Дорнийская жена

Занялся рассвет, розовое жаркое марево освещало им путь по пескам и скалам, и вдруг, в этой пыльной полумгле, словно бы огни далекого берега, появились пылающие костры. Они растянулись цепью вдоль песчаных холмов, а вокруг воздух качался, искажая их, заставляя плавиться и плыть. Всмотревшись, так пристально, что глаза ее, и без того усталые от бессонной ночи, песка и нехватки воды, заслезились, Бриенна увидела, что костры – часть большого стойбища на краю какой-то темной полосы. Вскоре она поняла, что видит деревья. Высокие пальмы, раскинувшие ажурные листья над множеством шатров и белых саманных домиков с плоскими крышами. Она прижала кошку к себе. Царапка просидела весь путь у нее за пазухой, в уютной колыбельке из накидок, которую Бриенна ей соорудила. Колыбель она делала молча и стыдливо, стараясь не обращать внимания на насмешки кочевников (они упражнялись в остроумии, предполагая, что ленивый, бестолковый муж так и не подарил ей ребенка, а только кошку – и в этом, между прочим, была какая-то совершенно несмешная, на ее взгляд, правда). К ней подъехал Тахани и тихо заговорил: - Гемаль примет вас, как только я ему расскажу. Не вздумайте чего устроить. Вы оба владеете мечом, но разума на двоих меньше, чем у одной вашей кошки. Покоритесь нам. Покоритесь, и, возможно, мы найдем для вас спасение. - Мы должны переправиться и подняться по реке. - Это не вам решать. Она с тоской подумала о Террене. Жив ли он? Что с ним стало? Неужто она отправила его навстречу этим головорезам, дорнийским наемникам, не знавшим ни сочувствия, ни жалости? У юноши хватило бы храбрости и безрассудства вступить с ними в бой. Против них ему было не выстоять. О, Мать, и Отец, и Воин, хоть бы вы защитили его, думала она, пока конные отряды приближались к зеленым холмам. Ведь мы - не смогли. Они проехали вдоль сонных горячих улиц, покрытых мелкой пылью. Жизнь в оазисах текла неспешно и тихо. Посреди поселения были устроены таверны, перинные домики: невысокие, но украшенные резными тяжелыми ставнями, обсаженные чахлыми розами. В старом, еще со времен ройнарских переселений вырытом, фонтане негромко журчала мутноватая, с сильным запахом железы и серы, вода. Когда все спешились, и кочевники разбрелись кто куда, Бриенна подошла к фонтану и выпустила кошку погулять. Джейме о чем-то оживленно беседовал с несколькими воинами. Раздался взрыв смеха, он что-то переспросил, ему ответили – и вдруг, не оглядываясь на нее, он направился вглубь узкой улочки, и скрылся в длинном розово-желтом здании из песчаника. У Бриенны от изумления отвисла челюсть. Здание очевидно было перинным домом, оно выстроено было лабиринтом, изгибаясь в нескольких местах. Внутри него имелся двор, подобный дворам Водных Садов – она видела верхушки высоченных пальм. Полуголые девушки выбрались на крыльцо и принялись, хихикая и кокетничая, разглядывать прибывших. Бриенна, почти беспомощно, обернулась. Джейме, разумеется, и прежде вел себя с нею грубо, прескверно, но она как-то… привыкла, что он всегда был рядом. Ей сделалось неуютно и странно. - Чего стоишь? Иди в купальню, не будь нерадивой женой, - ее толкнули к розовому дому. - Что? - А то и без тебя найдутся желающие его отмыть от дорожной пыли. Он однорукий, но не оскоплен. А хоть бы и был оскоплен? У него есть язык и пальцы. Хорошей потаскухе и того достаточно. А хорошей жене – тем более. Мимо нее потянулись к входам, устроенным под выгоревшими тентами из полосатого шелка, другие женщины кочевого племени. Они тихонько переговаривались и