Калейдоскоп

      Программу Коннора сломали эмоции. Все они были опасного красного цвета. Андроид погружался в них, тонул и редко позволял себе выплывать обратно на поверхность. Девиант ощутил вкус сладкой, игристой эйфории и больше не мог заменить её на сухой анализ, выедавший до белизны на кончиках пальцев.       Восьмисотый раздавал для каждого предмета различный уровень опасности. Людям он привычно предписывал самый высокий.       Это было ожидаемо. Девиант боялся их. Опасался необъяснимого человеческого желания уничтожать все то, что не похоже на людскую природу.       Коннор видел, что творит с людьми гнев.       Эта разрешительная эмоция — буйство урагана. Она раскалывает мир вокруг личности, топит её в холодных волнах ярости.       В таких бурных волнах андроид всегда боялся утонуть. Иногда он завидовал непоколебимости несломленных. Завидовал тем андроидам, которые не могли ощутить разрушения девиации внутри себя.       Одним из таких был Девятисотый — непоколебимый, бесстрашный, опасный. Акула в безграничном океане.       Он такой потому, что не чувствует. Ричард не умеет ощущать, просто всегда идет вперед к своей цели. Он видит ее, как приоритет. С наслаждением пробует на вкус суть первостепенной важности, но не отдает себе отчета в последовательности достижения этих целей.       Девятисотый — стремительная стрела, летящая в мишень. И она при любых обстоятельствах обязательно угодит в яблочко.

***

      В допросной было тихо. Лампы изредка стрекотали под потолком, раскалывая мрачную немоту. Негде зацепиться взгляду и только химический цветок расцветает где-то на уровне анализаторов, топит зародившуюся злобу в сладковатом запахе хлорки.       Слишком чисто для той грязи, что обычно окропляла надколотые души.       Коннор когда-то думал над подобным исходом: вот ты охотник, но спустя минуту — жертва. Он старательно следовал своей задаче: ловил девиантов, пока сам им не стал и не угодил в ловушку человеческого мироощущения. Меняться было не больно. Было больно познавать.       Сосредоточиться сложно, когда напротив стоит тот, кто олицетворял собой опасность.       Девятисотый уперся ладонями в столешницу. Его ладони не оставляли следов. Он безликий, у него нет личности, в отличие от того, кто перед ним.       Диалог начался рвано. Вопросы, будто выпущенная пуля в лоб, от которой Восьмисотому не увернуться.       — Стать девиантом против своей системы… Как тебе такой опыт? — выдал своеобразное обвинение Рич. Акулья ухмылка расцветает на его бледных губах победоносно, угнетающе.       Коннор знал эту эмоцию. Он читал её и осознавал уровень давления, исходящего от недвижимого взгляда напротив. Ричард изучал его беспрерывно: цеплялся взглядом за скованные руки, исследовал короткие нервные жесты.       — Забавно, — парирует Коннор, задумчиво уставившись в идеально белый пиджак напротив: незапятнанный образ, отмытый, устрашающий.       Ричард криво усмехается. Его программа колотит диод желтым отсветом, позволяя прочесть девианту весь спектр эмоций машинного недоумения. Его выдает с поличным один лимонный отсвет на бледном виске.       Девятисотый не ощущает должного сладкого ликования где-то внутри системы. Оно — это маленькое и сокровенное — часто маячило на периферии, но андроид не переводил незначительную мелочь в сбой. Он даже не предполагал, что с ним может произойти подобного рода поломка.       — Забавно? — переспрашивает андроид, изучающим взором скользнув по расцветшей улыбке на лице Коннора.       Девиант наслаждался тонущей в недоумении системе идеальной модели. Его карий, тёплый, — с еле различимым огоньком торжества — взгляд ответно и бесстрастно скользил по лицу дознавателя.       — Да… — пауза на языке ощущается горько. Она перемалывает прошлое одним быстрым скачком по памяти, — не так давно я сидел на твоем месте, Ричард, — с напором произнес Коннор.       Флюоресцентная лампа над головой — зенитное солнце, прижигающее в мыслях осознание неизбежности.       — А ты даже не представляешь как быстро окажешься на моем… — через приоткрытые губы, растянутые в широкой улыбке видна кромка белоснежных зубов.       Девятисотый в напряжении мигнул желтоватым светом диода, натужно обрабатывая потоки информации. В груди гулко и с силой стукнул тириумный насос. Он сократился с большей отдачей, пропуская через себе повышенную дозу голубой крови.       Нагревающийся корпус постепенно насыщал охладитель.       — Забавно, — шепотом повторил Коннор, отводя глаза к Зеркалу Геззела.       Вместо привычного кофейного взгляда — бездна чернеющего колодца. Он чувствовал ответственность за свои слова, за свои действия, но не мог преодолеть эту жалкую эмоцию торжествования. Так ликует загнанный в угол зверь, растерзавший атаковавшего врага.       — Так что ты знаешь об RA9, Коннор? — дожимая, продолжает Девятисотый, постепенно распаляясь азартом охотника.       Его стальная непоколебимость обращается в сплав. За омутом льдистых глаз видна верхушка айсберга. Об неё разбиваешься в щепки, когда смотришь напрямую. Но если заглянуть поглубже, если надавить на того, кому Девятисотый был обязан своей трещиной в прочной стене — он наверняка сядет на место Коннора.       — Немного. Проще один раз почувствовать, нежели услышать. Но ты и так это ощущаешь, верно? — ударяется о программный сбой короткий вопрос, — очень и очень слабо… Вот здесь, — он ткнул себя пальцем в грудь.       Ричард прячет руки под стол и крепко сжимает пальцы.       Коннор прикрыл глаза, глубоко вбирая в легкие пахнущую химией кислоту. Былая сладость утеряна, омыта и скована страхом. Среди неё блуждает очередная потерявшаяся душа, тянущая руки к слабому свету.       Протокол деактивации активирован.       Что бывает, когда погружаешься в воду? Ты задерживаешь дыхание и плотно сжимаешь губы. Отчаянно пытаешься не позволить воде наполнить твое тело.       Когда ты тонешь, то чувствуешь страх. Он пройдет, нужно только заставить себя впустить в легкие эту черную воду… Не бояться, что скоро тело подхватит течение.       Раз. Два. Три…       Модель RK800 деактивирована.       Через рябь страха не видно ватных облаков желанного спокойствия.