Сломанные

— Прости, Себастьян, но я вынуждена тебе отказать, — с этим быстрым ответом Гермиона ощутила, как ей мгновенно стало легче дышать. — Что? Но почему? — Себастьян часто заморгал, непонимающе глядя на Гермиону. — Ты замечательный парень, — она едва сдержалась, чтобы не скривиться. Такое пошлое в своей тривиальности объяснение вызывало лишь тошноту. — Но… Ты совершенно не мой человек. Я уважаю тебя и ценю нашу дружбу, именно поэтому и не хочу больше лгать. Извини, пожалуйста. — Ничего, — медленно проговорил Себастьян, опустив взгляд в каменный пол. — Я просто хотела быть честной с тобой. Вот и всё. — Да, я понимаю, — торопливо проговорил Себастьян. — Всё отлично. Мне… Пора. Потом как-нибудь увидимся, — он развернулся и быстро пошагал в противоположную от Гермионы сторону. Иррациональное чувство вины больно сдавило виски. Гермиона привалилась спиной к стене и помассировала веки. Она догадывалась, что эмоционально будет сложно дать отказ. Всё-таки Себастьян был очень внимателен к ней. Он ни разу не сделал ничего плохого, из-за чего Гермиона чувствовала себя будто в долгу перед ним. — Я поступила правильно, — обратилась она к самой себе, запечатывая собственные слова в памяти. Спрятав руки в карманах мантии, Гермиона нащупала шелковую ленту. Достав ее, она глубоко вздохнула. От этой вещицы давно нужно было избавиться. По-хорошему. Но Гермиона лишь сейчас по-настоящему осознала, насколько эта шелковая лента много для нее значила. И пусть Люциус Малфой заносчивый, высокомерный, а временами и жестокий волшебник. Это уже ничего в корне не могло поменять. Было страшно даже в собственных мыслях признаться в очевидном. Но Гермиона запретила себе бояться. Да, Гарри оказался совершенно прав — она влюбилась. Влюбилась в того, кого по определению нельзя любить. Так сложились обстоятельства. Гермиона упустила тот важный момент, когда всё можно было еще изменить. С принятием еще одной правды, Гермиона почувствовала себя совсем легко. Она впервые не хотела ничего анализировать и просчитывать ход событий на несколько шагов вперед. Она не тешила себя иллюзиями, прекрасно понимая, кто такой Люциус Малфой. Ее чувства не мешали рассудку, не плели паутину из напрасных ожиданий. Гермиона ничего не требовала от Люциуса, принимая его таким, каков он есть. Когда на замок опустилась ночь, Гермиона немедленно отправилась в комнаты, что почти стали ей родными. Сердце практически сходило с ума. Дыхание было слишком учащенным. Ладони неожиданно стали влажными. Она даже не успела постучать в дверь, как та почти сразу же открылась. Люциус ждал. Пусть и пытался себя убедить в обратном, но всё равно ждал. Говорить совершенно не хотелось. Причем не хотелось обоим. Как только Гермиона переступила порог, а дверь за ее спиной закрылась, дыхание окончательно сбилось. Мягкая полутьма привычно обняла плечи и запуталась в волосах. Люциус несколько секунд просто рассматривал свою полуночную гостью, будто испытывал крепость собственного терпения. Как долго он сможет к ней не прикасаться? Не прикасаться к такой смелой, временами жутко раздражающей своей дурацкой храбростью и горделивостью ведьме. Смешно было признаться себе в том, что он нуждался в мягком аромате жасмина, намертво запутавшемся в кудрявых каштановых волосах. Этот внутренний разрыв убивал и одномоментно возрождал Люциуса. Он ходил по краю. По лезвию. Сколько прошло времени с момента, как Малфой занял пост преподавателя? А сколько с того мгновения, как состоялась их первая близость? Ему ее не хватало. Всё это время, пока длился период рождественских каникул. Собственнически не хватало. Эгоистично. Он сжирал себя изнутри за собственное малодушие и одновременно хотел так крепко вжать пальцы в бледную кожу Гермионы, чтобы остались синие