Театр поломанных судеб

«Тринадцатый год правления Шу Вана. Эпоха Великих сражений. Поднебесная была встревожена вспышками неизвестной болезни среди гражданских. Лекари Цзянху стали съезжаться в местах ее зарождения, дабы исследовать столь странное явление…» «Тринадцатый год правления Шу Вана. Эпоха Великих сражений. Неизвестная болезнь была признана не переносимой, но причины ее возникновения так и не известна… Лекари Цзянху стали задумываться о ее зачатках.» «Тринадцатый год правления Шу Вана. Эпоха Великих сражений. Вспышка болезни была замечена среди заклинателей и воинов Цзянху. Лекари, исследовавшие данное явление привели гипотезу о болезнях души. Начался массовый съезд всех лекарей Цзянху в одной точке…» «Первый год правления Боуши Цзань Вана. Эпоха Великих сражений. После долгих споров лекари и заклинатели Цзянху сошлись во мнениях и дали неизвестной болезни название. Отныне болезнь несла имя «Мэй Сы», и была признана неизлечимой. Симптомы и причины данной болезни…» «Пятый и последний год правления Боуши Цзань Вана. Великий Император отрекся от пристола. В его душе возгорел зачаток Мэй Сы.» «Четвертый год правления Сеидэ Гу Вана. Эпоха Золотых Времен. Неизвестный учёный решил исследовать болезнь самостоятельно и распространил по Цзянху странное известие. В известии говорилось, что люди с зачатками Мэй Сы должны носить клеймо Мэй Сы, и принять свою участь быть лекарством для Поднебесной. Сеидэ Гу Ван издал закон о «Массовом скупе Мэй Сы». В Цзянху давно было известно, что нынешний император плох здоровьем. Бывший император Боуши Цзань Ван, ушедший в затворничество, был принудительно возвращен в Императорский дворец…» «Восьмой год правления Сеидэ Гу Вана. Эпоха Жадности. Люди Цзянху стали воевать за Мэй Сы. Люди, болевшие этой болезнью были признаны «потерявшими свою человечность» и отныне их кровь, плоть, кости и органы несли участь быть разобранными на благо человечества. Философов и праведников, настаивавших на защите и продолжении поиска способов лечения Мэй Сы прилюдно высмеивали и предавали позору» «Третий год правления Цаньшень Гу Вана. Эпоха Свободы. Несмотря на аморальный способ занятия императорского престола, Император был признан спасителем среди обычных граждан. Почти все записи о Мэй Сы были истреблены, а возражавшие воле Императора заключены под стражу. Позже выяснилось, Цаньшень Гу Ван был родным сыном бывшего и ныне почившего Императора Боуши Цзань Вана…» «Десятый год правления Цаньшень Гу Вана. Эпоха Свободы. О болезни Мэй Сы стали постепенно забывать. Иногда возникал слух среди крестьян о вспышках, но быстро подавлялся. Стало известно о обряде Свободы, тайно проводившиеся в деревнях или маленьких городах. Данный обряд был предназначен для проводов Мэй Сы на другую сторону жёлтой реки. Было запрещено брать что-либо от тела Мэй Сы, но для остро нуждавшихся была оставлена лазейка…» «Шестой год правления Юши Гу Вана. Эпоха Богов. Ныне болезнь Мэй Сы была признана мифом…» *** « Люди — существа социальные. И не просто социальные… Они больше похожи на стадо. Человек скажет «ме» и в ответ ему издадут похожий звук. В данном случае звук — это слово. А что рождается из слова? Предложение. Из предложения — разговор, из разговора — знакомство, из знакомства — дружба и так формируется одна большая цепочка, а из этой цепочки ещё больше таких же, потому что у того с кем возникло знакомство есть ещё много других таких же. Но что если тот, с кого эта цепочка началась потом решит сказать не «ме», а допустим… «Бе»? Привязанные к этой цепочке люди могут как и издать такой же звук, так и найти уже свой звук. Здесь важен уже авторитет. Авторитет стоит на власти и репутации. Если есть репутация, но нет власти — за человеком последуют только некоторые в его кругу. Если власть есть, но нет