Дорнийская жена

Джейме ее разбудил, тряся за плечи. - Просыпайся! Просыпайся, эй, эй! Ну же?! Как ты посмела, как ты могла, Бриенна! Она открыла глаза и увидела, что лицо его было перекошено, бледно. Он наклонился так близко к ней: и его зеленые глаза, от тягот пути, голода и жажды ставшие огромными, девически-огромными, почернели от гнева. Грязная прядь волос, темных от пота, покрытых коркой соли, расчерчивала его лоб. - Не притворяйся спящей, - прошипел он со злобой. - Убери от меня свои руки, - сонно парировала она. - Ступай в Пекло! Это ты сделала? Признайся, скажи мне в лицо! Ты не должна была!.. Она отпихнула его от себя, и Джейме как-то осел на полу пещеры, устало опустив плечи. Кошка, которая спала у нее под боком, соскочила и зашипела на него, он посмотрел на Царапку почти оскорбленно, а та, фыркая и по-кошачьи ворча себе что-то под нос, убежала прочь, в палящее снаружи солнце. Это была шестая по счету пещера, в которой они нашли ночлег. Накануне вечером все вымотались и устали до предела, и от их одежды еще пахло кровью, людской кровью, с горечью думала Бриенна. Огибая Соленый Берег, они натолкнулись на отряд дорнийских стражей, бой затянулся, они рисковали притянуть к себе внимание. Среди выжженной солнцем степи осталось десять трупов, которых Джейме и Террен обыскали с деловитостью мародеров. Бриенне было тошно от этого. Вечером, дождавшись, когда Джейме отправится спать, она подозвала Террена и сказала ему: - Уходи. Еще есть шанс выбраться на тракт, ведущий к северу, и окажешься почти рядом с твоим новым домом. Ты поднимешься прямо к Вейту. Террен растерянно оглядел ее, словно не понимал ни слова из сказанного. - Террен, я прошу, я приказываю: убирайся отсюда, пока еще можно. Никто не видел твоего лица, пока ты был с нами, никто не ищет тебя, именно тебя. Ты вернешься к матери, ты не пойдешь с нами вглубь этих диких мест. Я не хочу, чтобы ты погиб. Ты не обязан… и никогда не был обязан, ты слышишь? Понимаешь меня? Он ударился в какие-то объяснения, Бриенне пришлось кивать и со всем соглашаться, лишь бы не вызвать в нем недоверие и гнев. Все так, повторяла она раз за разом. Ты хотел быть полезным. Ты хотел служить людям, которым доверился. Ты уважал нас. И мы тебя. Да, ты прав, рыцаря делают не слова, а подвиги. Да, нужно стремиться помогать попавшим в беду, в настоящую беду. Наконец, не видя в ней и капли сопротивления, он замолчал. И тогда она заговорила о Динне. Вкрадчиво и осторожно, пустив в ход все свое, пусть и невеликое, лукавство, Бриенна повторяла и повторяла: вот шанс остаться в живых и отыскать ее. Это переломило его, она видела. Лицо мальчишки осветилось надеждой. Она пустилась на еще одну хитрость. - Ты найдешь лорда Уллера, присягнешь ему, наконец, и будешь просить о том, чтобы нам навстречу, вдоль Серноводной, спустили отряды, отыскали нас и препроводили в Адов Холм. А то и возглавишь поиски, ведь ты очень умен и очень осторожен, и знаешь, как действовать в этих краях. Верно? Ведь ты таков, ты доказал это нам множество раз… И опять в нем смешались гордость собой – и сомнения. Когда он уходил, Джейме спал, он лежал на спине, голова – на дорожном мешке, и Террен почти заворожено, тревожно смотрел, как мерно поднимаются и опадают его грудь и живот. Золотая рука лежала поверх мускулов на его животе, и тускло мерцала в тающем свете огня. Бриенне пришлось подтолкнуть его. Он зачем-то поднял кошку и, совершенно детским жестом, потерся об ее лоб, леди Царапка даже не сопротивлялась. Она лизнула Террена в нос, а потом начала извиваться – и он выпустил ее. На прощание Бриенна обняла Террена, прижалась губами к его прохладному лбу. Затем отодвинулась и отвела с его лица пряди пшеничных волос. - Ты был во всем нам опорой, сир Дондаррион. Без тебя… не знаю, что бы мы делали. Но теперь время исполнить другое поручение. Мое. Только мое. Не рискуй собой напрасно, веди себя пристойно и тихо, и помоги нам, как только сможешь добраться до войск Уллера. Он стоял, опустив руки вдоль тела, не решаясь обнять ее в ответ. - Мы еще встретимся, верно? – тихо проговорил он, зачем-то опять покосившись на пещеру. – Вы не… Вы не…. - Нет, - она улыбнулась. – Мы не пропадем. Мы не сойдем с пути, обещаю. Просто иди и приведи нам подмогу… Ты был, и останешься - нашей опорой, нашей надеждой. И вдруг он порывисто шагнул к ней и обнял двумя руками, за шею, как ребенок обнимает мать. На Бриенну накатило отчаяние, но она подавила его, отстранилась слегка, сжала ладонями лицо Террена и сказала: - Мы не пропадем. Обещай же, что и ты не погибнешь. Только это пообещай. Когда он поднялся по маленькому распадку в скалах и исчез во тьме, ей стало легче. Перестук копыт его лошади стих, а Джейме все еще спал. Бриенна вернулась к нему: и какое-то время сидела, по обыкновению последних дней разглядывая спящего. Вдруг одиночество и ужасная пустота навалились на нее, и она, уже не пытаясь себя сдержать, протянула руку и коснулась его, расслабленно и во сне столь юного, лица. Пробежала кончиками пальцев по его выгоревшим на солнце бровям, по упрямому лбу и по колючей, взлохмаченной бороде, которая