И никакого нет смысла в жизни, кроме любви...

- Ну, так не честно! - в приоткрывшейся двери показалась кудрявая голова. - Дядя! - тон племянницы был строг. - Что, дя-дя?! - вошедший развёл руками. - Вы - тут, я - там... Як Платоныч! - судя по улыбке, Миронов младший уже принял на грудь за здравие именинника, а может за здравие пострадавшего, но явно за что-то хорошее.       Штольман потянулся было встать. - Пётр Иванович, а как Вам моя компания? - провокационно вмешался Чехов, жестом удержав лежавшего. - Ну, если Вы... как врач, рекомендуете не привлекать... Пока! Дорого Якова Платоныча к нашим приятным процедурам, - дядюшка сумел справиться с приступом, подступившей икоты, и закончил, - то я буду признателен Вам, дорогой Антон Павлович, если Вы уделите мне внимание! - и он завертелся в поисках стула. - Думаю... как врач, что Якову Платоновичу, следует отдохнуть. Да-да, мне кажется, я его утомил, а мы скоро к нему завалимся большой толпой, так что... - и свою речь доктор завершил красноречивым жестом в направлении двери. - Ну, если так... то да! Аннет, следуй указаниям врача! - и в комнате остались двое.       Они лежали и целовались - то еле касаясь друг друга, дразнясь, то подчиняя себе, то покусывая... Её голова лежала на его плече, глаза были прикрыты, но он чувствовал, что она не спускает с него глаз, и поэтому в небольшой передышке одними губами сказал: - Я люблю тебя... - А я тебя, - её ладошка легла ему на грудь, и они уснули спокойным здоровым сном.       Свет дня пробивался сквозь заморгавшие веки... Нежность, мягкость, лёгкость дарили новые ощущения: она касалась губами ссадин на костяшках его пальцев. - Анечка... - хрипота в сочетании с ласковостью подарили ему наполненный жизнью взгляд синих глаз. - Что?... Что случилось? - синева давала знать о её взволнованном состоянии. - Я так соскучилась по твоему голосу... - она положила пальчик поверх его губ. - Сейчас всё хорошо! Но... где-то там есть кто-то... кто хочет это разрушить! - её пальчики побежали по таким родным чертам... - Кто он? - злость в мгновение сменилась на беззащитность, и в глазах засверкали слёзы.       Он прижал её к себе: его широкая, тёплая, сильная ладонь защищала от жестокости мира: - Или она... - необычно, с сомнением, заявил Яков. - Что мы имеем? - Варфоломеев взял перо и бумагу, возглавляя восседавших за круглым столом в комнате, превратившейся в кабинет: графическое очертание собрания имело необычную геометрическую фигуру, в кругу было свободное место - Штольман принимал участие лёжа на диване. - Позвольте мне... скомпоновать, - вызвался Чехов, внимательно сохранявший молчание до этого момента.       Получив одобрительно-приглашающий жест, писатель приступил, и его слова необычным образом отобразились на листе - в виде схем. - За небольшой промежуток времени, с седьмого по пятнадцатое произошли три события. Главные участники - Жан, Анна Викторовна, Яков Платонович. Территориально - в разных городах! Первый - мёртв: убился сам, словно во сне. Гипноз? - пауза. - Анна Викторовна, - цела и невредима! - восхищённый взгляд говорившего отправился адресату. - Применено воздействие... Гипноз? Есть основания так думать. И есть ощущение, что намерение принести вред отсутствовало?! - Чехов несколько вопросительно взглянул на Варфоломеева, поглощённого структурированием информации. - Яков Платонович! В худшем состоянии, чем Анна Викторовна, но, к великой нашей радости, уверенно лучшем, чем Жан! - лёгкая ирония слегка разрядила атмосферу. - Пунктирная память событий - отключение сознания - гипноз? Жестокость... И! Явные исполнители, упомянувшие некую «её». Возможно, эти происшествия связаны между собой... Вдохновителем? Заказчиком? - А... А как же женщины?! - наступившую тишину нарушил возглас Миронова младшего, тут же получившего определённый взгляд от невестки, сохранявшей молчание на протяжении необычного для себя вечера. - Что именно Вы имеете в виду, Пётр Иванович? - терпеливо уточнил Александр Францевич. - Ну, как же? - мысли, по-видимому, опережали речевые возможности дядюшки. - Всё время бывшие где-то рядом: у Жана... у Як Платоныча... даже у Петра Александровича на перроне странная пострадавшая, вмиг исчезнувшая... Она мне кажется подозрительной! - он наклонившись над столом, прищурился, да ещё и пальцем погрозил. - Вот только у Аннет не было никакой женщины... - немного растерянно заключил Пётр Иванович и вернулся в исходное положение. - Была, - раздался скрипучий говор, - на лестничной площадке... в гостинице... - и Яков ясно увидел чрезмерно быстро спускавшуюся даму. - И... и в моём сне... я слышала женский голос... читавший стихи... - Анна неотрывно смотрела на Якова. - Стихи... Какие стихи? - заинтересовался Чехов. - Детские, их написала девочка, англичанка... Давно... - теперь с неё самой не сводил глаз муж: - Аня?... - Всё хорошо, - улыбнулась она и встав, добавила, - Антон Павлович, сейчас... и записывая строчки, прочитала: - Я одна везде и всюду... В доме ясная картина... Я иду, ты в бреду... Покажись! Я у краду... - Какие необычные... строчки... - писатель будто ушёл в себя на мгновение и вдруг - а ещё что-то можете вспомнить, Анна Викторовна?       И в памяти всплыли строки: - Роза белая в саду... В доме чёрная собака... Я иду, я иду... Никого уже не жду... - Странно... очень странно... - заключил писатель. - Дамы и господа, прошу прощения, но хоть хозяин здесь и не я, - доктор Милц с почтением кивнул в адрес Виктора Ивановича, - но попрошу закончить совещательные дела на сегодня. Яков Платоныч, позвольте задержаться, - обратился он уже персонально. - Доктор, да у меня... - Штольман хотел было заверить Милца, что всё в порядке. - Яков Платонович, дорогой мой, это был всего лишь такой оборот речи, - серьёзно прервал своего подопечного врач. - Я Вас осмотрю!