репутации… Человека боятся, а из страха рождается слух. Слух может быть как хорошим, так и плохим. Если слух плохой, то на человека начинают коситься. Косые взгляды — осуждение, осуждение — общественное порицание, порицание — ссора, ссора — обида, а обида… Из обиды произрастает вражда» — Чушь! — Раздражённо шикнула молодая женщина и захлопнула книгу. «О людях» — гласило название, — это точно написал шарлатан! Как это книга вообще оказалась в библиотеке?! Она откинула назад белоснежные длинные волосы, перевязанные в хвост алой лентой, и резко поднялась с захламленного пола. Широким шагом женщина подошла к краю беседки, медленно заводя руку назад и примеряя расстояние, и с лёгким ветерком книга отправилась в долгий полет вниз. Надо отметить, что незамысловатая деревянная беседка стояла на самом краю скалы, которая в свою очередь была частью высокой, восходящей в облака горы. Где-то там внизу находились чьи-то земли, деревня и шумные большие города, жители которых как муравьи суетились в своем быту и хозяйстве. Но женщину это ни коим образом не беспокоило, что действительно беспокоило ее — так это… Лёгкий ветерок игрался с волосами, а лента в густом водопаде была похожа на кровавый ручеек в снегу. Траурные одежды почти сливались с цветом волос, создавая жуткий образ. Женщина слегка повернула голову и обсидиановые глаза тоскливым взглядом обвели огромную груду книг и рукописей, небрежно разбросанных по дощатому полу. Отчаяние уже несколько лет разрасталось черной дырой и медленно пожирало ее душу. Она вспомнила, каким оживлённым и шумным когда-то было это место, — настолько, что раньше у нее регулярно болела голова, но сейчас… Из восьми человек, некогда населявших эту гору осталось всего четверо — включая ее саму. В этом же месте остались лишь фантомное эхо детских голосов и предметы повседневной жизни, их быта и их ежедневной рутины. А ещё где-то в одном из зданий организован похоронный дом — но там находились не трупы, а доказательства чьих-то смертей. Погасшие жемчужины. И увы, сейчас в маленьких коробочках-гробах находились четыре именные таблички с большими серыми бусинами. Ни праха, ни личных вещей — с горы спускаться было запрещено, дабы не влезать в человеческие распи, поэтому за телами четверых учеников никто так и не отправился. Да и нет их. Первый ученик — самый старший, самый лелеямый, характер которого был тверд и ласков одновременно. Может, немного и избалованный, мальчик был задорным и ярким — словно маленькое солнышко, приятно ласкающее своими лучами. Повзрослев, юноша пожелал спуститься с горы, чтобы увидеть скрытый и неопознанный доселе мир… Вот только оболганный и презираемый всем заклинательским миром он был жестоко убит под карой алчных людей. Он погиб, пытаясь защитить свою честь и честь невинных, погиб под десятками пронзивших тело заклинательских оружий. Вторая ученица — девочка, взявшая от старшего много черт характера — в том числе и задорность, ставшая личностью под чутким присмотром своего шисюна и наставлением шифу (возможно, поэтому она переняла их любовь к темным и алым цветам?). К тому же девочка была ещё и ужасно умна, ее проницательный ум бывало поражал даже её, учителя! Вот только ушла она вслед за своим собратом, нашла в тех землях свою любовь — обречённого человека, да и погибла с ним в один день под забывшими жалость руками мертвецов. Что насчёт ее семьи… Последний ребенок погиб не так давно так же, как погиб первый ученик. Оболганный, презираемый… Третий и четвертый ученики всегда были лучшими друзьями и поэтому сошли с горы вместе, желая познать тяготы и горести чужого мира, принести в тот мир справедливость и защиту… Да так и погибли они в один день. От рук одного человека Желание справедливости обернулось к ним остриём, безжалостно ранив их тела и души. Конечно, их