Сломанные

Люциус остро ощущал, как сердце в его груди тяжело стучит и бьет по рёбрам. Быстро. Оглушающе. Беспощадно. Мешая нормально дышать. Нормально думать. Остекленевший взгляд серых глаз сосредоточился на неровной темной поверхности дубовой двери. Еще несколько секунд назад Люциус видел перед собой мисс Грейнджер, а теперь ее не было. Остался лишь призрачный издевательский шлейф проклятого жасминового аромата. Его язык, казалось, всё еще ощущал манящее тепло ее рта. Рта грязнокровки. Рта девчонки, которая годилась ему в дочери. Люциус не должен был делать этого. Да он и не собирался. Даже не думал. Но хватило какого-то крошечного неуловимого момента, чтобы… Люциус дёрнулся, словно его ударили между лопаток и быстрым шагом вернулся за стол. В душе вспыхнула паника. Неподдельная. Неконтролируемая. Малфой отложил в сторону домашние работы и помассировал пальцами веки, под которыми пульсировал нечёткий образ мисс Грейнджер. Нужно было немедленно найти точку опоры. Нужно вытравить это из себя. Уничтожить. Удушить. Разодрать в клочья. Люциус провел языком по нижней губе, будто проверяя не остался ли на ней омерзительный вкус грязнокровки. Ничего не было. И омерзения тоже не было. Малфой усердно искал его во всех уголках своей души, своего сознания. Пустота. Гудящая и вязкая пустота. Внезапно дверь, ведущая в кабинет, распахнулась. Люциус напряженно сжал руки в кулаки, но тут же расслабился, когда увидел сына. Нарцисса была права, когда говорила, что Драко уже давно не ребенок. Он действительно повзрослел. Это было заметно внешне. А еще появилось что-то новое во взгляде Драко. Осмысленное. Спокойное. Его светло-серые глаза так удивительно были похожи на отцовские. Но пока еще лишенные неподъемной внутренней усталости и непоколебимой жесткости, что взращивалась на протяжении многих лет. — К тебе можно? — спросил он, топчась на пороге. Люциус положительно кивнул и указал жестом на свободный стул. Драко бесшумно прошел и сел. Его отношения с отцом всегда были специфическими. Никакой похвалы. Никаких задушевных бесед или тёплых объятий. Всё это Драко компенсировала Нарцисса. Но в то же время Драко не ощущал непреодолимой пропасти между собой и отцом. Они понимали друг друга. Без лишних слов. Драко видел во взгляде отца всё то, что так и не обрело словесную форму. Видел, принимал и бережно хранил глубоко внутри себя. Да, когда он был младше, в нем жила детская обида на то, что отец бесконечно поучал его, безустанно твердил, кто такой Драко и какое привилегированное место он занимает в обществе. Поучал, но не хвалил и этого Драко до одури не хватало. Но затем многое уже стало неважным. Неважным после заточения отца в Азкабан. Неважным после принятия метки. После войны. Все эти чудовищные события расставили некоторые мысли в голове Драко по своим местам. Он любил отца. Любил мать. И очевидно помутился рассудком, если бы кто-то из них погиб. После всех пережитых событий Люциус изменился. Драко это видел. Чувствовал так, будто и в нем что-то переменилось. А, может, это и в самом деле произошло с ним. Отец всегда носил маски. Сейчас особенно тщательно скрывался за ними. Спасал свою семью. Как умел. — Я видел Грейнджер. Она вылетела из класса. Растрёпанная вся, как ведьма, — Драко решил зайти издалека. Не потому, что боялся переходить к сути своего визита. А потому что просто хотел побыть с отцом подольше. — Она помогала мне с домашними работами, — совершенно спокойным привычным тоном ответил Люциус. — Она же староста и… В общем, я усердно занимаюсь своей реабилитационной программой. Все должны видеть и знать, что я борюсь со своими… прежними убеждениями. — И как? — осторожно, но участливо спросил Драко. Он не сомневался в том, что отец справится с теми задачами, что были поставлены ему Министерством. Потому что иначе никак. Это же… Это же отец. Люциус Малфой! Несмотря на всё то, что пережил Драко вместе с семьей, он всё еще гордился им. По-другому уже не получалось. Да и не хотелось ничего менять. — Терпимо, — ответил Люциус и скривил губы в едва заметной холодной улыбке. После Войны и длительных судебных тяжб Драко впервые остался наедине с отцом. Без матери. Без представителей Министерства. И именно сейчас он вдруг так чётко осознал, что скучал по отцу и боялся за него. Вопиющая слабость со стороны Драко! Но ему было на это совершенно наплевать. Он давно не маленький мальчик, и сам может решить, что должен и не должен испытывать. — Тебе идет этот кабинет, — мрачно пошутил Драко и осмотрелся