заполняла теперь его лик, не тая серебряных прядей. Джейме вздохнул и повернул голову, будто стремясь ближе, поймать ее невесомые прикосновения. Он улыбнулся во сне и сказал, разлепив высохшие губы: - Упрямая девка… Бриенне стало еще печальнее. Она убрала руки и отодвинулась к стене, и долго сидела так, бродя взглядом по его чеканному профилю и слушая его мерное дыхание. К утру он проснулся и сел – рывком. Повернулся к ней. Осмотрел вокруг и спросил, где это Террен шастает. Бриенна сказала, что он пошел искать ручей или речушку неподалеку, а ее оставил на часах. Джейме сумрачно кивнул, затем велел ей ложиться спать. А затем разбудил ее, тряся изо всех сил, словно тряпичную куклу и осыпая проклятиями. - Ведь это ты его отослала, скажи? Почему? Бриенна, да что с тобой такое!.. - Я должна была, - она отыскала флягу и сделала осторожный, мелкий, рассчитанный, как все в последнее время, глоток. – Не простила бы себе, если бы мы его там погубили. - Он был нужен! - Подумай об этом как о долге старшего рыцаря перед сквайром. - Будь он моим оруженосцем, я бы его и вовсе от себя никуда не отпускал. - Но он тебе не сквайр, - пробормотала Бриенна. – У него есть мать, которая родила и вырастила его, отнюдь не для того, чтобы он столь глупо, бесславно погиб. - Да с чего ты взяла, что мальчику грозит опасность! С нами? Да уж скорее в степи его поджидают… - Его лошадь еще в силах, и он доберется до своего поместья, а оттуда приведет нам навстречу подмогу. - Упрямая, - пробормотал Джейме, встав на ноги и проглотив последнее слово. Хотя Бриенна и подозревала, что там было нечто вовсе непотребное, но у нее после сна и тревог этой ночи не было силы на него осерчать. Она только фыркнула в ответ: - Договори уж. - Упрямая девка. Он начал скользить по пещере, что-то высматривая в их вещах, затем быстро и нервно вышел. Вернулся, наверное, осмотрев вещи и лошадей. Леди Царапка сидела у порога пещеры и оглядывала его, прищурив глаза с величайшим презрением. Бриенна сидела, прислонив голову к каменному выступу, расставив согнутые ноги, и тоже следила за ним из-под ресниц. Занимался рассвет. - Ты ему половину воды отдала?! И запасов?! Боги, боги тебя сводят с ума на этой жаре, Бриенна! Или у тебя вообще в голове ничего никогда толкового не было! - Не половину, а треть. Это была маленькая ложь, она отдала ему немного сверх того, боясь, что мальчику понадобится ехать быстро, и не будет времени искать колодцы или ручьи. Ей не хотелось, чтобы Террен плутал в безжалостных степных пустошах. Джейме сел напротив нее, съехал спиной по стене, повторяя ее позу. - Ты потеряла разум. - Или, единственная из нас, сохранила. - Почему со мной не советовалась? - Я знала, что ты воспротивишься. - То есть, на обман пошла? Она промолчала. Джейме провел ладонью по лицу. - Я знаю, что ты сделала это из лучших побуждений. Просто… Ох, Бриенна. Наступила тишина, в которой они слушали, как на холмах наверху принялись оглушительно орать цикады. - Мне тяжело с этим грузом на душе. Не знаю, понимаешь ли ты… Возможно, что нет. Ты другой. Ты другой, и в этом нет плохого… Но мы… мы убили септу Мариллу, которая единственная была ко мне, хоть изредка, хоть и по-своему, но добра. Я позволила убить Динну и Фрею, которые были невиннее невинных. Их убили потому, что я вела себя опрометчиво и… и ошиблась… Ведь их собирались пытать, и тогда я наплела какую-то ложь, в тот момент я верила, что это делу поможет, Джейме. Я даже не знала, что умею так складно врать! И это никого не спасло…. Я все время говорила себе: меня били, унижали, смеялись над моим унижением, топили в ведре, плевали на меня и даже в лицо мне мочились, и у меня не было выбора, но, видишь ли, какие бы со мной не случились несчастья в ту ночь, я осталась жива. А их жизни отняли, так играючи, так… легко. И если бы я могла вернуть их к жизни, я позволила бы Манфри и его палачам делать со мной что угодно, еще сотню ночей подряд. Нет цены, которая будет определена: вот здесь я еще желаю тебе остаться в живых, а далее мой выбор иной. Нет. Нет. Я не хочу эту цену выставлять. Люди умирают. Люди гибнут. Но каждый раз, когда ты решаешь отнять чью-то жизнь… или это случается по твоей вине, ты словно и в себе что-то убиваешь. В конечном итоге ты обнаружишь, что выжжен изнутри и совершенно мертв, и станешь ходить среди людей, подобный мертвяку, а это… страшнее всего. Я не хочу так. Я не могу так. Возможно, мне не стоило становиться рыцарем и полагать себя тем, кто, взяв в руки меч, будет решать: кому жить, а кому сегодня окончить жизнь. Я не умею с этим справляться. Этому… меня никто не учил. И, если бы по нашей вине, из-за какой-то ошибки, из-за какой-то нашей просьбы или неверно выбранной дороги в пустыне, если бы из-за этого Террен погиб, я бы... Нет. Это был единственный выход, чтобы мы шли дальше и достигли нашей цели. Но я пойму тебя, Джейме, если ты меня за это теперь ненавидишь. Джейме только беспомощно фыркнул. - Я никогда тебя не ненавидел. Поначалу, при нашей первой встрече, я тебе изумлялся, затем я… я был благодарен, очарован, восхищен, если угодно. А потом всего