Дорнийская жена

Выехали засветло, и Бриенна начала дремать в седле. Ночь она провела в какой-то череде коротких снов и пробуждений, встревоженная, странно возбужденная. Будь она в Винтерфелле или даже в Красном Замке, выскочила бы во двор и как следует загоняла бы себя в битве с соломенными чучелами, размахивала бы мечом, изгоняя страхи и боль. В Винтерфелле частенько случалось, что Джейме к ней присоединялся. Никогда ни о чем не спрашивал, не уговаривал вернуться в постель, не ворчал на нее: он просто брал меч и становился к ней в пару. Они бились молча, без ожесточения, с полуулыбками, с короткими и ласковыми смешками, с поклонами после особенно удачных выпадов - то было скорее похоже на танец. Они танцевали под усыпанным звездами небом, на котором порой вспыхивали полосы синих и пурпурных, длинных, как шелковые накидки, северных сияний. Или под снегопадами: кружили в хрупкой северной темноте, среди снежинок, и в такие минуты ей казалось, что она так легка, невесома, так жива, так незаслуженно счастлива. Потом он обыкновенно обнимал ее и целовал распаленные от ночного мороза щеки, и говорил что-нибудь краткое, незначительное, вроде: «Ты совсем меня загоняла, женщина» или «Следи за левым плечом». Он не был мастером нежных слов, это уж точно. Однажды она обмолвилась об этом при Сансе Старк, и та с неприязнью выпалила: - Может, берег их для своей сестрицы? И, хотя Бриенна расплакалась - к своему стыду, тотчас же: безутешно, захлебываясь и задыхаясь - а Санса тотчас же бросилась просить у нее прощения и утешать, это было оглушающей правдой. С тех пор она смиренно приняла эту правду, ей даже на какое-то время стало легче. Она жила, словно бы ничего и в самом деле не случилось, словно Джейме Ланнистер и правда остался верен своей первой любви. Не в это ли ее приучили верить рыцарские песни, все эти баллады, повести менестрелей? Разве настоящий рыцарь станет любить вначале одну даму, а затем вдруг разлюбит ее - и влюбится в другую? К тому же, уродину. Нет и нет, думала она упрямо. Такого не случается. Такого не бывает. Но во снах, не скованная этим своим «не бывает», она становилась счастлива: ей всегда казалось, что Джейме ее любит, очень сильно, безмерно. Любит ее, только ее - и больше никого. Он являлся к ней, неизменно с улыбкой на лице, шутил над ней и поддразнивал, но так нежно и осторожно. Стыдил ее за неверие, а то вдруг прижимал к себе и целовал ее мокрое от слез лицо… Но из таких снов, из девичьих грез, дорога одна – назад, в реальность, в истину, в отрезвление. Правда, в ночь перед поездкой в дорнийскую столицу снились ей вещи отнюдь не любовно-возвышенные. Бриенна видела в коротких кошмарах, наплывавших один за другим, как она погружается под воду. Над ней качалось пронизанная солнцем поверхность. Под ней - когда она со страхом глядела вниз - простирались темные уступы и острые зазубренные скалы, кое-где покрытые ракушками, кораллами и водорослями. Растения, алые и розовые, и бледно-желтые, и изумрудно-серые, колыхались медленно и упруго. Они словно тянули к ее обнаженным ступням маленькие нежные пальчики, чтобы ухватить и удержать ее: крепко, крепко, крепко. Она пыталась плыть вверх, но ее отчего-то затягивало в глубину, ее движения становились судорожными, дыхание останавливалось, в ушах стоял гул воды и быстрый стук собственного сердца. С губ соскальзывали и летели вверх пригоршни серебряных, мелких, как жемчуг, пузырьков. Она поднимала руки и билась, в тщетных попытках выпутаться из течения. Над головой ее кружили стайки рыб и какие-то таинственные, медленно-прозрачные обитатели морских волн: а то, вдруг, в гигантское солнечное пятно, куда она так хотела попасть, вторгались силуэты сломанных бревен и расколотых о камни досок. И она поняла, на своем третьем пробуждении, что видит сон о кораблекрушении. И что каждый раз, когда во сне перестает стучать сердце, ее выбрасывает в реальность: возможно, лишь потому, что душа ее слишком жива и пока не ведает, как принять собственную смерть. А, возможно, от бесконечного