Дорнийская жена

Лежа на спине, она слушала, как шумит море. - Я всегда думал, что Тарт очень красив. Я был в этом уверен… Бриенна повернула голову. Джейме смотрел вверх, в синее небо, и кожа его в предзакатных лучах казалась золотой. Она заметила, что вокруг родинок над его скулой танцует россыпь почти невидных в ином свете веснушек. Это показалось ей милым – и сердце ее наполнилось нежностью, желанием. Захотелось потрогать их кончиком пальца. - Все красиво, что имеет к тебе касание, Бриенна, - все так же, не поворачивая головы, сказал он. – Все, что ты любишь, красиво, а я люблю все, что тебе по сердцу. Это небо будто огромный сапфир. И эти волны. И скалы. И лес на утесах… Бриенна уставилась над собой, и голос Джейме стал затихать, словно бы он засыпал. Она покосилась на него: и увидела, что с ней рядом никого нет. Берег был тих, пустынен. В тревоге она перевела взгляд на склонившееся к ней небо: и вдруг оно пошло рябью, покрылось какими-то странными линиями и сияющими зеркальцами, и закачалось, и прогнулось, как полог тряпичного тента. Тогда она заморгала часто-часто, и поняла: небо и в самом деле было пологом над ней. Он раскачивался, где-то вдалеке слышались детские и женские голоса. Затем визгливо залаяла собака. Затем Бриенна поняла, что просыпается, мучительно и медленно, то и дело проваливаясь обратно, в тот счастливый сон, где она вернулась на Тарт. - Где, - засипела она, поднимаясь на локте. - Тихо, тихо, тихо, лежи, - кто-то невидимый сжал ее плечо костлявыми пальцами. – Лежи, не двигай головой. Тебе нельзя еще подниматься. - Где он? - Твой муж жив и здоров. Ты – лучше слушай меня. Со щеки Бриенны соскользнул какой-то мокрый, липкий комок, пахнущий растертой травой, шлепнулся на ее грудь. Только теперь она поняла, что лежит под тонким куском шелковой материи, совершенно обнаженная, и все ее лицо, плечи и грудь покрыты слоем прохладной травяной мази. - Ш-ш, нет, не дергай головой, и давай твои раны подлечим. Солнце к таким, как ты, безжалостно. Воистину так, сердито подумалось ей. Женщина, говорившая с ней, сухая и темная, с седыми прожилками в густой смоле вьющихся волос, опять толкнула ее плечо. Подвески в ее ушах звенели, когда она двигалась. Она наклонилась над Бриенной, обдав ее каким-то приятным – дымным и горьковато-имбирным запахом - перегнулась через нее, достала сухую тыковку, отвязала пробку и поднесла к губам лежащей. Бриенна глотнула – это был настой, может быть, и целебный, но ужасно горький. Она закашлялась и половину выплюнула на циновку. - Нет уж, допей. Это придаст сил. - Не хочу, - капризно сказала Бриенна. – Дайте мне мою одежду. Где он? Я хочу его видеть, подумала она упрямо. Я не хочу, чтобы он уходил, во сне ли, наяву ли… - Он здесь, здесь, не бойся. Я не стала бы врать. Он перенес все лучше, чем ты. Его кожа не сожжена до волдырей, сразу было видно, что привычен к дальней дороге. Ты? Зачем ты только согласилась с ним пойти. - Я не… Бриенна замолчала. Она не знала, что из случившегося можно поведать. Пожалуй, ничего. Женщина назвала Джейме ее мужем. Скорее всего, он сам так назвался. Горестная ирония, подумала она, покорно лежа и чувствуя на щеках прохладные пальцы. Они втирали в ее пылающую кожу снадобья, и, правду сказать, это приносило облегчение. Горестная ирония в том, что он имел нехорошую манеру выдавать их за мужа и жену. Ей бы следовало еще тогда, в Речных Землях, эту его дурацкую привычку строго пресечь. Но она всегда так много ему позволяла… Бриенна тихо вздохнула. - Он беспокоился о тебе. А еще он сказал мне, что ты ужасно упряма. - Вовсе нет. Он не… не должен был так говорить… Женщина ухмыльнулась: - Если не станешь меня слушать, все лицо останется в пятнах, когда волдыри заживут. Но ведь он любит твою белизну, а? Должно быть, он без ума от такой кожи, как молоко или лепестки белого цветка… Ты ведь не хочешь, чтобы он ушел от тебя к другой женщине, чье лицо не обезображено? Бриенна дернула головой, ускользнула из-под проворных пальцев: - Мне все равно! - Не сердись, - ворковала сиделка, не обращая на ребяческие вскрики никакого внимания. – Я знаю, что тебе больно, что ты еще в полусне, поэтому слушай меня и старайся не слишком шевелиться… Не то… Бриенна резко села, опершись руками позади себя, и тут же, к своему ужасу почувствовала страшное головокружение – мир словно бы в какой-то водоворот соскользнул – и тошноту. Ее вырвало прямо к себе на колени. В голову ей будто тяжелым ударили, боль разлилась по лбу, по скулам, загудела в затылке. Она со стоном упала на бок. Ее сиделка с ворчанием, впрочем, довольно добродушным, принялась убирать за ней и уговаривать Бриенну больше не своевольничать. Она дала ей какой-то снадобье, от него пахло корицей и горькой травой, и Бриенна послушно выпила несколькими большими глотками. Стало легче. Тело ее отяжелело, глаза начали слипаться. И опять она провалилась в дремоту, из которой не могла выпутаться, как из огромных тенет. Она соскальзывала в какие-то давние разговоры, в ушах у нее слышался голос Джейме, затем – голоса ее отца, и Короля Брана, и Сансы Старк. Может, она что и отвечала – вслух, рискуя выдать себя – но она не могла собрать себя, словно недуг разъединил ее на несколько безвольных, безрадостно-легких людей. В конце концов она уснула. А, проснувшись, вдруг поняла, что выздоровела, окрепла. Она села рывком, подтянув колени к груди. Женщина – другая, моложе и очень красивая – осторожно окинула ее непроницаемым взглядом. - Мне лучше, - сказала Бриенна тихо. – Уже гораздо лучше. Молоденькая дикарка молча подала ей одежду. За пологом, который качало горячим ветром, раздались шаги и голоса. Ее прежняя сиделка всунула голову в шатер, устроенный, как Бриенна теперь заметила, над плоским полом какой-то повозки. - Так-то, - сказала она, улыбаясь. – Ведь я говорила, что тебе будет легче. - Спасибо, - сказала Бриенна, не вернув улыбку. – Вы спасли нас. - Незачем отдавать такую красавицу стервятникам на ужин. И посмотри, как твое лицо зажило. Она проворно взобралась в шатер, порылась в тряпье и протянула Бриенне зеркальце, оправленное в темное от времени серебро. Бриенна не без боязни посмотрела – и увидела, что на месте ожогов теперь были лишь едва заметные пятнышки золотисто-медового цвета. Она с невольным вздохом облегчения прижала пальцы к своей щеке. Красавицей она не была, и тщеславием никогда не страдала. И комплименты кочевого народа относились, скорее, к ее необычному виду, светлой коже и волосам, чем к чертам. Но отчего-то ее охватил трепет при мысли о том, что солнце могло изуродовать ее окончательно – превратив лицо в некое подобие печеного яблока или куска ошпаренного мяса. Ей помогли расчесать волосы и убрали их длинными, волнисто изогнутыми шпильками. Потом пришли еще какие-то женщины, старые и молодые, они