Лев и ягнёнок

За всю свою недолгую жизнь Аслан лишь дважды чувствовал, как смерть дышит ему в затылок. Впервые это случилось, когда его, маленького двенадцатилетнего мальчика, лишили дома и семьи. Когда юного принца из небольшого царства насильно обратили в ислам и заставили служить османам, словно он был никчемным рабом с невольничьего рынка. Юноша помнил, как поганые завоеватели — воины великой империи, с особой жестокостью и усердием убивали и грабили его царство, подобно подлым шакалам; он помнил, как его родного отца унизили и поставили на колени, заставив платить дань. Он помнил, как на его глазах вспарывали животы мужчинам, насиловали женщин и уводили их дочерей в рабство. Каждый стон боли, мольбы и плач — всё свежей раной жило на его сердце. Ничто не могло заставить уродливый рубец исчезнуть. Он переставал кровоточить в минуты покоя и радости, но в мгновения одиночества горячая кровь вновь бурлила и выливалась из незажившего львиного сердца. Спустя шесть лет смерть пришла к Аслану снова. Он слышал её тяжелую поступь, чувствовал, как дрожала земля, и как затихали птицы. Принц без царства и без семьи стоял плечом к плечу с янычарами, которых долгие годы презирал и ненавидел. Он стоял с ними, крепко держа в сухих твердых ладонях рукоять меча, готовый защищать турецкую империю. Взгляд обычно озорной и веселый, сейчас был тяжелым и строгим. Морщинки, что появлялись в уголках глаз от смеха, разгладились, а им на смену пришли новые — на лбу и меж бровями. Челюсть юноши была крепко сжата, когда он смотрел вдаль, с минуты на минуту ожидая встретить смерть, командующую целой армией солдат-перебежчиков, во главе которой стоял трус и предатель шехзаде Мехмед. Армия султана Мурада была наготове. Аслан, возглавлявший один из отрядов, стоял во главе строя, широко расправив плечи и бесстрашно глядя в глаза приближающейся опасности. Войско за ним проявляло такое же мужество и невероятную выдержку, ни единой черточкой на лице не выдавая страха, который, безусловно, бушевал на затворках их сознания. Однако никто не смел проявлять слабость и малодушие. — И вот мы, два принца из разных королевств сражаемся за чужую империю, — сбоку от Аслана послышался ироничный голос Влада. Принц Валахии держался своего друга, такого же потерянного, лишённого семьи и наследия, как и он сам. Рыжеволосый юноша в ответ только нахмурился и покрепче схватил рукоять своего меча. — Ты знаешь, что в этом дворце моя Родина, — ответил он жестко, пресекая любое возражение друга. Однако Влад спорить не собирался. Он только сдержанно кивнул, а его лицо из иронично-усмехающегося превратилось в безэмоциональное полотно, бледное, как гипс. Он плотно сжал сухие губы, молясь своему Богу о скорой победе. — Если империя падет, — вдруг сказал он тихо, так, чтобы услышал только Аслан. — Я не расстроюсь. Я ничего не потеряю, но обрету свободу, — Влад звучал жёстоко, походя на настоящего варвара, врага турецкого народа. — Однако обещай мне, Аслан, что вернешься с поля боя живым, — на мгновение голос юноши смягчился, а в глазах блеснула забота и тревога о судьбе друга, но он быстро сморгнул эту пелену, не дав ей пролиться на щеки. — Тогда и ты пообещай в ответ, — сдержанно, но с выражением крепкой дружеской любви в голосе попросил Аслан. Влад кивнул, бросив короткое «Обещаю». Друг ответил тем же. Оба юноши замолчали, вновь устремив зоркие взгляды вперед. Вокруг стояла гнетущая тишина, но звучала она громко, как реквием. Кровь шумела в ушах, нагоняя на Аслана головную боль, коей не было места в предстоящем бою. Юноша вдруг вскинул голову к небу, цепляя зелёными глазами чистые белоснежные облака и ярко-голубое полотно. На мгновение он почувствовал умиротворение, сладкое спокойствие, тягучим медом разливавшееся по венам. Лишь на секунду прикрыв глаза, Аслан унесся в свои воспоминания, в которых он был спокоен и счастлив. В воспоминания, в которых была она.

