Сломанные

Он медленно разжал пальцы, продолжая неотрывно смотреть в карие глаза, в которых плясал отблеск огня. Гермионе на крошечную секунду показалось, что ее короткий вопрос будто бы хлестнул Люциуса. Но она не испытывала по этому поводу ни жалости, ни стыда. Он сам неосознанно для них двоих научил ее быть такой. В чем-то слегка жестокой и жесткой, совсем немного ироничной и порой даже ядовитой. — Это разве имеет значение? — Люциус чуть прищурился. — Если ты здесь, а не в постели с… Гермиона осеклась и выпрямилась. Говорить об Аннет и Люциусе в сексуальном ключе было крайне неприятно, почти на грани с какой-то необъяснимой болью, что рождалась где-то в области левого подреберья. — Я был у нее, — Люциус отвернулся к витражному окну и чуть нахмурился. — Не стану делать вид, что это для меня неожиданно, — Гермиона крепче сжала палочку. — Я пришла сюда, чтобы забрать Живоглота. Думаю, хватит с нас твоих экспериментов. Она развернулась и пошагала к двери. Глаза обожгли дурацкие слёзы. Гермиона почти поверила в то, что сейчас просто уйдет, вернется в свою крошечную квартиру и от души поплачет до утра. — Я с ней не спал, — это признание, брошенное полушепотом, ударило прямо между лопаток. Гермиона остановилась прежде, чем осознала это. Какие-то мысли роились у нее в голове, но она не могла ухватиться хотя бы за одну из них. — Зачем ты мне об этом сейчас говоришь? — Гермиона старалась дышать тихо и глубоко. — Чтобы ты знала правду, — прозвучало немного громче, но не менее холоднее. — Решил начать говорить правду? — Гермиона резко обернулась и выгнула одну бровь. — Сегодня это единичный случай или акция окажется более длительной? — Чего еще ты хочешь? — Люциус поднялся с кресла и отстегнул брошь на своем шейном платке, сейчас он почему-то начал неприятно сдавливать шею. — Я? — Гермиона нервно улыбнулась. После выпитого сегодня за ужином вкусного дорогого вина она ощущала себя необыкновенно смелой и готовой поставить уже наконец-то жирную точку во всём этом безумии. — Чего хочешь ты, Люциус? Что важно для тебя? К счастью, я уже разобралась с собой и своими чувствами. Но у тебя, видимо, с этим всё еще существуют серьезные проблемы. — Ты уходишь к нему, верно? — Люциус чувствовал, как быстро и тяжело стучит его сердце, но внешне он всё еще каким-то удивительным образом оставался спокойным. Издержки аристократического воспитания. Он не верил, что спрашивал о подобном. Не верил, что был движим ревностью. Не верил, что ввязывался в этот чудовищный пошлый спектакль под названием «ссора», который прежде всегда старался избегать. Но иначе уже не получалось. — К Дамиану? — Гермиона обвела удивленным взглядом пространство спальни. — Он неравнодушен ко мне. Да. И мне рядом с ним спокойно. Более того, он даже меня поцеловал. А еще говорил, что ты нарцисс, эгоист и в целом очень жестокий тип. Я с ним согласна. — Лестно знать, что мое имя вас не покинуло даже в такой особенно интимный момент, — с ироничной улыбкой прокомментировал Люциус и неосознанно сжал в кулак раненную ладонь. — Не смешно, — Гермиона прищурилась. — Но я отказала, понятно? Потому что… Потому что люблю тебя, — она рвано выдохнула и убрала с лица вьющуюся прядь. — И я не хочу лгать ни себе, ни ему, ни кому-либо еще. В отличие от тебя, мне хватило смелости заглянуть правде в глаза, какой бы неприятной или неоднозначной она ни была. — Да-да. Храбрости у тебя не отнять, — раздраженно бросил Люциус. — Давно успел уяснить. — А у тебя не отнять трусости, — не осталась в долгу Гермиона. — И это, пожалуй, твой самый огромный недостаток. Ни высокомерие, ни хладнокровность, ни эгоизм. А трусость. Тебе не хватает смелости навести порядок в собственной жизни. — Вот как, — хмыкнул Люциус и провел нервным движением пальцев по своим распущенным платиновым волосам. — Тебе нужна храбрость? Правда? Хорошо. Будет. Как только я занял пост преподавателя в Хогвартсе и между нами началось нечто необъяснимое, я хотел тебя