Все звезды, которых мы не видим

Looking back, on the memory of Перелистываю вновь воспоминания о том The dance we shared, beneath the stars above Танце, что мы разделили под звездами, For a moment, all the world was right В тот миг целый мир был так прекрасен. How could I have known, that you'd ever say goodbye откуда мне было знать, что ты скажешь: «Прощай…» Из «The Dance», Garth Brooks

— Норман! Он недоуменно поднял глаза. Она стояла прямо над ним, её яркая улыбка была подобна солнцу. Он почувствовал легкий румянец на щеках, небольшое напоминание о том, чего он никогда не мог понять. Например, как один человек может быть таким притягательным, притягивая всех к себе и не заставляя никого почувствовать желания хотеть отпустить. Но это была Эмма, а когда дело касалось Эммы, Норман признавал, что есть вещи, которые невозможно объяснить. — Нооорманн! — Эмма помахала рукой перед его лицом. — Рэй! Норман опять делает эту странную вещь! — А? А я-нет! — он попытался слабо оттолкнуть руку Эммы, но это только вызвало у него головокружение. — Эта странная штука, да? — крикнул Рэй, сидевший под деревом. — Это нехорошо. — Ты даже не знаешь, о чем она говорит! — проворчал он. — Уверен, что я знаю. Это то, что ты делаешь каждый день, когда идешь вот так, — Рэй положил книгу рядом с собой и закрыл глаза. Потом он упал и притворился мертвым. — Я этого не делаю! — Норман попытался возразить. — Да, ты знаешь! — Эмма хихикнула. — Ну же! Она взяла его за руку и потянула к солнцу. Он прищурился, кровь прилила к голове. У него закружилась голова, как будто он собирался… Он потерял сознание. Когда он пришел в себя, то увидел озабоченную маму, склонившуюся над ним. Эмма стояла у нее за спиной и рассказывала обо всем, что произошло. —…А потом я потянула его, и он стал похож на вампира, мама! И я подумала: «О-о-о, и он упал!» — Спасибо, Эмма. Принеси мне лекарство, которое я храню в шкафу, ладно? — Ладно! Норман смотрел, как Эмма убегает. Несмотря на то, что им было всего четыре года, было что-то в Эмме, что заставляло его чувствовать, что, возможно, все не может быть объяснено наукой. Потому что Эмма. То, как она смеялась, говорила и ходила, оставаясь уверенной, даже когда знала, что малейший неверный шаг может привести к смерти. В Лямбде он мог думать только о своей семье. С ними всё в порядке? Они смогли сбежали вместе со всеми? С ней все в порядке? Он слышал её призрачный смех, когда шел по коридорам. Вспышка оранжевых волос заставила бы его дрогнуть, всего на секунду. Он мог поклясться, что слышал её голос, когда он становился достаточно тихим. Мы все вместе сбежим! Я больше никому не позволю умереть. Они все думали, что он мертв, с усмешкой понял он. Как он объяснит им тот факт, что он действительно жив? Но он сбежит. И он снова увидит всех остальных. Он был в этом уверен. Он не знал, что будет делать, если не сделает этого. Поэтому каждый день он пытался смотреть в зеркало и позитивно настроиться, как это делала Эмма. Это было единственное, что поддерживало его. Что бы она сказала, если бы была здесь? Наверное, что-то наивное и простое: «Мол, не сдавайся!», «Ты сбежишь!». Когда он написал ей записку, в тот день, когда его должны были «усыновить», он собирался сказать ей, что любит её. Но он отговорил себя, думая, что Эмма никогда не ответит ему взаимностью. Зачем ей это? Она была именно такой… Эмма. А он? Он был просто Норманом. Она заслуживала гораздо большего. Но, не умирая, он понял, что должен сказать ей. Если он этого не сделает, то будет думать об этом снова и снова, пока внутри не станет так больно, что он лопнет. Поэтому он пообещал себе, что расскажет ей, когда снова увидит. Это обещание поддерживало его. Даже когда он знал, что умирает, все, о чём он мог думать, было то, что мне нужно продолжать идти. Эмма и все остальные ждут меня. Поэтому он сбежал с помощью сторонников, которых нашел в Лямбде. Поэтому он носил плащ и называл себя Уильямом Минервой. Он чувствовал давление на себя каждый день. Минерва. Это имя он выбрал в надежде, что освобожденные дети из ферм будут смотреть на него так же, как Эмма, Рэй и он смотрели на Джеймса Ратри, прежде чем они