. Если не считать ту ужасную бородку времен Шекспира. После третьей бутылки Азирафаэль решается-таки и спрашивает Кроули о его мифическом муже. — Никто бы не взял на такую работу незамужнюю женщину, — парирует тот и звучит это крайне логично, — кроме того, я избавлен от служебных романов, и никто не пытается посягнуть на мои выходные. Тебе бы тоже не помешала такая легенда. — Экономка говорила, что он божественно красив, — замечает Азирафаэль. Кроули неожиданно давится своим вином, кашляет, очевидно позабыв, что ему не обязательно дышать. Азирафаэль с трудом сдерживает смех, ему не хочется, чтобы Кроули обиделся и ушел, ночь едва началась. — Это просто тело, — говорит Кроули, взяв себя в руки, — и вообще, у меня должен быть стильный муж. Азирафаэль кивает ему, подливая в бокал вино. Кроули обожает стильные вещи. — А у тебя был когда-нибудь настоящий муж? Ну или жена? Я имею в виду, среди людей, — интересуется Азирафаэль еще две трети бутылки спустя. — Был, ангел, — отвечает Кроули немного лениво и расслаблено. Длинные смуглые пальцы небрежно перебирают бахрому на обивке кресла. — Он знал, что ты демон? — интересуется Азирафаэль. — Ну конечно же знал, — Кроули прикрывает глаза под очками, — иначе было бы нечестно, не находишь? — Ты его… навещаешь? — Каким интересно образом я мог бы его навестить? — ехидно уточняет Кроули. — Он что… у нас? — удивляется Азирафаэль. — А что тут удивительного? К вам довольно легко попасть, нашел себе священника, да и исповедался. Пуф — и все твои грехи отпущены! — Кроули довольно экспрессивно взмахивает рукой, демонстрируя то ли отпущение грехов, то ли стремительный полет на небеса. — Но он же… возлюбил демона, — осторожно замечает Азирафаэль. — Нигде и никто не запрещал людям любить демонов, — уверенно отвечает Кроули, очевидно, потративший много времени на изучение этого вопроса, — люди вольны любить кого угодно. Запреты касаются лишь ангелов, ангел, — заканчивает он практически мягко со странной печалью в голосе. Азирафаэль не может не принять это на свой счет. Они молчат, погруженные в свои мысли. — И… как оно было? — спрашивает немного погодя Азирафаэль с искренним любопытством, мысленно представляя человека, который был вправе касаться рыжих блестящих локонов, тонких пальцев. В его фантазии это некто удивительно умный, начитанный и утонченный. — Восхитительно! Потрясающе! Незабываемо! Что за идиотский вопрос, ангел? — Кроули резко садится прямо, срывает очки и буквально швыряет их на столик, — это было быстро. Я его похоронил. Омыл и умастил его тело. Потом оплакал. Ты что, ждал чего-то другого? — О, дорогой, мне так жаль, я… не подумал. Эти смертные, они… — Азирафаэль тянется было накрыть его руку своей, успокаивая, но вовремя одергивает себя. — Они смертны, — Кроули снова откидывается на спинку кресла, успокаиваясь так же быстро, как ранее вышел из себя, — и с этим ничего не поделать. Расскажи лучше свою историю, ангел. Ты хотя бы можешь их потом навещать. — Ну тут и рассказывать нечего, — Азирафаэль обдумывает это некоторое время, — со смертными все кончается одинаково. Ты прав, дорогой, я могу их навещать. Но я… — Не навещаешь, — голос Кроули звучит понимающе. — Нет, не навещаю. Это было бы… в конечном итоге это просто бессмысленно, дорогой. Мы все равно не способны вернуть прошлое. — Да, — соглашается Кроули, — не способны. Каким бы оно ни было прекрасным. Что ж, тогда за будущее, ангел. Пусть оно будет. — Лучше? — улыбается ему Азирафаэль. — Нет, — Кроули серьезно качает головой и добавляет, без улыбки, — пусть оно будет. Просто будет. — За будущее, которое обязательно будет, — Азирафаэль поднимает свой бокал. В преддверии апокалипсиса это крайне уместный тост. За окнами поют цикады, ночь упоительно теплая и напоминает Азирафаэлю все сладкие южные ночи вместе взятые. Он любит южные страны, запах соли и терпкие летние вина. Любит лето. И любит эту маленькую планету вместе с маленькими глупыми смертными людьми. И, может быть немного, самую капельку, любит и демона. Уж себе то он может признаться в этом. Кроули уходит от него уже под утро, босиком, зажав подмышкой радио-няню, с полупустой бутылкой вина в одной руке и неприлично дорогими туфлями в другой. Азирафаэль некоторое время наблюдает, как он удаляется, покачивая бедрами, оставляя за собой мокрую дорожку сбитой росы на траве. На небе розовеет полоска рассвета. «Это он отлично придумал с мужем, — думает про себя Азирафаэль, — идеальное средство по избавлению от человеческих искушений и ненужной болтовни». Гавриил был бы доволен. Интересно, этот мифический муж кто-то из демонов или Кроули попросил об услуге знакомого человека? Помнится, у него всегда было много друзей среди них. Жаль, что сам Азирафаэль до такого не догадался. Это было бы удобно. Над горизонтом поднимается солнце.