лишь любил тебя. Бриенна вздрогнула и перевела на него взгляд. Он смотрел ей прямо в лицо, бесстрастно и устало. - И продолжаю любить. Если тебе не нравится – просто смирись, соберись с силами и как-нибудь уж переживи сей печальный факт. Ты сильная, ты и с этим справишься. Бриенна слабо улыбнулась: - «…печальный факт»? Он отвел глаза и начал, одной рукой, сгребать разбросанные по камням вещи. - У тебя появилась странная манера за мной повторять, Бриенна. Странная, но милая. А ты не находишь это все печальным? - Скорее, нелепым. - Есть какая-то печальная закономерность в том, что, каждый раз, как мы видимся, нам нельзя, не положено, невозможно или не стоит быть вместе. Но, тут я с тобой согласен – в этом немало нелепого и даже забавного. Если кто находит забавным такие мрачные совпадения. Дальше собирались в молчании. Бриенна все обдумывала сказанное им, и не знала, как подступиться, чтобы не задевать его – а более того свои собственные – чувства. Они отъехали на несколько миль западнее, по пустынным холмам, и вдруг заметили вдалеке полоску темно-зеленого. Казалось, роща, бежавшая полосой между курганов, находится совсем близко, но лошади шли тихо, а гнать их было бы неразумно. Они добрались до деревьев только к закату. Солнце золотило кроны чинар и диких слив, которыми плотно порос небольшой овраг. Речушка, мелководная, порожистая, на вид прохладная и говорливая, пробивала себе путь по красным камням. Джейме и Бриенна переглянулись. Хотя лица их были закрыты походными платками, она увидела по глазам, что Джейме улыбается. Надеялась, что и ее улыбку в ответ он поймет. Он вдруг поднял голову и начал прислушиваться, Бриенна попыталась спросить – и он сердито шикнул на нее. Он проехал вверх по течению, затем вернулся, спешился и пошел вдоль полосы колючих, лохматых акаций. - Джейме! Что ты делаешь? Он махнул на нее золотой рукой. Тогда, вытянув шею, она услышала тихий и странный звон в зелени, почти рядом с водой. Словно ветер дул в подвешенную на ветках флейту. Джейме добрался до нужного дерева и встал, задрав голову. Бриенна подвела лошадь к нему, держа за поводья его коня. - Сними! - Что?! Он показал ей рукой на толстую ветку. Бриенна, наконец, заметила. Кто-то подвесил, обвязав веревкой, пустой глиняный сосуд, и она его узнала – это была бутылочка из-под средства для битых жен. Ветер, прогуливаясь вдоль реки, слегка шевелил ее и дудел, извлекая тихий и ровный звон. Подвесить ее мог только конный путник. Она распутала веревки и бросила находку Джейме, и лишь тот момент заметила примотанный к горлышку обрывок ткани. Джейме его развернул. Бриенна спрыгнула, привязала лошадей а, когда подошла к нему, он стоял с глупой улыбкой. Она заглянула ему через плечо. На грязном обрывке белого льна кто-то вывел углем, может быть, кончиком обугленной палочки, стрелу и под ней полоску. - Что это за… - начала она было. Джейме тихо засмеялся. - Он выдумал свой особенный, тайный кодекс. - Прости?! - Террен. Он… он рассказывал мне, что выдумал, как писать тайные послания, которые никто не прочтет, кроме тех, кто должен… Говорил, и девочку тому учил. - Динну. - Динну, - Джейме кивнул. - Я не знала. - Он очень умен, - горделиво заметил Джейме. Бриенне хотелось закатить глаза, но она только кивнула, стянув с лица платок. Джейме вытащил из голенища кинжал, встал на колени под деревом, где Террен подвесил этот странный знак, и начал раскапывать рыхлую, серовато-красную почву. Вскоре он хмыкнул еще радостнее. Бриенна села на колени перед ним. В руках его был лоскут ткани, побольше прежнего, бережно обернутый широким зеленым листом. Джейме развернул его. Бриенна увидела каракули, спирали и звездочки, которыми, видимо, Террен пользовался в этом своем тайном кодексе. - Только не говори, что ты эту ерунду тоже выучил! - Я хотел сделать ему приятное. - Вы, право, как два мальчишки… - Зато теперь могу разобрать все. - Не сомневаюсь, - сухо сказала Бриенна. – И меня еще обвинял в том, какой я, дескать, ребенок. Джейме посмотрел на нее с кроткой нежностью. - Так что там? – спросила она, напустив на себя еще больше суровости. - «Возлюбленные друзья, надо набрать воды здесь, в устье вода мутна и мелка. Я встретил кочевников, говорят, что дальше к западу идти опасно и более не будет ни еди… ной ре…» - «Ки», - раздраженно сказала Бриенна. – И что еще? - «… и ручейка. Но на Серноводной большие оазисы. Выше по течению ходят патрули, спускайтесь к береговым ска…» - Ты всегда по слогам читаешь?! - Успокойся. Я еще не выучил его каракули, чтобы бегло владеть. - Это Террен ли наш писал? Действительно он? – встревожилась она вдруг. - Тут подпись. «Рыцарь Пылающего Меча, Синеокой Девы и Златорукого Льва». - О, Боги. Она не знала, смеяться или плакать. - Он сам этот титул выдумал. - Охотно верю, - пробормотала Бриенна, снимая с седла груду опустевших за время путешествия кожаных мешков. – Как тебе удалось завоевать его доверие? - Я знал его отца, - просто ответил Джейме. Дальше он не стал объяснять, да этого, пожалуй, подумала она, и не требовалось. Должно быть, Джейме самому нравилось вспоминать подвиги своей