Солнце взойдет

— Темные времена настали, — произносит Аделаида, опираясь о железные прутья заграждения на Астрономической башне.       Похороны Дамблдора закончились только час назад. Внизу еще видны толпы пришедших попрощаться с величайшим магом, и вряд ли народ разойдется к вечеру. Девушка скрещивает перед собой руки, склоняясь над заграждением, и тяжело вздыхает. Теперь, когда Дамблдора нет, Волан-де-Морт окончательно распустит свои ручонки. Ему уже не придется прятаться за своими Пожирателями, чтобы вдруг заявиться в Хогвартс — ведь сейчас его некому остановить, а Гарри еще слишком слаб, чтобы противостоять во всю силу. — Все равно надо думать позитивно, — встав рядом и засунув руки в карманы джинсов, парирует Билл. Ему уже значительно лучше после Больничного крыла.       Аделаида неопределенно ведет плечами. С одной стороны, если бы не вся эта кутерьма, ее бы до сих пор считали предательницей Ордена и светлой стороны в целом. Но куда хуже причины, почему ей удалось очистить свое имя от гнева родных людей. Как Билл продолжает думать хоть о чем-то позитивно, Остин не понимает даже спустя много лет общения. Вероятно, это у него такая изюминка, что ли. — Тогда думай за нас двоих, — повернувшись лицом к Уизли, слизеринка сжала губы в тонкую полоску. Вспомнилось, с каким печальным видом Билл забирал кольцо и вешал его обратно на шею. Потом вспоминается Флер, которая тоже пришла попрощаться с Дамблдором, хоть и вовсе его не знала толком, — Ты… поговорил с ней?       Билл подходит ближе, разворачивается, опираясь локтями на заграждение, и слабо усмехается. Когда Делакур только появилась в Хогвартсе сегодня утром и невольно наткнулась на всю семью Уизли, то первым делом посмотрела именно на него. Во взгляде едва уловимо читалось отвращение, вызванное еще не зарубцевавшимися нормально шрамами на лице, шее и руках. — Сказала, что заберет вещи на днях. Когда я передал ваши с Ремусом слова о болезни, то она так скривилась… В общем, ей стыдно будет появляться в свете с парнем в шрамах. Безобразные они. — Чушь! — резко развернувшись, восклицает Аделаида. Билл вопросительно и с легкой улыбкой смотрит на нее, заставляя чуть смутиться, — Твои шрамы… ни капельки не безобразные. Они показывают, какой ты храбрый и готовый подставить свою жизнь за других. Если Флер этого не понимает, то мне ее очень жаль.       Еще несколько минут они просто смотрят друг на друга. Аделаида спешно вспоминает про свои шрамы, покрывающие тело вдоль и поперек, и зажмуривается до цветных пятен перед глазами. Ее шрамы — совершенно другое. Они не показывают храбрость и готовность. Они… — А что тогда значат твои? — будто прочитав мысли, интересуется рыжеволосый. Аделаида чувствует прикосновение пальцев, убирающих прядь ее темных волос за ухо. — Трусость, — выдыхает волшебница и открывает глаза. Смотрит в другую сторону, — На самом деле, я, наверное, самая трусливая из всех, кого ты знаешь.       Билл пожимает плечами. Ему бы перехотеть спорить, но уж очень хочется. — А я думаю, — тяжело вздыхает, вспоминая все прошедшее, — что они говорят о том же, что и мои.       Уизли позволяет себе не убирать руку. Аккуратно кладет ладонь на щеку. Это кажется намного интимнее, чем все то, что происходило между ними раньше. Легкий ветер этому только способствует, и темные пряди начинают нагло лезть в глаза. Пока Аделаида не спохватилась и не начала отстраняться, Билл повторяет жест второй рукой, под конец мягко обхватывая лицо девушки с обеих сторон. — Во все времена трусы прятались. Лишь некоторые додумывались примкнуть к сильнейшим, чтобы быть под защитой. Ты же пришла к Тому-Кого-Нельзя-Называть не из-за страха перед ним. Ты хотела защитить тех, кого любишь. Это главное. — Вот только тех, кого люблю, я не достойна, — со слабой ухмылкой произносит Остин, — Хотя, конечно, важнее их жизнь.       Несколько минут они просто стоят, потом же Аделаида не сдерживается и начинает плакать. Билл обнимает ее, крепко прижимая к себе, и начинает говорить какую-то успокаивающую чепуху. И вместе с тем улыбается.       Они обязательно обо всем поговорят. И он обязательно вернет кольцо той, ради которой оно делалось. Рано или поздно.