***

Красноватые пятна плясали под закрытыми веками юноши, когда солнечные лучи грели его лицо и отбрасывали блики на ножны меча, усеянные драгоценными камнями. Рыжая голова покоилась на стройных коленях девушки, которая, наплевав на приличия и правила султанского двора, ласково перебирала пальцами длинные рыжие пряди. Лале медленно и сладко напевала колыбельную, убаюкивая своим голосом Аслана, блаженно расслабляющегося на солнце. Он ловил каждое слово девушки, каждый короткий вздох и мычания, а в сердце его, на месте кровоточащего рубца, расцветали розы. Пение девушки, подобное ручейку, журчащему в саду султана, обволакивало слух юноши, возвращало в детство. Лежа на коленях, Аслан вспоминал голос матери и её ласковые прикосновения к своей кудрявой голове. Спустя столько лет он все еще помнил мамины тёплые руки и невольно сравнивал их с руками Лале. Руки девушки, как и материнские, дарили тепло и заботу, согревали своей нежностью, но вместе с тем побуждали в груди до некоторых пор незнакомое чувство, драгоценную дрожь, которую юноша трепетно хранил в минуты разлуки. Неожиданно для него тихая колыбельная прервалась, а над ухом послышался сдавленный смешок, который тут же стих, исчезнув в маленькой женской ладошке. Лале осторожно погладила густые тёмно-рыжие брови Аслана и ласково провела кончиками пальцев по тем веснушкам на его лбу, которые прятались у самых волос. — Проснись, соня, — легко смеясь, сказала девушка. — Ходжам Мустафа рассердится, если узнает, что ты отлыниваешь от тренировки. — Я не отлыниваю, — посмеиваясь, ответил Аслан. Он потер глаза, пытаясь привыкнуть к яркому свету, а затем поднял взгляд на Лале, глядя на нее снизу вверх. — Твой нежный голос убаюкал меня. Девушка смутилась, попытавшись спрятать рукой алеющие щеки. Прежде, когда Аслан был младше, он не позволял себе подобных слов, никогда не заставлял ее краснеть. Но теперь, когда он стал взрослым юношей, когда его доселе озорные глаза приобрели серьезный и уверенный оттенок, ему стало нравиться смущать Лале, видеть краску, заливающую её нежные щеки. Ему доставляло удовольствие видеть то, как она, стесняясь и нервничая, опускала свои красивые чуть раскосые глаза ягнёнка и глядела на него из-под пышных ресниц. Аслан довольно улыбнулся, видя, как девушка зарделась. Он поднялся с её колен и сел поближе, плечом касаясь тонкой руки. Твердая ладонь юноши поднялась, а тонкие пальцы ласково заправили за ухо темный локон Лале, который выбился из общего водопада шёлковых волос. Девушка чуть склонила голову на бок, откликаясь на ласку юноши, а тиара на голове, украшенная крупными сапфирами, весело блеснула в солнечном свете. Рука Аслана на мгновение задержалась на щеке Лале, большой палец погладил смуглую кожу, а после дотронулся до уголка губ. До чего красива она была! Как прелестно солнце освещало тёмно-карие глаза, как лоснилась её смуглая кожа в его лучах, как приоткрывался чувственный ротик, ловя драгоценные потоки воздуха. О, до чего сильно манил её медленно вздымающийся стан, как заигрывающе выглядывала из-под складок тёмно-лилового платья маленькая босая ступня, и как Лале глядела на Аслана, внимая каждому его слову. Её внимание стоило так много, и все оно доставалось только ему одному. Он удостаивался великой чести, а потому трепетно берег то хрупкое доверие, которое ему оказала Лале. Как похожи они были — две сироты, одинокие, опустошённые и слишком честные для этого злого мира. Мог ли Аслан подумать, что найдет друга в далекой варварской стране, чьи воины жестоко расправились с его народом и унизили отца. Вряд ли. И Лале сидела, молчаливо глядя на Аслана, на его длинные рыжие волосы несколько прядей которых были закреплены кожаным ремешком на затылке. Ей нравилось перебирать это жидкое золото руками, чувствовать запахи свежескошенной травы, пыли и пота, которые вечно витали в корпусе янычар, и от которого никак нельзя было скрыться. Но ей и не хотелось. Мускусный запах Аслана, зелёные мхи в его глубоких глазах, веснушки, россыпью украшавшие лицо — все это незримо следовало за Лале день за днем. Она видела его отражение в мелочах — в палитре, когда писала портреты, слышала его голос в горячем ветру, врывающимся в окно её комнаты, ощущала его прикосновения, с головой накрываясь прохладной простыней. Ей не хватало его в долгие часы разлуки, и чем взрослее они становились, тем острее переживали время порознь. Аслан поднялся на ноги, утянув за собой Лале. Девушка поправила складки своего красивого платья и отряхнула накидку, сшитую из золотого кружева и украшенную камнями и жемчугом. Юноша вновь поглядел на неё, с упоением ловя каждую черточку, силясь запомнить улыбающееся лицо, чтобы не заскучать по ней в корпусе янычар. Когда вечером Аслан будет чистить меч, подаренный ему султаном, он будет глядеть на небо и в самой яркой звезде находить мерцающие очи Лале. — Я должна идти, Аслан, — поникшим тоном сказала девушка, грустно улыбнувшись. — Шахи-хатун будет недовольна мной, если я вновь опоздаю на урок этикета. Тут Аслан шумно выдохнул и схватил маленькие ладони Лале в свои, крепко прижав их к широкой груди, где быстро билось его львиное сердце. — Как тяжела разлука с тобой, — прошептал он. Его голос звучал тихо, ведь слова, сказанные им, предназначались лишь для девушки перед ним. И даже несмотря на то, что в тишине сада молодые люди были одни, говорили они тихо и размеренно, не желая нарушать то умиротворение, что возникло между ними. Лале прикусила внутреннюю сторону щеки, не позволяя себе широко улыбнуться. Слова Аслана не были признанием, но и их хватило для того, чтобы она уверилась в том, что чувства, которые обуревают ее молодое сердце, взаимны. — Мы ведь не навсегда расстаемся, — усмехнулась она, а затем, смущенно опустив глаза на их сплетенные руки, добавила: — Думай обо мне, чтобы время летело быстро, как дикая птица. — Я буду, Лале, — пообещал Аслан, горячо целуя ее ладони. — Я буду!

