Сломанные

Он смотрел на ее пальцы. Красивые, изящные и длинные. Сейчас они крепко сжимали фарфоровую белую чашку, наполненную давно остывшим чаем. Тишина в трапезной плотным тяжелым слоем наваливалась на плечи, перекатывалась по воздуху, издевательски играя на натянутых, как канаты, нервах. Люциус стоял, сжимая обеими руками массивную спинку своего стула. Взгляд по-прежнему был прикован к пальцам Нарциссы. Они всегда были его крошечной слабостью, о которой Люциус никогда не желал распространяться. Его брак с Циссой, как и многие другие чистокровные браки, был построен не на любви. Их союз больше напоминал партнёрство. Это был инструмент, с помощью которого древние семьи оберегали свою кровь. Кровь — превыше всего. Кровь нужно хранить. Чистая кровь — гордость. Кровь — это ты сам. Но Люциус, который был у фортуны явным любимцем, и в чистокровном браке урвал больше, чем полагалось. Потому что он имел честь разделить свою жизнь с женщиной, которую полюбил. Эта любовь не была страстной, обжигающей и лишающей рассудка. Нет. Она пришла тихо. Поселилась где-то глубоко в душе Люциуса и пустила в ней свои корни. Он не разглагольствовал о любви. Кажется, Люциус о своих чувствах вообще никогда не говорил. Всегда сдержанный, отстраненный, порой холодный, с сотней масок. Так его воспитали. Так же была воспитана и Нарцисса. Но это не помешало Люциусу точно определить для себя, что ему важна эта женщина. Она красива, умна и всегда умела сохранять спокойствие на своем лице, даже если за этим спокойствием скрывалась невыразимо огромная и уродливая рана. Люциус прожил с Нарциссой слишком долго, чтобы не проникнуться к ней чувствами. У них был сын. Единственный. И как бы Люциус Малфой не вёл себя в обществе с Драко, он любил его. По-своему. Тихо. Без лишней эмоциональности. Порой Люциус во тьме своих покоев размышлял над тем, как бы сложилась его жизнь без Тёмного Лорда? Что уготовила бы ему судьба, не вступи он в ряды Пожирателей? Люциус не знал ответа, и всегда раздражался, когда мыслями возвращался в несуществующее прошлое. Стиснув еще крепче спинку стула, Малфой медленно перевёл свой холодный равнодушный взгляд с пальцев к лицу Нарциссы. Она неторопливо завтракала, когда он вернулся в поместье. Никто из них не проронил ни слова. Затянувшееся молчание уже казалось каким-то издевательским. Нарцисса отложила столовые приборы и теперь крепко обхватила пальцами несчастную чашку в попытке унять неуместную, неизвестно откуда возникшую дрожь. — Итак? — сильный баритон, даже облаченный в шепот, всё равно прозвучал как-то фальшиво равнодушно. Люциус прекрасно понимал, что дороги назад для него и Нарциссы уже нет. Она поддерживала его. Во всем. Была рядом. Всегда стояла не за его спиной, а рядом. И, возможно, так бы всё и сохранилось. Но Люциус допустил ошибку. Целую вереницу ошибок. Он был в шаге от пропасти. В эту же пропасть едва не утащил и Драко. Этого Нарцисса не смогла простить. Превыше крови для нее был лишь сын. — Ноэль хотел, чтобы это всё наконец-то прекратилось, — Нарцисса отставила кружку и отвела взгляд в сторону. — Раз и навсегда. Я оповестила об этом всё магическое сообщество, чтобы не было соблазна снова… остаться с тобой. Она говорила спокойным ровным тоном. На красивом лице с утонченными чертами не возникло ни тени какой-либо эмоции. Люциус лишь сейчас по-настоящему заметил, насколько же его жена изменилась. Она стала еще холодней. Возникла вот эта равнодушная жестокость. Цисси… Его Цисси многому научилась, живя с ним. Переняла некоторые его привычки. Заразилась его холодным бездушным взглядом. Люциус в ней видел отражение себя. И впервые… Впервые ему хотелось сбросить все маски и… Что? Учинить скандал? Разбить вот эту чашку, которую еще несколько мгновений назад так судорожно сжимала Нарцисса? Глупости! Что за плебейские мысли?! Люциус никогда не опустится к розыгрышу дешевого семейного спектакля, приправленного щедрой щепоткой драмы. Это слишком уж унизительно. — Ноэль? — по букве произнеся это имя, Люциус скривился. — Француз? — Да, но это не имеет никакого значения. В ближайшее время я покину поместье. — А Драко? — Люциус гордо вскинул голову и сжал губы в узкую бледную линию. — Он первым обо всем узнал, — Нарцисса сложила руки на коленях. — Я поговорила с ним об этом еще до отъезда в Хогвартс. — Вот как. А меня ты, судя по всему, забыла уведомить? Поэтому я узнал о твоем решение из статьи «Пророка», — Люциус ощущал, как откуда-то снизу, из глубин его нутра поднимается… не злость, а что-то