заговорили на своем языке, стали трогать лицо Бриенны и одобрительно цокать языками. Затем ее лоб и грудь вытерли мокрыми полотенцами, сняли с нее шелковое покрывало, сунули ей в руки длинное белое платье, из таких, что она видела на кочевом народе в Золотом Копье. Фасон этих одежд дорнийки из богатых семей отчасти и себе переняли: это был большой кусок легкой ткани, который едва прикрывал грудь, а на спине перехвачен был парой тонких шнуров. Поверх таких платьев носили богато расшитые шали и накидки, Бриенне пришлось надеть такую же. Она подняла руки, разглядывая вышитые ветви гранатов и вправленные в плотную ткань там и тут кусочки зеркал. Ей дали пару мягких и тонких туфель из овечьей кожи, расшитых морскими ракушками и жемчугом. Но, когда она потянулась к мечу, лежавшему рядом с грудой ее старой, изношенной и почти истлевшей в тяжелом пути одежды, женщины гортанно залопотали. - Нет, - сказала старшая, наконец. – Здесь не носят оружие. Твой муж это понимает. Ты тоже должна. Оставь, никто не станет красть твои вещи. Оставь, оставь. Дай мне руку. Бриенна, помедлив, протянула к ней ладонь. Женщина сжала ее пальцы и вдруг очень нежно провела от кисти к локтю: - Ты должна носить украшения, а не оружие. Твои руки прекрасны, как лилии. А пальцы созданы для колец. Твой муж очень беден? Отчего он не подарил тебе ни одного? Оттого, подумала Бриенна мрачно, что он мне и вовсе не муж. Женщины принялись что-то обсуждать, и говорили с горячностью, отчаянно жестикулируя. В конце концов куда-то была отослана девчонка лет десяти, она вернулась с мешочком, полным коралловых бусин и сердоликовых подвесок. Тут только Бриенна поняла, что они спорят, как лучше ее нарядить: свою новую, большую и живую куклу. Она тихо рассмеялась и отмахнулась с неловкостью: не надо. Но женщины спорили и даже покрикивали друг на друга. В конце концов они надели на ее пальцы большие, тяжелые перстни темного золота с красными камнями, а в волосы вдели нитки круглых кораллов. - Почему красный? – спросила она у своей сиделки. - Они спорили, какие камни отгонят от тебя проклятие. - Проклятие? - Ты сама знаешь, какое. - Нет, - Бриенна похолодела. Красный и золотой. И в самом деле ее проклятие, но ведь эти женщины ничего о Ланнистерах и о том, что они с Бриенной сделали, не ведали?... Она сидела, поджав ноги, на раскинутых по полу циновках, и начала было подниматься, но усилием воли заставила себя помедлить. – Нет, я не знаю. - Ты красива, у тебя верный и любящий муж, но детей вам не послано. Сколько их умерло? - Ни одного. - Нет? А шаманка, которая смотрела вас, сказала, что по пятам за вами следуют призраки четверых мертвых детей. Один из них умер в утробе. Это его дети, подумалось Бриенне, пока она сглатывала слова, которые так и рвались с языка. Его призраки, не мои. - Большая беда. Надо носить камни, отгоняющие этих несчастных детей и их проклятия. Они плачут, они злятся, они не дают вам зачать. Бриенна едва не фыркнула. Однако она боялась начать спор: и без того их с Джейме легенда была до смешного хрупка. Она только и сказала: - Ты веришь, что камнями можно отогнать тоскующие души? Мертвецов и огонь не брал, и меч, подумала Бриенна. А уж невидимых покойников попробуй-ка попроси вон. Сердолик и кораллы точно делу не помощники… Но, успокоившись, женщины рассыпались прочь, убежали по своим делам. Более того – ее саму, едва она вышла из-под тента к низкому закатному небу, в остывающую жаркую степь – тотчас ухватили за локоть и заставили прикрыть волосы накидкой. В руки ей сунули какую-то большую миску с посыпанным кунжутными семенами рисом, с дымящимися кусками розоватого мяса, и показали куда-то в сторону: - Все садятся к ужину. Ступай, накорми своего мужа. Бриенна растерянно побрела туда, куда спешили уже другие женщины, прихватившие миски и блюда, полные еды и фруктов. Она оглянулась - и едва не ослепла от сияния: шатры, раскинутые вдоль пологого берега, были расшиты этими мелкими зеркальными осколками, и теперь сверкали, отражая горячие лучи. Солнечные зайчики целыми россыпями бежали по лицам крутившихся в пыли детей, по дремавшим у больших корыт с водой лошадям, по черным собакам и кошкам всех мастей. При виде кошек сердце у Бриенны невольно дрогнуло. Она обернулась и, словно ее услышали – к ней наперерез, с высоко поднятым от счастья хвостом, бросилась Леди Царапка. Бриенна поставила свою ношу в песок и подхватила кошку на руки. Та водрузила обе лапки на ее плечи и принялась бодать ее губы и нос своим крутым, мягким лбом: и так громко мурлыкала, будто под шкуркой ее рокотали какие-то ручейки. - Ты жива, - забормотала Бриенна в приступе умиления. – Ты выжила, маленькая моя, бедная девочка! - Отстань же от нее, - сказала какая-то дикарка, смеясь. – Пусти, она сама найдет, чем разжиться. Будет пир, будет много объедков. Эх. Да ты кошачья душа, верно? - Ничуть, - сказала Бриенна, смутившись. Она опустила кошку на землю, но та стала ходить вокруг ее ног кругами, терлась щеками, то одной, то другой. Какая же она теперь худая и жалкая, подумала Бриенна с печалью. Как эта дорога ее измотала. И все же Царапка была жива – и эта жажда жизни, мятежная, маленькая, упрямая, внушала трепет и уважение. - Шаманы говорят, кошачьи души самые храбрые. Они берут смелость у кошек, превращая обычное сердце человека в сердце льва. Сердце льва. Кое-кому такое и без кошки досталось, уныло подумала Бриенна. Забрав у Царапки из-под носа блюдо с кушаньем, она подняла его, хотя и не без труда. Сил у нее еще было не так много. Царапка успела стащить кусок разваренного мяса, но Бриенна сделала вид, что не заметила. Она засеменила вслед за остальными кочевницами. Ветер перед закатом становился прохладнее, с морского берега веяло солью и влагой. В самой сердцевине лагеря, под натянутыми на жерди белыми полотнищами, стояли длинные столы. Мужчины сидели на темных от времени, грубо сколоченных скамьях и в резных деревянных креслах, кто-то и полулежал на подушках, лениво переговариваясь, смеясь. Женщины сновали вокруг, споро и безмолвно выставляя блюда с мясом и овощами, миски рисовой каши, какие-то нарезанные овощи, зелень, орехи, кукурузные початки только что из огня, кувшины и кубки. Пока Бриенна растерянно оглядывала это причудливое собрание, кто-то взял у нее из рук еду. Она застыла, переминаясь с ноги на ногу и прикусив губу. Не стоило и спрашивать о том, когда ей дадут поесть: очевидно, нескоро и не здесь. Это было царство мужчин, которые на суетившихся вокруг жен и сестер, а то и матерей, старух с клюками, в темных платках на белых от седины волосах, не обращали ровным счетом никакого внимания. Ни одна женщина не сидела, все куда-то носились и говорили тихими, ровными голосами, и лишь меж собой. К ее удивлению, девочки, мальчики, юноши и молоденькие девицы чувствовали