***

Долгое молчаливое стояние войска было прервано топотом лошадиных копыт, поднявшим высокие клубы желтой пыли. Разведчик, добравшийся до войска Аслана на взмыленной лошади, тяжело дышал. Он резко остановил животное, и чуть свесившись с его спины, обратился к командующему: — Аслан, — позвал он его, обращаясь не как к воину, стоящему выше в звании, а как к такому же, как он юноше, прибывшему из земель неверных и обучавшемуся вместе с ним в одном корпусе. — Говори, Амир-ага, — разрешил ему Аслан. — Войско шехзаде наступает, — горько доложил юноша. — Они минули границу и направляются во дворец. Цель Мехмеда — султанский трон. Аслан злобно поджал губы и покрепче ухватился за рукоять своего меча. Затем, глянув на Амира взглядом твердым и решительным, похлопал мокрую лошадь по крепкой шее. — Скачи во дворец, Амир. Скажи пашам, чтобы не боялись, но пусть будут готовы ко всему. — Я хочу сражаться со своим отрядом, — ответил разведчик, насупившись. Аслан покачал головой, отказывая. — Когда мы одолеем этих предателей, мы отправимся в поход на Константинополь. Тогда мы вместе станем плечом к плечу против неверных и сразим их нашими саблями, — пообещал Аслан. Амир слабовато улыбнулся. Оба юноши понимали, что этот бой будет кровавым, великим. Надежды было мало, но она светилась в сердце Амира обещанием его командира, а в львином сердце Аслана — образом Лале, что грел его сердце дни и ночи напролет. Наконец, разведчик кивнул. Пришпорив лошадь, он двинулся вдоль войска Аслана, пока его силуэт не растаял в клубах пыли, что поднимали лошадиные копыта. Аслан, превозмогая тревогу, прочистил горло. Обернувшись к войску на своем грациозном гнедом, он внимательно осмотрел солдат. Как много знакомых лиц среди них было, как много юношей, с которыми Аслан и Влад спорили на деньги, с кем сражались на саблях, у кого выигрывали в конном забеге. Им всем было не больше восемнадцати, и все они готовы были положить свою жизнь, сражаясь за империю, которая когда-то вытерла ноги об их родной дом. У Аслана сжалось сердце. Он поймал на себе строгий, но ободряющий взгляд Влада, который мысленно шептал ему слова поддержки, и только тогда глубоко вздохнул. Взяв коня под уздцы, он проехал на нём сначала влево, а затем вправо, и громко и гордо обратился к солдатам: — Братья мои! — над полем, сухая трава которого была утоптана в землю, послышался воинственный голос. — Враг приближается! Шехзаде все ближе и армия его велика! Однако, — Аслан направил коня в другую сторону войска, — все они — отребье! Мусор, предатели, оставившие империю и примкнувшие на сторону недостойного деспота! Помните, что вы — гордость этой страны! Вы — воины! Вы — достойны носить оружие и вершить судьбы этих предателей во имя правды! Так давайте же, покажите мне, чего вы стоите! — сказав это, Аслан обнажил свой меч и вскинул руку над головой. Солдаты, вдохновленные примером командира, точно также вскинули мечи в воздух. — Во имя Аллаха! — закричал Аслан, а его рёв подхватило многотысячное войско. Влад не сказал ничего, он лишь издал воинственный клич и вскинул саблю. — Вы сражаетесь не за себя, а за тех, кто остался во дворце, за турецкий народ! — вновь громко сказал Аслан и развернул коня. Он внимательно вгляделся вдаль и теперь увидел, как на горизонте появляется большая конница, пешие лучники, как кони и верблюды тащат пушки, а во главе всей этой процессии на белом коне восседает шехзаде Мехмед. Даже за несколько сотен метров Аслан будто бы уловил его ехидный животный взгляд. Он распалил горячую кровь и тогда, приподнявшись в седле, и вновь вскинув меч в воздух, Аслан громко закричал: — За повелителя! За честь и правду! — низкий львиный рык пронесся над полем и над головами войска. И все как один, издав боевой клич, двинулись вперёд, подгоняемые примером своего храброго командира. Топот тысяч лошадей сотрясал землю с такой силой, что, казалось, она вот-вот раздвоится, разрежет бескрайнее поле пополам и утопит в своих недрах воинов, скрестивших мечи друг с другом. В воздух поднялась пыль, которая затрудняла дыхание. Слышалось жалобное и испуганное ржание лошадей и крики солдат, которые будто бы соревновались в том, чьи голоса звучат громче. Когда два войска слились в единое пятно из тел и орудий, началась страшная бойня. С первой пролитой кровью, капли которой окропили землю, грянул дождь. Внезапный холодный дождь посреди ясного неба. Он лил быстро, шумно ударяясь о землю и кожаное обмундирование солдат. Повсюду разносился лязг мечей, скрип лезвия, влажный хруст плоти, разрываемой тяжёлым орудием — на поле бились не люди, нет. Это были дикие звери, кровожадные и беспощадные. Мечи взлетали вверх, а за ними летели головы. Аслан, издав утробный львиный рык, с силой махнул тяжёлым мечом, разрезая грудь противника от живота до шеи. Тот мигом упал с коня на землю, а весь его ливер, больше не держащийся в теле, вывалился наружу. Тяжелые конские ноги тут же втоптали человеческие внутренности в землю и раскрошили хрупкий череп. Рыжеволосый безразлично глянул на свой меч, глазами захватывая капли крови противника, неторопливо ползущие по блестящей стали. На одно короткое мгновение ему показалось, что отражение его зелёных глаз в мече сменилось на образ теплых тёмно-карих глаз, которые глядели на Аслана с тревогой и тоской. Юноша зажмурился, испуганно сглотнув влагу, а в разгоряченном боем рассудке, пронеслось воспоминание.

