Дорнийская жена

К ней явилась Леди Царапка: выскользнула будто бы из ниоткуда, и потрусила прочь, повела за собой по узким и запутанным улочкам. Кругом нее высились саманные дома Нижнего Города, плотно прижатые друг к другу, и всюду ставни были тщательно заперты, словно бы жители их желали навечно от нее отгородиться. Бриенна бежала за кошкой, едва поспевала, металась в безлюдных лабиринтах, и вдруг выскочила на открытое пространство. Она заметила, что небо стало серым, прозрачным и влажным, его выстилали низкие облака, и из них посыпался на ее лицо мелкий, невесомый снег. Подойдя к краю обрыва, и ничуть тому не удивившись, она увидела внизу фигурки людей, закутанные в шкуры, и темные тучи стад. Одичалые, подумалось ей удивленно. Что я здесь делаю? В их краю я еще не бывала… Один из людей там, внизу, скинул с головы толстый меховой капюшон и поднял лицо, и она увидела огненно-рыжую бороду. Он махнул ей рукой, а потом приложил руки ко рту и гаркнул так, что эхо заметалось по скалам: - Эй, там! Сир Бриенна! Одевайся-ка! Ты замерзнешь! И Бриенна поняла, что Тормунд прав: на ней было лишь тонкое дорнийское платье. В снегу она стояла босыми ногами. Ветер трепал распущенные волосы, они стелились перед глазами, то закрывая Тормунда от нее, то открывая. Она поежилась: ей стало, в самом деле, ужасно, ужасно холодно. Обернулась – и увидела, что позади нее появились Фрея и Динна. В руках у Фреи был толстый вязаный плащ, черный и плотный, и на вид очень тяжелый, и она протягивала его Бриенне, со своей обычной озорной улыбкой: - Идемте с нами, миледи. Мы согреем. Согреем вас. С нами тепло! А Динна торопливо кивала: и закрывавшая глаз повязка ее цвела алым маковым цветком. Но, едва Бриенна сделала к ним шаг, с облегчением понимая, что смерти ей только привиделись, а вот же они обе, вполне живы, и все так же заботливы, все так же ласково-наивны… а если у Динны нет глаза, так все это точно явь, это и не сон уже вовсе – но ее радостные и лихорадочные размышления прервала Леди Царапка. Кошка метнулась ей под ноги с отчаянным громким мяуканьем. Бриенна споткнулась об нее, выругалась, отклонилась назад, и, попятившись, очутилась на самом краю обрыва. Она в панике взмахнула руками – а земля под ее ногами превратилась в снег, и он посыпался вниз, увлекая ее, не держа. Она начала падать спиной вперед. И так же, спиной вперед, вошла в теплую изумрудно-синюю воду. Море охватило ее со всех сторон. Ей стало легко и спокойно, она ощутила внутри себя какое-то ласковое, баюкающее тепло. Платье медленно вздымалось вокруг: диковинное нежно-розовое подводное растение. Волосы колыхались, свет пронизывал их насквозь. Изо рта ее неслись к поверхности серебряные жемчужинки. Вдруг она увидела, что между ног ее появилось красное облако и, наливаясь, окрасило воду вокруг. Бриенна испугалась и заметалась, рванула вверх, отчаянно, не помня себя, срывая в усилии мускулы. И открыла глаза. Между ног ее было мокро. Она села, не обращая внимания на глухие боли в животе и ребрах. Кровавое пятно расплывалось на простынях. - Наконец-то, - проскрипел отдаленно знакомый голос. Бриенна уставилась на септу Мариллу, что стояла рядом с кроватью. В руках у старухи был кувшин для умывания, а лицо отражало всю гамму неприязненных чувств. - Наконец-то очнулась, - ничуть не смущенная ее гневным вопросительным взглядом, продолжила септа. Она проследила глазами, увидела кровь и пожала плечами с этим своим великолепным старческим равнодушием. – У тебя начались лунные дни, нечего так бояться. Я сама тебя осматривала, и мейстер Шеор глядел, все с тобой было в порядке. А и не было бы? Слыхала, наша невеста принца пыталась раздобыть лунный чай. Ты же готова убивать нерожденных детей, тебе такое, небось, было бы только в радость. - Ступайте в Пекло, - буркнула Бриенна, садясь на постели и оглядывая вначале себя – на ней была лишь тоненькая