по сторонам. — Только вот сменить бы шторы, постелить дорогой ковёр, а лучше два и тут будет не так уж и мерзко. Люциус неожиданно для Драко снова улыбнулся. Но на этот раз устало и искренне. — Ты что-то хотел? — Да. Это касательно мамы… Она сегодня покинула поместье. Ноэль забрал ее. Они уже во Франции. Люциус нахмурился и вперил взгляд в крышку письменного стола. Имя француза в сознании больно пульсировало и расползалось во рту гадкой горечью. Стало мерзко от самого себя. Прежний Люциус Малфой никогда бы в жизни не поверил в то, что проиграет какому-то французу. Но это был выбор Нарциссы. Осознанный. Нужный ей. Возможно, именно этот… Ноэль сделает ее по-настоящему счастливой. Осознание такой простой истины немного ослабило напряжение внутри Люциуса. Что-что, а своей жене, пусть уже и бывшей, Люциус никогда не желал зла. Во всяком случае умышленно. — Хорошо, — Люциус кивнул, моргнул несколько раз и ощутил, что привычная маска надменного спокойствия вернулась на свое законное место. Драко наблюдал за отцом и боролся с одним очень сильным и свербящим желанием, что жило в нем еще с детства. Такое унизительное, глупое, но искреннее желание сделать то, что Люциус всегда запрещал делать. Обнять. Просто обнять. И пусть это выглядит по-детски и невыносимо сентиментально. Драко медленно поднялся, обошел стол и… обнял отца за плечи. Осторожно, затем не ощутив сопротивления, уже крепче вжался пальцами в тёмную ткань одежды. Это было странно. Оглушающе. И если бы кто-то увидел из дружков, возможно, засмеял. Но Драко решил, что именно сейчас самый подходящий момент попытаться изменить то, что было надиктовано прошлым. Прежний мир рухнул. Безвозвратно исчез. И возможно… В этом новом, непонятном еще мире, есть хотя бы секунда для вот этих объятий. Запрещённых. Но человеческих и тёплых. Когда прохладная ладонь Люциуса с серебряной змеей на пальце опустилась на руку сына, Драко почувствовал себя счастливым. Это даже причинило какую-то странную щемящую боль. Где-то в грудине. Пожалуй, ради этого момента стоило всё детство усердно внимать наставлениям отца. Драко подражал ему и никогда этого не стеснялся и не отрицал. Отец был его фундаментом. И даже спустя миллион ошибок ничего не изменилось. Возможно, должно было, но… Не получилось. Безусловная любовь к отцу не имела границ и срока годности. — Я пойду уже, — Драко разжал руки, выпрямился и отошел. Он знал, что отец не любит тратить время попосту и выслушивать бестолковые слова поддержки. Их объятия и так уже стали непозволительной роскошью. — Конечно, — Люциус обмакнул перо в чернила и вернулся к домашним работам. — Уизли в Хогсмиде набрался пива, — вдруг зачем-то произнес Драко, помня, что отец всегда любил потешаться над этим семейством. — Жалкое зрелище. И что его может объединять с Поттером и Грейнджер? — Не думай об этом, Драко, — посоветовал Люциус. — Они не стоят твоего внимания. Услышав привычные высокомерные нотки в голосе отца, Драко заметно успокоился и кивнув, покинул кабинет. Уже поздно ночью, когда Люциус сидел во тьме своих комнат в Хогвартсе, мысли вернулись к тому, что случилось сегодня днем. Он пытался выудить причину, по которой сделал то, что сделал. Пытался понять, почему девчонка не натравила на него МакГонагалл, а вместе с ней и всё Министерство? Испугалась? Не захотела оказаться втянутой в грязный скандал? Вполне возможно, иначе безукоризненная репутация круглой отличницы, во всем примерной ученицы и героини войны непременно пошатнется. Но это всё равно не облегчало ситуации. Потому что Люциус всерьез опасался за свои принципы, за твердость своих убеждений. Девчонка ничего не значила. Это недоразумение, что даже гадко назвать в своих мыслях поцелуем ничего не вызвало в Малфое. Ничего. Он был пуст. И этот порыв… Кажется, его слишком сильно захлестнуло желание вывести девчонку на эмоции. Она так злилась, так ненавидела. Искренне и горячо. Как истинная студентка своего тошнотворно доблестного факультета. Слишком большое место она заняла в мыслях Люциуса. Это было противоестественно и глупо. Люциус выпил бокал бренди, сделал едва уловимый пасс рукой, в которой была зажата палочка и зажег камин. Под веками теперь пульсировала картина красных немного вспухших из-за слёз губ мисс Грейнджер. Хотелось выдрать из себя этот образ. С корнем. Даже если бы девчонка была чистокровной и не такой молодой, она всё равно не соответствовала тем стандартам красоты, что когда-то сформировал для себя Люциус. Метка снова отдалась тупой фантомной