следы. — Это твое, — она протянула вперед раскрытую ладонь, на которой лежала черная шелковая лента для волос. Самолюбие купалось в ядовитом наслаждении. На губах возникла тень высокомерной ликующей улыбки. — Пришла, чтобы просто отдать? — Люциус глубоко вдыхал воздух в жадной попытке уловить жасминовый аромат. — Только и всего, — Гермиона сама не понимала, почему вдруг начала дразнить. Откуда это вообще в ней возникло? — Лжешь, — тонкие губы Малфоя растянулись в полноценной улыбке. — Лжешь, моя маленькая умная ведьма, — он забрал ленту. — Лгу, — кивнула Гермиона, чувствуя, как воздух знакомо начал сгущаться между ними. — Понравилась? — Люциус обвел взглядом свою ленту, мысленно отметив, что она достаточно длинная. — На твоих волосах смотрится гораздо лучше, чем в моем кармане, — Гермиона старалась выглядеть спокойной, но в пальцах уже кололось навязчивое желание поскорей прикоснуться. — Думаю, на твоих запястьях она будет смотреться гораздо изысканней. — Что…? Люциус не позволил договорить. Их разговор начал его изрядно раздражать. Он шагнул к Гермионе и обхватив ее лицо двумя руками, поцеловал. Малфой быстро и почти агрессивно проник языком в ее рот, сходя с ума от болезненного чувства удовлетворения. Внутри всё выло. Захлёбываясь в собственной злости и жестоком желании обладания, Люциус продолжал целовать. Гермиона застонала. Тихо и так искренне, что под веками замелькали серебристые точки. Он слишком сильно хотел ее. Слишком неправильно остро. Маленькая грязнокровная ведьма заживо сдирала с него налипший слой принципов, убеждений и предрассудков. Делала это изящно жестоко, почти как он сам. — Я же говорил, чтобы к тебе никто не прикасался, — прошептал Люциус, снимая с себя и с Гермионы одежду. — Я всегда обо всём осведомлен. — Тебе это не понравилось? — она посмотрела на него подёрнутыми поволокой глазами. — Признайся. — Нет. Я — абсолютный собственник. Во всём, — Люциус всерьез опасался, что ненароком скажет нечто такое, что их двоих уведёт за грань. Он быстро развернул Гермиону к себе спиной и связал ее запястья, прижатые к пояснице собственной шелковой лентой. Она стоила немалых денег. Редчайший шелк, что носили исключительно аристократы из магического сообщества. Теперь эта лента живописной черной змеёй обернулась вокруг узких красивых запястий грязнокровки. Символично. В голове будто что-то щелкнуло. Словно кто-то напустил древнее и мощное проклятие. Сознание, как тонкий пергамент, рвалось на клочки. Сердце слишком сильно било в рёбра. Быстрое глубокое дыхание царапало глотку. Люциус сорвался окончательно. Самоконтроль разошелся по швам. Он хотел наказать. Хотел вжать Гермиону в себя, чтобы ощутить тепло ее кожи. Хотел взять так глубоко, чтобы от изящной боли они оба застонали. Люциус был сверху. Его пальцы с такой силой впились в узкие бёдра грязнокровки, что кожа почти сразу же побелела. Гермиона стискивала руки в кулаки, натягивала ленту, чувствуя, как та больно впивается в кожу. Но эта боль вдруг оказалась приятно сладкой и нужной. Она хотела ее. Хотела Люциуса. А он словно слыша ее непроизнесенные молитвы, забирал всё. Ядовитые губы очерчивали линию позвоночника. Пальцы путались в волосах. Он кусал и целовал. Проникал не просто в тело, а в само разорванное сознание. Жасминовый аромат кружил голову. И эта лента… Проклятая лента на запястьях сводила с ума. Обоих. Впервые Гермиона не торопилась подняться с кровати, одеться и как можно быстрей уйти. Она лежала на животе. Люциус развязал ленту и опустился на соседнюю подушку. Это было странно. Видеть его таким… настоящим. Маска холодного высокомерия слетела, обнажая того Люциуса Малфоя, каким его почти никто и никогда не видел. Он был задумчивым. В серых глазах мерцали отблески пламени. Слышался тихий-тихий