себя куда вольготнее. Они шныряли вокруг, выпрашивая угощение, свободно садились за стол, вскакивали и убегали, возвращались: и хихикали, и болтали без умолку. Мужчины и их почти не замечали, но иногда мелькала белозубая улыбка или кто-то протягивал руку, чтобы погладить обнаженное девичье плечико. Бриенна переводила взгляд с одного кочевника на другого, пока не остановилась, пока взгляд смеющихся зеленых глаз не пригвоздил ее к месту. Она испытала короткое облегчение, почти счастье, такое же беспримесное, искреннее, как в тот миг, когда прижала к себе кошку: но тотчас и приступ какой-то желчной, ядовитой печали. Джейме сидел в мужском кругу, с улыбкой рассказывая нечто, вероятно, ужасно интересное, нескольким слушателям. Те подбадривали его кивками, вставляли какие-то реплики. Важно кивали, смеялись его – без сомнения, бессовестным, но всегда таким острым – шуткам. Он был одет в золотой кафтан, похожий на те, что так любил принц Манфри. Алый кушак расшит монетками. Под золотым шелком, в распахнутом вырезе, виднелась белая рубаха. Золотая ладонь, как заметила Бриенна, лежала не на столе и не на его собственном колене – а на точеном и совершенно голом колене какой-то смуглой девицы. Ее руки обвивали шею Джейме, а пальчики лениво перебирали волоски в его бороде. Джейме, казалось, не замечал этой ласки. Но и не прерывал. На девушке была лишь пышная пурпурная юбка – а грудь, маленькую и детски-невинную, кое-как прикрывали мониста и ожерелья. Она напомнила Бриенне красавицу, что кружила вокруг Манфри в день их несчастливой свадьбы. Те же грациозные и медлительные движения, большие глаза в тени длиннющих ресниц, роскошные косы, убранные камешками и золотыми подвесками. Иногда она наклонялась и прижимала голову к его плечу: совершенно кошачьим движением, невинным и наглым. Джейме, отсмеявшись какой-то собственной шутке вместе со всеми, наконец, повернул голову и заметил Бриенну. Не меняясь в лице, все с той же широкой улыбкой, он разнял руки девушки на своей груди и очень ласково, осторожно отвел их от себя. Затем, не отрывая от Бриенны внимательного, потемневшего взгляда, поднялся с места. - О, слава Богам, вот и она, - заговорил он громко, и улыбка его прямо-таки ослепляла. – Моя драгоценная Динна. Ах, подумала Бриенна, сообразив, что он обращался не к людям вокруг, а только лишь к ней. Интересно, у него тоже теперь другое имя? Все это довольно толково, решила она, глядя, как он идет к ней, радушно разводя обе руки в стороны. Она зачем-то попятилась: уж больно решительны оказались его шаги. Решительны и проворны. В два счета он очутился напротив нее, не меняясь в лице ни на миг. - Вот и ты, любовь моя, - проворковал он с неизъяснимой нежностью. Он охватил ее подбородок обеими ладонями – живой, горячей и, столь же пылающей, но тяжелой и золотой – а Бриенна только моргала, уставившись на него, будто питон на заклинателя змей. Джейме привлек ее к себе, властным и не терпящим возражений движением заставил наклонить голову, прижался к ее лицу с тихим вздохом. - Они смотрят, - едва слышно процедил он. Слова были так далеки от его ласковой улыбки, в них будто сталь звенела, вымораживая Бриенне затылок. – Не смей же сейчас наделать глупости, милая женушка… Бриенна едва не поперхнулась возмущенным вскриком – и так бы случилось, если бы в следующий миг губы Джейме не накрыли ее рот. Он поцеловал ее без всякого стеснения, очень долго и глубоко, всунув язык меж ее губ, с медлительным удовольствием проводя им по ее языку, скользя по небу - и напором, и лаской, и какими-то очень умелыми короткими движениями, выманивая из Бриенны щекочущее, пьянящее, звенящее удовольствие. Хотелось бы ей его оттолкнуть и накричать на него – или сделать вид, что она притворяется, или вправду притвориться. Но ее ноги почти подкосились от желания, от восторженной жажды: вот бы продолжалось, никогда не окончилось. Она обняла Джейме в ответ, почувствовала, как в груди его завибрировал удивленный и в то же время самодовольный смех. Он слегка прикусил ее губу и, наконец, удовлетворенный произведенным эффектом, отпустил свою «драгоценную Динну». Провел пальцем по ее взмокшему виску, отодвинул прядь волос от скулы: - Теперь ступай, займись делом. И, как ни в чем не бывало, он вернулся к столам и уселся среди своих новых товарищей, и заговорил, будто бы продолжая прерванную появлением жены беседу. Хуже всего было то, что и девица, на которую эта маленькая сцена не произвела никакого впечатления, опять прижалась к нему своими острыми грудками и водрузила на его золотое плечо свою восхитительную головку. Она прикрыла глаза, обняла Джейме и слушала с жадностью, так маленький ребенок слушает сказку. Бриенна отвела взгляд от этой картины. Сердце ее еще беспомощно колотилось, в горле застряли какие-то слова – возмущенные, наивные, сердитые. В голове слегка гудело. Ужаснее всего было то, как она вспыхнула, будто пытаясь сжечь себя на месте: она просто чувствовала, что румянец выжигает в ее только что зажившей коже невидимые круги. Ее толкнули к столам, и она, наступив на подол собственного платья, едва не растянулась на песке. Она подхватила юбки и заковыляла было прочь, но ее запястье схватила, тряся, какая-то старуха: - Ты куда? Иди, иди, к столу, дети не станут кормить твоего мужа. Дети – в их числе и девушка с голой грудью – и правда вдруг кинулись врассыпную. Их шиканьем и смехом погнали прочь от пиршества. Тут Бриенна сообразила, что это, возможно, был их единственный шанс поужинать, потому что они хватали со столов куски мяса и фрукты, и улепетывали прочь, как стайка пестрых птиц. Джейме успел сунуть девушке какую-то мисочку с горячими лепешками, и она, напоследок поцеловав его висок, была такова. Бриенна подошла к нему и, стараясь повторить за другими женщинами, встала позади. От внимания ее не ускользнуло, как женщины себя вели: безмолвно и быстро, сновали за спинами сидящих, подавая своим мужьям одно блюдо за другим, подкладывая лучшие куски. Некоторые даже умудрялись кормить мужчин с руки. Будто младенцев, подумала она, и ее передернуло от гневного отвращения. Мужчины же принимали происходящее вполне благосклонно и – как должное. Джейме сидел, терпеливо дожидаясь, когда и Бриенна (она же, по его версии, «Динна») что-нибудь для него сделает. Она наклонилась и угрюмо подвинула к нему тарелку с овощами. Он не шевельнулся. Не думаешь же ты, что я стану тебе подавать еду с собственной ладони, подумала она вдруг в каком-то мрачном и неуместном приступе веселья. Джейме, все так же не поворачивая головы, сказал: - Вина. Налей мне вина. Бриенна так и застыла, онемев от его дерзости. - Вина, - повторил он чуть громче, по-прежнему не глядя на нее. Бриенна в ярости схватила плетеную бутылку, с грохотом поставила медный кубок и начала наливать. Раздались