смерти посодействовала и она сама, чему ужасно сожалела. Вот только одним сожалением не вернуть ушедших… Чему же она так и не смогла их научить? Почему в том мире они все погибают? Нежели стоит просто запретить выход с этой горы?.. На эти вопросы она давно ищет ответ, но словно все больше утопает в них. Неужели так трудно понять менталитет и сознание людей той стороны? Баошань Саньжень тихо вздохнула и подняла взгляд на небо. Ещё некогда ясное, оно все больше и больше темнело от постепенно сгущавшихся грозовых тучь. Где-то из глубины облаков до чуткого слуха доносились приглушённые раскаты грома. Для них это было плохое предзнаменование — грядет что-то неизвестное. __________________________ Чего ждут люди, простые обыватели, весной? Они ждут первых гроз и дождей, гордо из года в год забиравших право власти у суровой зимы. Если услышишь раскаты, знай — это времена года ведут бой, пытаясь прогнать один другого. Люди радуются — снег сошел! Скоро не придется греть руки дыханием и подставлять их близко к пылающему огню, своим жаром способным принести и боль, и желанное тепло. Скоро люди снова займутся своим хозяйством, выпуская прогуляться скот и сажая первые семена; деревню наполнят задорные голоса детей, весело играющих в любимые игры без опасности слечь с болезнью. Но за радостью кроется темная опасность. Сколько людей погибло в грязевых болотах? Сколько погибло под безжалостными в своей неожиданности оползнями? С дождем дороги размоет сильнее, земля ослабнет и станет скользкой. Копыта лошадей увязают — нападут дикие звери; голоса детей и взрослых замолкают — кто-то поскользнулся и умирал, неудачно упав головой на выступы камней или канул в пропасть, не успевши ухватится за то, что может помочь им. Заклинатели берутся за дело — новые мертвецы и темные твари, новые ушедшие жизни. Но и для них, обладателей крепких тел и сияющими в груди ядрами, весна опасна. Особенно первые грозы, способные непрекращаться днями и неделями — дожди намочут лезвие парящих мечей, молнии сжарят тело… В весне люди находят и счастье, и ненависть. Кто-то очень удачлив, пройдя мимо всех насмешек природы, а кто-то нет. Последние становятся либо калеками, либо… Редкие капли ударили в сырую землю, в ещё слабенькие стебельки пробивающейся травы. Дождя ещё не было слышно — только ощутимо, как что-то легко упало на щеки и медленно скатилось вниз. Но совсем скоро эти редкие капельки станут проливной лавиной, шумно бьющей по крышам домов; больно обжигающей лицо не успевших найти укрытие, густым туманом закрывая обзор дальше двух чжан В одной старой и прохудившейся лачуге капли просачивались в дыры потевнешей от сырости крыши, ручейком сходили с потолка и падали на безчувственное тело; на покрытый кровавыми рисунками пол, смывая любые следы жуткого ритуала. Свежий запах — притуплявший обоняние даже у псин-ищеек, — постепенно заполнял маленькую команушку и стойкий запах крови растворялся в нем. Тело неподвижно лежало где-то в середине почти смытого кровавого круга; посиневшие губы и отсутствие дыхания свидетельствовали, что человек уже умер. Но точно ли мертво его тело? Своим лёгким лихорадочным подрагиванием, судорожными сокращениями мышц и горящими алым огнем глазами — тело говорило, кричало обратное. Словно остатки жизни яростно боролись чтобы остаться в теле, из-зо всех сил цепляясь за умирающее нутро. Кажется, жизнь решила добраться до тусклых, сухих глаз и наполнить взгляд переливчатыми бликами. Алый пожар волной сошел с побелевших радужек и прокатился по всему телу, заставляя органы снова заработать с новой силой. На мгновение веки закрылись, смачивая глазные яблоки. Воздух резко наполнил лёгкие, тело скрючилось в бьющем кашле. Человек перевернулся, хватаясь за грудь, ошеломленно пытаясь осмотреться заслезившимися глазами вокруг. Мысли