молодости. Он с охотой рассказывал о том, кого юный рыцарь, не зная вживую, стал почти боготворить: и в том винить ни Террена, ни Ланнистера, может, и стоило бы. Что для одного было сияющими легендами, золотым и огненным мифом, для другого было сладостным, тогда еще – невинным - и томительно-ускользнувшим прошлым. Прошлое всегда ярче, добрее, чище, счастливее: это Бриенна знала и по себе. Они выполоскали бурдюки в шумной реке и начали их наполнять. Вдвоем дело спорилось. Потом вымыли лошадей. Накормили и напоили свою хвостатую рыжую любимицу, и лишь тогда, уже в полутьме, спустились к реке сами. Бриенне никогда в жизни так сильно не хотелось смыть с себя пот и пыль. Ей казалось, что мелкий песок набился ей даже в голову, сделав мысли шершавыми, а чувства – воспаленными и зудящими, словно ранки на руках и ногах. Она сняла с себя всю одежду и, не оглядываясь, вступила в быстрый поток. Река не была широка, но каменистое дно было скользким, она оступилась и едва не повалилась в воду. Поначалу ей было все равно, смотрит ли Джейме, и чем он вообще занят. Но в какой-то момент, с наслаждением умывшись, она почувствовала первые уколы стыда. Стараясь не оглядываться, она выбрала камень большой и плоский, уселась на него и начала оттирать себя, зажав в руке пучок выдранной тут же, сухой и жесткой травы. - Ах, - сказал Джейме за ее спиной, - что за прелестная дева в реке? Бриенна посмотрела через плечо. Он стоял на берегу, срезанной веточкой отгоняя от себя вечерних мошек. Потом опустил руку и начал похлопывать веткой по голенищу, точно стеком для выездки лошадей. Это показалось ей одновременно забавным и глупым. Она шумно вздохнула: - Отвернуться, разумеется, не считал нужным! - Нет! Мне приятен вид нежной синеокой девы в вечернем пейзаже. Она встала, распрямившись во весь рост, развернулась к нему всем корпусом и уставилась в упор. Джейме сделал судорожный изумленный вдох, но глаз не отвел. Впрочем, и наглости на то, чтобы осматривать ее с порочным и пристальным вниманием, у него не хватало. Он просто стоял неподвижно, играя этой веточкой и нахально ухмыляясь ей прямо в лицо. Бриенна сделала к нему пару шагов, потом слегка наклонилась, провела раскрытой ладонью по воде – и его окатило брызгами, да такими обильными, что вся его красивая физиономия, и грязная рубаха, и все – тотчас вымокло. Он даже закрыться не успел, только охнул возмущенно. Джейме оторопело фыркал несколько секунд, а потом расхохотался и бросился прямо на нее – одетый и яростный. Бриенна едва успела увернуться, он так же провел ладонью – только золотой – по прозрачным струям – и на сей раз окатило ее. Она загородилась скрещенными руками, не успела увернуться. А потом завизжала и засмеялась, когда он, высоко поднимая ноги, запрыгал к ней по камням. - Хватит, - крикнула она, хохоча, - перестань! - Ты первая начала, русалка несчастная! Он гонял ее вдоль берега, пока совершенно не промок. Откуда только силы взялись, мелькнуло у нее в мыслях. Но ведь и она чувствовала прилив этого счастливого, ребяческого восторга. В конце концов, посмеиваясь и тяжело дыша, Джейме неуклюже разделся, оставшись, как и она, в чем мать родила: и ринулся в потоки воды. Вода была холодна здесь, хотя и недостаточно, чтобы остудить смех, эти брызги и радостно-гневливые возгласы. Джейме, в отличие от нее, плавал превосходно, ничуть не боялся. Он зашел поглубже, волны доставали ему до пояса. - Здесь скользко, - предупредила Бриенна, задыхаясь от недавнего смеха. – Осторожнее, ловец русалок. - Ни одной пока не поймал, - он подмигнул ей и вдруг, покачнувшись, издал какой-то сдавленный вскрик. И исчез, упав в воду с головой. Она заметалась, не на шутку испуганная. - Джейме, - вскричала она, наконец, когда стало ясно, что мечется она в ужасающем безмолвии. – Джейме! Бриенна повернулась кругом, оскальзываясь и впадая в тихую панику. Струи воды скользили, огибая ее длинные бледные ноги, и убегали прочь в своем беспечном желании слиться с морем. - Джейме! – крикнула она и услышала рыдание в собственном голосе. Она всегда боялась нырять, боялась погружаться в воду с головой, и этот страх, прежде детский и неловкий, был лишь усугублен пытками, которые выдумал для нее сир Манфри. Однако она решилась было – и в этот момент Джейме, проплывший под поверхностью, вероятно: и считавший свою шутку неописуемо веселой, выскочил позади нее с победным вскриком. Он раскрыл руки и, не обращая внимания на – теперь уже сердито-испуганный – вопль Бриенны, охватил ее за плечи и закружил, смеясь. Она вырвалась, отталкивая его, негодующе, едва не плача, осыпая всех Ланнистеров бранью до седьмого колена. Пихнула его, все еще смеющегося, в грудь: - Как смеешь! Он заметил, наконец, ее неподдельный испуг. Отступил, подняв руки, сверкнула, отразив последние закатные лучи, золотая ладонь: - Эй, все в порядке. Я в порядке. Прости! Прости меня! Я неудачно пошутил… - Другое бы слово пришло на ум, «неудачно»!.. - Не хотел тебя напугать, милая моя речная дева. - А именно так и сделал! Ведь в этом ты весь, Джейме Ланнистер. Бриенна, высоко поднимая колени, побрела к берегу. Она