смешки, мужчины оглядывали ее теперь с явным интересом. Руки у нее затряслись, и вино расплескалось, замочив золотой рукав. Джейме отдернул со стола свой локоть. Какой-то сухопарый мужчина, с намотанным вокруг шеи пестрым платком, обращаясь к нему, сказал несколько слов на незнакомом наречии. Грохнул хохот и покатился вдоль столов, даже некоторые из женщин прыснули, закрывая рты руками. Другие принялись перешептываться и качать головами. Мужчина вытащил из-за пояса какой-то предмет и положил на стол перед Джейме, слегка подтолкнув к нему. Бриенна увидела, что это была сложенная в несколько раз, из черной тусклой кожи, очень изношенная и все же очень крепкая, плеть. Джейме сказал, улыбаясь и подняв обе руки, словно сдавался: - Я никогда не мог с нею управиться. Этим делу не поможешь. - Может, ты ей попросту не по сердцу? – продолжал мужчина, и видно было, что собственные шутки он намеревался длить и длить. Бриенна опять почувствовала, как ее лицо обдало жаром до самых корней волос. - Может, ночи с тобой ее не приручили? Ты не слишком ласков, она одичала. Зачем тебе сокровище, если ты не можешь его огранить, зачем тебе пустынная пума, коли не умеешь ее вышколить? Однажды я купил кобылицу, которая ни за что не соглашалась встать под седло. Думаешь, это я мучился? Нет, это она страдала, Террен из Лимонной Рощи. Хорошо, подумала Бриенна, совершенно не к месту, но отчего-то очень ясно и спокойно. Теперь, по крайней мере, я знаю, как ЕГО зовут, и что он им наплел. Легенда была хороша: из Лимонной Рощи после визита мстительных сторонников Мартелла, небось, беженцы потекли во все концы Дорна – и даже севернее. Все смуты начинаются с того, что люди пытаются истребить их источник. Им невдомек, что колесо смуты лишь раскручивается все сильнее и сильнее. Однажды Король Бран сказал ей, что люди не учатся на своих ошибках потому, что никогда их не видят… - … если чем и страдает, так это собственным ужасным упрямством. Бриенна вздрогнула, очнувшись от своих мыслей, и поняла, что Джейме вступил в какой-то полушутливый спор с кочевниками. - А! Это ты так полагаешь. Она глядит так, будто свет на тебе клином сошелся, и все же не хочет даже вина тебе налить. Думаю, вам и плеть не поможет. Думаю, она просто не объезжена тобой как следует. Слишком хороша для тебя! К ее изумлению, Джейме тихо хмыкнул и сказал, перестав улыбаться: - С этим не стану спорить. Бриенна стояла рядом с ним, и вдруг он, не спрашивая ничего и ничего не объясняя, взял ее руку и прижал к своим губам, а затем прижался к раскрытой ладони своей щекой. Бриенна ощутила тепло его кожи и почувствовала, как под ее пальцами колотится жилка у него на виске. - Достоен ты или нет, зависит от тебя самого, - хмыкнул его собеседник. Он повернулся к своим товарищам и что-то негромко сказал, наверное, опять какую-то непристойность насчет дрессировки, коей следовало бы Бриенну подвергнуть – и все опять расхохотались. Ей хотелось заплакать. Джейме не выпускал ее руки, прижавшись своим горячим лицом к запястью. Затем вдруг негромко сказал: - Это решать лишь ей. - Ты из тех, кто наслаждается внизу, - заявил какой-то юноша, хмурясь. – Скажи правду. Джейме сощурился на него поверх стола, поверх груд горячего мяса и гор кукурузных початков. Бриенна положила другую руку на его плечо, слегка сжала. Только не переходи к своим обычным ланнистерским дерзостям, подумала она умоляюще. Ведь до сих пор из нас двоих именно ты справлялся… - Скажи правду, друг, - растягивая слова, а вместе с ними и свои тонкие губы в недоброй и хладнокровной улыбке, проговорил Джейме. – ТЫ бы отказался насладиться хоть чем с такой женщиной? Раздув в гневе ноздри, юноша уставился на него в упор. Потом перевел взгляд на Бриенну. Мягкий, укутанный длинными изогнутыми ресницами, томно-скрытный взор истинного дорнийца. Он скользнул по ее лицу, по вырезу платья, который почти ничего не прятал. Затем – по ее животу и бедрам. - Эй, - сказал Джейме, заметив это и в нетерпении щелкнув пальцами. – Эй!.. - Нет, - сказал юноша, дерзко воззрившись на него и тряхнув головой, - нет, не отказался бы. Снизу, сверху или рядом. А ты не слишком ли для нее стар? - Стар, подкаблучник и неудачлив, - проворчал Джейме, рассмеявшись, отпустив ее и сбросив с плеча руку Бриенны. – Если верить вам всем. И все же она взяла меня к себе. - Это и досадно, - проговорил юноша, примирительно улыбнувшись в ответ. - Оставь их в покое, - велел старик рядом с ним. – Они у тебя в гостях. - Да, верно, - сказал Джейме. – Мы гости. И мы очень вам благодарны за спасение… И я прошу извинить мою жену, она плохо принимает обычаи кочевников. Ей непривычно служить, как служат ваши женщины. Этого она… не знает. - Как все белые городские дорнийки! - Как все они, - покивал Джейме. - Она высокого рода, и кожа у нее… словно бы она из каменных. - Все так, - осторожно отвечал Джейме. Разговор уходил на зыбкую почву, Бриенна торопливо подвинула ему кубок с вином и поставила прямо под нос тарелку с изжаренными в масле круглыми пирожками. Пока Джейме пил и жевал, юноша, тот, что дерзил ему, заметил, подняв красивую бровь: - Я слыхал, жена Мартелла, женщина, что убила его, обладала такой же снежной кожей. Кто видел ее на пирах, говорили, что она словно светится изнутри. - Ее наверняка казнили, - заявил кто-то с другого конца стола. – Бедняга. И при жизни ее били, говорят, били и пытали просто для развлечения. Топили в огромных лоханях, заполненных нечистотами. Так развлекаются во дворцах! А потом… Растерзали заживо, что и живого места не осталось. Они убивали всех, кого только считали причастными. Рокатану и его дочерям пришлось бежать через Вейт. И никто не получал от них вестей. Возможно, соленые и их убили. - Это делали не соленые, а змеи. - Нет, Гаргален был в ужасной ярости. Он клялся отыскать и убить любого, кого подозревал в измене. - Как бы его самого не убили! Он уже довольно себе врагов нажил! Поднялся волной шумный и бестолковый спор, впрочем, подумала Бриенна с облегчением, как и у всех мужчин всех королевств, переходивший в пустопорожнюю болтовню и раздоры по мелким поводам. Кто винил во всем Гаргаленов, кто поминал таинственного скопца из Простора, кто ругал Мартеллов, кто предполагал, что Рокатан продался Мартеллам, кто – что он их предал, воспользовавшись моментом. Пересказывали друг другу вести со всех концов Дорна – об облавах в мятежных городах и о войсках Короны, идущих сюда, о полчищах северных дикарей, что оставляли после себя разоренные замки, убитых детей и изнасилованных женщин. - Сядь, - велел ей вдруг Джейме. Наверное, он заметил, как она вертела головой и слушала все эти новости, смешанные со слухами и выдумками. Бриенна огляделась и только теперь заметила, что многие женщины и впрямь садились на песок у ног своих мужей. Те отдавали