Калейдоскоп

      На столе неровной стопкой покоился целый ворох папок, сложенный в контейнер для текучки. Майлз, который прошел мимо рабочего места Рида, вложил в пластиковый ящик еще две бумажки. В ответ на взгляд исподлобья он коротко пожал плечом, что означало на языке департаментского жеста — «начальство приказало». Рид устало выдохнул, развалился в стуле и потёр ладонями лицо. Глаза горели, веки будто налились свинцом, норовя сомкнуться и унести разум за пределы досягаемости. Сегодня в отделе пусто. Кроме Ричарда, методично перебирающего листы с оформленными описями, и Дирка — никого.       Майлз уже собрал свои пожитки, настраиваясь идти на пересменку. Гэвин смотрел в спину коллеги и завидовал. Скрипел зубами и думал, что кому-то повезло сегодня уйти во время и даже не напрячься. Ричард, сидящий напротив, бегло глянул в сторону Рида. Тот прищурился, показал оттопыренный средний палец и скрестил руки на груди.       — Сиди там, — на грани слышимости произнес Гэвин и андроид отвернулся. Это произнесенное слово как бумажное оригами — сложное, если не знать его развертки. Ричард не мог изучить схему «не подходи», но точно знал, что последует за нарушением правила дистанции в полтора метра.       Для андроида Рид был маршрутизатором с одной точкой направления — «к чертям». Других пунктов детектив не обозначал, и всегда просил оставить его в покое. Ричард предполагал, что за усталостью, вселенским объемом работы и болью в шее, Гэвин предпочитал видеть свой мир без пластиковых лиц.       Девятисотый снова взглянул на человека. Пробежал глазами по его рабочему столу. Взгляд приковал полупустой стаканчик из-под кофе — такой продавали в автомате кафетерия. Три ложки сахара и миндальный сироп добавляли в этот напиток особой, для Рида, ценности, которую андроид не совсем понимал.       Пластиковые пальцы перебирали бумаги. Ричард упрямо посмотрел на оставленные карандашом заметки и ощутил холод, сковывающий регулятор в груди. Он не понимал, зачем люди усложняют себе жизнь лишней информацией и не делают все поэтапно.        Человеческий мозг сложный. Он будто состоит из стеклышек калейдоскопа — как ни поверни, у каждого будет разная картинка.       Человек напротив кажется загадкой. Отдельной картинкой этого мира, которую Ричард хочет узнать на ощупь. Ему важно чувствовать сенсорами поверхности и получить из этого информацию в систему, где есть запароленная папка. Если на задании он будет уничтожен, то слой восприятия никуда не денется — он будет вечно жив, будет ждать нового тела.       Двое андроидов-охранников ушли на станцию подзарядки, офис опустел и только Дэрек в кафетерии шуршал фольгой, распатронивая свой ланч-бокс спустя десять минут после пересменки.       Отложив бумаги в пластиковый контейнер, Ричард скрупулезно поправил стопку. Одернул лацкан пиджака, провел пальцами по треугольнику на груди, означающим его полную принадлежность к «Киберлайф». Ричард был уверен, что он не сломан и никогда не боялся ощутить в себе перемены.       Он анализировал свои ошибки, наблюдал за короткими сбоями и делал выводы. Хотя никто до сих пор не мог сказать, что его поведение хоть как-то переменилось после прихода в участок. Для всех, в том числе и для его напарника детектива Рида, андроид оставался обычным механизмом с набором задач в голове.       Когда на начальном этапе внедрения в общество Ричарду провели краш-тест, «Кибрлайф» сразу сделали вывод — модель не является целостной и в процессе базисных установок получила некоторый ряд ошибок. Потому ФБР Девятисотому не отсвечивало. Андроид был отправлен в Департамент под чуткое руководство Фаулера, но тот сразу нашел к кому можно пристроить неидеальный механизм. Ричард поверил капитану на слово, когда тот заикнулся о продуктивном сотрудничестве с детективом Ридом, но все давалось очень непросто.       Ричард часто думал о своей неидальности. Его не пугала идея непохожести и отличия от других, но и гордиться этим он не мог. Человек, сидящий напротив, кажется неправильным. Его поведение и поступки всегда противоречили регламенту. Ричард не раз слышал от коллег, что это «стиль» Гэвина. И тогда Девять упорно задумался над тем, а есть ли у него свой особый тип поведения? Люди наивно придумывали себе отличия от остальных, стараясь казаться другими, особенными.       Например, Гэвин был консервативным в своих принципах и Ричард думал, что они даже похожи этой непрошибаемой упертостью и умением стоять на своем. С одной стороны, эта похожесть подталкивала и разжигала искру азарта, а с другой — тормозила и одергивала, откатывая их отношения все дальше и дальше.       