болью, почти жжением. На миг Малфой решил, что не справится с той ролью, которая была единственным ключом к его свободе. Но он резко одёрнул себя. Ничего подобного. Никакая гриффиндорская грязнокровка не спутает его карты. Лучше бы пьяный Уизли сделал то, что задумал. Всё равно ему ниже падать уже некуда. Бренди немного жег губы, и Люциус искренне наслаждался этим эффектом. Алкоголь лучше любого очищающего заклинания обеззараживал его губы. Уничтожал вкус грязного рта. Всё произошедшее ничего не значило. Оно лишь вызывало омерзение. Типичное. Привычное. Знакомое. Этой ночью Люциус буквально заставил себя лечь спать. Ему почти никогда ничего не снилось. Была только тьма. Мимолетная и монотонная, а затем наступало очередное светлое утро. Но этой ночью сквозь тьму вдруг прорезался хрупкий силуэт с копной отвратительных пышных вьющихся волос. Люциус знал, кто это. Остатки тьмы превратились в смутные очертания кабинета ЗОТИ. Это был словно сегодняшний день и в то же время совершенно другой, никогда не происходивший в реальности. Люциус пытался послать Непростительное в Гермиону. Но почему-то никак не удавалось попасть. Девчонка стояла неподвижно, а заклятие всё билось о стены, но никак не касалось Гермионы. Малфой злился и так яро ненавидел, словно всё было в заправду. Он хотел убить ее. Желал этого всем своим существом. Но не сумел. Магия словно ему не подчинялась. Воскресный день прошел тихо и спокойно. Минерва после обеда пригласила к себе в кабинет, чтобы обсудить ее отчет, что она собиралась отправить в Министерство. Люциус ощущал некоторое напряжение, готовясь к тому, что МакГонагалл заговорит о той омерзительной вольности, что он позволил себе в отношении грязнокровки. Но директор сдержанно похвалила Люциуса за всю проделанную им работу. Никаких нареканий у нее на него не было. Понедельник выдался дождливым и холодным. Люциус уже ранним утром шагал в класс ЗОТИ. Первый урок у него должен был состояться со вторым курсом Когтеврана и Пуффендуя. В душе вилась спокойная пустота. Малфой отрезал весь ненужный пласт мыслей, в которых так или иначе присутствовала грязнокровка. Он просто не будет ее замечать, как делал до этого. Не будет замечать и недоумка-Уизли. Пусть что хочет, то и делает со своей подружкой. Пусть она плачет, жмется по углам замка. Всё равно. Наплевать. Пусть и дальше защищает своего бестолкового дружка, оправдывает его. Пусть он запустит свои ручонки к ней за шиворот мантии. Вся эта юношеская блажь для Малфоя была не больше, чем пылью или пустым звуком. Но стоило Люциусу войти в класс, как он тут же взглядом натолкнулся на худую спину, скрытую под черной мантией. Копна каштановых волос была завязана в узел на затылке. Несколько локонов всё равно выбились из этого жалкого подобия прически. Гермиона обернулась быстрей, чем Люциус успел сделать хотя бы шаг. — По расписанию у вас со мной последний урок, мисс Грейнджер, — холодным надменным тоном проговорил Малфой и уверенной твёрдой походкой направился к учительскому столу. — Я прекрасно знаю расписание нашего курса, — послышался ответ. Голос ровный, без дрожи или хотя бы тени страха. — Тогда почему вы здесь? — Люциус даже не собирался произносить ее фамилию. — Чтобы предупредить вас, — Гермиона вскинула подбородок и крепко сжала ремешок своей пухлой сумки, что была под завязку набита учебниками. — Если вы попытаетесь снова унизить Рона или меня, или… кого-нибудь еще, я обращусь к директору МакГонагалл с жалобой. Расскажу о том, что случилось в субботу в вашем кабинете. — Вот как, — Люциус умело изобразил на своем лице отсутствие какой-либо заинтересованности и хотя бы минимального желания учавствовать в разговоре с Гермионой. — Да, — отозвалась она. — Именно так. — Я вас услышал, — Малфой сел и отставил трость. Гермионе хотелось так много всего неприятного сказать этому человеку, но она лишь прикусила язык, тихо выдохнула и вышла из кабинета. Люциус в самый последний миг взглянул ей в спину. Левый уголок губ дёрнулся в кривоватой злорадной усмешке. Грязнокровка пыталась манипулировать им. Он и не знал, что в этой девке была скрыта такая занимательная исключительно слизеринская черта. Через несколько мгновений кабинет наполнился шумящими второкурсниками. Люциус тут же забыл об этой нахальной грязнокровке и полностью сосредоточился на работе. Год. Он здесь пробудет всего лишь год. Даже уже чуть меньше. Эта мысль сегодня невероятно вдохновила Малфоя, и он начал урок. Ученики, притихнув, внимательно слушали профессора.