посмеивались. Некоторые, прямо на ходу, снимали с голов накидки и начинали вытаскивать шпильки из своих густых, темных волос. Мелькали смуглые обнаженные руки, улыбки, лукавые и предвкушающие. Ничего не понимая, Бриенна вступила во влажную, разгоряченную, пронизанную ажурными лучами, что тянулись сюда из-за ставней, полумглу. По стенам из темно-вишневого камня скатывались мелкие, как бисер, капельки. Выстланные узорчатой мозаикой полы блестели от воды. И всюду стлались клубы пара. Ей поднесли кубок с водой, в которую добавлено было изрядно тернового вина. От вкуса, запаха и царящей вокруг неразберихи у Бриенны закружилась голова, зашумело в ушах. Ее опять подтолкнули куда-то вперед. Она прошла несколько комнат, нанизанных, точно бусины, на центральную ось банной усадьбы. Теперь только она поняла, что ошиблась, приняв это место за бордель. Скорее, оно было местом отдохновения и воды: потому особенно желанным в пустыне и притягательным для путешественников. Здесь видела она глубокие бассейны, выложенные мраморными плитами, гранитные скамьи и столы, на которых накрыты были угощения и стояло вино. Люди погружались в воду и, завернувшись в простыни, усаживались вокруг столов, чтобы поболтать. Служанки и шлюхи, слуги и рабы, кочевники и купцы, воины и проходимцы, калеки и богатыри, мужчины и женщины, тут все как-то смешивалось и жило своей жизнью, вдыхая сухой жар пустыни – и выдыхая клубы мокрого пара. Во внутреннем дворе тоже царило оживление: там, среди плеска воды, слышались детские крики и смех. Над кустами порхали бабочки, а над поверхностью воды зависали крупные, будто из слюды и хрусталя, стрекозы. Бриенна не знала, куда ей идти. Ее подталкивали все дальше и дальше, и она даже испугалась, что заблудится в этом лабиринте вовсе. Она услышала треск барабанов и звон цимбал, и без труда узнала музыку кочевого племени. Они собрались в дальних комнатах, очевидно, привыкшие к своему ритуалу. Несколько девиц из числа здешних обитательниц танцевали в ровном, немного монотонном ритме. С ними вместе крутились молодые кочевницы – и кочевники. Она увидел Эшера, который, со смехом, замотанный в белое полотнище, танцевал вокруг одной из этих резвых, как козочки, текучих, как ртуть, фигурок. Люди хлопали в ладоши вокруг и притопывали, поднимая маленькие фонтанчики воды от мокрого пола. Эшер был хорош, мелькнуло у нее в мыслях – к ее полному неудовольствию. У него был смуглый, идеально слепленный, длинный и мускулистый торс, но притом гибкий, как у девушки, стан – и широкие, храбро развернутые навстречу миру, плечи. Она поспешно отвернулась, заметив, что он перехватил ее взгляд. Тогда ее опять куда-то потянули, взяв за руку, и вдруг все оборвалось – музыка стихла, когда за ее спиной захлопнулась тяжелая дверь из черного дерева. Она увидела нескольких мужчин, лежавших на высоких каменных скамьях, и их жен. Они натирали плечи, растирали спины, подтаскивали воду и всячески крутились вокруг расслабленных, казалось, что спящих, мужей. - Туда, - какая-то женщина показала ей на резную арку. – Иди быстрее. Негоже воину ждать. Бриенна прошла, хотя все в ней вдруг этому воспротивилось. Ее впихнули в круглую, всю покрытую мозаикой, мокрую и жаркую комнатку - и опять лязгнула дверь за спиной. Бриенна опустила глаза, и лишь теперь поняла, что, пока ее сюда волокли, в руки ей сунули стопку чистых шелковых простыней. Она положила их на скамью. В этом помещении окон не было: только дыра, проделанная в сводчатой крыше, дыра в самой середине потолка. Из нее лился свет солнца и образовывал