батистовая рубашка длиной до щиколоток – а затем комнату. Чужая спальня, не ее. – Где я? Сколько времени была без сознания? Марилла пошевелила сморщенными, тонкими губами. - Пять дней, - наконец, с презрением сказала она. – Но не думай, будто это ты такая нежная. Мейстер, по настоянию принца, давал тебе маковое молоко. Фиалами вливал, в день несколько раз. Как по мне? Напрасный расход. Ты здоровенная баба, тебе все эти удары – что лошадь по холке потрепать. А вообще, будь моя воля, тебя бы и не так отлупили. Повыдирали бы все твои волосенки, как он сделал с прежней женой, с той несчастной самоубийцей. А то подвесили бы над жаровней и заставили бы плясать на решетке. Но принц милосерден. Ты ему нравишься. Мужчины думают только тем, что у них между ног болтается… А такие, как ты, пользуются, да крутят мужчинами вовсю. Вставай и умывайся, раз очнулась. - В Пекло, - упрямо повторила Бриенна. – Вас и вашу жестокость. Где это мы? Поднявшись, она забрала у септы кувшин и налила воды в умывальный таз. В комнате было темно и прохладно, высокие окна забраны деревянными ставнями с прорезанными насквозь узорами. Из-за этого солнечные лучи, проникавшие сюда, ложились на пол причудливыми сплетеньями золотого ажура. Кровать богато убрана, у изголовья завешена пологом, на котором вышиты бабочки и птицы. Стояли и шкафчики для безделиц, и платяные сундуки, и столы – для письма, с уютным большим креслом, и зеркальный столик, инкрустированный ракушками и бирюзой, и столик для умывания. И низкий дорнийский обеденный стол, вокруг которого расставлены были бархатные кушеточки. Но вся мебель была пуста – ни единой книги или безделушки, ни вазы, ни чернильницы или пера. - В покоях принца, - сказала септа. – В дальней спальне. Чтобы ты не вздумала больше чего… Бриенна бросилась к дверям и начала их дергать и терзать, как полоумная. Потом приложила ухо: и где-то вдалеке ей послышались девичий смех и лязг оружия. Наверное, охранники расхаживали взад и вперед, а горничные с ними перекидывались шутками. Мысль о горничных принесла ей тоскливую печаль. Марилла с удовольствием смотрела, как Бриенна мечется у запертых дверей, и, когда та успокоилась, кажется, была даже слегка разочарована. Бриенна начала умывать лицо, обдумывая причину этой мягкой, будто шелком опутанной, невыносимо легкой, боли внутри ее живота и в мускулах рук и ног. Маковое молоко. Как же Джейме это зелье ненавидел. Теперь она могла его до конца понять. Все ее мысли, и чувства, и движения были притуплены и легки. Одна часть ее тому ужасалась, та часть, что, вместе с тем, потрясенно и лихорадочно думала о Джейме, о корабле, что ушел на Тарт или в Пентос – без нее – но уже неважно. Она молилась, чтобы Джейме, не дождавшись ее, покинул Дорн навсегда, бежал без оглядки. Принял ли он ее отсутствие за предательство, за малодушие, за отказ? Или разузнал, что творилось тем вечером в Водных Садах – возможно, Террен ему доставил кошмарные вести. Но, как бы там не было, Джейме должен был понять: надеяться не на что. Бриенну посадили под замок, ждать ее больше нет смысла, искать встречи опасно и глупо… и собственную шкуру он, если вздумает упрямиться, недолго проносит. Учитывая, что Гарденер как-то уж слишком не на шутку озаботился поиском шпионов Короны. И я к тебе не вернусь, думала Бриенна, вытирая лицо жестким льняным полотенцем. Я больше не подвергну тебя такой опасности, никогда. Да и потом. Если ее поймают даже при попытке покинуть дворцы... В первый раз она вынесла пытки, придумала хоть и неуклюжую, но мало-мальски правдивую ложь, но во второй? В третий? Кто знает. Язык ей обещали развязать и другими способами, она в этом вопросе сиру Манфри вполне доверяла. Но другая часть ее, расслабленная и мягкая, была совершенно спокойна, безмятежна. И единственное, чего ей хотелось – чтобы ей налили еще этого чудного средства, средства не только