заметила – и трудно было не заметить – что Джейме от всей этой обнаженной возни стал возбужден, но решила смилостивиться над ним и изобразить неведение. Хотя она и сердилась, но в глубине души ее появился какой-то покой, может быть, обманчивый, чувство безопасности, может, и ложной: словно бы после этого ребяческого купания, и от близости воды, и от прибрежной ласковой тишины, все должно было наладиться само собой, прийти в некое равновесие. Она начала разводить костерок, а Джейме ушел за низенькую голую скалу, чтобы докончить купание. Его долго не было, и она решила не давать себе воли, не позволять своему беспокойству опять взять верх. Когда он вернулся, подхватив с земли ее рубашку и намотав вокруг чресел, ей показалось, что он был чрезвычайно умиротворен. Он перехватил вопросительный взгляд. После паузы, смущенно ухмыльнувшись, Джейме сказал: - У мужчин свои секреты. Бриенна фыркнула. Она сидела, закутавшись в плащ, разложив по траве выжатую одежду, разглядывая, как некий жучок в полумраке прокладывает свой путь по ее голой ступне. Иногда она смахивала его травинкой, но он падал рядом, а потом опять забирался на ее ногу и начинал свое бесплодное и бесцельное путешествие. - Манфри Мартелл часто мне говорил, что я больше не юная дева, а потому должна все дела перинные понимать без смущения и жеманства. Так что я знаю о секретах, мужских и женских, знаю многое, Джейме. В галантных иносказаниях больше нет нужды. Он, сидя по другую сторону от огня, покосился на нее с явным неудовольствием: - Ему просто нравилось... Ему просто хотелось тебя унижать. - Не в его намерениях дело. - А мне никогда не хотелось, - с упрямством пробормотал Джейме. - И я никогда тебя не трону, никогда. Только когда... если. Если сама начнешь о том умолять. - Дожидайся, - холодно хмыкнула она, и все же вдруг с ужасом поняла, что он недалеко ушел от истины. Она могла бы начать умолять его, не о постели, нет, но хотя бы - обнять, поцеловать или утешить. Была несколько раз на самом краю, хотя и прекрасно сознавала, что он больше не любит ее, притом и никогда не любил по-настоящему. Ах, прав был Мартелл, чудовищно прав и в этом: сильнее наказать себя, чем она сама, Бриенна не сумела бы. Посреди ночи она проснулась от того, что заплакала во сне. Она не помнила, что было в сновидениях, но нечто печальное, наполненное тоской – какой-то разговор с тенями тех, кто давно покинул ее и этот мир, но с кем именно? Отец ее, или Ренли Баратеон, а, может, и Кейтелин Старк – люди, всегда любившие ее, пусть разной любовью, пусть каждый по-своему – она пыталась вспомнить и не могла поймать ускользающее лицо и пропавшее с языка имя. Кто-то из них говорил ей, как сильно она ошиблась, полюбив Ланнистера, но в голосе не было осуждения, только боль за нее, Бриенну. Она заплакала во сне, не зная, как себя уберечь. Ей было жаль себя, и она испытывала какую-то ужасную жажду открыться, повиниться и просить прощения. Но не за что тебя прощать, сказал этот невидимый собеседник в ее сне. Нам не за что тебя прощать, ведь мы не выбираем, кого полюбить. Бриенна проснулась в слезах и всхлипывая. К своему ужасу и с каким-то обреченным трепетом в груди она увидела, что Джейме сидит прямо перед ней. Костер за его спиной едва тлел. Но, что всего страшнее, рука его лежала на ее щеке, и пальцы его были мокры от ее слез. Он провел большим пальцем, собирая влагу, когда увидел, что ее глаза открылись. - Ш-ш, - сказал он очень тихо. – Все закончилось, все закончилось, он больше не тронет тебя. Он мертв. Он никогда не причинит тебе зла… никогда и никто не причинит, я обещаю. Она заморгала, поняв, что Джейме в самом-то деле вовсе не знал причину ее рыданий. Он принял ее стоны и слезы за какой-то тяжелый сон с участием принца Манфри и его палачей: и, подумала Бриенна, что еще он мог бы подумать? Боясь себя выдать, она оттолкнула его руку от себя, впрочем, довольно осторожно. - Во снах люди живы, живы бесконечно, Джейме. Он улыбнулся, как показалось ей, совсем невесело: - Это верно. Я прежде часто видел во сне свою се… Она резко села и начала возиться, пристегивая меч к поясу. Миновала половина ночи, и ей в самом деле было пора сменить его на часах. К тому же, ей не хотелось слушать эти воркующие воспоминания о Серсее. Он много чего наговорил в прибрежных пещерах, и, хоть услышанное и принесло ей некоторое облегчение – все же было скорее его способом оправдать себя, чем оголенной истиной. Правду они оба в глубине души прекрасно знали: никогда близнецы Ланнистеры не отпустят друг друга, и их любовь друг к другу останется вечной, неизменной и настоящей. А все прочие чувства ко всем прочим людям, думала Бриенна, лишь вносят в эту неизбежность нужные ноты, как вносят в кушанье особенный вкус щепотки пряностей или крошечные листочки душистых трав. - Я просто услышал, как ты плачешь, - примирительно сказал Джейме. – Я не стал бы тебя трогать. Прости меня. - Не важно, - пробурчала она. – Ты ничего дурного не совершил. Но впредь я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне. Он встал во весь рост. Лицо его казалось усталым и постаревшим. Бриенна