лужицу желтого янтаря посреди круглой каменной купальни. В самой сердцевине этого солнечного пятна лежал Джейме, с блаженной улыбкой откинув голову на мокрую бархатную подставку. Вода доходила ему до сосков, и была темна, и от нее стелился повсюду ароматный – с запахами умбры, полыни и дикого терна – пар. - Ну, - сказал Джейме, лениво повернув к ней лицо и едва приоткрыв глаза. – Вот и ты, милая женушка. Я уж собирался позвать помощниц. - Так и позвал бы, - раздраженно отозвалась Бриенна. - А разве ты не желаешь помочь своему мужу отдохнуть после тяжелой дороги? - Нет. - Нет? – он открыл глаза и, в откровенном веселье, уставился на нее потемневшим, странно заблестевшим вдруг, взором. - Нисколько. - Мне тут сказали, что жена, отказавшая мужу в омовении, совершает проступок куда хуже предательства. Такая женщина никуда не годится. - Джейме, это ты обо мне давно понял. И без всяких… омовений. - Неправда. Иди сюда. Подойди. Подойди ко мне. Она прижалась спиной к двери. - Ты мне годишься. Ты мне прямо-таки… ужасно впору, - он засмеялся, довольный своей двусмысленной шуткой. - Иди, не бойся. Ведь и твое тело жаждет воды. Это такое блаженство… Он замолчал и начал проводить пальцами по поверхности, поднимая маленькие фонтаны брызг. - Я не стану тебя ублажать. - Ну уж? - Не стану тебя мыть, как беспомощного калеку! - А ведь я немного калека. - Тогда и вел бы себя подобающе. Скромно, с достоинством, без этой твоей бравады! - Тогда тебе стало бы со мной постно и скучно, моя милая сир Бриенна, в девичестве Тарт. - И всегда Тарт! – зачем-то беспомощно огрызнулась она. - Ну, я лично не против, имя Мартелл мне противно. От него меня бешенство берет. Тарт же… я полюбил, ибо это место меня спасало, да, можно ли сказать, сколько раз? Спасло мое тело – но и душу вернуло. Бриенна закрыла рот, когда поняла, что опять слушает его, раззявившись, будто малыш на скоморошьем представлении. Её изумляло, как Джейме Ланнистер умел в одной речи смешать самую ядовитую насмешку – с самой терзающей душу откровенностью, самую гневливую дерзость – с нежнейшим смирением. Это все обычные умения болтливого придворного рыцаря, подумала она с отчаянием. Этому его еще сестра обучила, и он оттачивал свое умение на людях, подобно тому, как закаляют мечи в сражениях. Джейме вежливо молчал, видимо, ожидая, когда она соберется с мыслями и хоть что-то ответит. - Ты помнишь бани Харренхолла? – вдруг негромко спросил он. О, нет, подумала Бриенна, вжавшись в дверь так, что, казалось, еще немного – и она своим весом проломит крепкие резные доски. - Кто бы мог подумать, что мы вновь увидимся в купальне, и снова нас сведут… вдвоем. Только вдвоем. Она отвернулась, чтобы не видеть его насмешливого, самоуверенного лица. И до того знакомого, до последней морщинки у глаз, до последней родинки, подумала с горечью. Взяв в руки комок мокрых шелковых нитей, пропитанный мыльным корнем, она приблизилась к купели. Встав на колени, опустила руку в воду. Джейме смотрел на нее, не отрываясь. Где-то невдалеке люди смеялись и пели, трещали без умолку, слышались всплески и вскрики. Здесь она чувствовала эту ужасную робость, от которой у нее даже небо пощипывало, а язык становился совершенно непослушен. Она обошла Джейме и отрывисто пробормотала: - Наклони голову. Он послушался. Бриенна провела шелком по его шее, затем – по плечам, литым и твердым, покрытым этой прекрасной золотой кожей, которую порой так хотелось поцеловать. Эта мысль была даже обыденна теперь, решила она. Почему, о, почему один мужчина возбуждал в