убить. Много раз. Я даже фантазировал, как именно сверну твою прелестную хрупкую шею. Думал сделать это с помощью заклятия. Затем всерьез рассуждал, чтобы удавить голыми руками. Меня останавливало лишь то, что я находился под надзором Министерства. А кроме этого, останавливало еще и понимание, что ты не стоишь такого невероятного риска. Ты была мне омерзительна. Даже твой запах я воспринимал как яд, что отравлял мою кровь. Каждый проклятый день. Ты была для меня самым гадким существом, которое только можно себе вообразить. Такое даже на страницах учебника «Фантастические звери: места обитания» Ньюта Саламандера вряд ли получится найти. Вот так. Гермиона, прикусив нижнюю губу, упрямо продолжала слушать Люциуса. Слёзы снова начали жечь в уголках глаз. — А затем, — Люциус патетично развел руками, — шаг за шагом всё начало меняться. Я не знаю, почему. Не знаю, как это получилось. Я начал видеть в тебе нечто большее, чем просто уродство с грязной кровью. И всякий раз, когда я к тебе прикасался, внутри меня что-то ломалось. Снова и снова. Постоянно. О твоей стертой памяти мы уже говорили. Не имеет смысла к этому возвращаться. А знаешь, что было в тот период, когда история с Хогвартсом закончилась? Я трахал другую женщину. Много раз. И мне это нравилось. — Хватит, — прошипела Гермиона и быстро вытерла тыльной стороной ладони слезу, что предательски сорвалась с ресниц. — Нет, — Люциус стремительно подошел к Гермионе. — Не хватит. Ты же хотела правды, не так ли? Ты жила в моей голове каждую секунду. Я не мог тебя вырвать из себя. Я не мог вырывать из себя грязнокровное существо. Ты понимаешь, насколько сильно это уничтожало меня изнутри? Насколько разрушительна была эта связь… Это, — Люциус быстро закатил рукав и продемонстрировал Метку. — Было моим сознательным выбором. Меня никто не принуждал примыкать к Темному Лорду. Я сам этого хотел, потому что с детства знал, что чистота волшебной крови — превыше всего. Я пытал подобных тебе. Много раз. И был абсолютно уверен, что поступаю правильно. А затем осознал глубину своей ошибки. Из-за тебя. Или… благодаря тебе. Не знаю. Сломанный, я начал заново собирать себя по кускам. Немного поздновато для моего возраста, не находишь? Но я всё еще хватаюсь за былые убеждения, потому что это всё, что у меня было и есть. Я не признавал очевидного, потому что боялся. Да. Сначала боялся, что схожу с ума. Затем боялся, что от меня ничего не останется и я не знал, что с этим делать дальше. А затем… Потому что осознал, я не способен тебе ничего дать. Ничего из того, что ты заслуживаешь иметь в этой жизни. Люциус резко замолчал, переводя дыхание. Слова так и лились одним единым потоком, как вода, которая проломила своей безудержной силой огромную плотину. — Я ревную, потому что собственник. Иронизирую, потому что защищаюсь. Я таков, какой я есть. Но тебя это не остановило. Ты почему-то… полюбила меня. Признаться, мне всё еще непонятно за что. Наверное, во всем виновата моя природная харизма, — губы скривились в ухмылке. — А я… полюбил тебя. Вряд ли я еще раз это когда-нибудь повторю. Но такова правда, Гермиона. Я давно перестал ее бояться. Рад ли я всему этому? Не знаю. Я предал убеждения своих предков ради женщины. Как же это тривиально! Но я говорю то, что является правдой. Не уверен, что полный трус на это когда-нибудь решился бы. — Люциус… — это всё, что сумела из себя выдавить Гермиона. — Не нужно этих взглядов, — он скривился. — Я не жертва и не нуждаюсь ни в чьей жалости. Ты просто хотела правды, и я дал ее тебе. Люциус отвернулся, подошел к креслу и схватил с рядом стоящего столика хрустальный бокал с водой. В горле страшно першило после такой эмоциональной тирады. Но вместо того, чтобы сделать глоток и помочь голосовым связкам оправиться, Люциус замахнулся и разбил бокал об каменный пол. Мелкие осколки, напоминая кусочки льда, разлетелись в разные стороны. Гермиона вздрогнула, потому что не ожидала подобного. Во всяком случае