***

Янычарский корпус, где проходил смотр султанского войска, праздновал успешное выступление солдат перед повелителем. Юнцы, окончившие обучение, теперь являлись полноправными членами армии султана, имели право служить во имя Османской империи, отправляться в походы и завоевывать новые земли. Аслан и Влад, чуть хмельные от вина, с румяными щеками и улыбками до ушей, слушали рассказы товарищей по оружию, внимали стихам бывалых воинов и предавались мечтам о дальних походах и славе, пока их не прервал голос Али-аги, который подошел к юношам тихо, дабы не прервать своим появлением рассказы старых вояк. Али тронул Аслана за плечо и приказал ему подняться. Юноша тут же выполнил приказ и почтительно склонился перед командиром. В ответ тот махнул ему рукой, призывая идти следом. — Куда мы идем, Али-ага? — спросил Аслан, а командующий улыбнулся, а в улыбке этой мелькнула тень гордости. — Повелитель хочет видеть тебя, — ответил он. Аслан чуть сбавил шаг, насторожившись. — Я в чем-то провинился? Ответа не последовало. Али-ага промолчал, жестом указав Аслану не останавливаться, а идти за ним. Юноша слегка заволновался, став перебирать в голове свое выступление, но как назло не мог вспомнить ничего, что так или иначе могло разозлить повелителя. Смотр войск прошел идеально, а Аслан стал одним из тех, кто отличился и показал себя воином, достойным султана Мурада. Наконец, мужчины остановились. Али-ага отворил дверь, ведущую во внутренний двор, и чуть подтолкнул Аслана, заперев за ним ставни. Рыжеволосый прошёл вперед, ступая уверенно и быстро. Он не желал бояться, решив, что раз уж и был виновен в чем-либо, то примет наказание с честью. Во внутреннем дворе стояла тишина, было слышно лишь журчание воды в фонтане. Аслан остановился рядом с ним, когда увидел султана, задумчиво прикасающегося пальцами к струйкам, льющихся из пасти гигантской мраморной рыбы. — Мой повелитель, — Аслан поклонился, а султан Мурад, стоявший к нему спиной, обернулся. Его строгий взгляд оглядел юношу с ног до головы, подмечая его новый кафтан тёмно-красного цвета, кожаный пояс и высокие сапоги, которые были дороже и прочнее тех, что носили новобранцы. Огненно-рыжие волосы юноши были стянуты на затылке, языками пламени ниспадая на плечи и спину. — Новая форма тебе к лицу, Аслан, — похвалил султан, а юноша снова склонился, благодаря своего повелителя. — Ваша похвала много значит для меня, — сказал он почтительно. — Однако позвольте мне знать, мой султан, для чего вы призвали меня к себе? Я провинился перед вами? Султан добродушно улыбнулся. Он сложил руки за спиной и чуть склонил голову на бок, отчего высокая чалма на его голове чуть качнулась, а бусы на ней зазвенели, ударившись друг о друга. — Нет, сынок, — по-отечески ласково сказал султан Мурад, а затем глянул куда-то в сторону. Из-за угла показалась Лале. До того она пряталась в тени высокой липы, не разговаривая и едва дыша. Теперь же, когда она могла предстать перед дядюшкой, она держала в руках большую бархатную подушку красного цвета, на которой был размещен большой и весьма тяжелый сверток. Однако девушка несла его с гордостью и осторожностью, даже несмотря на то, что руки тряслись от тяжести. Лале остановилась чуть позади дядюшки и ободрительно улыбнулась Аслану, который глядел на неё глазами, полными вопросов и непонимания. Однако увидев яркую улыбку девушки, юноша чуть успокоился. — Я призвал тебя, чтобы выразить тебе свое восхищение и гордость, Аслан, — сказал султан Мурад. — Искусство боя, которое ты продемонстрировал на прошедшем смотре, впечатлило меня. Признаться, когда ты приехал, я не возлагал на тебя больших надежд, — мужчина говорил спокойно и размеренно, а Аслан, услышав эти слова, упрямо сжал губы. — Ты был слаб. Слабее других юношей, приходивших сюда. Но ты был сыном царя, а потому я принял тебя на службу. И я ни разу не пожалел о выборе, что я предпринял, — признался султан. Аслан чуть-чуть улыбнулся уголком губ, изо всех силясь сдержать широкую улыбку, так и рвущуюся на лицо. — В знак твоей храбрости, твоего трудолюбия и усердия, я дарю тебе это, — султан махнул рукой, подзывая к себе Лале. Девушка, чьи руки дрожали, подошла к повелителю с гордо поднятой головой, ни на мгновение не отрывая раскосых, чуть влажных и больших ягнячьих глаз от веснушчатого лица Аслана. Присев на согнутых коленях, Лале вытянула вперед руки, которыми удерживала бархатную подушку, и подала султану подарок для Аслана. Мужчина потянулся к свертку, и, отбросив края песочного шелка, взял в руки тяжелый меч. Его ножны были сделаны из чистого золота, на котором оказалась выбита виноградная лоза, а плоды украшены мельчайшими изумрудами. А на конце широкой рукояти красовалась золотая львиная голова с такими же зелеными камнями вместо глаз. Животное раскрыло клыкастую