ней лишь тошноту и ужас, а другой, напротив, лишь желание и нежность? Джейме сидел, обхватив свои колени, низко склонив к ним голову. Она коснулась его седьмого позвонка и, не сдержавшись, провела по нему подушечками пальцев. Джейме вздрогнул и пошевелился. Тихо сказал: - Там, тогда, меня поразило, как ты бываешь нежна. В тебе есть… некая ласка, которую я с тех пор постоянно хочу на себе испытать. Бриенна начала тереть его спину и руки, стараясь не вслушиваться в соблазняющие речи. - Повернись, – отрывисто велела она. - И? - Что же? - Повернись – и? - Джейме. Пожалуйста. - Так лучше. Я хочу, чтобы ты меня звала по имени… Эй. Эй. Я не собирался смущать тебя, но… Он вдруг поймал ее руку и дернул на себя, так, что Бриенна едва не соскользнула в воду. Лицо ее оказалось прижато к его виску. Он зашептал, слегка повернувшись, не выпуская ее, не давая ни вырваться, ни даже шевельнуться толком: - Если бы ты знала, как все это сильно, невыносимо. Я так хочу дотронуться. Раскрыть тебя, будто драгоценный цветок. Он выпустил ее и даже слегка оттолкнул. Взял с края бассейна чашу с вином и отпил, закрыв глаза от удовольствия: - Раскрыть тебя и сделать с тобой… для тебя… о, столь многое. А впрочем, я клялся, что не стану тебе досаждать этими желаниями. - Не исполнил клятвы, - кисло пробормотала она. - Признаюсь, эта клятва дается мне с огромным трудом. Она всех других тяжелее. Хотя я не должен был... Он откинул голову и посмотрел на нее снизу вверх. Лица их теперь находились так близко. Она чувствовала его дыхание, оно щекотало ее губы и кончик носа. - Поцелуешь меня? - Не думаю. - Никогда? Ни за что? Она молчала, уставившись в его малахитовые, лукаво-ласковые и острые глаза, как будто ее околдовали. И разве же нет? - А я все время думаю о твоих поцелуях. О том, каков их вкус, и какие теплые, мягкие, сладкие у тебя губы. Я мог бы написать об этом поэмы. Баллады… Веришь ли? Бриенна решила, что отвечать смысла нет. - И, если бы я записывал твои подвиги в Белую Книгу, то написал бы так: нежная и упрямая, эта дева рыцарь обладала самой сияющей в мире кожей, самыми синими глазами, самыми восхитительными волосами, самой восхитительной на вкус грудью, и самым желанным лоном на свете. Поцелуи ее были подобны тому, как целовать раскрытый и свежий цветок, они оставляли во рту привкус меда и чистоты… И, если бы кто имел счастье познать этот вкус, человек этот пропал бы с головой, навсегда, наве… Она отодвинулась и тихо всхлипнула. Ей хотелось смеяться, плакать, все разом. Бриенна прижала руку ко рту, и Джейме негромко смеялся вместе с ней. - Прости! Нет, я бы не стал такое писать. Я сохранил бы подробности в тайне. Однако это не означает, что я так не чувствую. Все еще посмеиваясь, он встал во весь рост, продемонстрировав себя во всей неправедной красе – и, не стесняясь ни ее, ни себя, прошлепал босыми ногами к высокому каменному постаменту. Улегшись лицом и повертевшись для удобства, Джейме замер и позвал ее: - Иди сюда. Закончи, что начала. Ты весьма впечатлила меня. Бриенне пришлось подойти. Она коснулась руками его плеча, спины, сжала и отпустила, чувствуя, как под ее ладонями из стальных и узких, как у гепарда, мускулов уходит напряжение. Он поддавался ей с видимым удовольствием. На коже его блестели круглые капельки воды. Она вдруг наклонилась и поцеловала одну из родинок, что усыпали его под безжалостными лучами дорнийского солнца. Джейме тихонько охнул и застонал. Бриенна остановилась. - Нет, прошу, продолжай. Твои руки такие сильные… Как же я жалею в такие минуты, что