приглушить телесную боль, но и забыть все печали. Марилла дала ей одежду: серое муслиновое платье, не по-дорнийски скромное: без вычурных разрезов, без вышивок и узоров, с полукруглым простым воротом и длинными рукавами. Туфли мягкой кожи, чулки до колен - и куски растрепанного шелка, чтобы приткнуть в панталоны и не запачкать кровью, за что Бриенна была искренне благодарна. Затем септа велела ей есть на кушетку и принялась расчесывать ее волосы, пребольно дергая, но Бриенна только тихонько шипела, а септа бубнила нечто вроде – ничего, ничего, потерпишь. Она заплела косы и уложила, скрепив толстыми нитками. И неожиданно, наклонившись к самому уху, Марилла тихонько проговорила: - Как он придет, скажи ему, что идет кровь, идет сильно, ясно тебе? - Что?.. – Бриенна растерянно покосилась на старуху. - Скажи, как есть, и он не станет ничего с тобой делать. - Что вы… Марилла недовольно вздохнула. Ее узловатые пальцы соскользнули с головы Бриенны: - Он приходил, пока ты лежала здесь, спала своим маковым сном. Велел мне выйти, я послушалась, а, когда вернулась, он стоял над тобой, задрал на тебе рубашку, заголил тебя, а его отросток был у тебя во рту! Он накричал и велел мне убираться прочь, и когда я вернулась, ты так и лежала, не шевельнулась даже. Изо рта у тебя стекало семя… Бриенну затошнило. - Нет! - И зачем мне выдумывать? - Нет, нет, нет… - Он повернул твою голову так, чтобы ты не захлебнулась, глупая ты корова. Или думаешь, мужчинам чего другого надобно? Мне пришлось вычистить тебе рот и грудь, смывать с тебя эту грязь. Благодарности не жду, и ты не из таких, кто благодарить умеет. Да только и врать тебе, будто он тут стоял да покрывал твои руки поцелуями, тоже не буду. Полынная настойка полезнее розовой воды, а правда, хоть и горькая, все же полезней выдумки. В другой раз он опять велел мне уйти, но я начала крутиться тут, выдумывать себе дела и противиться, и он, поворчав, ушел. Но теперь, когда ты очнулась да поднялась, он станет вновь искать удовлетворения. Бриенна согнулась, обхватив руками занывший в тревоге живот. Картина, которую ей септа представила, была не то, чтобы внове – многие мужчины считали бездыханных женщин легкой добычей. Сир Манфри и не сказать, что когда-то отличался благородством поступков и чистотой намерений. Все было так достоверно-ярко, так омерзительно, так… Она с брезгливостью подумала: так похоже на Манфри. - И что вам за дело до всего этого? – процедила она, наконец. - Не терплю непотребства, - отрезала септа. – Хоть бы и творили его над такой строптивой нахалкой, как ты. Пока вы не поженитесь, все, что он с тобой делает – суть грех и блуд. Бриенна молчала, обдумывая слова септы Мариллы. Но, одурманенная зельем, она не нашла в себе даже достаточно гнева, чтобы по-настоящему разозлиться. Все словно плавало в прозрачном, приятном тумане. Постепенно чувства ее утихли, уступив место прохладному бесстрастию. Даже мысль о том, как Манфри насиловал ее рот, задрав на ней рубашку, как он вообще решился на такое, при септе, не особенно-то стесняясь и не слишком того стыдясь - сделалась какой-то плоской и спокойной. Марилла, наконец, закряхтела старчески: - Нет, только не засыпай вновь. Лучше-ка поешь. Говорят, еда быстрее прогоняет маковый морок. Тут только Бриенна заметила огромные, тяжеленные подносы с едой, выставленные на буфете в углу. Марилла потащилась было за ними, но Бриенна заставила себя встать, сама принесла их на обеденный столик. Ей стало отчего-то жаль старуху. Ничего особенно хорошего Марилла ей не сделала, но, если и правда уберегла хоть раз от насилия – стоило проявить немного добросердечия. Она начала есть, почти не чувствуя вкуса пищи и не испытывая никакого аппетита. Здесь было зажаренное на огне мясо, и куски птицы, такие сочные, мягкие, что мясо прямо соскальзывало с косточек. И разваренные с маслом и медом овощи, и теплые