пасть в немом рыке, отчего меч выглядел более устрашающе и внушительнее. Султан взял в руки меч, схватив его за ножны, и вытянул вперед руку, которым его удерживал. В отличие от тонкого стана Лале, повелитель нисколько не дрожал, а наоборот, стоял смирно и ровно. — Этот меч теперь твой, Аслан, — торжественно объявил султан Мурад. — Пусть он служит тебе верой и правдой, пусть защищает от врагов и невзгод. Обнажай его лишь во имя благих целей, верши правосудие этим мечом, а коли предашь династию и собратьев своих, пусть этот меч станет твоей погибелью. Да опустится он на шею твою, коли помыслы твои будут нечисты и коварны. А коли будешь ты думать благочестиво, пусть меч этот проложит тебе путь к правде, путь к истине твоей! Сказав это, султан передал тяжелый меч в руки Аслана. Юноша тут же приложился губами к ножнам, а затем коснулся оружия лбом. После, присев на колени, он поцеловал полы халата повелителя, однако султан мягко похлопал его по плечу и сделал жест рукой, велев юноше подняться. — Вы оказали мне величайшую честь, мой повелитель, — благоговейно сказал Аслан. — Клянусь вам, что изо дня в день буду доказывать вам, что достоин вашего дара. — Я верю тебе, — ласково ответил султан. Он хмыкнул, прошел вперед и махнул рукой Лале, призывая девушку идти следом. Та чуть помедлила, глянув на радостного Аслана, а её красивое личико озарилось гордостью за друга. Лишь на мгновение, обернувшись на султана, Лале вновь вернула внимание к Аслану и, приложив к губам пальцы, оставила на них поцелуй. Затем, дунув на руку, она отправила его в сторону юноши. Рыжеволосый не растерялся. Сделав вид, что он ловит поцелуй, он приложил его к своей щеке и радостно улыбнулся. Лале хихикнула, а затем торопливо побежала вслед за дядюшкой. Аслан, глядя вслед султану и красавице-хатун, гордо улыбнулся. Покрепче перехватив рукоять меча руками, он привязал его к своему кожаному поясу. Львиное сердце переполняла гордость.

***

Бой продолжался. Спустя два часа битвы полегло немало воинов — кто-то умер от меча, кого-то затоптали кони. До того чистое поле теперь было усеяно трупами, на которые без разбора наступали другие люди, сражаясь с врагами яростно и свирепо. Аслан, вынув меч из спины противника, обтер его об овечью шерсть, которой была накрыта спина коня. Юноша огляделся, чуть поодаль от себя заприметив Влада, который, не щадя ни себя, ни противников, резал их саблей, проливая реки багровой крови. Мехмеда на его белом скакуне нигде не было видно. Шехзаде будто провалился сквозь землю, словно его и вовсе не было на поле боя. Мертвым он быть не мог, Аслан это знал наверняка. Повелитель отдал приказ доставить предателя Османской династии живым и невредимым. Он должен будет предстать перед судом и ответить по закону. Смерть в бою — слишком высокая честь для этого честолюбивого труса. Отвлекаться в бою было нельзя. Аслан понял это, когда в глаз его коня вонзился острый клинок. Животное встало на дыбы, заржало от боли и страха, начало метаться, пока, в конце концов, не скинуло с себя всадника. Аслан упал на пыльную землю, больно ударившись спиной. Перед глазами мелькнула пара длинных лошадиных ног, и едва юноша успел откатиться в сторону, как конь завалился на бок, а нож вонзился в его глаз глубже. Животное замерло без чувств, а из здорового глаза вытекла горячая слеза, в которой, как показалось Аслану, он увидел собственное отражение. Перед взором, будто вся жизнь пронеслась и вдруг замерла, растворившись вместе с последним тяжелым вздохом животного. Аслан погладил широкую шею коня и удрученно поджал губы. Пал ещё один храбрый воин, верой и правдой служивший ему всё это время. Пал его друг. Рыкнув на судьбу от бессилия, лев сделал попытку подняться, но едва он крепко встал на ноги, со спины на него налетел подлый шакал и повалил царя на землю. Противник держал Аслана за шею, а ногами вцепился в его талию, будто намеревался задушить воина. Но лев не сдавался. Он двигал локтями, бил шакала в бок, в надежде сбросить с себя цепкие лапы и вновь вдохнуть полной грудью, но подлец, подобно клещу, сидел крепко и не намеревался сдаваться. Аслан утробно рыкнул, и покрепче уперевшись ногами в землю, вскочил, продолжая удерживать на своей спине противника. Юноша завел руку за спину, второй продолжая пытаться избавиться от хватки на собственной шее. Его цепкие пальцы выцепили из кожаного пояса клинок, который мигом был вонзен под коленку противника. Шакал взвыл от боли и сам отнял ото льва свои грязные лапы. Он повалился на спину, руками держа рукоять клинка. Вынь он его — зальет землю собственной кровью, но держать его в теле было крайне невыносимо. Порванные сухожилия ныли, боль была нечеловеческой, а потому, все, что ему оставалось — молить Аслана о милости. — Прошу! — вскрикнул он, катаясь по земле от