обошла его по широкой дуге, перешла на другую сторону кострища и села, скрестив ноги, уставившись в темноту. Взгляд ее вскоре, несмотря на безлунную ночь, начал различать силуэты деревьев и скал. Река бежала рядом, невидимая, шумная. Где-то неподалеку выли шакалы. Лошади тревожно фыркали. - Не хочешь, - медленно протянул Джейме. - Тебе надо ложиться спать. - Не хочешь, - повторил он с досадой. – И никогда не хотела? Она выпрямила спину и повернула к нему лицо: - Ты, кажется, нынче вечером заявлял, да еще так горделиво, будто не станешь меня тревожить, если я сама не попрошу. Так вот, просить не стану. Нет у меня в том нужды. - В чем именно? Во мне? - Прекрати, - Бриенна резко отвернулась, так, что непослушная прядь выскользнула из ее косы и упала вдоль виска. – Мы все друг о друге узнали, а точнее, произнесли, ну, а знали и раньше, быть может. Нам лучше никогда больше не… Она осеклась. - Что – «не»? - Ложись спать. - Что именно ты считаешь для нас невозможным? Она вдруг разозлилась. - Всё! – едва не выкрикнула она, и едва при том не вскочила на ноги, чтобы надвинуться на него, сгрести за грудки да как следует встряхнуть. – Всё, что я некогда выдумала, а ты как-то раз назвал «девичьими грезами»! Но, видишь ли, больше у меня не осталось ни грез, ни иллюзий, ни надежд! Как мертвый Манфри во снах никогда не умрет и никогда не перестанет увечить меня, снова, снова и снова, тысячи раз и сотни ночей, так твоя сестра никогда не умрет в твоих сновидениях, никогда не перестанет манить тебя, заставлять себя помнить и любить, и соблазнять тебя, и очаровывать. И когда ты захочешь, чтобы я доверилась тебе, подумай, сколько раз ее имя слетело с твоих губ, при мне, при других, по поводу и без - а ты даже не замечаешь того - и сколько раз мне при том желалось провалиться сквозь землю, потому что мне больно, больно, больно! Она осеклась. Она не кричала, но произносила все это горячо и неистово, почти тараторила. - Мне больно, - тихо повторила она. – Ты даже не знаешь. Ты говорил, что я ревнивый ребенок, но ведь ты никогда не был на моем месте. Тебе кажется это таким забавным, таким… милым? Что некая здоровенная уродина смеет себя равнять с Ланнистерами и даже ревновать. Какое милое чудачество, какая очаровательная детская наивность! Ты понятия не имеешь, что я чувствую, Джейме, а только играешь, словно бы я и правда тебе принадлежу, и тебя так тешит эта мысль… И во всем этом всего хуже то, что ты позабыл, как бывает, если… Бриенна опять умолкла, споткнувшись. - Если – что? – поинтересовался Джейме. Ее сбивчивая исповедь, как показалось Бриенне, не произвела на него особенного впечатления. - Если кто-то по-настоящему любит. - Я знаю, как это бывает. Я этого не позабыл. - В самом деле? Да ведь, если бы знал, хоть немного, тогда… Тогда ты не стал бы допытываться, отчего я больше не желаю играть в твои игры. - Я не играю с тобой. - В том ужас твоего положения, что ты и сам этого не в состоянии понимать… Из всех Ланнистеров ты, может, и не самый глупый, ибо глупцы нынче не выживают, но самый искренний. Веришь себе, сам себе… И сам себе лжешь. Он помедлил и сел, а затем улегся на ее место, повозился, чтобы пристроить под голову дорожный мешок, а затем вытянулся, глядя куда-то вверх и сложив обе ладони на груди. Золото тускло отражало алые блики от костра. - Я не знаю, лгу ли себе, когда хочу быть с тобой всегда и всюду. Лгу ли в том, что другие мужчины, которые к тебе только приблизятся, вызывают у меня ненависть и зависть? Да, Бриенна, я ненавидел, ненавижу, подозреваю, Боги знают, в чем, всех до одного. Лгу ли я, когда думаю о твоей коже, о том, какие у тебя нежные и тугие соски и какие теплые лепестки у твоего лона? Пауза. Бриенна насухо сглотнула и сказала, как можно спокойнее: - Ты попросту гадок. - Так, по-твоему, я лжец? - Во всяком случае, невежа и грубиян. - Ах, да сама ведь велела больше не прибегать к иносказаниям! Храбрилась, верно? Попусту храбрилась, моя упертая тартская девица… Как это похоже на тебя! Ты смелая, но и наивная, и беззащитная в этой своей браваде. И это меня воспламеняет, к добру или нет – но воспламеняет, как все в тебе. Но, вероятно, и в этом я вру? Сильнее всего я лгу себе и тебе, когда говорю, как сильно я желаю тебя, как сильно я влюблен в тебя, и что никто мне на свете не дорог столь же сильно, как ты. Никто. Запомни. Никто, кроме тебя, Бриенна Тарт. Она молчала, пораженная не столько его упрямством, сколько убежденностью в собственных словах и чувствах. - Все же я отступлюсь, что не раз уже обещал. Да, приму твой выбор, отступлюсь: если ты в самом деле решила, будто быть со мной не следует или нет больше во мне нужды… Но я не позволю никому, даже тебе, принижать то, что я чувствую, называть это обманом или игрой. Нет. Ты можешь меня разлюбить, можешь возненавидеть или остаться холодна – но не смей меня бесчестить. Видят Боги, желающих и без тебя в избытке. Упрямый, подумала она изумленно и с горечью, упрямый, самовлюбленный, самоуверенный, сияющий, всегда безупречно сияющий, о, как же это ненавистно!... И тут же: но он так уверен в том, что произносит. Ни