у меня осталась только одна. Она покрывала поцелуями его спину, находясь в каком-то тихом, странном и приятном помутнении. Высунула язык и провела его кончиком вдоль позвоночника, и Джейме застонал громче. Она в этот момент обладала такой властью над ним, что, пожалуй, по щелчку ее пальцев он исполнил бы что угодно. Это было ей лестно – но и возбуждало внутри потребность продолжать, выманить из него еще больше стонов и наслаждения. Все как-то забылось в этот миг, все их несчастья и ужасное, разбитое ошибками, словно бы чужое, чуждое и неправильное, прошлое. Бриенна дотронулась кончиком языка до его крепкой, вздрагивающей от предвкушения, ягодицы, и подняла голову. Он повернулся к ней на локте, изумленный, не до конца уверенный во всем – и эта его беззащитная открытость ее очаровала больше, чем храбрый, мальчишеский напор. - Мне все еще продолжать? – тихо поинтересовалась она. Ладонь ее прошлась по его бедру. - Н-не… не знаю, - признался он с полуулыбкой. – Ты знаешь, чего хочешь, верно? Вместо ответа она поцеловала его бедро, а затем – выемку под коленом. - Милая женушка, - пробормотал он сквозь зубы. - Где же твое красноречие? – вырвалось у нее со смешком. Голос ее прозвучал, даже для ее собственных ушей, жестоко, торжествующе – но негромко. Джейме картинно упал лбом на сложенные перед собой ладони. Она видела золотистые волосы в его подмышке, и они показались вдруг ей такими желанными, такими милыми и трогательными. Склонившись, она поцеловала и их. Он дернулся и хмыкнул. - А ты храбрее, чем я думал, - прошептал он, повернув лицо к ней. - Ты сам меня в рыцари посвятил. - Но я не… Ах, проклятье! Ее губы были теперь на его шее и седьмом позвонке. - Ты знаешь, чего я в самом деле хотел бы? - Могу лишь догадываться. - Поцеловать твои соски. Бриенна застыла над ним, смаргивая с ресниц влагу. Волосы ее стали тяжелыми от пара, они скользили по его коже, когда она целовала его плечи и лопатки. Она потянула платье с плеча. - Повернись. На спину. - Я не хочу смущать тебя. - Прежде не очень-то смущался. - Теперь другое… Я не… Бриенна, постой. Погоди, - он вдруг выпрямился и застыл, а затем поймал ее руку и прижал к своим губам. – Я говорю теперь серьезно. Не хочу, чтобы все стало какой-то ловушкой, в которую ты… Помимо воли… Он с досадой выдохнул и замолчал. Бриенна, освободившись от одежды, прижалась грудью к его спине и положила голову, отвернув бесцельный взгляд к переливчатой мозаике на стенах купальни. Веки ее отяжелели от желания, соски отвердели, они упирались теперь в его напряженные мускулы, и она понимала, что поступает с ним ужасно жестоко. - Я бы хотел поцеловать их, - выдохнул Джейме после пораженной паузы. – Терзать их своим языком и зубами, пока они не распухнут и не станут такими же упругими, твердыми, как твои пальчики. А затем прижать руку между твоих ног, раскрыть тебя своей собственной рукой, и погрузить пальцы в это тепло, в нектар и нежность. - Видишь? – прошептала она насмешливо. – Слова как ветер, мне говорили… Теперь понимаешь? Они могут раздуть пламя. Между ног ее скользнула по бедру капелька, тяжелая и стыдная. Но ей не было стыдно. Джейме озадаченно и растерянно молчал. И вдруг сказал, еще тише, голосом таким низким и чарующим, что от него одного между ног ее с новой силой заныло: - Но тогда… тебе пришлось бы выслушать немало непристойного. Бриенна тихо фыркнула и поцеловала его острую лопатку. Он заговорил вновь, почти монотонно, будто зачарованный собственной откровенностью, перечисляя все, что ему хотелось бы с ней проделать. Ее