острой боли. — Пощади! Даруй мне свободу, молю тебя! — но не успел он и слова последнего сказать, как тяжелый меч Аслана с хрустом вонзился в его грудь, проткнув легкие насквозь. Изо рта противника ручьем полилась кровь и лилась она до тех пор, пока он не захлебнулся в ней, навсегда закрыв свои глаза. Аслан облегченно вздохнул и посмотрел в небо. Разум вдруг настигло осознание — смерть его не трогала. Ему было плевать на боль и мучения, он не видел в них страха, не находил в себе жалости к противнику. Эта мысль заставила его удовлетворенно кивнуть. Тот, кто предал собратьев, свою родину — не заслуживал жизни. Султан был прав: своим мечом Аслан рубил неверных, пробивая дорогу к правде. Гордость вдруг преисполнила его, и он приоткрыл рот в немом вздохе, будто освобождал себя от мук совести, которые прежде мучили его, когда он был юнцом. Вот она — война, и здесь нельзя было иначе. Либо убиваешь ты, либо убивают тебя. Аслан широко раскрыл глаза, и, не щурясь, посмотрел на солнце. Лицо его омывали капли дождя, размазывали грязь, пот и кровь, оставляя безобразные разводы. Но и это не волновало юношу. Глядя в небо, на слабо светящее солнце, на облака, он видел её. В отражении меча он видел глаза Лале, в солнечных лучах, касавшихся его лица — чувствовал нежные руки, в стонах собратьев слышал её голос, будто бы это она страдала от боли; в том, как ветер касался его лица, он чувствовал губы Лале, так трепетно целующие его в ответ. Прямо здесь — на поле боя, среди смерти, слез и крови, только воспоминание о ласковых губах и влажных глазах Лале не давало Аслану сойти с ума. Только она наполняла его жизненной силой, только по ней тосковал рассудок юноши, только ради нее он убивал и мучал, только ради Родины, что он оставил в османском дворце.

***

Аслан гнал своего гнедого вперёд, а за ним, изо всех сил подгоняя свою красавицу-кобылку Гедже, мчалась Лале. Лес был пуст и тих, только голоса юноши и девушки, счастливый мужской смех и девичий визг нарушали благоговейный покой, что хранили эти многовековые деревья. Лучи солнца ласково падали на красивое лицо Лале-хатун, а в её медово-карих глазах весело плясали его блики. Аслан, первым прибывший на своё место, заливисто рассмеялся. Он снова одержал победу, снова одолел упрямую девчонку, в чьих намерениях было никогда не сдаваться, пытаться снова и снова, пока она не дойдет до победного конца. Лале, пришедшая следом, расстроенно поджала губы. — Попробуем снова! — велела она, удерживая Гедже за поводья. Аслан снисходительно улыбнулся. — Полно, Лале. Лошади устали, — сказал он, а потом чуть ухмыльнулся. — Стоило поддаться тебе, лишь бы ты отбросила это упрямство. — Ещё чего! — девушка нахмурилась. — В чем тогда смысл, если ты хочешь отдать мне свою победу? Неправильно это. Аслан удовлетворенно улыбнулся и замер, вглядываясь в очаровательно смуглое лицо Лале. Солнце красиво подсвечивало ее загорелую кожу, купало ее в своих лучах, ласковыми поцелуями касалось век и щек. Девушка прикрыла глаза, подставив лицо под дуновения теплого ветра, и широко улыбнулась. До чего хорош был этот день. Как, впрочем, любой из тех дней, что она проводила вместе с Асланом. Глядя на то, как Лале улыбается, юноша замялся. Он нервничал, да и конь под ним, будто чувствуя беспокойство хозяина, стал непослушно переминаться, будто нарывался рвануть вперед. Аслан нахмурился, покрепче удержав коня за поводья, и погладил его по черной гриве, успокаивая. Лале удивленно глянула на строптивое животное и хмыкнула: — Странно. Обычно, он более спокоен, — заметила она, а Аслан кивнул, чуть пожав плечами. — Наверное, это из-за Гедже, — ухмыльнувшись, сказал юноша и кивнул на кобылку, на которой восседала Лале. Девушка смущенно улыбнулась, зардевшись, и посмотрела на Аслана из-под полуопущенных ресниц. — Тогда почему нервничаешь ты? — спросила она, а карие глаза заглянули в зелёные с беспокойным любопытством. Аслан покачал головой, усмехнувшись. Ничего не скрывалось от взгляда этого хрупкого ягненка. Лале всё видела, остро чувствовала опасность и всегда волновалась, и грела в сердце любовь, коей могла согреть весь мир. Но согревала она лишь Аслана. Юноша вздохнул, теперь поняв, что настало ему время признаться. Пусть лучше Лале узнает печальные вести от него, чем услышит сплетни в гареме, или подслушает разговор дядюшки с его пашами. Аслан вздохнул, силясь собраться с мыслями. Ретивый конь под ним вновь беспокойно двинулся, отчего рыжеволосый едва не выругался, но вовремя удержал острое словцо на языке из уважения к Лале. Он почувствовал, как ласковая ладонь легла на его предплечье, силясь приободрить. Этот жест мигом придал Аслану силы, так что он обернулся и внимательно посмотрел на Лале. — Ты ведь узнаешь, что сделал наш шехзаде, верно? — спросил юноша удрученно. Лале