треск поленьев в камине. Гермиона просто слушала этот звук, просто всматривалась в эти глаза, ощущая умиротворение. В запястьях немного саднило, но это был пустяк. Люциус даже не пытался отыскать в себе хотя бы один крошечный импульс ненависти или брезгливости к грязнокровке. Вдруг захотелось просто прикоснуться. Осознанно и не подгоняемый голодной жаждой немедленного обладания. Рука с серебряным перстнем на пальце медленно опустилась на обнаженное округлое плечо. Гермиона едва ощутимо вздрогнула и тут же замерла, перестав дышать на какое-то время. Это прикосновение и для него, и для нее было слишком новым и неопределенным. Люциус провел пальцами незримую линию от плеча к локтю, затем снова поднялся выше и убрал с лица кудрявую каштановую прядь. Ему нравилось прикасаться. Просто так. Бледные длинные пальцы продолжали тактильно изучать тёплую кожу Гермионы. Люциус совершенно не привык к этому. Он хотел самому себе ответить на вопрос, зачем всё это делает, но ответ так и не был найден. Гермиона тихо выдохнула, когда пальцы коснулись шрама на предплечье. По коже мгновенно пробежались мурашки. Гермиона внутренне сжалась, боясь ощутить приступ фантомной боли. Но… Ничего не произошло. Люциус немного нахмурился, ощупывая твердой подушечкой пальца неровные выпуклые края шрама. — Ты вывернула меня наизнанку, — прошептал Малфой. Должно было прозвучать обвинительно, но не получилось. Голая констатация факта. Люциуса это ни капли не напугало. — Я, — Гермиона облизнула пересохшие губы. — Я не хотела. Это было странно… Их обоюдное спокойствие. Никакого напряжения и злости. Никаких испепеляющих взглядов. Разве так бывает рядом… с ним… с ней? Люциус ничего не ответил. На его губах возникла тень усталой улыбки. Так улыбается бесконечно больной человек, которому вдруг сказали, что появился шанс на выздоровление. Хочется радоваться, но сил для этой радости просто не осталось. Было проще тогда, когда они убегали в свои миры. Резкое столкновение, контакт, а затем быстрый разрыв связи. В такие моменты не хочется думать. Да и не о чем. А сейчас… когда глаза в глаза и кожа к коже… Тяжесть содеянного вдруг напомнила о себе. Внезапно в тяжелые дубовые двери кто-то постучал. Несколько раз и крайне настойчиво. Гермиона встрепенулась и взволнованно посмотрела на Люциуса. Он сразу же вернул своему лицу непроницаемое холодное выражение. — Сиди, — приказал Малфой и быстро поднявшись с кровати надел халат с серебристым змеиным узором. Гермиона крепко прижала ладони к груди и прикусила нижнюю губу. Чувство страха ворвалось в кровь так стремительно, что на секунду стало нечем дышать. Гермиона не знала, чего боялась больше: разоблачения или риска навсегда лишиться связи с Люциусом. Его не было всего лишь несколько минут, но каждая из них длилась несправедливо долго. Когда Малфой вернулся в его взгляде ярким отпечатком застыла неподдельная тревога. — Что случилось? — Гермиона растерянно посмотрела на Люциуса. — Возвращайся к себе, — в голосе послышались до боли знакомые ледяные нотки. — Быстро! — Кто это был? — упрямо спросила Гермиона, но подчинилась и начала собираться. — Филч, — Люциус скривился, словно вспомнил о чем-то крайне гадком и мерзком для него. — И что он хотел? Гермиона задавала вопросы не из любопытства. Надвигалось что-то по-настоящему серьезное. Иначе с чего бы это Филчу так поздно ночью приходить к Малфою? — Это касается нас? — не унималась Гермиона, готовя себя к худшему. — Нет, — отрицательно качнул головой Люциус. — Снова произошло отравление. Мне предъявили обвинения, — он криво ухмыльнулся. — Что? — Гермиона так и застыла с мантией в руках. — Тебе? Но почему? И кого отравили? Повисла пауза. Она была издевательски тяжелой и звенящей. — Уизли и его сестру, — нехотя ответил Люциус.