бросило в жар, лицо пылало, но она не размыкала объятия. Он говорил и говорил, все быстрее, все неистовее и с каким-то счастливым отчаянием, как желал бы погрузить в нее свои пальцы, один за другим, и раздвинуть ее пылающие губы, и обвести языком маленькую горошинку, от которой удовольствие ее захлестнет, станет расти и расти, пока не обрушится огнем на ее спину и ноги. Как он желал бы затем войти в нее, погрузиться своим естеством, и так глубоко, как она только выдержит – и даже дальше, поставить ее на четвереньки, посадить к себе на колени, лечь на нее сверху, прижать ее к каменному полу, к прохладной траве, к смятым и жарким, намокшим от пота и ее влаги простыням. - Повернись, - тихонько попросила она, наконец. Он повиновался, и, едва улегся, с тяжелым вздохом запрокинув лицо к потолку, Бриенна прижалась к нему, поцеловав его грудь, один сосок – потом второй, и заскользила ртом еще ниже. Он положил руку на ее затылок – золотую руку, поняла она с затаенным восторгом, потому что тяжесть была так ощутима и так восхитительна в этот момент. Словно бы возвращала ее к земле, и делала все ее желания истинными, правильными. Он слегка толкнул ее голову ниже, когда губы ее остановились на краешке темно-золотой поросли в его паху. Бриенна закрыла глаза и раскрыла губы. Вкус его ее опьянил. Джейме застонал сквозь зубы, дрогнул всем телом, подался ей навстречу, потом от нее, развел колени, вжал ее лицо в себя - и тотчас отпустил. - Еще, - вскрикнул он, - прошу, еще, глубже, о, Бриенна… Проклятье, проклятье, что ты со мной делаешь! И вдруг пискнул, словно малыш. - Зубы! – пробормотал он в смущении. – Прости! Ах! Она подняла голову, сама в изрядной растерянности. Он улыбался, глядя на нее, поднявшись на локте. - А хоть бы и так… Мне все равно. В этом деле умение только вредит желанию. Иди сюда. Иди ко мне. Положи свою руку сюда… ниже… Она скользнула пальцами под его напряженный член. Сжала и разжала, стараясь действовать нежно и осторожно, но Джейме взмолился – или приказал: - Крепче, сильнее, не бойся. Иди ко мне. Поцелуй меня. Прижмись к моей груди своими милыми грудками… Бриенна так и сделала. И, едва их губы соприкоснулись, дверь была сорвана с петель, будто невидимая сила ее вырвала и приподняла: а затем полетела на пол с ужасающим грохотом. Комната как-то разом заполнилась орущими, ревущими людьми, звоном оружия, плеском воды, шуршанием плащей, ругательствами, смехом, яростными причитаньями женщин позади толпы. Бриенну отволокли от Джейме и повисли на ней, сразу несколько человек с нескольких сторон. Потом ударили кулаком в лицо, и она полетела на мокрый пол, ее подняли, встряхнули, словно куклу, набросили на нее платье и, пиная и осыпая проклятиями, заставили его натянуть. Руки у нее ходили ходуном, она не могла попасть головой в разрез платья. Ее опять ударили – по спине, меж лопаток, она отчего-то разрыдалась. Это все сон, подумала она, захлебываясь слезами, это просто плохой сон, так не бывает, не может быть… И, рыдая, она услышала гневный вопль Джейме. Его держали, в чем мать родила, и он рвался к ней, а, когда все-таки преуспел в этом, то оскользнулся и полетел лицом в пол. Его подняли, заломили ему руки, схватив за волосы, поволокли из купальни прочь. Ее тоже повели к выходу. Мелькали чьи-то перекошенные лица, ей показалось даже, что она поймала потерянный и сочувственный взгляд Эшера. Затем солнце ударило по глазам, и она оказалась в самом центре полуденного ада. Все кругом было бело, расплывалось из-за слез. Жара безжалостно обливала ее, ноги