кивнула. Несколько месяцев назад в столицу пришла весть о том, что наследник Османского государства сбежал в Персию, в поисках покровительства тамошнего хана. Султан Мурад был в ярости, узнав об этом. Его отношения с сыном никогда не были теплыми, он никогда не любил его и предпочел бы своему отпрыску своих воспитанников — Аслана или Влада. Он бы с радостью передал трон одному из них в обход собственного сына, но закон есть закон. Правителем империи мог стать лишь мужчина, рожденный в семье великих османов, второго было недавно. Мурад, прежде силившийся наладить отношения с нелюбимым ребенком, теперь объявил награду в двести тысяч золотых акче за поимку его сына-предателя. Эти вести крайне огорчили весь двор, но никто не мог перечить султану в его решении. К тому же, все переживали не за Мехмеда, а за будущее Османской империи. Лале в то время не отходила от дядюшки, всё пыталась отвлечь его разговорами и рисунками, но было видно, что мысли его заняты далеко не пейзажами на полотнах Лале, а опасностью, так тихо крадущейся к ним из-за угла. В один из дней султан, не сдержавшись, дал слабину. Он привлек Лале к своей груди, отчего она почувствовала щекой соболиный мех его кафтана. Девушка уткнулась в него носом, а после едва не заплакала, когда её великий дядюшка стал причитать и плакать, сетуя на судьбу тех, кого обязан защищать кровью и потом. — Я помню, — ответила Лале, глянув на Аслана. Тон ее был горьким и печальным. — Как же такое забудешь. Мехмед скрывается у нашего врага, а повелитель и не знает, как вернуть его домой. Новую войну мы не осилим, все во дворце так говорят, а потому дядюшка и страшится развязывать её. — Но, если на нас нападут, у повелителя не останется выбора, — вдруг резко сказал Аслан. — Мы должны будем защитить столицу. Лале испуганно посмотрела на Аслана, а до её разума дошла суть сказанного, будто гром ударил посреди ясного неба. Девушка покрепче схватилась за поводья, лишь бы не упасть с Гедже от паники, сковавшей все тело. Словно рыба она открыла и закрыла рот несколько раз, как будто пыталась глотнуть больше воздуха. Ничего не удавалось, пока сильные руки Аслана не накрыли её, и пока его красивые глаза не взглянули на неё с любовью. — Не хочешь ли ты сказать, что… — девушка не договорила, поскольку Аслан молча ответил на её вопрос. — До нас дошли вести, что Мехмед собрал армию при поддержке персидского хана. Его также поддержали перебежчики из армии повелителя — недостойные трусы, когда-то сбежавшие из наших лагерей, — сказав это, Аслан разозлился и крепко сжал ладони, будто пытался удержать в себя весь гнев, рвущийся наружу. — Теперь они поддерживают шехзаде-предателя. Только черт знает, что он им наобещал за верность. Лале вздохнула, покачав головой. Лицо побелело от гнева, так что она упрямо сжала губы, лишь бы не заплакать в голос. — Мехмед всегда был глупцом. Предавший однажды, предаст дважды. Как может он быть таким глупым и неосмотрительным, набирая в армию этих недостойных?! Какой из него султан, если он даже о простых вещах рассудить не может? — голос девушки дрожал, а руки все крепче сжимали поводья до беления костяшек. Казалось, рвани она чуть сильнее, Гедже тут же пустится вскачь и ненароком уронит свою хозяйку. Потому Аслан мягко разжал руки девушки, указывая ей отпустить поводья. — Спокойнее, Лале, — сказал он тоном легким, как летний ветер. — Ты крайне неосторожна. — Не могу, Аслан! Не могу! — чуть не плача ответила девушка, а затем вдруг замерла и выпрямилась, как струна скрипки. Девушка не спеша обернулась на Аслана, а лицо её выглядело белым, как маска. Аслан догадался, какие мысли закрались в голову девушки, но он упрямо молчал, ожидая, пока она сама скажет ему. Наконец, Лале сдалась. — Ты возьмешь командование над войском? — испуганно спросила девушка и мигом зажала рот рукой, лишь бы не разрыдаться в голос. Аслан кивнул, а на глаза девушки набежали горькие слезы сожаления и печали. Лале вцепилась руками в ладони Аслана и крепко сжала их, глядя на грубую белую кожу на пальцах и костяшках, на мозоли и просвечивающие из-под прозрачной кожи зеленовато-голубые венки. О, как могли эти руки поднять меч против другого человека? Как могли они пролить кровь? Как могли эти зеленые глаза цвета хвои хладнокровно взирать на смерть? Разве была в этом справедливость, честь? Разве юнцы вроде Аслана должны были идти воевать, класть свои жизни на карту в этой жестокой игре? Ведь победитель всем был известен заранее — Смерть, вот его имя. Аслан, наблюдая за горькими причитаниями Лале, чувствовал, как у него рвалось сердце. Лев внутри него рычал на самого себя из-за бессилия к слезам ягненка, что так отчаянно блеял от обиды и несправедливости, что несла судьба. Юноша молча глядел на то, как девушка умоляла Господа сжалиться над ними, пролить свет