ужаса, рожденного чередой этих умираний. Она очнулась от этих мыслей, поняв, что Фрея так и щебечет с ней рядом, не умолкая, всегда веселая, готовая поделиться нехитрыми новостями. Она рассказывала ей о какой-то интрижке, которую Динна закрутила с парнем из Вейта, ну, или он говорит всем, что он из Вейта, чтобы казаться суровым воином, а на самом деле самый что ни на есть бродячий подмастерье. Бриенна честно попыталась слушать, кивать, даже улыбаться в нужных местах, но ее одолевали то дремота, то собственные воспоминания. Солнце поднималось выше, становилось жарко, по шее побежали капельки пота. Вопреки пожеланиям Манфри, она надела поверх платья одну из этих огромных шалей, скорее похожих на расшитые плащи. Спина ее вскоре взмокла, шелк прилип меж лопаток. Ей не хотелось даже подгонять лошадь, чтобы поскорее добраться до города, такой разбитой и потерянной она себя чувствовала. Просто пошатывалась в седле, одной рукой цепляясь за поводья, а другой – за края своей вычурной накидки. Не хватало еще, чтобы дурацкий прозрачный наряд увидели ее воины. Я камешек, сонно подумала она, перебирая в памяти детали своих кошмаров. Камешек, сдвинутый с места, брошенный чьей-то рукой в соленые воды. Буду падать, и падать, и падать. При въезде в нижний город они спешились и повели лошадей под уздцы. Ее сопровождали шестеро: двое ее рыцарей, двое воинов Мартеллов. Одного зовут Дагас, вспомнила она в жарком дремотном тумане, а второго… Она не знала. Фрея – в качестве компаньонки и прислуги. И суровый, с лицом неподвижным и темным от загара, рыцарь из Соленого Берега по имени Теор Гаргален. Он был приставлен за главного в охране, что Бриенна находила одновременно и разумным (он знал город, и в городе его знали, он был значительно старше и молоденьких стражей, и ее самой, сам вид его – статный, огромный, в полном облачении – внушал почтение). И в то же время все это казалось ей немного – мучительно неуловимо - унизительным. Она была одного роста с этим мужчиной, и силой, уж конечно, ему не уступала. Да вот только он шел по улочкам Тенистого Города в толстенных кожаных доспехах, и на бедре его позвякивал меч, а за спиной целилось в небо копье. А Бриенну раздели едва не догола, и у нее из оружия остались лишь собственные кулаки, да быстрые ноги. И те бы запутались в этих проклятых тряпках, с яростью подумала она, в очередной раз споткнувшись о длинный подол своего платья. Улочки предместий кружили, казалось, описывая собой не дуги, но полные круги. Люди обсыпали узкие пространства между домов, выглядывали из окон, распахивали тяжелые деревянные ставни, приветствуя процессию. Фрея торопливо сунула ей кошелек для милостыни, Бриенна рассеянно открыла его и начала бросать монетки в протянутые руки. Тут уж раздались и восторженные вопли, и пожелания долгих лет и безмерного счастья будущей жене принца, благодарности, благословления, молитвы во всеуслышание, даже какие-то песнопения. Сир Гаргален шел впереди, словно бы вспарывая собой толпу, и при виде его дети и женщины на мгновения испуганно замолкали. Мужчины же кланялись так низко, что едва не целовали мостовую. Несколько запутанных кварталов от Тройных Врат – и вот улицы чуть расширились, а дома, хоть и по-прежнему чумазые от сажи, облупленные, заросшие плющом и ежевикой, теперь ощерились дверями лавчонок и перинных домов. Дома были многажды надстроены, этажи нависали друг над другом, от этого улицы сделались приятно тенистыми. Бриенна вздохнула с облегчением. На маленькой площади, куда выходили двери множества таверн и конюшен, Фрея умоляюще и сердито окликнула сира Гаргалена: - Прошу вас, дайте отдых! Не видите, что ли, леди Бриенна едва на ногах стоит?! Он оглянулся, дернул плечом - и тут же остановился, как вкопанный. Фрея побежала к фонтанчику под чинарой, зачерпнула в походный фиал воды и принесла Бриенне. Под ее опасливым взглядом служанка хмыкнула: - Слаще здешней воды ничего нет, поверьте. Здесь прорыты особые колодцы, и хотя местным порой и есть-то нечего, водой они насыщаются, будто