капли сомнения, ни единого проблеска. Джейме закончил свою короткую речь негромко и внятно, а затем закрыл глаза, так и оставшись лежать, не шевельнув ни единым мускулом. Она разглядывала его профиль со смесью восхищения и негодования. Из всех сложных, дурацких и болезненных разговоров с ним эта беседа вышла самой странной. Самовлюбленный, подумала Бриенна вновь. Ты так любишь себя, Ланнистера, что любишь и всех, кого… в самом деле любишь? Нет, этого не может быть. Он просто привязался к ней, в этом путешествии, в битве против Короля Ночи, в зимних стужах Винтерфелла, привязался и не может избавиться от несчастного, глупого наваждения. Джейме уснул. Она встала и начала кружить вокруг маленького лагеря на берегу реки, собирая вещи для утреннего выезда, стараясь не шуметь и не будить его. Пришла леди Царапка и принялась виться вокруг ее ног, так, что Бриенна то и дело об нее спотыкалась. Она взяла кошку на руки и поцеловала теплую, мягкую, пахнущую разнотравьем и свободой, макушку. - Ты мой самый любимый Ланнистер, - тихо прошептала она. – Вот уж воистину. Самый преданный мне и любимый! Кошка терлась о ее щеку, мурчала так громко, словно внутри нее катилась по камням еще одна маленькая говорливая речка. Бриенна сунула ее себе за пазуху, и, подняв глаза, с обреченным страхом заметила, что Джейме проснулся и смотрит на нее в упор. Рассветные сумерки отражались на его лице бледно-розовым нежным светом. - Любимый Ланнистер, - тихо повторил он и осклабился. – Что ж, с кого-то следовало начать. Рад, что это моя леди Царапка, но немного удручен, что это опять не я. - Ты никогда не перестанешь, верно? - Нет. - Дал обещание отступиться. - Не давал клятвы молчать. - Твой язык тебя уже не раз подводил. - Как и спасал. Меня. Даже и тебя. «Шапфиры!» – фыркнул он с тихим смешком. - Теперь в этом нет необходимости, - насупилась Бриенна. - Кто знает? Одари меня маленькой милостью, позволь показать свое красноречие. - Тренируйся на лесных пнях и скалах, они-то ответить не могут. - А мне по сердцу твои сердитые ответы. Ты всегда очень мила, когда злишься. - Ты не из тех ли, кто любит, когда их как следует отдубасят бордельные девки? - О, как ты расширила свои познания в перинных делах. - Это ведь ты меня в бордель привел, при том, помнится, еще и хвалился своими находчивостью и остроумием. - Все же предпочел бы, чтобы ты о подобных изысках не ведала. - Так следовало думать прежде, чем делать. Но о чем я! Это не твоя сильная сторона, Джейме Ланнистер. Он захохотал. - Ты самый очаровательный человек, кого я только видел в таком гневе, - сказал он, поднимаясь и с хрустом расправляя плечи. – А теперь хватит меня костерить на чем свет стоит. Пора и в путь. Бриенна должна была уже привыкнуть к тому, что заботы и переживания, казавшиеся ей важными, в Дорне отступали под натиском настоящих бед – и все же, когда через пять дней пути лошади начали спотыкаться и припадать на передние ноги, она с изумлением поняла, что тоскует об той, последней их, игривой и злой, перепалке. Ей чудились шум реки и плеск чистой воды о камни: а вокруг них расстилалась бледно-желтая, как сохнущий сыр, пустыня, на сколько хватало глаз. Тишина, редкие колючие кустики, змеи и ящерицы были их единственным спутниками. И морская гладь, темная и спокойная, дожидавшаяся их смертей в неизменном равнодушии. Даже ветра здесь не было, чтобы охладить сгоревшую под солнцем кожу. Руки и лоб у Бриенны начали облазить и кровоточить. Губы запеклись, во рту стоял какой-то омерзительный привкус – она кусала собственную щеку и глотала кровь, чтобы избавиться от жажды. Когда она поняла, что случилось, было слишком поздно. Прошло еще семь дней или около того – они потеряли счет, двигаясь по неизменной пустыне. Если бы не море, она могла бы поклясться, что они бродят кругами. Джейме делил воду между ними: лошади, кошка и Бриенна, и он сам – и себе, тайком, оставлял всех меньше. Он потерял сознание и упал, просто скатился из седла, глаза его были закрыты, и он ничего не отвечал, когда Бриенна начала, умоляюще, испуганно, его звать. Она отволокла его в тень высокой и голой скалы. Он лежал, с заострившимся и серым лицом, похожий на покойника, и тогда Бриенна истратила последние пригоршни воды: она смочила его губы и влила в его рот. Вода побежала по его спутанной бороде и застыла мелкими круглыми капельками. Тогда Бриенна заплакала – без слез, сотрясаясь всем телом, обнимая его. Сколько бы она отдала, чтобы в их ссорах всегда уступать ему! Почему-то, в ее отчаянии, в тоске, смешанной с безумием, ей стало это казаться важным. Зачем она отталкивала его, грубила ему, насмехалась и винила его? Она сидела на коленях над Джейме и бормотала какие-то бессвязные извинения. Потом прижалась ухом к его груди и слушала, как медленно и неровно бьется сердце. Мы умрем здесь, умрем, крутилось в ее мыслях. Мы умрем, о, пожалуйста, Джейме, прости меня, прости за все, прости, прости… Лошади убежали прочь, пока она возилась с ним: и все же вернулись. Одна из них подошла ближе, упала на бок и застыла. Бриенна взяла меч, ей было трудно его поднять, мир вдруг