лепешки хлеба, и взбитые яйца, посыпанные толченой зеленью, и ореховые пирожные, и фрукты, и вино, и раздавленная шелковица, смешанная с накрошенным льдом – но Бриенна едва заставила себя проглотить ломтик утиной грудки и кружок соленого лимона. - Поешьте со мной, - предложила она, ежась под колючим взглядом септы, которая во время трапезы стояла в темном углу, укоризненно сложив руки перед собой. – Поешьте со мной, сестра. Марилла не ответила, только с возмущенно-страдальческим видом цокнула языком. - Я полагаю, никто сюда больше не вхож? Мне придется коротать время совсем одной. - Я не фрейлина, чтобы тебя развлекать, - проворчала старуха. - Этого и не требуется. - Он пришлет к тебе горничных… Как ей показалось, септа оборвала сама себя, смущенно и неловко. Снова явилась эта ноющая боль в сердце, пустота, от которой не спасало даже маковое бесчувствие. - Что с ними стало? – спросила она напрямую. Марилла медлила, видимо, желая как-то улизнуть от ответа. Бриенна беспокойно заерзала: - Их похоронили? Сообщили родным? Динна сирота, а про Фрею я ничего не знаю, возможно… - Их тела выставили на площади, рядом с другими подобными преступницами, - сказала старуха сердито. – И не стОит более о том волноваться, особенно тебе. Они висят там, облепленные мухами, в назидание всем детоубийцам. Бриенну слегка затрясло. - Но за что? Ни одна из них… - Я не знаю. То была твоя вина, но лорды решили иначе. Кто мы такие, чтобы их судить? - Мы? Такие же люди, как они, - резко заявила Бриенна. – Послушайте… Можете вы с другими молчаливыми сестрами снять их и похоронить? Молчание. Бриенна поднялась и подошла к туалетному столику. - Я дам вам золото, украшения, все, что попросите, я… Она умолкла, заметив, что шкатулки были пусты. Ни одной ее шпильки, ни одного ожерелья. Септа сухо рассмеялась: - Мне не нужно твое золото. К тому же, с чего ты взяла, что оно у тебя есть? Разбитая, растерянная, Бриенна начала кружить по комнате, наконец, остановилась у окна, прижавшись лбом к темному дереву ставней. Где-то вдалеке пели птицы и журчали фонтаны. Ей послышался детский смех. - Это несправедливо, - пробормотала она. – Неправильно. Так нельзя. Нельзя… И опять ее чувства притупились, возмущение уступило место грустной рассеянности. Марилла молча собирала посуду. Нагрузив поднос, она зашаркала к двери и остановилась, слегка повернувшись к Бриенне: - Ты не о том тревожишься, вовсе не о том. - Вот как? – равнодушно пробормотала она. - Думай лучше, как себя повести, когда ОН сюда явится, - тихо проговорила септа. – Да смотри же, не наделай снова глупостей, больше ни единой ошибки тебе не простят. Мужчины это животные, мы обе знаем. И они этого не стыдятся, скорее уж, жаждут они быть зверями, а такие, как ты, им потакают. Не понимая того, что только разжигают в мужчинах самое темное и плохое… Но, если ты пересилишь себя, прогонишь все эти мысли, а станешь думать лишь о том, на что ты в самом деле годишься – авось, у тебя появятся силы жить дальше, да и принц Манфри сменит свой гнев на милость. - На что же я гожусь? – с кривой усмешкой спросила Бриенна. - Ты должна выносить и родить наследника. Больше ты ничем не ценна. Но в этом и твоя крепость: дети – самое дорогое, что только у нас есть. Не думай ни о чем другом. Не потакай его слабостям, его похотям, но и не воюй с ним. Пойми же, нет ничего драгоценнее, чем дитя. Первая его жена оказалась слабой, не выдержала его нрава, поддалась унынию, себя не пожалела - и сгубила ребенка. А он еще не раз сделает с тобой такое, что в петлю потянешься. Но ты - не она. Ты крепкая. Крепкая, телом и духом, я же вижу. И вон какая здоровущая. Ты все должна стерпеть, не ради мужчин или себя, а ради ребенка. Другой причины жить все равно не жди, он тебе не предложит, и никто в Дорне не даст… Сами Боги никакой причины тебе жить не назначили, кроме этой. И ты сама ничего другого для себя здесь не ищи. Септа стукнула локтем в двери, ей отворили стражи – пропустили ее, а на Бриенну посмотрели с брезгливым опасением. Она узнала Дагаса, через силу улыбнулась ему – но лицо его стало отрешенным, испуганным, и он торопливо захлопнул сворку двери, нарочито громко, сердито загремев ключами. Прогорклая старушечья проповедь возымела странный эффект. Бриенна не решалась себе самой в том признаться, но мысль о ребенке начала ее ужасать. Может быть, Манфри не был так уж безумен в своих подозрениях. Он был проницателен в своем роде, настолько, чтобы чуять в людях слабость или страх, и, вероятно, того и ждал: что Бриенна начнет не только его самого бояться, но и страшиться будущей – самой очевидной для себя – участи. Она проснулась на следующее утро, ощущая острую боль во всем теле – открыла глаза и увидела человека, стоящего у изголовья постели. И, преодолевая эту боль, она перевернулась и поползла по широкой кровати, а затем неловко, соскользнув спиной, упала с нее. Продолжая ползти, она забилась в темный угол, потянула на себя простынь, пытаясь закрыться. Все происходило в тяжелой, влажной тишине, и Бриенна слышала лишь свое быстрое дыхание, воздух короткими толчками выходил из ее груди, сердце ее колотилось, будто птица в клетке. Принц Манфри обнажил в улыбке зубы: все это время он так и стоял, не шевелясь, наблюдая за ней с терпеливым и сочувственным интересом. - Какое необыкновенное зрелище, - проворковал он, наконец, видя, что Бриенна, трясясь с ног до головы, кутается в простынь и прижимает колени к груди. – Какой прискорбный вид, о, миледи Сир. Что же такое с вами стало? - У меня начались лунные дни, - сказала она невпопад, вспомнив вдруг совет септы. – Прошу вас… - В этом причина вашего жалкого состояния? – поднял он бровь. Вовсе нет. Лишь в том, что вы и ваши подручные меня избили, унизили и осквернили, как только могли, подумала она вдруг ясно, с интонацией Джейме, всегда такой уверенной и утвердительной, какой он говорил о вещах очевидных и простых. А таковыми для него, впрочем, были почти все вещи на свете. Но вслух произнесла: - Нет. Нет, но… - Вы, кажется, утверждали, что больше не боитесь меня. С этаким апломбом кричали мне это в лицо. - Не боюсь, я только… Она замолчала. Маковое молоко, наверное, перестало действовать, голова у нее была ясной, а в животе и в груди творилось неладное: словно тысячи ножей протыкали ее изнутри, рвались наружу. - Тогда вставайте и идите сюда, - приказал он, указав на письменный стол. – Сядьте здесь. Бриенна послушалась, хотя и толком не понимая, чего от нее хотят. Она была в ночной рубашке из некрашеного льна, с тяжелыми и широкими рукавами, которую ей выдали накануне вечером. Эта рубаха была длинной и жесткой, закрывавшей ее до самой шеи. Вещь, как и платье, и чулки, и панталоны, со всех сторон стянутые тугими завязками - из арсенала молчаливых сестер. Тем лучше, решила она еще вчера. Тем лучше. Манфри смотрел на ее облачение без восторга, однако, и с каким-то странным удовлетворением. Впрочем, замечаний от него никаких не последовало. Проходя мимо него, она сделала несколько лишних шагов, которые дались ей с трудом – но обошла его подальше, чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Он и на это ничего не сказал. Она, помедлив, чтобы переждать приступ боли, села в кресло и увидела, что на столе лежит чистый лист бумаги, стоит налитая доверху чернильница и рядом с ней - остро отточенное перо. - До меня доходят тревожные слухи, миледи, - Мартелл подошел, встал позади нее, Бриенна остро и тревожно чувствовала его присутствие. Все ее ощущения как-то обострились, на лбу и над верхней губой выступили капельки пота. Она положила обе руки на стол и увидела, что пальцы ее дрожат. Пытаясь унять их, она сжала кулаки, уставившись на чистую желтоватую поверхность бумаги перед собой. – В Просторе собираются войска