вином. Я знаю, где ее можно брать, а где – не стоит. Обыкновенно в тех местах прачки полощут белье с утра до ночи. Бриенна расхохоталась. Вода и правда была прохладной и изумительно вкусной. От нее слегка ломило зубы, и она подействовала как глоток подогретого эля в морозную ночь. Сон слетел с нее, захотелось расправить плечи и оглядеться. Дома в этом квартале выглядели побогаче. Торговцы в лавчонках выставили свои товары, кланялись ей издалека с комично-приторным, умоляющим видом. На ветру покачивались расшитые шелка и муслиновые шарфы, блестели диковинные цветы, вытканные в тяжелых парчовых свитках, золотились вываренные в меду фрукты и орехи, переливались цветные камешки ожерелий и браслетов. Она кивнула, поймав вопросительные взгляды Фреи и Дагаса: - Ступайте туда, - Бриенна показала им на торговца сластями и выпечкой, от дверей его заведения и выставленных наружу лотков тянуло сладким ароматом: смесь дыма, розового сиропа, вереска, муки, льняного масла, лаванды, горячего меда, поджаренного миндаля. – Возьмите у него несколько корзин, пусть сир Гаргален поставил их на седла. Угощение для женщин и детей. Слышите? Дагас, ты за старшего в этом деле. Ты проследи, чтобы мужчины ничего не отнимали у детей, не забирали себе! Дагас расправил плечи, его явно обрадовал приказ, который он принял за какое-то важное поручение. Бриенна с серьезным видом кивнула ему: дело и впрямь важнейшее! Пока Фрея и телохранитель возились у лотков булочников, она подошла к одному из торговцев – не из любопытства, а чтобы не выглядеть высокомерной чужестранкой. Мужчина в летах, с выкрашенной кармином и синькой бородой, одетый многослойно, вычурно, по эссоской моде, согнулся в глубоком поклоне: - Семеро да хранят тебя, будущая принцесса, - с легким акцентом сказал он. – Позволь нижайшему Адаро, сыну Аэнаана, показать тебе свои сокровища. Они, разумеется, ни в малейшей степени не достойны твоей красоты… Бриенна хмыкнула. Адаро показал рукой на дверь лавки, завешенную длинными нитями, на них звенели и переливались хрустальные бусинки. Она, было, оглянулась, ища взглядом сира Гаргалена - и едва не ткнулась носом в его плечо. Он как-то неслышно подошел, молча замер позади. - Войдем, - не то спросила, не то предложила она ему, отступая в приступе почти стыдливой робости. Гаргален метнул в Адаро долгий, холодно-свирепый взгляд. Тот прижал руки к груди: - Я только хотел показать принцессе наш товар. Ничего не прошу купить. - Конечно, просишь, - осклабился Гаргален, и Бриенна опять, помимо своей воли, хмыкнула. – Или попросишь. Смотри, как бы тебя твои же товарищи потом не сочли слишком важным, да не пожгли твои лавки, Аэннан. Сейчас считаешь себя везучим, но посмотрим, как ты потом станешь выживать. Выскочек тут не любят. Но ты сам попросил. А сир Гаргален у нас, оказывается, не чужд шуткам, подумала она, входя в просторную, прохладную лавку. Пусть остроумие его и имеет отчетливый черный окрас. Вот в точности как у сира Джейме. Джейме. Если ему хотелось сказать нечто забавное, он всегда приправлял это порцией отчетливой горечи. Тирион Ланнистер как-то раз заметил: в бочке с ядом ложка твоего веселого красноречия, братец, растворяется без следа… Поэтому Бриенна редко смеялась его шуткам. Она не знала, в самом деле, толком не понимала: не будет ли смеяться над чужой горечью отменной, оскорбительной неучтивостью? Септа Раэлла учила ее смеяться над всем, что говорят мужчины, когда они почитают себя остроумными, учила ее, что, услыхав шутку кавалера, пусть и неудачную, и нелепую - надлежит тотчас зазвенеть своим смехом, будто кто колокольчики тронул. Но смех Бриенны, считал Джейме, скорее был похож на рев осла, и к тому же она, в своей мучительной, годами взращенной, застенчивости, вообще редко чему-то улыбалась. Это, сообщил он ей однажды, делало ее постной, скучной и безмерно добродетельной особой. Безмерно добродетельной, так он и сказал. Они лежали в постели, укрывшись тяжелыми одеялами из звериных шкур. Джейме поцеловал кончик ее носа, в ответ на ее смущение и робкие попытки возразить. Постной, продолжил он, тихо посмеиваясь, как твои титьки, и тут же поцеловал ее сосок, и закончил – но я люблю их, они словно бутоны. Сама невинность! И, не прекращая свои смешки: ты ужасно скучная особа, но я намерен развеять эту скуку, клянусь, не пожалеешь. О, Верный Клятве, да еще один, подумала она тогда, но не решилась произнести эту неуклюжую шутку вслух. А между тем губы его спускались все ниже, к ее животу, и ниже, и ниже, пальцы его сжимали ее грудь и ласкали: и она тогда совершенно потерялась между оскорблениями, комплиментами, удовольствием, обидой, очарованием и разочарованием. Разве можно было сказать, что – тогда - он любил ее? Нет, подумала она сердито, нет, и только полнейшая дуреха вроде нее могла… Бриенна подняла голову, поняв, что Адаро уже давно что-то лопочет, расхваливает свой товар, приправляя его всевозможными побасенками, а она стоит у стола, уперев невидящий взор в распахнутые шкатулки с драгоценностями. - Но, кажется, я наскучил вам? – спросил Адаро, подняв бровь, изучая ее отрешенное лицо. – Что же, вот кое-что поинтереснее. Он раскрыл еще одну шкатулку, черную, выточенную из эбена. – Ведь вы с острова Тарт, миледи? Сапфиры, кисло подумалось ей. Эти камни, благодаря Джейме Ланнистеру, преследовали ее, точно какое-то колдовство. Меня, вероятно, и похоронят с двумя синими кристаллами на веках, с невольной полуулыбкой решила она. Так и закончится мой союз с проклятыми сапфирами. Купец следил за малейшими движениями ее лица, да и был бы он плохим торговцем, если бы не уловил ее сардонической ухмылки. - Нет, - он поднял обе руки, зазвенев многочисленными браслетами, - нет, нет, я-то знаю, что никаких сапфиров там не найти. Кроме синих вод Тарта, и они прекрасны. Как ваши глаза, миледи. - Вы бывали на Тарте? - Я был везде по эту сторону Узкого Моря, - горделиво сказал Адаро, - кроме Застенья. Там, полагаю, таким, как я, не рады… Но и в Белой Гавани даже бывал - раз или два. Дела торговые ведут нас туда и сюда, и мы проводим почти всю жизнь в вечном поиске истинного сокровища. Бриенна вежливо кивнула, но ничего отвечать не стала. - Но это в самом деле подарок с Тарта. Для вас. Будто бы специально для вас, миледи. Он вытащил несколько брошей и подвеску, ловко и бережно разложив их поверх платка, наброшенного на собственную ладонь. - Взгляните на это. На эти оттенки цвета и гладкость, и золотые прожилки, и нежность перелива… Бриенна наклонила голову к плечу. Драгоценности. Вот уж в чем она разбиралась еще меньше, чем в шелках, духах и светских беседах. - Голубая яшма. Редкая… Редчайшая! - Нет на Тарте никакой яшмы, ни голубой, ни… - начала она с легким раздражением, и Адаро рассмеялся. - Конечно, нет, ее добывают только в одном месте, очень далеко отсюда, в сотнях дней пути от Ваэс Дотрак, потому она столь ценится и так дорога. Мне везли ее пентошийские купцы, предварительно за большие деньги выкупив маленькую партию. Но случилось так, что шли они через Тартский пролив, хотели ускользнуть от прицепившихся еще от Камнепляса пиратов. Ходить там опасно, вы сами, наверное, знаете. - Да, - проговорила Бриенна. Она почувствовала, как кожа ее холодеет под шалью. – Знаю. - Корабль налетел на мель и был разбит штормовыми волнами. И команда, и груз утонули. Однако, некоторые из экспедиции спаслись. Их вынесло на скалистый западный берег, прямиком к Закатному Замку. Там их приняли солдаты Баратеона, этого, лорда Штормового Предела, люди зовут его Баратеоном-Бастардом … Адаро в нетерпении щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить. - Джендри, - выдохнула она. – Лорд Джендри Баратеон. И он больше не бастард, он был узаконен. Выходит, люди спаслись? - Не все, конечно. Немногие, скажу вам честно. Жаль и команду, и грузы. Они, помимо прочего, везли фрукты, меха и бархат, все это спасать было бессмысленно. Но камни… Они наняли нескольких опытных жемчужных ныряльщиков и вернулись на место крушения. Несколько сундуков все же отыскали. Яшму отыскали. Отдали бОльшую