им тарелки с объедками. Некоторые жены клали головы на колени мужчин, и просто сидели, лениво, устало и равнодушно слушая гул голосов под шатрами. Бриенна опустилась на колени рядом с Джейме, и он отдал ей свою нетронутую тарелку, полную всяческих яств. Только теперь она ощутила, что невероятно голодна. Стараясь не думать об унизительности своего положения, она начала сгребать еду куском лепешки. Закончила она очень быстро и едва удержалась от того, чтобы не вылизать пальцы и тарелку дочиста. И вдруг почувствовала, как пальцы Джейме ласково коснулись ее затылка. Он задержал руку, будто пытаясь ее утешить. - Твоя жена не знает, как служить, - кто-то заметил ему. - Нет. Но она быстро учится. - Во дворцах забыли обычаи ройнаров и кочевого народа. Джейме дипломатично кивнул. - Лорды, забывшие лица предков, нам омерзительны. Не умеют служить друг другу, не знают законов пустыни. Сперва преклоняются перед бабами, как перед идолами, воспевают их, как богинь, а потом, взяв за себя, бьют их, да не плетью, а руками, ногами, палками. Пинают беременных в живот, бьют детей и старух. Место женщины – у ног мужчины, этого они не понимают, оттого их боги сводят их с ума. Боги реки милостивы, но лорды забыли о них. - Верно, - опять вставил Джейме. - Пусть она побудет там, у твоих ног, там ей лучше всего. Джейме помолчал, лица его она теперь не видела. Бриенна уставилась на песок перед собой, усыпанный крошками и веточками зелени, которые ветер смел со стола. - Если кто и должен стоять на коленях, так я перед ней, - внезапно, громко и твердо, заявил Джейме. Бриенна, дрогнув, подняла лицо. – Она спасла меня. Если бы не она, я не говорил бы сейчас с вами. Наступила изумленная тишина. Бриенна слышала, как где-то за шатрами шумят ребятишки и кто-то играет на барабанах, быстро перебирая пальцами. Вдали шептались морские волны. - Ступай, - приказал Джейме со странным нетерпеливым раздражением. – Хватит. Ты можешь идти. Тебе нужно отдохнуть, Динна, любовь моя. Она поднялась и отошла к женщинам, что сидели в сторонке, раскладывая грязную посуду по большим корзинам. Оглянувшись, она увидела, что Джейме уже вновь хохочет над чьей-то грубой - и наверняка непристойной - шуточкой. Его хлопали по плечу, просили показать золотую ладонь, и он вел себя так, словно знал этих людей всю свою жизнь. Легкий, однако же, нрав, подумала она почти с завистью. Отчего я никогда не могу… не могу, не умею расположить к себе людей? Все это мне так трудно. И так страшно. И столько приходится в себе одолевать… Женщины налили ей большую кружку холодной воды из большого кувшина, в воде плавали веточки розмарина и гранатовые зерна. Она села в сторонке, затем, подумав, попыталась им помочь – но ее отогнали твердо, хотя и вежливо. - Ты многое испытала в дороге, - сказала ей какая-то веселая, круглолицая кочевница, - и твой муж тебе не велел работать. Ты понесла от него? - Н… нет. - Так, значит, он на то надеется. Мужчины ласковы к тем, кто от них понесет. Твой не таков? - Отчего же, я не… Я не знаю, подумала она с тихим отчаянием. Люди, которых они обманули, и впрямь полагали их парой – что было одновременно невыносимо, неловко и странно. Бриенна дернула головой, крепко сжала губы, закуталась в свою накидку - и отошла от лагеря прочь. Она шагала и шагала, совершенно бесцельно, пока не забрела в утоптанную низину за дюнами. Ковыль здесь был, и прежде жалкий, сгоревший на солнце, совершенно измят и убит лошадиными копытами и следами колес. Небо, разбухшее от низких южных звезд, наклонилось над ней, похожее на небо-шатер из ее недавнего беспамятства. Она уселась на землю, по которой бежали паутинки трещин, и подтянула ноги к груди. Здесь Джейме ее и отыскал. Он сел рядом, сунув в рот желтую, тонкую травинку. Некоторое время они молчали, Бриенна боялась повернуть к нему голову. Его близость ее тревожила, словно бы заставляла ее душу постоянно натягиваться и звенеть какой-то невидимой тетивой. Она вспоминала поцелуй, отчего-то никак не могла изгнать из памяти. Чем больше старалась, тем сильнее, казалось, ощущала, словно заново: его вкус, прикосновения, заполненность и возбуждение, все эти чувства, собственную дрожь желания, даже мимолетное ощущение, когда подгибались колени – что ее лоно стало вдруг немного влажно, и по бедру скользнула капелька. Что же это со мной, подумала она грустно, почти обреченно. Что со мной? Отчего я так перед ним сдалась, даже не пыталась ничего больше сделать? - Все хорошо? – вдруг мягко спросил Джейме. В голосе его слышались лишь беспокойство и доброта, ни единого проблеска того, что ее так смутило, почти ужаснуло – и все же ввело в соблазн. - Если не считать того, что ты сделался двоеженцем? Да. Все хорошо. Он хмыкнул. - Я должен был что-то придумать. Похожее на правду, но… но и такое, чтобы правду скрыть. Впрочем, как знаешь. Цареубийство, кровосмешение, детоубийство и предательство: прибавь к ним двоеженство, и можешь играть моими грехами, как тебе захочется. - Мне никак не хочется. И не говори об этом так, словно ты коллекцию заморских диковин собрал. Ни единого повода для гордости нет. - Я думал, ты так сердита потому, что я поцеловал тебя. - Словно бы все остальное было прекрасно и волшебно! Он засмеялся: - Нет. Это остальное было… ну, пожалуй, чуть ужаснее, чем я мог бы вынести. - И все же ты отлично справился. - Может быть, я о том всегда мечтал? - На колени меня поставить? При всех меня позорить, заставлять тебя обихаживать, кормить меня объедками, будто рабыню? Джейме пораженно молчал. - Нет, - наконец, сказал он. – Разумеется, нет. Я мечтал назвать тебя… - Прекрати! – почти вскрикнула она. – Ты опять за свое! Мы почти умерли, как ты не понимаешь! Но, едва ты пришел в себя, у тебя опять эти твои глупые игры! - …И я не кормил тебя объедками. Я дал тебе еды со стола. Нетронутой. - Это почти одно и то же. - Нет, не одно. Она вдруг с изумлением поняла, что он не на шутку обижен и просто-таки едва сдерживается от ярости и несправедливости – будто эта крохотная деталь была ему в самом деле невероятно важна, будто она была последним оплотом в этом споре. Бриенна выдохнула и сказала, помедлив: - Хорошо. Ладно. Ты прав, ты делал все, чтобы облегчить мое положение. И все же не стоило меня вообще так называть. Он покосился на нее с полуулыбкой: - Почему? - У тебя уже есть одна. Ты ведешь себя так, будто забыл, но не надейся, что я позабыла. Может, ты меня и держал за круглую дуру, но, сделай милость, не заходи столь далеко… Джейме уставился на свои пальцы, сплетенные вокруг золотой ладони. - Я мог бы назвать тебя по-другому. Своей любовницей, это им не в диковину. Ты видела, как они ведут себя с любовницами? Бриенна открыла рот, чтобы отрезать – «нет!» - и вдруг все поняла. - Они развлекаются с молодыми девицами, покуда девушка сама не