именно от Люциуса. Он умел много иронизировать, но в большинстве случаев сохранял самообладание. — Тебе стало легче? — осторожно спросила Гермиона, когда тишина между ними стала просто оглушительной. — Определенно, — тяжело дыша, ответил Люциус. — Но несмотря на весьма богатый перечень моих… сомнительных качеств, я всё еще остаюсь в своем уме. И я понимаю, что тебе было бы куда лучше строить отношения с Флемингом или ему подобным молодым человеком. Он перспективен, умен, — Люциус начал медленно расхаживать туда-сюда по спальне. Осколки глухо хрустели под подошвами его обуви. Гермиона всё еще держала уже онемевшими пальцами палочку, но так и не смогла с помощью заклинания навести порядок в комнате. В голове воцарилась странная пустота. Взгляд намертво приковался к Люциусу. — Чего уж кривить душой, он довольно привлекателен. Без необъятного количества ошибок в прошлом. Моложе. И если отбросить в сторону мой эгоизм, который довольно часто выручал меня, то я просто должен отпустить тебя. — Я не вещь, чтобы меня брали или отпускали. И уж точно не животное, — Гермиона нахмурилась. — Ты… Мерлин! Временами ты не просто невыносим… ты… Кажется, такого слова даже еще не придумали! — А чего ты хочешь, Гермиона? — Люциус остановился и резко повернул голову в ее сторону. — Разве это не очевидно? Быть с тобой! Мне не нужен идеальный Дамиан или кто-то еще. Мне нужен ты. И если бы ты сейчас сказал, что всё еще ненавидишь меня, презираешь мою кровь, я уже давно ушла. Но это не так. Ты всё еще способен осознавать свои ошибки. Разве это плохо? Разве плохо то, что я тебе помогла с этим справиться? Пусть и не намерено. Разве плохо, что рядом с тобой я чувствую себя значительно лучше? Ответь мне. — Нет, — тихо ответил Люциус и опустил взгляд. — Это не плохо. — Тогда почему мы так всё усложняем? — Гермиона почувствовала, что слёзы с новой силой сдавили ей горло и стянулись в тугой клубок где-то под самым подбородком. — Не знаю. Возможно потому, что правда порой слишком сильно бьет. Сильнее любого заклятия. Живоглот, наблюдавший всё это время за перепалкой, лишь тихо замурлыкал, задрал хвост и пошел прочь из спальни. Ссоры людей ему были совершенно неинтересны. Переждав несколько секунд, Гермиона глубоко вздохнула и первой сделала шаг к Люциусу. — Позволь тебе помочь, — тихо произнесла она, глядя на раненную ладонь. Люциус мог бы справиться и сам, но сейчас, когда настала эта благодатная и нужная тишина, он не хотел рушить хрупкое равновесие. Оно оказалось ему страшно дорогим. Гермиона быстро убрала все осколки, а затем аккуратно села на пол и внимательно посмотрела на ладонь. — Как это с тобой случилось? — спросила она и через секунду рана затянулась, не оставив после себя ни следа. — Просто треснул бокал в руке. Гермиона убрала палочку в сумочку, но не спешила подниматься с пола. Ее пальцы начали медленно и аккуратно выводить невидимые линии на внутренней поверхности ладони Люциуса. Затем она прижалась щекой к ней и прикрыла глаза. Люциус посмотрел на Гермиону, сидящую у его ног. Раньше он был уверен, что место всякого грязнокровного существа расположено именно у его ног. Или еще ниже — под ними. — Поднимись, — прошептал Люциус. Гермиона медленно открыла глаза. — Не нужно там сидеть. И уходить тоже не нужно. Я бы этого не хотел, — он провел большим пальцем прозрачную линию на щеке Гермионы, затем не удержался и склонился, чтобы поцеловать. Это было непривычно сентиментально для него, но этот поцелуй что-то затронул в самой глубине души. Люциус не боролся с собой, не убегал мыслями от реальности. Он просто проживал этот миг. — Если завтра, — сбивчивым тоном прошептала Гермиона ему в губы, — ты снова откажешься от своих слов или сотрешь мне память. Я убью тебя, Люциус Малфой. Клянусь, я тебя убью, — она поднялась с пола и нахально, совсем как Живоглот, переместилась к нему на колени, и сама потянулась за еще одним поцелуем. Его губы привычно дрогнули в самодовольной ухмылке.