И никакого нет смысла в жизни, кроме любви...

      Штольман возвращался из нереального пограничного мира. - Самого себя обманывать точно смысла нет: ему попробовавшему многое из различных удовольствий, не приходилось испытывать ранее такой силы наслаждение! - мысли текли сами по себе, тем самым возвращая Якова на землю. - И это дело рук милой скромной благовоспитанной девушки, - его губ коснулась улыбка, - не только рук, конечно! - он нашёл губы, водрузившейся на его коленях Анны, и они не спеша наслаждались единением в предрассветных сумерках.       Поцелуи, сначала почти невинные, наполненные нежностью, трансформировались, приобретая страстные ноты. И вот Анна уже выгибаясь на нём, обхватила ему голову руками, и прижала своими ягодицами его, уже нарастающее, достоинство.       В мгновение ока Яков освободил Анну снизу и усадил на свои колени, раскинув её ноги по сторонам. Его пальцы заскользили по внутренней поверхности бёдер, вызывая дрожь в теле любимой. На её устах он уловил первые звуки мелодии страсти. Яков проник пальцами к заветной складке влажных губ, ласкал, раздвигая их, проникая к нежной наливающейся бусине, спускаясь к сочащемуся входу и погружаясь в него раз за разом. Его плоть жаждала проникновения: Яков подхватил Анну, и через пару шагов вонзился в неё.       За окном рассвело. Первые лучи солнца проникли в комнату и играли на гранях камня в кольце Анны: она нежилась в их теплоте и любовалась переливами бликов. Яков не шевелясь приоткрыв глаза, застал её увлечённой млеющей в солнечном тепле. Его рука легла на её живот, а открытая улыбка встретила взметнувшийся вверх взгляд глаз, такого же цвета, как камень, играющий на солнце. - Яков... А вы же не знали, что я приду? Откуда же кольцо? - на него смотрели широко раскрытые глаза полные удивления. - Аня! Я надеялся, что этот миг настанет! Я верил, даже тогда, когда мог только тебя созерцать! В Париже... - он взял её руку в свои, словно боясь, что она умчится, не проронив ни слова. - В Париже? - она словно увидела картины недоступные его взору, - так Вы были там? Всегда? - её рука напряглась.       Яков не хотел вызывать жалость к себе, но обязательства необходимо выполнять. - Возможно, об это можно было бы и умолчать, но между нами есть уговор, больше никаких тайн! - он боялся поднять глаза, и увидеть в них приговор, но спокойно лежащая ладошка в его руках, придала ему уверенности. - В 1891, весной, меня нашёл Варфоломеев, объяснил, что я, оказался вовлечённым в игру с очень крупными ставками, и в моих силах вернуться к жизни. Но это необходимо было заработать! - её рука спокойно лежала в его, он поднял глаза. - Все мои мысли были и есть только о тебе! - он сел. - Но есть ещё очень важный момент: пойми по-другому было нельзя! Помнишь Новый мост, август 1892, приезд Петра Ивановича, глухонемой с пакетиком сладостей... - Это были Вы... - её почти не было слышно. - Пётр Иванович меня узнал. Но именно своим молчанием на протяжении всего периода с того момента на Новом мосту, он помогал приближать и нашу сегодняшнюю незабываемую ночь, и наш этот разговор. - Яков замер в ожидании.       Их взгляды встретились, они были красноречивей слов!       Тишину нарушили лишь слова в непривычном исполнении: - Иди ко мне... - и она высвободила руку только, для того, чтобы запустить её в его взъерошенные вихры. - А где же ты был до Парижа? - она закрыла глаза, словно боясь увидеть ответ. - Где был, там уже нет! Главное, что МЫ здесь, ВМЕСТЕ! - и они молча и умиротворённо занялись любовью. - Ты моя... - негромко произнёс Штольман, ещё не покинув её лона.       Их в прошлом настрадавшиеся тела и души, ещё наслаждались в объятиях друг друга, когда за дверью послышалось шуршание: под дверь был просунут листок бумаги.