часть в качестве выкупа воинам Штормового Предела, наняли корабль, так и добрались до Солнечного Копья. Вот почему я сказал: это подарок с Тарта. Камни были омыты водами вашего родного острова, миледи. Она взяла брошь. Прожилки были похожи на полосы облаков в грозовом небе, когда солнце еще пробивается по краю тяжелых синих туч. Адаро обрамил яшму золотыми дельфинами, скользящими один за другим. Работа была тонкая, что и говорить, брошь выглядела прелестно, изысканно. И все же мысль о тонущих у Западного Залива людях не давала ей покоя. Не мог же Адаро все это придумать, чтобы приплести Тарт к своим товарам и тем польстить ей? - Это случилось недавно? – спросила она, проводя пальцем по прохладной поверхности самоцвета. – Кораблекрушение? - Луну назад. Говорят, лазоревая яшма приносит удачу и душевный покой. Возьмите. Возьмите, я и платы не прошу. Пусть это будет подарком вам - от меня, своего рода приветом с Тарта… - Приносит покой, - негромко пробормотала Бриенна. – А вашим поставщикам она принесла лишь беды. - С какой стороны посмотреть, миледи. Если в кораблекрушении выживает человек, он, можно сказать, рождается заново. Счастливец. Тем более, что выбрасывало их на берег скалистый, суровый, а значит, везло вдвойне. Кто выжил там, кто добрался досюда – истинный баловень судьбы, и не будь я Адаро Аэннан, если не почитаю эту яшму особенной. Когда я закрывал ее в обрамление, то чувствовал некую силу, какое-то тепло, исходящее от нее. Пришлось принять подарок. Хотя сир Гаргален и пригрозил вполголоса, чтобы ушлый купец не вздумал никого засылать во дворцы с напоминаниями и просьбами о пожертвованиях, Бриенна уверила Адаро, что, мол, пришлет служанок за другими покупками. Ей не хотелось выглядеть жадной или несправедливой. К тому же, купец обращался к ней почтительно, но без приторности, и говорил с уважением и спокойствием, которые пришлись ей по душе. Вот и стоило ему немного поболтать о Тарте, а ты уж и растаяла, женщина, подумала она, и опять словно бы Джейме съязвил внутри ее мыслей. Она отогнала эти горькие насмешки над собой. Предстоял еще долгий, жаркий путь наверх, к дворцам, ей не хотелось окончательно испортить себе путешествие. Фрея помогла ей заколоть шаль таким образом, чтобы один край ее образовывал нечто вроде капюшона, и тем самым защитил голову от палящего зноя. Солнце светило во всю мощь, заливая улицы и площади белым, нещадным светом. Тени становились короткими, какими-то припыленными. Толпа вокруг них поредела, зной загонял людей под крыши, в прохладу внутренних садов. Только ребятишки так и бежали следом, выпрашивая сладости, напевая какие-то песенки, неизменно веселые и беззаботные. Иногда распахивались щелястые двери балконов, на них высыпали люди в богатых нарядах, вытягивали руки и разжимали пальцы, и на процессию сыпались разноцветные лепестки. Бриенна подняла голову, почти ослепнув от сияния поблекшего неба, вдыхая густой цветочный аромат. Лепестки летели и летели, подобно диковинному теплому снегу. Еще одна круглая площадь открылась после череды запутанных узких улочек. Снова фонтан с прохладной водой, снова купеческие зазывалы, груды украшений, шелков, пригоршни медового изюма и орехов. Бриенна взяла у торговца полную ладонь липких квадратиков из уваренного сладкого лимона. Она подумала о Сансе, сунув в рот одну из конфет. Лимонный вкус мешался с медом и таял на языке. Повернувшись к ребятишкам, она начала рассовывать угощение по чумазым ладошкам. Какой-то малыш, осмелев, дергал ее за край шали. Дагас было надвинулся на него, но она отмахнулась: не трожь. Она присела на корточки и всыпала в крошечные ручонки сладкие орехи. - Бери. Возьми, сколько сможешь. Трудно было сказать, мальчик перед ней был или девчонка. Волосы его были сбиты в пыльный колтун, черные огромные глазища опушены длинными, густыми ресницами. - Как тебя зовут? Малыш только таращился на нее, жевал сласти и улыбался с набитым ртом. - Она такая милая, - сказала Фрея. - Она? Фрея показала ей на два браслета, закрепленных на