показался странно тяжелым, словно все предметы, даже ее собственное тело, стали неподъемны и неудобны. Шатаясь, словно пьяная, она побрела к павшей лошади, занесла меч и ударила. Полилась кровь, Бриенна встала на колени и начала пить. Ее вытошнило, она вытерла рот и продолжила. Потом заставила Джейме выпить теплую, густую жижу. Он открыл глаза и, когда уразумел, что происходит, оттолкнул Бриенну от себя: - Ты совершила ошибку, женщина. - Я не знала, что еще мне делать… Он как-то потерянно ухмыльнулся: - Не важно. Нет твоей вины. Я не стоил этой жертвы, но вины твоей никогда ни в чем не было. Она не ответила. Мухи уже облепили труп несчастного животного. Джейме смотрел на это зрелище из-под выгоревших на солнце ресниц. Глаза его стали темны и печальны. Губы растрескались, и теперь, испачканные запекшейся слюной, рвотой и свежей кровью, казались губами мервяка. - Я люблю тебя, - вдруг сказал он. – Прости меня. Пожалуйста. Прости. Дай мне руку. Бриенна послушалась. Он слегка сжал ее ладонь своими пальцами: - Я желал умереть в объятиях любимой женщины, так тому и быть. - Нет, мы пойдем дальше… - Ты. - Что? - Ты пойдешь. Бери мою лошадь и двигайся, всегда вдоль моря. Как ни сильна будет жажда, не смей пить соленую воду: это сведет с ума. Просто двигайся, и ты набредешь на оазис. Ты выживешь. - Никуда я без тебя не… - Ах, глупая. Оставь эти девичьи грезы. - Ты не посмеешь меня прогнать. И ты мне никто, чтобы я тебя слушала! – хриплым шепотом закричала она. Джейме обвел ее лицо далеким, рассеянным взглядом. - Бриенна. Я тот, кто любит тебя, любит сильнее всех, быть может… - Хватит! - Хорошо, - улыбка тронула его рот. – Знаю, что мысль о моей любви тебе ненавистна. Она причинила тебе много страдания. Это все… так понятно… Она замолчал, словно потерялся, и Бриенна поняла, что он вновь впадает в беспамятство. Все же ей удалось усадить его на коня, и они опять побрели вдоль моря – жалкая процессия. Истощенный мужчина в изодранной, почти истлевшей, рубашке под расстегнутым кожаным дублетом, кошка с запавшими боками, едва шевелившая лапками, и огромная, понурая, мрачная женщина. Лицо Бриенны было замотано платком. Она держала коня под уздцы, но то и дело сама спотыкалась, пару раз едва не ткнувшись лицом в раскаленный песок. Так они двигались три дня, в полном молчании. Бриенна откапывала растения, надеясь, что в корешках найдется немного влаги. Это их в самом деле выручало, но не слишком. Сок из корней был приторно-сладок, и от него вскоре начиналась жажда еще сильнее. Голова у нее теперь все время кружилась, сердце, казалось, разбухло в груди и едва ворочалось, то и дело пропуская удары. Прошло еще три дня, Джейме заставил ее сесть в седло, а сам брел рядом. И вдруг он сказал: - Мне кажется, я ослеп. Бриенна поглядела сверху вниз и поняла, о чем он толкует. Перед глазами ее тоже появились два серых пятна, застилавшие мир. Ей стало страшно. Она никогда не думала, что умирать от жажды придется так долго и так мучительно: все растянулось на бесконечные пытки, одна другой ужаснее. Они забрались в тень от скал, и сидели, прижавшись друг к другу, обессиленные, сквозь дрему вслушиваясь в равномерный шелест прибоя. - Не ходи, - вдруг сказал Джейме, почувствовав, как Бриенна шевельнулась. - Что? - Не ходи, не собирай эти корешки. Мы растягиваем агонию. Пробей жилу на шее у коня и напейся, мне не давай. Потом уезжай, на сколько у животного хватит сил… - И что же? - Оставишь нас с Царапкой тут, а вернешься, как сможешь. - Мы и половину пути не одолели. - Так и не одолеем, мы идем ужасно медленно, потому что цепляемся друг за друга… Ты тратишь силы, чтобы поить нас этими корешками, чтобы искать их. Кто-то должен уйти вперед. Иначе все сгинут. - Нет, мы не сгинем. - Ты прекрасно знаешь, что будет дальше. Я ослеп. Я вам только в тягость. - И я ослепла! – в сердцах забормотала она. – Какие-то пятна в глазах! Это пройдет, если не ехать слишком долго под солнцем… Джейме пораженно молчал. И вдруг она догадалась. Джейме до этой минуты все еще надеялся, что Бриенна лучше него переносит пустынные истязания. Он молчал, и молчал, и молчал. Она повернула голову и увидела: он плачет. Голова его тряслась. Одна серебряная прядь свисала вдоль заострившейся, обтянутой темно-коричневой кожей, скулы. Веки его были сомкнуты, из-под них бежали редкие, крупные и мутные слезинки. Ей хотелось сказать ему нечто утешительное, обнять его, прижаться к нему. Но она просто сидела, привалившись спиной к каменному уступу, медленно смаргивала с глаз серую пелену. Горло у нее распухло и пульсировало. Голова вдруг отяжелела. Она услышала вдалеке звон колокольчиков, и даже не удивилась. Она соскальзывала в обморок, но остановить ничего не могла – и, быть может, уже не слишком желала. Пальцы ее начали гореть, язык стал огромным, вскоре вся кожа ее полыхала, будто охваченная пламенем. Бубенцы все приближались, потом послышался лай собак и гомон голосов, лошадиное ржание, скрип колес, чей-то смех, ругань. Бриенна закрыла глаза. И тогда рядом с ее ухом раздался до странности спокойный голос Джейме: - Эй! Ты ведь тоже это слышишь?