Ричард пробовал методы «поиска себя», но только больше убеждался в своем несовершенстве. В нем не было видимых изъянов. Внешне он как с иголочки, и всегда был готов представить себя в лучшем виде.       Первое знакомство — самое сложное. Для этого события нужна тщательная, идеальная подготовка. Первая встреча, соприкосновение или откровение для людей всегда становилось чем-то особенным.       Ричард не понимал, почему человечество придает настолько больше значение «первому», он явно осознавал, что его дебют не произвел на Рида особого впечатления. Каждый пробный разговор с напарником был стеной, через которую не пробраться. Ричард повиновался приказам Гэвина, принимал его указание «не нарушай дистанцию», как приоритет, хотя система противоречила подобным установкам. Она рвалась вперед, как ищейка, но Девятка одергивал себя и раз за разом выпадал в пучину ошибок и сбоев. Помогала девятичасовая грань между реальностью и спящим режимом.       Он знал, что калибровка и гибернация — это обязательный режим для каждого андроида. Ричард не был обычной «идеальной куклой». Ричард уделял внимание деталям, словно это помогло бы найти ему ошибку. Но даже спустя год реализации и работы в коллективе он не понимал до конца того, чего нельзя коснуться или увидеть. Встав со стула, Девятка подхватил отчеты, провел большими пальцами по режущим бокам листков и подошел к столу детектива. Тот даже не пошевелился, провалившись в сон. Рид выглядел измотанным. Лицо от теней под глазами казалось почерневшим, трехдневная щетина придавала чертам грубый вид. Ричард хотел бы посмотреть в глаза человека сейчас, надеясь найти в них ответы.       Наклонившись вперед, Ричард оперся ладонью о подлокотник стула детектива. «Не подходи, пластик. Не смей даже прикасаться ко мне и мои вещам, усек? Не трогай! Еще раз увижу, что ты здесь трешься…» — все это было огромной непреодолимой стеной предупреждающего алого цвета. Ричард касался ее, нащупывал трещины и уверенно на них давил. С каждым разом он нажимал все сильнее и сильнее, но не мог явно игнорировать запреты.       В систему врезалось предупреждение о нарушении протокола. Смахнув его в сторону, на оптический блок алой шторкой упали оповещения, полосуя лицо человека рядом букв и цифр, обозначающих код ошибки.       Внутри груди Ричарда по ощущениям взорвалась сверхновая. Кончики пальцев онемели, теряя человекоподобный вид и обнажая белый пластик. Шарнирные пазухи сковало, корпус окаменел. Негнущимися, охладевшими пальцами Ричард провел по краю куртки Рида. Двинул ладонью выше, коснулся родинки на человеческой шее, невесомо ощупал след от сведенной татуировки-символа анархии. Разница в температурах ощущалась резкой границей. На ощупь Рид был обжигающим, в отличие от ледяных рук Девятки.       Следы на человеческой коже обозначали историю. Подобные «воспоминания» Ричард никогда не сможет получить. Любую вмятину, шрам или царапину скроют, выправят и залатают.       Совершенная модель с подвижными пластинами и тщательно откалиброванными конечностями вдруг превратилась в статую.       Ричард замер, заметив, как поменялось лицо человека. Гэвин хмурился, сердцебиение участилось. Губы дрогнули, и детектив вдруг хрипло вдохнул. Система мгновенно провела диагностику и выдала результат — Риду снится сон близкий к реальности. Ричард знал, что у детектива много воспоминаний, но никогда не думал, что те настолько яркие и могут преследовать даже в сновидениях.       Для Девятки сон означал полное отключение или продолжение работы в фоновом режиме, где сотня задач, тысячи букв и миллионы цифр пробегают за девять часов сплошным потоком.       Андроиды мечтали о свободе, а Ричард не мечтал ни о чем. Он хотел и шел к тому, чтоб быть к кому-то привязанным. В отличие от своих своенравных собратьев модели RK900, Ричард мог адаптировать установки под напарника. Не из холодного машинного расчета, а из снисходительности, которая лучше помогала ему понять природу людей. Вновь судорожно вдохнув, Гэвин пошевелился. Ричард мигнул диодом сочного желтого цвета и отстранился. Отступил, вложил листы отчетов в контейнер, заполняя до краев, и снова посмотрел на человека.       Невзирая на запреты, Ричард ощущал ответственность за жизнь упрямого напарника. У андроидов не было догматов и клятв, но Девятисотый понимал, в чем заключается сила обещания и без лишних эвфемизмов. Он просто выполнял свои задачи, одна из которых была сохранение жизни человека.       Ричард был готов переживать маленькие механические смерти вновь и вновь. Он не боялся их, помня, что в программе все равно останется тепло человеческой кожи на самых кончиках пальцев.