тонких предплечьях ребенка: - Из перинного дома, да только, видать, не очень-то за ней смотрят. Волосы уж проще остричь, чем распутать! Наверное, еще не приставили к работе: слишком мала. Бриенна почувствовала укол стыда - и гнева, и печали. Она выпрямилась и оглядела детей, и вдруг заметила в сторонке еще одного. Он был не грязнее прочих, но взгляд его был насторожен, почти испуган. Тем не менее, глядел он лишь на нее – молча, в упор. С каким-то затаенным укором, показалось ей вначале, а затем она поняла: в тревожном ожидании. Будто и желал, и боялся подойти. Он был одет в длинную рубашку, подпоясанную кожаным поясом, а на ногах его, в отличие от остальных босоногих детей, были сандалии, хотя и довольно ветхие. Плечи его укрывал потерявший цвет, некогда, возможно, темно-синий, а теперь пепельно-голубой, плащ, он почти волочился за мальчиком по земле. Темные глаза были внимательны и печальны. И все же странная, тихая дерзость таилась в них, будто некая искра пробегала в самой глубине бархатно-черного взгляда. Это ее ободрило. Она опять набрала орехов и медовых фиников и повернулась к мальчику: - Эй! – негромко окликнула она. – Подойди. Не бойся. Возьми! Он посмотрел ей в лицо и попятился к стене. Бриенна вышагнула из толпы, в которой Дагас и ее рыцари, и Фрея, и даже сир Гаргален, раздавали угощения, и подошла к мальчику. - Как тебя зовут? – он был постарше девочки с колтунами на голове, и, решила она, он уж сумеет ответить. Но мальчик молчал. Он опять отступил, попав в тень под большим навесом. Поднялся легкий ветер и захлопал над его головой туго натянутым шелком. Мальчик не дрогнул ни единым мускулом на лице, но продолжал пятиться, пока не уперся спиной в каменную стену. Бриенна делала к нему осторожные шажки: так приманивают уличных кошек. И вдруг ей вспомнились истории Арьи Старк о том, как она в детстве ловила кошек в Королевской Гавани. Должно быть, улыбка тронула ее губы, потому что мальчик робко улыбнулся в ответ. У него не хватало зубов сверху и снизу, и вышло забавно, Бриенна едва не рассмеялась. Она протянула ему ладони: - Ну, не бойся. Это просто сладости. И я не кусаюсь. В свое время она с изумлением обнаружила, что, хотя взрослым людям ее внешность и рост внушали самые разнообразные чувства – от страха до презрения, от жалости до отвращения – дети ее никогда не боялись. А ты нравишься детям, сказал ей Джейме Ланнистер, и сказал изумленно, даже чуть завистливо. Уж он-то всегда полагал себя чуть не единственным, кто видел в ней нечто располагающее. Детские восторг и приязнь, с которыми она частенько сталкивалась, вызывали у него это легкое ревнивое чувство. Но, продолжал он, дети невинны, чисты, они чувствуют твое мягкосердечие, женщина. На основании этих наблюдений он делал еще много далеко идущих, идиотских выводов: дескать, она будет прекрасной матерью, дескать, она вырастит сильных, благородных, высоченных сыновей и красавиц-дочек, и будет у нее семеро детей, не меньше! - и прочий непотребный бред. После Санса сказала ей, что этой болтовней он лишь пытался ей польстить, хотел развеселить ее, и тем самым убаюкать тревогу. Что правда, то правда; что удалось ему на славу, то удалось. В минуту, когда, наконец, все открылось, вся истина о них, о нем, об их будущем (которого не было, которое он попросту выдумал), Бриенна была так бесконечно не готова к удару. Так отчетливо, так бездумно счастлива. Мальчик все отступал от нее. А она все пыталась к нему приблизиться: да так, чтобы еще и не спугнуть. Оба они двигались какими-то мелкими шажками, не сводя друг с друга глаз, с неуверенными полуулыбками. И вдруг, резко повернувшись, он бросился вверх по узкому проулку. Бриенна, которую эта ловля кошек почему-то раззадорила, побежала за ним. Она могла бы догнать его в несколько огромных шагов, но платье путалось под ногами. Кроме того, она не хотела превращать все в настоящую охоту. Прижав к груди липкие от меда ладони, сжимая в них сладости, она повернулась вокруг. Улицы здесь никому и в голову не приходило сделать