ее отяжелели от пинков и воды, на которой она то и дело оскальзывалась, пока шла через банные галереи. - Что вы делаете! – крикнул Джейме, но она не видела, что с ним. Солдаты в желто-багряных плащах обступили его и, как показалось ей, поставили на колени в белой пыли. Она повернулась к своим мучителям. Мелькнула мысль о мечах, которые они оставили – Джейме где-то в купальнях, она где-то здесь, вместе с вещами и привязанной в тени лошадью. Только теперь она заметила, что площадь вокруг фонтана была заполнена воинами в этих пылающих плащах. Они держали в руках копья и мечи, и стояли ровным рядами, почти неподвижно – не считая тех, кто тащил их с Джейме. Были также солдаты в желтых плащах с вышитыми на них леопардами, мелькали и лиловые плащи Дейнов. Ее куда-то повлекли опять, а потом лицо ее вдруг очутилось в тени. Бриенна подняла глаза и увидела трех всадников. Двоих она знала, а третий одеждой и лицом походил на Тахани, так что, несмотря на смятение, которое ее охватило и росло в ней с каждой секундой, она как-то отстраненно подумала: Гемаль, старший брат. Вероятно, он и предал. - Что ж, - сказал лорд Уллер, оглядывая ее с плохо скрытым неудовольствием. – Я решил не ждать, пока вы соберетесь с силами, с мыслями, найдете в себе храбрость и разум, и подниметесь вверх по Серноводной. Как видите, я куда проворнее, чем кажусь в свои годы. Бриенна сжала кулаки, подняла локти и, последним напряжением мышц, стряхнула с себя чужие руки. Уллер поднял ладонь в желтой перчатке: оставьте ее. - Она мне нужна, - сказал он в ответ на недоуменные взгляды своих генералов, что расположились вокруг Бриенны полукругом. Они разглядывали ее с затаенной брезгливостью, с жалостью или равнодушным любопытством - все прекрасно вооруженные и на превосходных лошадях. – Леди Мартелл нам всем очень нужна и сослужит Дорну хорошую службу. Так ли? - Отпустите его, - сказала она, вспыхнув. – Велите его немедленно отпустить. Вы не можете!.. - Кого? – с наигранной невинностью переспросил старик. Он даже ухо выпростал из-под своего шелкового платка, повязанного на пустынный манер, повернулся к ней боком в шутовском жесте. – Кого же, моя дорогая леди Мартелл? Я стал слаб ушами, не слышу, чтобы вы произнесли это грязное имечко! Неужто… Ах, неужто Ланнистера, убийцу королей, убийцу Манфри Мартелла? - Нет, - крикнула она, вдруг поняв, к чему все идет. – Нет, нет, нет, вы не можете… - Он сам признался моим друзьям, благородному Тахани и его старшему брату Гемалю. Это ведь он убил Манфри, засунул в рот покойнику его собственный детородный орган, а после хвастался, будто подвигом каким. Нет, подумала она в тоске. Гемаля он никогда даже не видел. Но для кочевников, очевидно, сказанное младшему в роду становилось сказанным всем старшим… Мир вдруг сделался залит безжалостным светом – и, о, так ясен. Нет, пожалуйста, нет. - Мы как-то раз с вами имели интереснейшую беседу о Ланнистерах, миледи. Я помню, как искажалось ваше лицо каждый раз, как я поминал эту нечистую семейку. Они принесли немало страданий своему народу, всем Королевствам, Простору, Дорну и лично мне. Осквернили и испачкали также и вас. Но теперь все будет окончено. Мне он не нужен. Да и вам – зачем? И не следовало ему бы вовсе воскресать из мертвых. Вторая смерть будет куда позорнее. Хотя, - Уллер усмехнулся, и лицо его вдруг стало молодым, озорным и хитрым. – меня и первая бы удовлетворила. Бриенна все поняла, едва он договорил. Джейме, подумала она медленно и печально, ах, Джейме, ну зачем же ты?.. Уллер обернулся к толпе солдат