совершенно другое, но не менее мощное. Кажется, ему было больно. Хотя Люциус искренне верил в то, что уже разучился испытывать боль. — Ты бы не стал меня слушать, — Нарцисса окинула своего уже почти бывшего мужа хмурым взглядом. — Снова начал бы рассказывать одно и то же: про кровь, про принципы и убеждения, про отсутствие выбора, ошибках. Я всё это слышала, Люциус. Много раз, — она отодвинула стул и резко поднялась. — И я бы не смогла уйти. В который раз. — В который раз? — вцепился в конец фразы Люциус и сжал спинку стула с такой силой, что кончики пальцев тут же онемели. — Значит, ты уже давно об этом размышляла, бросить меня, так? — Еще до начала Второй войны, — совсем тихо ответила Нарцисса и скрестила руки на груди. — Ну и что же тебя остановило? — в каждом слове, букве, звуке отчётливо ощущался яд. Люциус разжал пальцы и медленно опустился на свой стул. Спина всё такая же ровная, взгляд холодный. Немного надменный. Маска сегодня по-особенному цепко ухватилась за кожу лица. — Драко. Но теперь он совершеннолетний. Наш сын повзрослел, Люциус. Теперь, когда ему не грозит опасность, я могу не бояться. — Не думал, что вы сговоритесь за моей спиной, — Люциус опустил руку на стол и принялся неосознанно постукивать пальцами по холодной лакированной поверхности. — Драко принял мой выбор. Именно в этот момент я и поняла, что он уже не ребенок. Я была с тобой, Люциус. С тобой и нашим сыном. До конца. Я выполнила свой долг. Но больше здесь не хочу оставаться, — Нарцисса подошла к окну. — Он чистокровный? — процедил сквозь зубы Люциус. — Можешь не переживать на этот счет. С другим мужчиной я бы не связалась, — на ее губах мелькнула тень горькой улыбки. — Так будет лучше. Для нас всех. — Великолепно, — Люциус поправил узел своего шелкового платка на шее. На секунду показалось, что он его душит. — У нас с Ноэлем долго ничего не было. Это случилось совсем недавно. — Уволь меня от этих подробностей, — Люциус скривился и ощутил, что все его внутренности вдруг разом сжались в тугой болезненный комок. — Нет, ты должен знать, — Нарцисса повернулась к нему. — Я пыталась нам с тобой дать шанс, Люциус. Но ты едва не погубил нашего сына. Он был совсем мальчиком. А ты… ты находился в Азкабане. И Лорд… Это была его месть. Извращенная месть за твои проступки. Я не смогу тебе этого простить, Люциус. Извини. — Нет, — он раздраженно качнул головой и уставился куда-то в окно, сквозь него. — Не нужно. Я понял. Всё понял. Нарцисса хотела подойти. Накрыть его ладонь своей, как она это часто делала в знак молчаливой поддержки. Но осеклась. Задушила в себе это желание. Даже не желание, а привычка. Привычка, что так долго жила с ней. В этом больше не было никакого смысла. Уже поздним вечером Люциус вернулся в Хогвартс. В голове вились мрачные мысли. Их было так много, что они заглушали стук собственного сердца. Он злился. Снова. Эта злость длинной ржавой иглой засела где-то под рёбрами, надавливая на лёгкие. В злости Малфой ощущал спасение. Злость не позволяла чувствовать себя жалким. Хотя глубоко-глубоко в душе Люциус знал — он жалок. Замок уже спал. Вокруг витала тишина, а вместе с ней и полутьма. Люциус намеренно решил не идти в свои комнаты, а подняться в кабинет ЗОТИ. Вряд ли удастся уснуть. Люциус часто мучился бессонницей. На внутренней стороне век кровавым отпечатком всё еще жил Тёмный Лорд. Он сгинул, но воспоминания о нем всё еще жили в Люциусе. Порой казалось, что заклинание Забвения не такое уж и наказание. Да, потеряешь свою личность, но вместе с ней сгинет и образ Лорда. Возможно, тогда Люциус станет менее жалким в собственных глазах? Всхлип… Он услышал сдавленный, едва различимый в тишине всхлип, что, кажется, раздался где-то на ступеньках между вторым и третьим этажом. Люциус замер и медленно вытащил из трости палочку. Желтый свет факелов, стелился тусклой плёнкой вдоль стен и пола, но Малфой всё равно зажег Люмос. Бесшумно поднявшись еще на несколько ступенек, Люциус увидел съежившуюся темную фигуру. Она сидела на самой верхней ступеньке, привалившись плечом к каменным перилам. Голова была опущена к коленям, прижатым к груди. Ему это не нужно. Его тошнит от этого. Ему начхать на это. Люциус физически ощущал, что с каждой новой секундой пачкается всё больше и больше. Простоит здесь хотя бы еще одно мгновение и уж точно никогда не смоет с себя эту грязь. Но что-то упрямо не позволяло сделать даже шаг назад. Люциус так и застыл на ступеньках, рассматривая дрожащую фигуру. Копна непослушных вьющихся волос. Узкие