больно впивались в ещё не пришедший в норму мозг, не задерживаясь долго в голове, и лишь одна надёжно зацепилась за край сознания. «Я жив». Его тело вновь дышало, его сердце вновь билось, его органы вновь работали… Вэй Ин слегка успокоил судорожно бьющийся комок мышц, и вновь огляделся. Ах, как сладко вновь созерцать яркие краски мира, вновь чувствовать запахи и ощущать себя человеком. Пусть это и не его тело… Подойдя к осколкам стекла — видимо, некогда ещё зеркала, — он внимательно всмотрелся в свое отражение и тупо моргнул. Чучело, всем богам чучело! Кто ж научил мальчишку так красится? Точно призрак висельника, не хватает только языка длинющего! Эх, был бы он жив лет так 10 назад, он точно научил его как следует! Оторвавшись от комичного лица в осколке, мужчина внимательно оглядел тело. Три пореза на запястье — дело более понятное, иначе как бы он попал сюда? Но вот… Сердце замерло, когда он нащупал на груди нечто знакомое — шершавые края опаленой кожи от веньского тавра… Как и где мальчишка мог так раниться? Да так точно, словно кто-то намеренно прижог проклятую печать прямо возле самого сердца! Или… Ошеломленный неприятной догадкой, Вей Ин схватил ближайшую миску и налив в нее воды с крыши, быстро смыл идиотский макияж. Посмотревши снова в осколок зеркала, он издал истерический смешок и схватился за волосы. Действительно, на что он надеялся? На мирную жизнь? С осколка на него смотрело его собственное лицо из прошлой жизни. Пусть и юное, с чуть изменившимися чертами, но все ещё его. Совпадение? Или просто душа его активно изменяет тело? Ни то, ни то не было чем-то очень хорошим. Скорее ужасным! Если люди этого дома придут, его точно на месте заколят! Единственное решение в этой ситуации — бежать. Бежать, избегая людей, скрывая свою внешность… *** Хах. Он бы засмеялся в слух, будь не заняты его лёгкие. И смех его будет истерическим, безумным, полным отчаяния — Вэй Ин уверен. Увы, но сделать подобное совершенно некогда — за его спиной лапами поднимает пыль свора собак, наполняя своим громогласным лаем тихий до этого лес. Сердце заходится в страхе, а разум мутит паника. Кажется, новые лёгкие вот вот сгорят, безумным темпом пытаясь восполнить не хватающий организму воздух. — Схватить его! — в сознании до сих пор на повторе стоял приказ из уст его смерти. Ах, если бы тот узнал что почувствовал Усянь при их встрече — какова будет его реакция? Презрительно ухмыльнется, метнет любимые слова - проклятия, точно заточенные ножи, или просто ударит? Но ирония была именно в том, что Усянь скучал. Скучал по этим глазам, по сиреневой форме, что надета на главе, скучал по... многому. Ему хотелось бросится в объятия этого человека, всем телом почувствовать чужое тепло, привычно разлохматить ладонью идеальную прическу и с задорным смехом убегать от напускного гнева, чувствуя в груди тепло греющее счастье... Но сейчас он трусливо бежал от настоящей ненависти.Заслуженной.Он бежал от своей мечты на ватных ногах, бежал так быстро, как не бегал уже очень давно. За его спиной Смерть подгоняет к нему своих приспешников, желая отправить чужую душу обратно в ад. Ах, если бы это тело было сильнее, если бы в груди рядом с сердцем билось золотое ядро, даруя своему владельцу необходимые силы... Если бы. Сейчас он попросту отчаянно выжимает из тела все соки, по привычке заставляя тело работать и двигаться вперёд, вперёд, быстрее.... Сколько раз за эти несколько часов Вэй Усянь проклял чёртову гору Дафань? Десятки? Сотни? К сожалению он уже забыл – будь и его память наравне с горой проклята! – сразу, как только услышал собак. – Я буду защищать тебя! Пока ты за моей спиной, ни одна собака тебя не тронет! – торжественное обещание. Чертова, чертова гора! Почему же обстоятельства сошлись так неудачно, что он поссорился с