Короля, и во множестве. Отряды стягивают к Маркам, ведут их отчаянные головорезы из числа тех, кого нанимает Бронн Черноводный. Можете вы найти этому внятное объяснение? Она молчала. - Я задал вопрос. - Н…ничего о том не знаю. Если меня снова начнут истязать, я не выдержу, подумала она вдруг холодно и без всякой тревоги. Я больше не смогу. Не смогу… - Хорошо. Это я допускаю. Вас и не могли поставить в известность, поскольку вы для них теперь – дорнийский трофей. Это все отлично понимают, надеюсь… Надеюсь. - Мне ничего не сообщали о добавочных войсках в Просторе. Там и нет избытка: всегда была необходимость держать гарнизоны, с тех пор, как повергли Тиррелов. Лорды присягали Ланнистерам, однако же, то, в большинстве, были присяги, данные под страхом, не истинная преданность. Королю требуется время, чтобы привести всех к согласию. Но границы всегда неспокойны, возможно, требовалось… - Возможно, - с неожиданной мягкостью согласился Манфри. – Это мы вскоре узнаем, верно? Мы будем действовать вместе, ничего скрывать друг от друга более не станем. Так? Прав я в этом, миледи? Бриенна слегка наклонила голову. Манфри положил руку на ее затылок и провел по нему, бережно и почти невесомо: - Напишите Королю, моя милая леди Бриенна. Просите его отозвать из Простора эти новоприбывшие войска. Умоляйте, будьте искренни и почтительны, и все же тверды. Опишите, как вы встревожены тем, что вашему новому дому угрожают… - Это ведь и не угроза, - перебила она, впрочем, слабым и тонким от испуга голосом. Он вдруг толкнул ее голову – так, что Бриенна едва не ударилась лицом об стол. Она вскрикнула, и Манфри, опершись одной рукой о столешницу, другой сгреб ее волосы в кулак. - Правда? Вы, такая рассудительная женщина и военный стратег, не считаете это прямой мне угрозой? А что же тогда угроза? Когда войска, состоящие из разбойников и мародеров, встанут под стенами Солнечного Копья? Тогда только вам станет понятно? Или вы к тому и готовитесь, и самолично отопрете им Тройные Ворота? - Это глупо! – крикнула она, позабыв об осторожности и о собственном плачевном положении. – Король не станет завоевывать Дорн, меня не для того вам отдали! - Вы сами отдались мне, - прошипел Манфри, с остервенением сжимая и выкручивая ее пряди. – Не прикидывайтесь несчастной жертвой. Будь вы девочкой, у которой едва открылось первое лунное кровотечение, еще могли бы разыграть эту карту. Но вы по своей воле на все согласились, и вы давно не девица, а ума у вас поболее, чем у иных моих лордов. А уж о войне и расположении войск перед грядущими битвами знаете лучше, чем любой из нас. Стягивать отряды к границам – так же очевидно, как задрать юбку, садясь на ночной горшок. И то, и другое окончится дерьмом. Так что не устраивайте мне ваши дивные скоморошьи представления. Мы оба знаем, чего вы стОите, и на что способны. - Прошу, отпустите! Манфри разжал пальцы, напоследок опять, с раздраженным усилием, пихнув ее голову, и опять она едва не ткнулась носом в чернильницу. Бриенну затрясло еще сильнее. Она раскрыла обе ладони, уверенная, что, даже отступив на шаг или два, он смотрит на нее: - Я не могу толком держать перо, поглядите же! Король знает мой почерк, он увидит, что с письмом не все ладно… - Какая разница? Пусть увидит. Пусть поймет, что вы напуганы. Этого я и добиваюсь. Он хотел мира? Я тоже желаю мира. Но хитрости, вроде его игры с Простором, мне противны. Они оскорбляют меня. Даже вас должны оскорблять. Когда желают договориться полюбовно, все стороны должны смирять себя и идти на жертвы. Однако жертвовать он положил только мне? Мне одному? С чего бы так? Такова воля сильного? Я докажу, что и за мной есть некое право. Если он думает, что я вас никак не использую, что вы просто драгоценный подарок от Короны, безделушка для потакания моему самолюбию, то он и правда малолетний дурак, хоть и с даром предвидения. Говорят, впрочем… мудрые