выберет себя жениха из числа ровесников. Не видят в том зазорного, а женщинам так же позволительно спать с юношами из числа неженатых. Правда, восхитительный обычай? - Не вижу ничего восхитительного. Джейме повернул к ней лицо, и она увидела, как в темноте блеснула полоска зубов: - Опять ревнуешь? - Скорее, удивляюсь такому бесстыдству. - О, ты у меня весьма чопорная особа. - Ты сам за себя в ответе. Я не могу тебе помешать развлекаться на свой манер. Если тебе по сердцу обнимать юных красавиц с обнаженной грудью – так на здоровье! Но спасибо, что хоть меня избавил от необходимости спать со всем этим кочевым племенем. - Рад был помочь. И – ты заметила? – я всегда тебя спасаю от бесчестия. Только когда ты сам не являешься его причиной, подумала Бриенна, сжав зубы. И когда ты мертв. Или предпочитаешь, чтобы тебя мертвым считали. Она с содроганием вспомнила, как ее в первый раз взял принц Манфри. - В этом я вижу свой долг, - с игривым смешком продолжал Джейме. – Ты под моей защитой, прекрасная Динна. - Это совершенно не смешно, - угрюмо отрезала она. – Я не нахожу ни капли забавного в шутках о том, как меня могли бы насиловать, а ты тому помешал. Джейме набрал в грудь воздуха, чтобы, конечно, продолжить свои остроты – и вдруг выдохнул и замолчал. После долгой паузы, очень смущенно и спотыкаясь, он сказал: - Ты права. Это не смешно. Для тебя все случилось… страшно. И все было так… так... больно. Прости меня. Прости. Прости. Каждое «прости» он говорил все тише. Бриенна изумленно повернулась к нему – всем телом. Сердце ее кольнуло от странного чувства – благодарности и жалости к нему. И ровно в эту минуту, ни секундой раньше, и ни секундой позже – она поняла, как она ужасно, ужасно, ужасно: фатально и бесповоротно - любит его. На нее обрушилась такая огромная и беспредельная нежность, такое свежее и пьянящее восхищение тем, что он попросту существует на свете, и при том - такое страстное желание быть с ним всегда и всюду - что она сама испугалась. Поспешно отвернувшись, она обхватила колени руками и ткнулась в них лбом. Джейме принял этот ее жест за нечто иное. - Я никогда не говорил тебе, как было дело. Когда… все открылось, и вышло на свет бесчестье, отец ее пришел в страшный гнев. Сама она и говорит едва-едва. Но все понимает, она не… Боги, боги, Бриенна. Я не мог этого выносить. Ее отец клялся, что убьет ее, что он не станет терпеть такого унижения. Словно бы в том была вина… ее вина. Но она беспомощна, тот мужчина… и человеком бы не назвал, и мужчина – слишком высокое название, попросту скот. Он брал ее на руки, сажал к себе на колени. Словно ребенка насиловать, ты понимаешь меня? Все так тяжело. Тяжело объяснить. И тогда… я молил ее отца остановиться, приводил ему эти доводы, и множество других, и в конце концов, я встал на пути у него и сказал, что покрою позор, что возьму ее к себе в жены. Я не думал… Как некогда, закричав про выкуп, что дадут за тебя, или когда я прыгнул в ту яму с медведем в Харренхолле. У меня никогда не было времени. Бриенна молчала. - Никогда не было времени, чтобы обдумать, - с горьким, детским недоумением повторил Джейме. – Ты веришь мне? - Конечно, - тихо проговорила она. – Ведь я сама видела, как ты поступал в таких случаях. Насилие тебе омерзительно. Ты сам того не понимаешь, потому что не умеешь читать собственное сердце, Джейме. А если бы и понимал? Не думаю, что изменился бы, стал рассудительнее и медленнее. Тем отличаются герои от простых людей. - Ты что же, меня героем возомнила? – с печальной насмешкой поинтересовался он. – В самом деле? - Не знаю. Героями не рождаются, ими становятся, совершая подвиги. Так отец говорил. - И ты, конечно, в это поверила. - Что мне оставалось? Мы все верим своим отцам. - Хорошо, что не все. Я, к примеру… - Джейме. Ты совершил честный и правильный поступок, каковых еще множество совершал. Не то меня огорчает, что ты на это пошел, а то, чем дело окончилось. Ведь, если все так и было – теперь они гневаются на тебя еще сильнее? Он обиженно молчал. - Ведь так? – с нажимом спросила она. - Да, - с неохотой признал он. – И я… я говорил тебе, что занял денег у купца, я в самом деле занял, я… просто… Я собирался потом отдать. - Ты женился на дочери знатного пентошийца, по своему же настоянию, а потом украл у него золото - и сбежал за Узкое Море. Вновь молчание. Наконец, с обидой, Джейме пробормотал: - Не обязательно говорить это вслух. - Словно бы, если твои подвиги обходить молчанием, дело само наладится? - Я все отдам, я все искуплю, и я стану просить развода. - Ты знаешь, что они тебя, возможно, уже приговорили. - Нет. - Скажи это, перестань умалчивать и от меня все таить! – она разозлилась вдруг на него. – Ты довольно уже от меня утаил и без этой, последней, капли! Видят Боги, с тобой я словно во тьме, в вечной тьме, ослепшая, оглушенная, и меня куда-то ведут, точно лошадь с надетыми шорами. Я больше так не могу! - Хорошо, возможно. Я не знаю!.. Она поднялась на ноги, стряхивая с туфель песчинки и торопливо натягивая на голову капюшон своей накидки. Ночь дышала прохладой, тяжкой и тугой. - Я не думал, что ты так… Что ты так все принимаешь, - Джейме тоже вскочил, неуклюже пошатнувшись, зачем-то схватив ее запястье. – Погоди. Куда ты? - Возвращаюсь к шатрам. - Я не думал… да постой же. Я не думал, что так с тобой поступаю, это просто… я не хотел тебя одурачить или ввергнуть в неизвестность, в страх и растерянность… Бриенна. Я только теперь понимаю, как тебе тяжело. - Все это не имеет значения, - упрямо пробубнила она, выдергивая руку из его горячих пальцев. – Я вышла замуж, ты женился. Не так все вышло, как нам бы мечталось, но… А, впрочем, я и не знаю, мечталось ли тебе вообще когда-нибудь… - И ты уверила себя, что нет? – он коротко, безрадостно усмехнулся. – Или это Санса тебя уверила? Или, может, твой любимый Король сделал вид, что прочитал и МОЕ сердце, и все тебе рассказал? Говорят, жертва и палач навсегда связаны, он, видимо, в этом убежден, он всегда считал, что я ему роднее всех родных. Он любил заглядывать мне в душу, только вот ничегошеньки обо мне не знал. Только подобные тебе, наивные и простые, могут ему доверять… - Не выставляй меня в таком свете, - оборвала она его, вскипая от злости. - И… Я ничего такого вовсе не думала! - Если тебе угодно знать, нет ничего на свете, что я желал бы сильнее. Но желать и делать – это разные вещи. Порой мы должны идти наперекор собственному желанию. Есть честь, есть долг, есть война, есть жизнь… есть, в конце концов, вещи повыше любви или страсти. Бриенна отвернулась и пошла прочь от него, широкими и быстрыми шагами. - Откуда он знает меня? Кто вообще думает, что меня знает? – Джейме догнал ее и пошел рядом, в явном раздражении от того, что она не хотела больше его слушать. – Я такой, какой