за своей спиной: - Не тяните! Нам надо спешить, пора выезжать отсюда. Леди Мартелл у нас, остальное пустяки и глупости. Вздерните его, и дело с концом. Если кто захочет, может потом отрубить его член и сделать с ним то же, что он сделал с нашим бедным Манфри. Все расхохотались. Смех потек по рядам генералов, рыцарей, затем – по лицам простых солдат и пустынников. Уллер удовлетворенно ухмыльнулся: - Вот, очевидно, его отросток все еще в самой гордой позиции. Он видел, как погибают змеи? Посмотрим, как умирают львы. Затем выступаем. - Вы этого сами хотели, - бросилась Бриенна к старому дорнийцу в какой-то упрямой надежде. – Скажите, что хотели, пожалуйста! Ведь вы сами…! Он и вашим врагом стал! Манфри! Вы желали его смерти! Вы не можете казнить человека, который… Ее ударили по лицу нагайкой, и она повалилась в песок спиной, охнув, потеряв на миг все ощущения. Щека ее мгновение спустя запылала, рассеченная до крови. - И тем не менее, руку с мечом занес не я, - наставительно проговорил Уллер. – А если я чего и желал, так лишь прийти с покойным к разумному миру. Ложь, хотелось ей крикнуть, но она понимала, что, если заговорит вновь, ее лицо располосуют или сломают ей челюсть. Уллеру явно не хотелось, чтобы все знаменосцы теперь выслушивали подробности о его честолюбивом плане. Смерть Джейме была ему теперь не то, что удобна – чрезвычайно, необыкновенно полезна. Заливаясь кровью и слезами, она встала на колени и поползла к старику, но ее подняли на ноги, отряхивая с нее пыль. - Прошу, не надо слез, - сказал Уллер почти сочувственно. – Вы храбрая женщина. После вы станете благодарить меня за этот день. Уверяю, станете. Ну же? Все пройдет… Дайте ей полотнище, чтобы вытереть кровь, - приказал он кому-то позади себя. - Не надо, не надо, не надо, молю! Я скажу, как было дело, это не он, не он, уверяю вас, это ошибка, это… Тирион не простит вас, он даст выкуп, он будет в ярости, когда узнает… - Бес подчиняется Королю, и никак не наоборот, - равнодушно бросил ей Уллер. – А Король ясно дал мне понять, что я имею право искать и наказать убийцу своего принца. Она сквозь слезы видела, как Джейме, очень споро, подняли с земли, всего избитого и странно обмякшего. Его поволокли к дереву невдалеке, к чинаре с пестрым, изогнутым стволом. Это дерево похоже на единорога, почему-то тупо и спокойно подумала она. Ты так наблюдательна, женщина, сказал голос внутри нее, веселый и язвительный. Ты так сообразительна. Ты ведь знаешь, к чему все идет? Попрощайся. Джейме обернулся вдруг и крикнул: - Я всегда думал, что Тарт очень красив! Она заморгала, не понимая, что происходит. - Уходи отсюда, не оставайся здесь! Возвращайся на Тарт, и я вернусь! Бриенна! Обещаю, что всегда буду с то… Накинутая на ствол веревка была уже готова. Его подняли в несколько рук над землей, всунули шею в петлю – и с гоготом разбежались прочь. Бриенна побежала к повешенному, не чуя под собой земли. Ноги несли ее легко, и люди вокруг расступались, всадники отводили лошадей. Она почти добежала, и тут вдруг споткнулась о камень – и растянулась на земле. В страхе и отчего-то надеясь, что увидит перед собой нечто иное, она подняла лицо. Все выглядело так чуднО, будто и правда из какого-то длинного и кошмарного, но скорее забавно-кошмарного, не зловещего, сна. Голое тело дергалось в петле, словно танцевало. Золотая рука отражала лучи и казалось, что она горит. Солнце палило над головой, и свет этот рос, рос, рос, гудел, словно колокол или исполинский пчелиный рой - и вдруг все заполнил собой: и все окончил.