люди говорят, будто одно другому не мешает. - Я не желаю войны, - Бриенна со стоном ощупала свой затылок. – И Король не желал ее, он говорил мне это, много раз, он хочет, чтобы на все земли пришли десятки лет мира и процветания… - Я не знаю, отчего он вам лил в уши этот елей: держал за простушку, или просто полагал вас уж слишком благородным человеком. Вы его любимица, все знают это, да он и не скрывал. Возможно, он просто произносил то, что вам хотелось услышать. Но, очевидно, с вашим отъездом миролюбие Короны слегка выветрилось. Мне также доносят, что рыжеволосая сестрица гонит из Белой Гавани целые флотилии с хорошо вооруженными солдатами Севера, желая помочь ему… вы случайно не знаете, в чем? И куда потом наш Король переправляет эти отряды? Может быть, вместе подумаем? Бриенна задохнулась. Эта новость была неожиданна и неприятна. Санса Старк не стала бы вмешиваться в дела Королевской Гавани, если бы Бран ее о том не просил. У нее самой не было так уж солдат в избытке, чтобы делиться… И в этом случае причины для военной помощи должны казаться очень, очень вескими. Стараясь усмирить дрожь, она взяла перо и, кое-как, то и дело промахиваясь, досадливо морщась от этого, окунула в чернильницу. - Вам нужна диктовка? – спросил Манфри после паузы, видя, что она просто сидит над листом, и перо ее не движется. – Миледи Бриенна? - Нет, - медленно проговорила она. – Я сама. Он заставил ее перечитать письмо, написанное почерком хоть и твердым – насколько уж у Бриенны хватило выдержки и сил, но недостаточно гладким. Строки оскальзывались и падали, словно бы у пишущего еще оставалось терпение вывести ровные буквы, но не доставало внимания и твердости, чтобы держать слова в безупречном строю. Наконец, удовлетворенный посланием, он приказал ей поставить подпись. Бриенна покорно вывела свое имя и титул, трусливо надеясь, что на этом все завершится. Дожидаясь, чтобы чернила просохли, Манфри положил руку на ее шею. - Вы совершили правильный поступок, миледи, - проворковал он. – Хоть я и не простил вам всех преступлений, столь же ужасных, сколь… нелепых, если уж на то пошло, но я ценю вашу помощь. Вы показали свою верность мне и Дорну, и, чем дальше, тем больше я взращу в вас эту преданность. Со временем вы сами станете делать все, что необходимо, без всяких увещеваний и принуждений, правда? Бриенна растерянно покосилась на него. Манфри заговорил снова, не убирая руки с ее плеча, но на этот раз голос его стал холоден, беспощадно тверд: - Когда родится наследник, все будет куда как проще. И для вас, ибо тогда вы станете на мою сторону без всякого нажима. И для меня. И вы напишете столько писем своему глупому Королю, сколько понадобится. Если же они не возымеют действия, я начну присылать ему по одному вашему пальчику. Если и это не поможет, я найду, чем его убедить, миледи. Он получит ваши отрезанные грудки, если продолжит упрямиться и считать себя умнее всех. Слышите? Никто этого не хочет, все так: я сам не сторонник того, чтобы глумиться над заложниками, чтобы вообще держать в заложницах собственную супругу, но, коли до того дойдет, мне вас не будет жаль. Я буду сожалеть лишь о том, что у вас всего две титьки, а не множество, как у свиньи. Хотя никто и не удивился бы, окажись вы и вправду настоящей свиньей в шелках… - Мой лорд, - проговорила Бриенна, помертвев. – Письмо подействует, я верю в благоразумие сира Пейна, и лорда Тириона, и Короля… - Молитесь, чтобы так вышло, - с легким отвращением сказал Манфри. – Попросите септу, пусть приучит вас, и каждый день молите Семерых, чтобы все сложилось именно так. Она молчала, а его горячие и сухие пальцы заскользили по ее шее, лаская кожу, оставляя пылающие следы. Он отвел ее косу в сторону, наклонился и поцеловал ее там, где выступал позвонок. - Но сегодня я особенно к вам расположен, и за ваше послушание мне есть, чем вознаградить