Жадность

Ночь выдалась морозная, и после жаркой схватки у Маммон мёрзнут пальцы. Они кутаются в плащ, как в одеяло, отогреваясь в гостиничном номере за чашкой чая. Зелёного. Мерзость та ещё, но хотя бы не бесполезная – чёрный не бодрит совершенно. А от кофе, так почитаемого итальянцами, их бы стошнило. Перед глазами до сих пор стоят лица Колонелло и Реборна, смазавшихся в одно неясное марево. От их воплей в голове до сих пор звенит, и воспоминания невольно окрашиваются фиолетовым. Маммон ретировались с поля боя сразу после поражения. Рокудо Мукуро оказался настолько неудачливым сукиным сыном, что создавать реальные иллюзии для них – дело одного взмаха ресниц. Чем больше отдаёшься пламени Тумана, тем сильнее петляешь среди иллюзий, как в дремучем лесу. Или в лабиринте без выхода и входа, но постоянными тупиками, которые могут оказаться новым витком в коридоры. Нужен условный якорь. У Рокудо Мукуро связи с Небом не было – уж её бы Маммон почуяли. Дело не в профессиональном чутье, но в игре разумов, когда один сплетается с другим, перемешиваясь подобно воде из разных озёр. Возможно, привязкой можно считать ту особь, тощую девку в зелёной форме. Маммон постучали ложечкой по дну чашки. За окном алел рассвет, освещая пустые улочки с одинаковыми домами, как на сете съёмок дешёвого кино. Квадратное пятно света на стене поднималось всё выше, становясь отчётливее по краям и очерчивая их фигуру. Пальцы правой руки застучали по клавиатуре переносного ноутбука, в то время как левой Аркобалено печатали на одноразовом телефоне сообщения своим ищейкам. Как главный паук в информационной паутине мафии, они были обязаны узнать про Хром Докуро всё. В случае победы Вонголы, путей отступления должно быть больше, чем один. … Маммон любит только три вещи: деньги, ещё больше денег, и Варию. Потому что с ней прибыль удваивается. Быть киллером одиночкой – слишком накладно и невыгодно, примкнуть к независимому отряду убийц и заведовать финансами гораздо безопаснее. К тому же, рядом с очагом пламени Яростного Неба, выжигающего тревоги не притворной лаской, но отрезвляющим ударом стакана в голову, живётся бодрее. Эдакая перчинка в отношениях Маммон-деньги. Как любовница, отогревающая безумие Тумана безудержным пламенем, когда тексты ценных бумаг расплываются перед глазами. Тем удивительнее, когда ради своей порции «кофе» - читай «пиздюлей» – Маммон решаются принять участие в Битве Колец. Вернее сказать, мчаться в Японию всем офицерским составом на частном самолёте, по ясной указке хозяина. Босса. И чёрт с ними, с затратами на перелёт. Мозги начальству за бездарно потраченные деньги можно выесть всегда, но выгрызть для него же возможность на искупление-успокоение-что ещё там по списку дело неотложное. Не иначе как материнский-отцовский-чёрт ещё какой инстинкт взыграл. Или просто податься кроме как в Варию больше некуда, вот и приходиться трястись о ментальном состоянии Занзаса, чтоб не помер раньше времени. Тсунаёши Савада – признанный наследник – трясётся осиной на ветру от одного взгляда на Занзаса, но когда его потенциальные Хранители оказываются поражены ядом – в глазах ни капли сомнения. Дело в Реборне и специальных пулях, пробуждающих пламя, но Маммон не осуждают. Они анализируют. Их настоящее тело далеко отсюда: счета за гостиницу, перелёт и больницу сами себя не оплатят. А может, и иллюзорное – Маммон ещё не определились. Всё же наглость сопляков, так нагло сопротивляющихся очевидному исходу, изрядно выбешивала. За ходом битв Маммон почти не следят, но Туманом Бельфегора всё-таки немного отвлекают. Чтобы тот не полез вперёд паровоза «развлекаться», насмотревшись на представление, естественно. И глаза Савады, горящие оранжевым, будто подсвеченные внутренней силой, такой знакомой и оттого колючей, вовсе не одна из причин. Просто Маммон, как и подобает любому скряге, дотошны до мелочей. И немного – на контроле. А потом настаёт их очередь, и Маммон немного задумчивы, малость обеспокоены, и, совсем каплю – опасаются. Потому что у Рокудо Мукуро глаза человека, фекалиями дрейфующего в океане от одного берега к другому, так и не зацепившегося за песок. Не нашедшего свой «якорь». Это напоминает о самых неприятных моментах жизни – детстве, и за одно только это Маммон выпускают почти весь запас сил. В какой-то момент, кто-то из тех двоих, с которыми были близки в прошлой жизни, зовут их по имени. Не его имени. - Меня зовут Маммон! – Огрызаются, не отрывая взгляд от противника. Глаза Рокудо Мукуро блестят, и Маммон на секунду кажется, что они были знакомы в прошлой жизни. Но им не платят за бессмысленные доводы, и они предпочитают сбежать за секунду до столкновения со слишком реальной, даже по сравнению с другими, иллюзией. На финальный поединок Небес они приходят только за тем, чтобы понаблюдать финал. От него им ни холодно ни жарко, но Маммон зарекаются брать учеников. Только собираясь домой, на борту самолёта, Маммон позволяют себе расслабиться, не сжимать судорожно капюшон. Занзас, мрачнее обычного, сжимает в руке не стакан виски, но бутылку, Скуалло матерится и вливает в него пламя Дождя, чтобы не разнёс самолёт. Леви утихомиренным шкафом сидит подле Занзаса, пока Луссурия щебечет что-то привычно бесполезное. Закрытые плащом от внешнего мира, Маммон пьют клубничный коктейль, перекатывая трубочку из одного уголка рта в другой. На плече Бельфегора – том, что не ранено – жёстко и неудобно, но слезать не хочется. - Ши-ши-ши, а принц купил шоколадку. – Ураган дразняще вертит плиткой перед носом, срывая упаковку и впиваясь зубами в левый угол сладости. Маммон без слов отламывают не обслюнявленную часть. За окном крылья самолёта разрезали застывшие воздушными глыбами облака.