сыном собственной шицзе?! С тем, кому он лично выбрал домашнее имя?! Нет родителей?! Некому было воспитывать?! Конечно же, ведь те были убиты его собственными руками! Конечно же, ведь ребенок, выросший среди змей и крыс в клане Цзинь, не видевший настоящей нежности от своего родного дяди – вырасти добрым светлячком не мог! И чужие глаза, что неотрывно в темноте ночи смотрели на него, не могли не узнать. Ведь... Даже будь он под прикрытием, они узнают его всегда и везде. Так было раньше. Так есть и сейчас. Ветки деревьев и кустов, в которые он напролом вбежал больно хлестали и ранили по телу, так и норовя выколоть слезившиеся глаза да порвать тонкую одежду. Так тебе и надо, Вэй Усянь! Цзян Чэн, Цзян Ванинь, – А-Чэн!… Жулань. Яньли? У него кружилась голова от недостатка воздуха и жуткой усталости. Темнело в глазах... Шум в ушах уже перекрывал пугающее рычание. А там ли они ещё? Может, он смог убежать...? Он слегка повернул голову и встретился взглядом с ним. С тем, что молча плыло рядом, не отставая и не обгоняя, шаг в шаг, почти в притык с самим беглецом, ожидая когда заметят. Заполошно бьющееся сердце замерло от ужаса, мгновенно замораживая кровь в истекающем потом теле. Оно заметило чужой взгляд, медленно приблизив рыло ближе. Уголки рта плавно растянулись в улыбке, почти разделив свою голову пополам. Кровавые дыры вместо глаз неотрывно смотрели-смотрели-смотрели на него Всего мгновение – и Усянь уже не чувствовал под ногами землю, отвлечённый от пути. Он совсем не видел, что неумолимо приближается к резкому обрыву – и теперь его тело быстро катилось по скату, земле, корням, острым камням, сдирая кожу и ломая конечности. Он не успел набрать в грудь воздух, как скат снова оборвался – безуспешная попытка схватится за что-нибудь, отозвавшаяся острой болью в израненных пальцах, – и теперь он падал вниз. Несколько метров показались часами, он ошарашенно смотрел вверх, на быстро отдаляющийся земляной навес. …... Удар о землю мощным толчком вышиб из лёгких хрип, оглушая на несколько мгновений, лишая всех чувств. Вспышки боли пронзали все тело, голос комом застрял где-то в груди. Широко распахнутые глаза смотрели в небо. Они смотрели на склонившиеся над его искалеченным телом отвратительные фигуры. Чужие злые ухмылки, вонзавшийся в само сознание искаженный смех, их пропитанные злобой крики и слова – все это пробуждало в нем воспоминания. О временах, полных боли, страха и отчаяния. О мечтах, что своей надеждой освещали его путь. Почему?Почему? Почему?Почему?! ПОЧЕМУ?! Я ведь избавился от этого! Я же разрушил проклятую реликвию! Все было ложью?! Все, что я делал, все что мной движело... Ради чего... Слезы скатывались к вискам, а смех становился все громче и громче, издевательски, страшнее... И лица их становились все более уродливыми. «Снова… Снова… Мы нашли тебя… Мы снова будем вместе… Мы будем с тобой до самой твоей смерти.....» *** Глаза цвета грозовых туч смотрели на неподвижное тело. Вглядывались в чужие черты лица, вдруг в несколько раз помолодевшие, нежели на момент смерти. Псы послушно разместились рядышком, поглядывая на хозяина верными глазами. С замершими сердцем он наклонился, слегка надавливая рукой на грудь – тук-тук, тук-тук – мерно билось чужое. Не мертв. Это вызвало очень смешанные чувства.... Где-то в глубине взвывала ненависть, а ещё глубже... колыхалось что-то, что под тоной темных чувств мягко, едва заметно светилось живым огоньком. Мягко подхватив бессознательное тело на руки, Цзян Ванинь развернулся и побрел со своей ношей обратно. В орден. Домой. Псы лишь чуть поскуливая шли следом. Хозяин приказал лишь вымотать добычу, но ни в коем случае не тронуть. – Ты будешь защищать меня, когда мы станем взрослыми? – Конечно! Я никогда не позволю собакам тебя тронуть! Слова главы ордена – клятва.