худые плечи. И… Аромат жасмина. С недавних пор Люциус терпеть не мог этот запах. Так воняют грязнокровки. Злость в груди превратилась в рассеянный дым. Вся желчь и яд куда-то исчезли или же попросту застряли в глотке, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. Грязнокровка плакала. Тихонько, почти беззвучно. И это было так странно. Это же… Это же грязнокровка. Ничего не значащая грязнокровка. Пустое место. Таких существ не хочется ни жалеть, ни оберегать, ни находиться в нескольких шагах от них. Это противоестественно — быть наедине вот с… этим. Гермиона вздрогнула и вскинула голову. Заплаканный взгляд натолкнулся на тёмную высокую фигуру с длинными платиновыми волосами. Светло-голубой огонёк Люмоса подсвечивал бледное лицо, что казалось высеченным из камня и глаза… Сейчас они были почти черными. Резко вскочив, Гермиона шагнула назад и быстрым движением руки вытерла с лица слёзы. Стало дурно и страшно. Воспоминания так не вовремя откинули ее в тот день, когда она вместе с друзьями проникла в Отдел Тайн. Под лопатками взвился знакомый колючий холод, а страх медленно подкатил к горлу. Убьет. Украдкой пронеслось в голове у Гермионы. Хотя это была крайне нелогичная мысль. Люциус Малфой может быть кем угодно, но уж точно не полным идиотом, чтобы убить ученицу прямо в стенах Хогвартса. За такое его не в Азкабан отправят, а тут же наградят Поцелуем. — Снова патрулирование? — Люциус выгнул одну бровь. Гермиона лишь кивнула, потому что страх и слёзы так крепко сжали ее горло, что она не смогла бы и крошечный звук из себя сейчас выдавить. — А где мистер Уизли? Люциусу было наплевать и на Уизли, и на Грейнджер. По-хорошему было бы вернуться к себе, плеснуть в хрустальный бокал бренди и забыться. Трусливый побег от реальности на несколько часов. Великолепно. Завтра всё равно воскресенье и будет еще предостаточно времени, чтобы собрать себя в кучу. Но, несмотря на все эти соблазнительные перспективы, Люциус шел не к себе в комнаты, а в кабинет. Решил поработать? С каких это пор профессорство стало для него такой увлекательной профессией? Паскудный день завершился не менее паскудным столкновением с грязнокровкой. Ему плевать. Люциусу всегда будет плевать. — Сегодня я сама. Патрулирование уже подошло к концу, — собравшись с силами, ответила Гермиона. — Одной гулять ночью по замку — не самая лучшая идея, мисс Грейнджер, — Люциус неотрывно смотрел в заплаканные глаза. Что это ее так расстроило? Очевидно же, что недоумок-Уизли. Что-то брякнул своим поганым языком? — Я уже возвращаюсь в башню, сэр, — Гермиона была благодарна тому, что ее голос звучал пусть и хрипло, зато твёрдо. — Несомненно, — губы Люциуса изогнулись в насмешке. Это уже было чем-то для него привычным. — Вам… Вам тоже не следует одному здесь быть, — не подумав, вдруг выпалила Гермиона. Малфой удивленно взглянул на нее, не понимая, это такой способ уязвить его или грязнокровка и в самом деле глупая? — Я могу о себе позаботиться, мисс Грейнджер, — Люциус скривился. — Я тоже. — Не сомневаюсь. Если у вас отберут палочку, то вы смело пустите в ход магловские приёмчики. — Простите, — Гермиона судорожно сжала пальцы в замок. — За… За инцидент, что случился в четверг на уроке. Это было вопиющее нарушение правил с моей стороны. — Извинения приняты. Не имею желания разбираться в причинах смены ваших взглядов. Избавьте меня от этого. Гермиона снова кивнула и прядь густых каштановых волос выбилась из пучка, стянутого на затылке. Люциус взглянул на эту прядь, затем на влагу, всё еще застывшую в блестящих карих глазах. Этот взгляд был полон затаившейся боли, жесткости и испуга. Такой взгляд не мог принадлежать совсем еще молодой девушке. Это было оглушительно странно. Война оставила свой отпечаток на всяком живом существе. На мисс Грейнджер, на нем, на сотне других волшебников. Люциус отступил чуть в сторону и продолжил свой путь. Ему больше нечего было сказать этой грязнокровке. Плевать. Всё равно. Она пачкает. Она не достойна даже стоять рядом с ним. — Всего доброго, — всё-таки сорвалось с его губ. Перед глазами всё еще мельтешила эта проклятая прядь волос, которую нужно было убрать с лица. А лучше распустить уродливый пучок. Так грязнокровка выглядела бы чуть менее… несуразной. Гадко. Об этом даже думать гадко. Люциус не хотел падать так низко и набивать свою голову мыслями об этой… девчонке. Она этого не стоит. Она ничего не стоит. Даже кната. Впрочем, как и любые другие грязнокровки. С этим кратким заключением Люциус продолжил свой ночной путь.