есть, нет других таких. - Все остальные тоже не одинаковы, Дже… Террен, - сказала она, выделив новое имя с невольной издевкой. – Чем больше ты пытаешься меня уверить, что ты неповторим, тем больше я думаю: о да, неповторим в своем самоупоении. Так что, прошу: останови этот поток жалости к себе и жалоб на всех вокруг. - Я только пытаюсь объяснить. - Мне уже давно все понятно. - Что же тебе понятно? Она остановилась так резко, что Джейме, повторивший за ней, едва не споткнулся. Повернулась к нему: - Что все на свете и важнее, и нужнее, и выше, и первее, чем моя любовь к тебе или твоя – ко мне. Так стоит ли вообще называть это жалкое чувство столь красивым словом? - Твоей любви? – повторил он озадаченно и очарованно. – Твоей – ко мне?.. Ее взбесило то, как он пропустил мимо ушей все остальное в ее короткой тираде, однако вид у него при этом был такой глупый, восхищенный и задумчивый, что Бриенна не могла даже толком на него разъяриться. Она терпеливо ждала, когда он обдумает сказанное ею, и вдруг, безо всяких слов, он шагнул к ней, очутившись вплотную, взял ее лицо в свои ладони, потянул к себе и поцеловал. Поцелуй был долгим, и очень сладким, таким, что колени ее подгибались, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ее опутали запахи розовой воды, вина и пряностей, и соли, и дымных трав. Язык Джейме, как и накануне, двигался властно, подчиняя ее себе и вырывая из нее какие-то беспомощные, тонувшие во всем действе стоны – короткие, мокрые, словно всхлипы. Она едва разбирала, что делает: обнимает его или пытается оттолкнуть. Я так запуталась, так растерялась! – подумала Бриенна, когда, наконец, он оторвался от ее губ, давая ей вдохнуть. Джейме напоследок лизнул ее верхнюю губу, проведя языком, будто собирая последние капельки удовольствия. К ее обреченному недоумению, она ощутила, что между ног у нее набухло и пульсировало, и стало так влажно. Бриенна почему-то боялась, что, если она сделает шаг, то станет все слышно – как ее лоно с непристойным и мягким звуком хлюпает, плачет, истекая соком, плачет по оставшейся между ними пустоте. Рука Джейме скользнула по ее плечу, погладила ключицу, затем – ниже и ниже, он дотронулся до края белой ткани и провел еще ниже, задев ее отвердевший сосок. Хмыкнул с мальчишеской, нервной и вместе с тем удовлетворенной улыбочкой: - Так лучше? И перестань говорить глупости. Ничто не важнее того, что ты любишь меня. Ничто не превыше того, что я тебя люблю. Пусть мы совершили ошибки, пусть мы заплатим за них – это в нас ничего не изменит. Он поцеловал ее шею, но Бриенна уже опомнилась. Она отпихнула его от себя и отвернулась. Сделала несколько шагов, прижала ладонь к губам – все еще слегка онемевшим, распухшим от поцелуя – и вдруг разрыдалась. Она шла, всхлипывая и шмыгая носом, и Джейме шагал за ней следом, и ничего не говорил, даже не пытался ее утешить или, наоборот, подвергнуть еще какой насмешке. Им отдали шатер чуть в стороне от остальных. Супружеский шатер, подумала она, содрогнувшись. Маленький, покрытый все той же тканью в зеркальцах. Створки шатра тихо колыхались под слабым ветерком. На пороге сидела Царапка и мыла свой хвост, иногда в детском, неистово-притворном, гневе кусая его, словно хвост был игрушкой. Она оторвалась от своего увлекательного занятия и посмотрела на пришедших внимательными, круглыми от любопытства глазами. - Доброй ночи, милая леди, - рассеяно сказал ей Джейме. – Ты позволишь нам войти? Кошка фыркнула, подумала, прижала уши - и потрусила куда-то во тьму. Бриенна легла на расстеленные поверх хлипких досок циновки и отвернулась. Она вытерла лицо краем накидки, закрыла глаза, чтобы больше его не видеть. Джейме лег рядом, вытянулся по привычке, ему нравилось спать на спине. На всякий случай Бриенна отодвинулась подальше и подтянула колени к груди. Он вдруг тихо сказал: - Я не хотел тебя огорчать. Просто… я не мог больше сдерживаться. Ты прощаешь меня? Она не ответила. Будет лучше притвориться спящей, решила Бриенна. Если стану лежать тихо-тихо, то слезы прекратятся, и все прекратится… Но слезы бежали из нее, и ее рука, подсунутая под щеку, вымокла от них. Она шумно задышала ртом. - Бриенна. Я не стану так больше делать, обещаю. Я хотел… мне хотелось найти слова, но мы столь… часто и яростно спорим, и я… Я думаю, что слова нас только раздражают, они как дрова в кострах этих ссор. Она почувствовала, как он сел. Затем положил руку на ее плечо и провел пальцами до ее локтя: - Мне не стоило болтать лишнее, говорить всю эту чушь. Мне надо было просто к тебе прикоснуться, обнять… Разве не так я должен поступать? - Нет. - Нет? И в самом деле не стоило бы? Он наклонился и поцеловал то место, где ткань ее платья и накидки отпала, обнажив соединение плеча и шеи. Вновь Бриенна ощутила, как в животе ее что-то теплое растекается, невидимое и густое, медовое, сладостное. Чувство было таким сильным, отчетливым, почти болезненным. Она слегка поерзала, пытаясь отодвинуться дальше, выскользнуть из-под его ласковых рук и нежных прикосновений. Подтянула колени повыше к груди, словно бы это могло ее защитить – не от него даже, а от себя самой. Будто, уменьшись она вдруг, и это желание в ней бы уменьшилось. Но оно росло и росло, почти вибрировало в животе и груди. У нее даже язык покалывало от невыносимой, рвущейся наружу тяги. Не добавляют ли они чего в свою еду или питье, подумала она с ужасом. Впрочем, это было скорее восторженная мысль – она бы так облегчила ее положение. Идея о том, что ее так влекло к Джейме по собственной воле была воистину нестерпима. - Повернись ко мне, - тихо сказал он. – Повернись. Она так и сделала, и даже поднялась на локте, чтобы отчитать его за эту омерзительную, гадкую, неуместную настойчивость – но увидела, что он улыбается. Лицо его в полутьме было беззащитно и казалось юным, почти невинным. - Дай мне свою руку. Он не стал дожидаться ее ответа, просто взял ее ладонь и поднес к губам. Бриенна закрыла глаза и почувствовала, что ее бедра стали еще влажнее. Джейме провел языком по ее ладони и начал целовать кончики пальцев – один за другим. - Что ты… - Тихо. Тихо. Не стану ничего делать, что тебе не понравится. В любой момент прогони. В любой, - почти с сожалением пробормотал он. – Хочешь, я встану теперь и уйду? Мы с Царапкой переночуем под звездами. Бриенна прикусила язык, боясь, что любой ответ все испортит. Однако же, мелькнуло у нее в голове – что теперь могло бы случиться худого? Все и без того стало хуже некуда. Джейме все еще держал ее ладонь у своего рта. Он медленно провел языком по ее указательному пальцу, а затем охватил его губами и начал играть с ним, совершенно непристойно, но до странности невинно. Когда ее пальцы стали влажны, и она уже не могла разобрать – от волнения или от его рта – он отпустил ее руку и хрипло сказал: - Я не трону. Ты – ты сама до себя сейчас дотронешься. - Не стану, - крикнула она каким-то отчаянным шепотом. - Нет? – бровь его изогнулась. – Мы поторопились? Бриенна со стоном откинулась на спину и зажмурилась. Ее одолевала досада на саму себя. Как она вообще позволила вот такому случиться? Не иначе, близость гибели ее подвела к этому последнему краю. Джейме и сам ей о том говорил, тогда, там, в Солнечном Копье, в перинном доме, говорил, как солдаты, почуяв смерть и избежав ее, предаются разврату, и вот она… Это было словно бы годы назад, подумала она вдруг с печальной нежностью. Словно между тем жарким днем и этой темной, пустынной ночью пролегли не считанные недели – а сотни лет, и не тысячи лиг, а много, много миров. - Прошу, - тихо сказал он. Тихо, но настойчиво и упрямо. – Ты испытаешь облегчение, поверь мне. Чего ты хочешь? Бриенна закрыла лицо рукой. - Дотронься. Посмотри, как твои соски окрепли, они жаждут прикосновения, я вижу даже под слоем расшитых одежд. Я не трогаю. Да? Мы уговорились, я не прикасаюсь к тебе более. Что за жестокая игра, подумала она. Еще одна в череде его глупых игр. И все же, после его тихих уговоров, она позволила своей руке соскользнуть по белому платью. Она провела пальцами по груди, и в самом деле, ее изумило, каким твердым, нахально-твердым был ее сосок. - Открой, - негромко сказал Джейме. – Я не прикасаюсь, ты помнишь? Она послушалась, будто в каком-то тумане. На Джейме она старалась не смотреть, глядя наверх, на пестрый полог, который делал свет звезд похожим на туманное свечение. - Ты можешь сжать крепче? Так крепко, как только вынесешь, и тотчас же отпусти. Всхлипнув, она опять послушалась. Межножье ее теперь пылало, все там пульсировало и жаждало открыться, впустить, покориться, хоть что-то сделать. Из нее текло, текло ручьями. Джейме, наверное, это заметил. Он осторожно хмыкнул, уселся на пол в ее ногах и сказал: - Теперь открывай, но не торопись. Покажи мне свое лоно. Если нужно время, дождись. Если мне надо бы уйти – скажи. Скажи. Бриенна запрокинула голову, всхлипнув. - Хорошо, не говори. Просто кивни головой. Мне покинуть тебя? Нет, хотелось ей крикнуть. Прошу, нет, не сейчас, не оставляй меня, ты столько раз уже меня оставил… Слеза скользнула по ее виску, и Бриенна закусила губу, чтобы ничего из этих мыслей не вырвалось ненароком. Видят Боги – все Семеро и речной Бог, и все, все, все, и боги, и звезды – она готова была в этот момент открыться до самого дна, обнажить и тело, и душу, и даже дальше. - Тогда… немного подними край, - прошелестел еще один приказ. Скорее, похожий на мольбу, но в постели все слова теряют свое значение. Любовь их окутывает тайными смыслами и объясняет заново. Бриенна потянула, перебирая пальцами, подол своего платья. Под ним ничего не было. Ее обожгло стыдом и желанием, при мысли о том, что Джейме это прекрасно знал. Знал – и все равно просил. Когда обнажились ее колени, Джейме сказал: - Ты прекраснее всех, и, без сомнения, слышала это не раз. От меня или даже от кого еще… Все это правда. Запомни. Запомни хорошенько, ладно? Я никогда не видел женщины красивее тебя. Никогда. Никогда. Никогда. Потрогай себя. Ты восхитительна, когда жаждешь, ты невинна, даже когда так откровенно желаешь… Он запнулся. Бриенна со страхом подняла голову, отчего-то боясь увидеть нечто еще более непристойное – но он просто сидел, не шевелясь, у ее ног, и не сводил с нее темного, отяжелевшего взгляда. Джейме качнул головой, заметив ее искаженное лицо: - Тише. Я ничего не делаю, видишь? Я только смотрю. Все, что я собираюсь сделать – это смотреть. Она улыбнулась, и улыбка вышла дрожащей, испуганной, какой-то робкой: - И все? - Да, сердце мое, и все. Она осторожно развела колени в стороны и потянула подол платья еще выше. Джейме начал что-то говорить, вновь, наверное, пытаясь осыпать ее комплиментами – и вдруг замолчал со вздохом. Теперь он в ее лицо не смотрел. - И все? – повторила она с каким-то ликующим, звенящим страхом. Он облизнул пересохшие губы. Секунду явно колебался, потом тихо велел: - Дотронься. Сама. Бриенна и эту просьбу исполнила. Долгие секунды спустя, после его настойчивых приказов, после ее несмелых движений, ее повлекло куда-то: будто открылся невидимый поток, голова ее стала легче перышка, в груди стало жарко и ярко. Внизу живота все пело, даже по бедрам катились эти волны раздражительного, волнующего тепла и покалывания. Она вскрикнула – и под закрытыми веками вспыхнули белые пятнышки, разрослись и взорвались повсюду. Руки у нее ходили ходуном, ноги были широко разведены, пальцы ее и циновки под нею, и платье - измазаны влагой. - Еще, - осипшим шепотом велел Джейме. Я больше не… - начала она было про себя, и даже рот открыла, но ее опять подхватило и выбросило куда-то вверх, и она закричала. - И еще, - тихо приказал он. И опять его приказ был исполнен, Бриенна уже металась перед ним, совершенно потеряв всякий стыд и способность соображать. Ее затаскивало в водоворот и отпускало, и эти волны шли одна за другой, она слышала, будто в каком-то отдалении, собственный охрипший от желания крик, еще и еще. - Нет, - застонала она, - ах, нет, нет, нет! - Скажи, что на самом деле, - сквозь зубы велел Джейме. - Да, - она почти выла, изгибаясь, дотрагиваясь до пола теперь лишь затылком и босыми пальцами ног, самыми их кончиками. – Да, о, пожалуйста, пожалуйста, да! Она никогда прежде ничего подобного не испытывала. Это было огромное желание, темное и тяжелое, животное, горячечное, неистово-властное: и в то же время оно, преобразившись в экстаз, окончилось огромным облегчением – словно в ней отомкнулись все замки разом, все оковы упали, все узлы стали развязаны. Затем она лежала, вздрагивая от пробегавших по телу приятных, похожих на медленное оголение в холодной комнате с горячим камином, судорог. Ноги ее были согнуты в коленях и упали на одну сторону, лицо было повернуто в другую. Она потянула было платье, чтобы прикрыть себя, грудь или лоно - но обессилено уронила руку. - Я бы хотел тебя поцеловать, - сказал Джейме. – Можно? Что-то ты прежде никогда не спрашивал, подумала Бриенна с туманным смешком. Она будто опьянела, ее клонило в сон. Свет звездной ночи, казалось, померк и потускнел – а может, и в самом деле наступал час перед рассветом, когда звезды гаснут и все затихает и умиротворяется. - Да, - пробормотала она, глядя на него из-под ресниц. Джейме поднялся, покружил по тесному пространству, затем подошел, встал на колени – едва различимый силуэт в наступающей мгле. Затем он наклонился и, слегка повернув ее голову, придерживая шею, оглаживая ее, поцеловал в губы. Отпустил. Поцеловал ее закрытое веко, а потом – Бриенна подумала с неудовольствием – о, как это невыносимо, как это на него похоже! – просто оставил ее в шатре, а сам куда-то ушел.