на их жизни и позволить рабам его разрешить все с миром. Аслан наблюдал и сам не заметил, как его собственные горячие от гнева щеки стали влажными от слёз. Он не старался сдерживать их, только продолжал держать в своих руках маленькие ладони девушки и ждать, пока буря минет. Но она только нарастала. И тогда Аслан не стал более терпеть. Он схватил Гедже за поводья и с силой дернул кобылку в бок, заставив её прижаться к крупу собственного коня. Лале, чуть испуганная и растерянная, подняла на Аслана недоуменный взгляд, когда лошадь двинулась. В миг ее чуть приоткрытые губы оказались во власти горячих губы Аслана. Юноша не медлил, в одно мгновение, превратив простые прикосновения в трепетный поцелуй, полный отчаяния и боли, что таило его львиное сердце. Сидя на собственном коне, он с лёгкостью удерживал кобылицу, которой управляла Лале, и целовал девушку, с нежностью держа в своих руках её маленький острый подбородок. Слёзы продолжали течь по щекам, теряясь в беспорядочном движении губ. Молодые люди жадно хватали воздух, лишь на мгновение отвлекаясь друг от друга, чтобы не задохнуться. Аслан отстранился первым, но только для того, чтобы слезть со своего коня и помочь Лале. Он взял девушку за талию и, подняв её на руки, будто она ничего не весила, опустил на землю. Через секунду он снова поцеловал её, крепко прижав к себе тонкий девичий стан. Грудью Аслан чувствовал, как бьется её маленькое сердце, грозясь вот-вот вырваться из груди и разбиться вдребезги. Весь свой страх, все свое беспокойство Лале передавала Аслану из уст в уста. Она мигом забыла обо всех приличиях, даже недовольное лицо ее наставницы не мелькало перед глазами. Все, что девушка видела перед собой — пару зеленых глаз, с нежностью глядящих на нее. Она чувствовала сильные руки, которые обнимали ее так уверенно и крепко, что, казалось, никогда не отпустят, никому не дадут в обиду. Изо рта Лале вырвался новый всхлип, тут же теряясь в устах Аслана. Но юноша всё же отстранился, внимательно глянув на девушку перед ним. Лицо ее было красным, дыхание сбитым, а глаза мокрыми от обиды. — Лале, — на выдохе позвал ее Аслан, и девушка подняла на него глаза. — Я прошу тебя, не уходи, — взмолилась она, заранее зная, что не смеет просить воина принять подобное решение. Но Аслан не злился. Он только закрыл глаза и крепко сжал губы, покачав головой. В его глазах мелькнуло сожаление. — Я должен. Это мой долг, Лале, — ответил он. — Прошу, не заставляй меня выбирать. Ты знаешь, что я обязан служить нашему повелителю. — Прости, — быстро извинилась Лале, опустив глаза вниз. Аслану это не понравилось, так что он просто поднял голову девушки за подбородок и велел смотреть ему в глаза. Аслан замер, с упоением оглядывая красивую родинку на лице девушки, влажные от слез теплые глаза, припухлые от поцелуев губы. Он видел её перед собой, держал в своих руках и ни на мгновение не сомневался в том, что чувствует. Аслан мог забыть свое имя, свой дом, семью, мать и отца, но юноша точно знал, что, даже умирая, он будет знать, что любит Лале. И даже Смерть не в силах изменить этого. Смахнув с лица Лале влажные прилипшие прядки, юноша провел по едва очерченным скулам костяшками пальцев, и благоговейно вздохнул, чувствуя сладкий аромат розы. Так пахнет его Родина, таков запах Лале. Приложившись своим лбом к ее лбу, Аслан в волнении прикрыл глаза, а когда снова посмотрел на девушку, то увидел, как внимательно она глядит на него и будто бы ожидает его слов, внимая каждому движению губ. — Лале, — вновь тихонько позвал ее Аслан. — Я люблю тебя, — сказал он, со страхом и трепетом ожидая ответного признания. Вместо ответа Лале заплакала и вновь примкнула к Аслану, теперь без страха и стеснения увлекая его в поцелуй. Касания губ на этот раз были нежными, лишенными боли и скорби по ещё живым товарищам. Теперь поцелуй был наполнен светом, запахом хрустящих зеленых яблок и тмина. Он был сладким и терпким одновременно, но вкус его не мог не будоражить сознание. Лале первой отстранилась от Аслана и взяла в свои ладони его правую руку. Она чуть приподняла рукав его кафтана, и закрепила на его широком запястье серебряный медальон, украшенный сапфирами. Вещица выглядела дорого и вместе с тем изящно и со вкусом. — Это моей мамы, — объяснила девушка и опустила рукав Аслана, когда застегнула украшение, обернув его несколько раз вокруг запястья. — Я не могу принять это, — обеспокоенно и стыдливо сказал юноша, глядя на переливание драгоценных камней. Лале покачала головой, обняв Аслана за шею. — Я хочу, чтобы ты ко мне вернулся, — взмолилась она. — Пусть этот медальон станет твоим стимулом. Чтобы отдать его мне, тебе придётся победить Смерть. — Я одолею ее, — утвердительно кивнул юноша. — Я загляну ей в глаза, но не ради браслета. Ради тебя. Ты — моя Родина, Лале.