прямыми, нет, они вертелись и петляли, а проулки и вовсе являли собой какой-то бесконечный лабиринт. Над головой у нее колыхались от ветра белые простыни и серые льняные рубахи, где-то звенели фарфоровые колокольчики, которые местные купцы прицепляли над дверями своих лавок. Где-то ребятишки запели, застучал далекий барабан. Стук копыт по мостовым. Ругань в перинной таверне. Звон посуды, шипение огня, плеск воды в фонтанчике. Но все это были звуки: вокруг нее же переулок был пуст и безжизнен. Она оглядела покрывала из плюща и ипомей, которые струились по стенам из розового камня, и лимонные деревца в деревянных кадках, и собранные из узеньких досок ставни, которыми местные жители укрывали свои окна от жары. Вдруг за правым ее плечом послышалось какое-то движение. Бриенна обернулась, так быстро, что капюшон слетел с ее головы. Мальчишка выглянул из-за угла, и тут же нырнул обратно. Она пошла к нему, вполголоса уговаривая взять угощение. Он опять выглянул, глядел через плечо: один глаз торжествующе сиял. И, стоило ей повернуть за угол, она даже хотела ухватить край его плаща – его и след простыл. Вновь она закружила по переулочкам и лестницам, таким старым, что ступени в них выкрошились и стерлись, и мелкие камешки катились из-под подошв её сандалий. Кое-где вода из колодцев сочилась прямо по мостовой, подол ее платья намок - и высох, пока она перебегала из одной тени в другую, следуя за краешком голубого плаща. Её охватил детский, глупый азарт, а может, она, наконец, дала волю своему побуждению бежать, бежать, бежать без оглядки. Солнце падало на ее кожу острыми горячими лучами, и тут же пропадало, скрытое тенистыми улочками, где и вдвоем было бы не разойтись, где высокие стены сходились, сплетались так, что крыша одного дома становилась крышей другого. Между ними стелились и свисали девичий виноград и ежевика, а в темных проемах окон не видно было ни души. Наконец, когда она замедлила бег и уже раздумывала, не стоит ли вернуться, чтобы совсем не заплутать в этих кварталах, мальчишка выскочил прямо у нее под носом, нырнул под своды высокой арки и появился на другой стороне, на белом от солнца клочке мостовой. Она рванула за ним, и выбежала на широкую улицу. Здесь все так же мотались под ветром чьи-то сорочки да простыни, и было так тихо, словно все звуки расплавились и потонули в жаре и камне. Скрипнула дверь: мальчик взлетел на крыльцо под кованой вывеской, оглянулся в последний раз, торжествующе ухмыльнулся – и скрылся в таинственной тьме лавчонки. Бриенна подошла, разглядывая вываленный на отмостках товар. Латы, кольчуги, шлемы и мечи. Ее разобрало любопытство. Минуту или две она таращилась на оружие, потом подняла маленький кинжал, повертела в руках – и вошла. Мальчик стоял, прижимаясь спиной к высокому худому старику. Волосы у мужчины были белыми от седины, но густыми: он собрал их в длинную косу на дотракийский манер. Черты лица были скорее дорнийскими: темные большие глаза и острый крючковатый нос, и высокие скулы, обтянутые бледной кожей. Он слегка поклонился, когда Бриенна вступила в его владения. - Ну, и манера приваживать покупателей! – вырвалось у нее помимо собственной воли. – Мальчик-скороход! А если б я заплутала в этих бесчисленных улицах? Несколько мгновений хозяин лавки молчал, изучая ее с веселым, бесстрашным интересом. - У вас доброе сердце, принцесса, - сказал он, наконец. Бриенна фыркнула и вывалила сладости в медный кубок, стоявший на заваленном доспехами, щитами и наручнями столе. - Поблагодари миледи, - велел мальчику старик. Малыш уставился на Бриенну, раздумывая, а потом осторожно, не отрывая взгляда, поклонился. - Он говорить-то умеет? – спросила она, вертя головой, перебегая глазами с одной диковинной экипировки на другую. Оружейник собрал здесь все мыслимые доспехи со всех концов мира. Некоторые были ей знакомы, кое-где она замечала гербы Домов Простора и Речных Земель. Другие выглядели совсем чуднО и странно. - О, еще как. Коли разговорите его, потом не заткнете, - с мягким смешком уверил