вас, леди Бриенна. Отодвинувшись, он вынул что-то из складок камзола. Она увидела маленький фиал с молочной жидкостью. - Маковый сон, разве вы не этого желаете? Я вижу, что вам больно даже сидеть. Это позволит вам отдохнуть. Набирайтесь сил, я обещаю: сделаю все, чтобы дни перед свадьбой стали для вас легки и радостны. - Прошу, не надо, - забормотала она, а пальцы ее, помимо воли, потянулись к мерзкому зелью. Что-то внутри ее жаждало забыть обо всем и в самом деле прекратить, хоть на несколько часов, темную, грызущую изнутри боль. Она опустошила фиал за секунды, и Манфри с притворным участием поднес ей бокал терпкого, сладкого вина. Даже не будучи особенно знакома с ремеслом, которым владели мейстеры и септы, она знала, что этого делать не следует: нельзя смешивать маковое молоко с вином, особенно крепким. И все же безропотно выпила. Принц Манфри смотрел на нее, прислонившись к столу, с самодовольной ухмылкой. Когда она отставила бокал, дрожь в ее руках совершенно прекратилась. Глаза начали закатываться и закрываться. Манфри наклонился и поцеловал ее в губы, затем принялся развязывать шнуры на вороте ее рубашки. Он ворчал и посмеивался, сражаясь с тугими узлами, что навязала септа Марилла. - Не надо, - бормотала Бриенна, едва шевеля языком от приятной усталости. – Не надо, мой лорд, не надо… Теплая, сладкая и густая, как сливки, истома текла по ее телу, мысли сделались легкими и воздушными, словно облачка, они появлялись и растворялись, не оставляя ни чувства, ни сожаления. – Прошу, прошу, не надо… Идет кровь. Ваше высочество, у меня идет кровь. Идет… сильно. Она отталкивала его руки, но медленно и нежно. Ей казалось, весь мир стал к ней ужасно добр и мягок. Манфри просунул ладонь к ее груди и осторожно сжал. Он покрывал поцелуями ее смеющееся лицо, губы, шею и ключицы, произносил какие-то милые, шелковые слова. Или, может, ей так казалось? И вдруг голос его превратился в голос Джейме. Тут открылось ей все. Наконец, встало на свои места: кошмарный сон окончился, и она проснулась в объятиях Джейме. Они снова были в Винтерфелле, впереди у них были лишь светлые дни, и она знала, ЗНАЛА, как все исправить, и чувствовала необыкновенный прилив сил. В восторге от собственного всемогущества и в наивной, радостной надежде, она обняла его. Джейме, сказала она, или, быть может, подумала. О, Джейме. Бриенна даже не слишком изумилась, да и не огорчилась тому, как в следующий миг обнаружила себя стоящей посреди комнаты на коленях. Джейме куда-то исчез, и какой-то чужой человек отдавал ей приказы, которые она то исполняла бездумно и легко, то беспечно пропускала мимо ушей, думая: я только хочу спать. Всего минутку посплю, минутку. Потом все как-то скомкалось, время растянулось на часы, дни, луны. Кто-то трогал ее волосы, и ласкал ее грудь, чьи-то губы и язык оказывались на ее губах, и она спрашивала, в перерывах между поцелуями – но где же Джейме?.. Она смутно понимала, что с ней делают какие-то скверные вещи, нечто неправильное и непотребное. Но ее клонило в сон, все становилось податливым и бестелесным, все – и она сама. В какой-то момент в ней поднялась волна детской строптивости, она подумала: вот Джейме, Джейме бы ни за что не стал такого со мной творить. Она, кажется, сообщила это своему мучителю, и услышала далекий, как рокот моря, смех, и вскоре он пропал, увяз в звенящей тишине, что застыла в ее голове и в сердце, заполонила ее доверху. Человек отошел от нее, что-то говорил громко, раздраженно и горячо, и на что-то гневался. Она ответила невпопад, подняла обе руки и расхохоталась, закрывая лицо, и тогда человек схватил ее запястья, отбросил ее руки в стороны и отвесил ей пощечину. Бриенна всхлипнула и повалилась на бок, смех и плач потекли из нее, как вода из продырявленного мешка. Она не могла остановиться. Не могла, не могла, не могла прекратить это, даже под страхом смерти.