И никакого нет смысла в жизни, кроме любви...

- Яков... - Аня тихонько позвала мужа, - Яков... - повторила она, смакуя родное имя. - Ммм, - не желая признавать, что ночь уже уступила свои права, Штольман упорно не открывал глаза, кайфуя от редких поцелуев у своего правого соска, где подливая масла в огонь, ему щекотали подмышку шелковистые волосы жены.       Яков прошёлся ладонью по ложбинке на спине любимой, и правый бок окутало тепло прижавшихся Аниных грудей: его пронзило желание прикоснуться к ним: полным, тяжёлым, упругим... Он продолжил поглаживать спину жены, поддерживаемый её приглушённым постаныванием, одновременно и раззадоривая, и удовлетворяя свой позыв. - Яков, а тебя видел кто-нибудь? - Аня возвысилась над мужем, облокотившись, и её правая грудь удобно разместилась на его. - Да... Виктор Иванович, - Штольман внезапно устремил на неё взгляд - открытый, пожирающий, и с улыбкой, заигравшей на лице, добавил, - но есть такая вероятность, что нас сегодня никто не увидит... - его взгляд заскользил по Анне, вырывая сквозь завесу распущенных волос, обнажённое тело. - Ооо! Боюсь, мама этого не допустит! - и она села, подобрав ноги под себя, в поисках ночной сорочки.       Яков приподнялся в кровати, окинул взглядом пол в поисках одежды, и, обернувшись к жене, замер. Его взор упал на розовеющие ступни, поддерживающие округлые бёдра... - Аня... - хрипота в голосе выдала, сдерживаемую страсть.       Сорочка так и осталась у неё в руках... - Ты моя! - Яков подтолкнул её вперёд, и она опустившись на руки, безропотно подставила себя его жадному взору, настойчивому языку, стальной плоти, властно и нежно пронзившей её. - Без меня никуда! - Штольман преградил путь, взявшейся за ручку двери Анне. - Ты уже говорил! - она коснулась щекой его скулы, прикрыв глаза, - ты так вкусно пахнешь... - и он услышал её глубокий вдох. - Аня! - Яков улыбался, прищурив глаза, - это запрещённый приём. - Я у тебя понятливая, - её губы встретились с его. - То-то и оно! - заключил муж, когда им всё-таки удалось покинуть комнату.       Мария Тимофеевна была сама любезность, когда Штольманы спустились в столовую. За последнюю неделю она очень испереживалась за дочь, буквально превратившуюся в затворницу.       Каким-то образом прознавший о возвращении родственника, Миронов младший успел присоединиться к завтраку. - Пётр Иванович, составите мне компанию? - достаточно неожиданно предложил Яков, вставая из-за стола. - Снова что-то замышляете? - природа брала своё, и на выпущенную шпильку, в адрес хозяйки дома последовало: - Маша! Мама! - А что? Я просто... спросила! - чуть ли не обиженно парировала Мария Тимофеевна. - Благодарю, думаю, до вечера, - будто ничего и не заметив, Штольман устремил пристрастный взгляд на младшего из братьев. - Рад! Буду рад! - энергично дал ответ Пётр Иванович.       Анна вышла проводить мужа. - Стража ко мне хотите приставить, Яков Платоныч? - не без иронии поинтересовалась она у мужа. - Вся в мать! - и тут же прижав к себе, реабилитировал себя поцелуем. - Не стража, а посвящённого дядюшку! - Нежинская?! - словно не веря своим ушам переспросил Миронов младший, и тут же, - видел? - Добрые люди подсказали, - потирая шею, ответил Яков. - Надо бы убедиться, - оглянувшись по сторонам, посоветовал дядюшка. - Чем и собираюсь заняться-с! - приставив руку к котелку заключил Штольман.       Коробейников сразу же выдвинул хорошую идею, проверить все возможные места, на предмет заселения одиноко путешествующей особы, привлекательной, воспитанной, обеспеченной. - Честно, ЯкПлатоныч, я не трус! - Антон Андреевич опустил глаза. - Но у меня мороз по коже, как только представлю, что Нина Аркадьевна в Затонске! Да ещё инкогнито... - Господин Коробейников, отставить эмоции! - сказанные им слова, частично относились и к нему самому.       Вечер в доме Мироновых выдался к радости Марии Тимофеевны спокойным, о котором только может мечтать мать, наблюдая радость в глазах дочери, вынашивающей своего первенца, и окружённой теплотой любимого и любящего мужа.       Сославшись на усталость, Анна увлекла Якова в комнату, чему он был искренне рад. Минуло почти двое суток, как Петербург остался позади. Недосып начал давать о себе знать.       Когда представлялась возможность, она всегда с удовольствием отдавалась любимому занятию: разглядывать его. Аня с ужасом вспоминала тот период, когда дорогие черты стали затуманиваться в сознании. И теперь, когда он был рядом, она, как человек познавший голод, могла вечно на него смотреть. - Аня... - Яков тихонько её позвал, вызволяя из воспоминаний, поглотивших её: он всегда чувствовал вину, когда видел этот взгляд в вечность.       Их глаза встретились, и как уже бывало не раз, прозвучало в унисон: - Люблю тебя...       Эти слова объясняли всё: взрывное общение, годы веры и надежды, эмоциональный накал, страсть, потребность друг в друге, желание, терпение, безграничную нежность... - Почему Жан пришёл к тебе? - Аня задал вопрос, который мучил его самого.       Сегодня по пути из участка Штольман ощутил холод, на мгновение заползший в сердце, а если этот визит был лишь пунктом хитроумного плана...       В голове вертелись какие-то обрывки мыслей, и Яков оставил вопрос без ответа.       Он прижал её к себе, и сон завладел их сознанием.