что-либо узнали о нем, а также в надежде привлечь его семью. Любые мысли о слабости, любые признаки слабости — все они должны быть уничтожены. Даже Винсент, Барбара и Цисло не знали о том, что он умирает. Он не хотел, чтобы они узнали. Но было бы так здорово снова поиграть в прятки с Эммой и Рэем. Снова стать ребёнком, чтобы снова посмеяться и поговорить со своей семьей. Чтобы отдохнуть и поверить, что все снова было идеально. Он боролся с этими мыслями каждый день, загоняя их в угол своего сознания. Он не мог успокоиться. Он не мог смеяться. До тех пор, пока он не освободит всех детей из ферм. До тех пор, пока он не убьет всех демонов до единого. До тех пор, пока он снова не увидит свою семью. До тех пор, пока он не увидит её снова. О разрушении убежища он узнал слишком поздно. Клан Ратри вторгся и взорвал его. Он проклинал себя снова и снова. Если бы только он был быстрее, умнее, сильнее, он бы узнал, пока не стало слишком поздно. Он не знал, были ли жертвы. Даже какая-то часть его не хотела знать. Он послал Джина и Хаято проверить, нет ли выживших. Теперь он ждал в своем кабинете. Это было несколько дней назад. Он послал Зази, когда они не пришли через несколько дней. Неужели он опоздал? Неужели они все умерли? Если так, то он не знал, как сможет простить себя. Как он все еще мог носить плащ и притворяться спасителем, которым все его считали. — Босс! Они здесь! — дверь распахнулась, и в комнату вбежал Хаято. Норман почувствовал, как какая-то часть его тела обмякла от облегчения. Это он тоже похоронил. Не сейчас. — Хорошая работа, Хаято. Ты можешь позвать Эмму для меня? Скажи им, что я хочу ее видеть. — Да, сэр! Его сердце ускорилось, как только Хаято ускорился. Они были живы! Эмма была жива. И он был жив. Жив ли Рэй? Он очень на это надеялся. Что ж, Рэй должен быть жив, если все спаслись. Снова ворвался Хаято. — Э-э, босс? Они сказали, что с ними нет никого по имени Эмма. Что? — Никого? — Ага. Что? Должно быть, они лгут. Но опять же, они не знали, что это был он. Они, вероятно, не знали, доверять ему или нет. Логично было только то, что они использовали вымышленные имена на случай, если он был кем-то из клана Ратри. Да. Должно быть, так оно и есть. Но тогда почему что-то казалось таким странным? — Нет проблем, Хаято. Просто скажи всем, чтобы поднимались. — Ладно! И во второй раз Хаято выскочил за дверь. Похоронить каждое чувство. Похороните все, что может заставить выглядеть слабым, подальше. Слабость — это не выход. Но… Эмма? Он услышал шаги на лестнице. Он напрягся, стараясь выглядеть не таким нервным, как себя чувствовал. И дверь снова распахнулась. Первое, что он осознал, — это то, что на него набросились дети поменьше. Его колени подогнулись, и он упал на пол под крики «Норман!», «Ты жив!» и «Как?». Он рассмеялся и удивился тому, как счастлив снова быть со своей семьей. Он с трудом поднялся на ноги и увидел, как кто-то шагнул вперед. Он был старше и выглядел так, словно прошел через ад и обратно. Но он все еще оставался Рэем. — Ре… И Рэй влепил ему пощечину, прежде чем он успел закончить фразу. Норман снова упал на пол и поднялся как раз в тот момент, когда Рэй обнял его. Норман позволил себе погрузиться в объятия. Он не понимал, как сильно хотел, чтобы кто-то обнял его вот так, как будто все будет хорошо. Когда Рэй отпустил его, Норман посмотрел на море людей, ожидая, что его взгляд зацепится за знакомый апельсин. Где же она? Рэй встретился с ним взглядом, понимание отразилось на его лице. Почему он выглядел таким… грустным? — А где Эмма? — сказал он, его голос сорвался на последнем слоге. — Норман… Он посмотрел на гигантскую новую семью. Многие из них были новыми лицами, старше его. И все они смотрели куда угодно, только не в его лицо. Воздух затих, прежнее радостное настроение исчезло. — Где она? Гильда разрыдалась, заставив его посмотреть на неё. Дон сжал ее руку, его глаза остекленели. Почему они такие грустные? — Норман, — наконец сказал Рэй. Тогда он выглядел старше, черты его лица были изможденными. На мгновение сердце Нормана замерло, все тело похолодело. Он забыл о своем самообладании и необходимости выглядеть сильным. — Эмма мертва.