старик. - Мне подарили шлем! – вдруг воскликнул мальчик, подбежал к ней и напялил на голову сияющий, отлично вычищенный шлем. Она вздрогнула, узнав оленьи рога на нем, а потом, увидев, как шлем сполз мальчику на кончик носа, рассмеялась. Ну, точь-в-точь, она – глупая девчонка, некогда, давным-давно, вставшая под знамена Ренли Баратеона. - Он тебе велик, - заметила Бриенна, приподнимая шлем с его лица. – Ничего не видно, правда? - Желаете что-то купить? – деловито осведомился старик. – У меня есть отличные мечи и превосходные кинжалы. Взгляните. Он показал ей короткий клинок, дыхание у нее слегка перехватило. Валирийская сталь. Бриенна подошла и коснулась заточки, тотчас отдернула пальцы. - Да, - сказал купец. – Вы-то ее узнали без труда, верно, миледи? Словно огонь играет внутри. Бесконечный, гордый огонь… - Неплохой товар, - тихо сказала Бриенна. – Но я не покупаю оружие. - Ох, и зря! Тряпки, сладости и украшения рассыплются, сгниют и разобьются, а валирийская сталь вечна. Только оружие вечно. - Что-то не все оружие у вас вечно, - она вновь рассмеялась, подняв с верстака сломанный дамский кортик. – Этому вот не поздоровилось. - Безделицы, игрушки, - поморщился старик. – Для тех, кто не может удержать настоящий меч. Вы не такая, миледи. О, совсем не такая. Она пожала плечами и прошлась вдоль полок и верстаков, прикасаясь к мечам и арбалетам, проводя пальцами по тяжелым и надежным поверхностям из стали и полированного дерева. Некоторые выглядели грубо, безыскусно, другие, наоборот, поражали изяществом отделки. В стороне от всех, на дальней полке она заметила обернутые в бархат ножны. Что-то насторожило ее, быть может, нечто знакомое в самой форме. С замиранием сердца отодвинула край потрепанной ткани. И воздух застрял где-то в горле. Вдовий Плач. Она бы узнала и ножны, и меч, если бы умирала и ослепла, опознала бы на ощупь. Бриенна схватила меч и потянула за рукоять, с болью ощущая его тяжесть, вслушиваясь в тихий беспокойный звон, который раздался, когда лезвие выскальзывало на свободу. Она подняла меч и повернулась к купцу: - Откуда это у вас? - Торговые пути запутаны, сложны, - почти беспечно заявил старик. – Всего не упомню. - Действительно? В стальной поверхности она мельком увидела свое отражение – перекошенное от горя и возмущения лицо. Она отвернулась, взгляд ее упал на комок ткани рядом с ножнами. Она отдернула ее, чувствуя себя так, будто проваливалась в какой-то тягучий кошмарный сон. Да, воистину, подумала она, проснулась ли я сегодня утром? Обернутая бархатом и шелком, на полке торговца оружием лежала золотая рука. Бриенну слегка затошнило. - Вы не знаете, откуда у вас две реликвии из захоронения Ланнистеров? – повернулась она к старику, все еще сжимая меч. – О, не говорите мне, что не знаете! Она вдруг заметила, что мальчишка исчез. Юркнул в дальние комнаты. Вместо него явилась откуда-то большая, бело-рыжая кошка, села у порога лавки, будто страж, с презрением сощурилась на Бриенну. Старик тоже уставился ей в лицо - смотрел без испуга, но очень пристально. - Мне привозят всевозможные ценности и диковины из разных концов света, миледи. - Вам придется их мне отдать. Совершенно очевидно, что могилы были разграблены, а вы торгуете краденым! – она повысила голос, но вдруг поняла, что стоит у самого края. Еще немного – и разрыдается самым бесславным образом. - Вы носите имя Ланнистер? – старик изогнул бровь. – Вот уж не думаю. Иначе бы отдал, отдал без сомнения. А ничего иного предложить не могу. Ни обмен, ни подарок. Уж простите меня, но… Бриенна, покраснев, опустила Вдовий Плач. Она не разжала пальцы, и меч прижался к ее бедру, тяжелый, надежный, странным образом успокаивая. - Тогда продайте. Казна Мартеллов выкупит всякую вещь, которая мне сегодня понравится. Возьмите любую цену. - Это не продается. - Что?! - Я обещал вещи другому покупателю, - он виновато развел длинные сухие руки, рукава его камзола, шитые серебром, унизанные аглетами, тускло блеснули. – Сколько бы ни запросил у вас, мне дадут больше. - Откуда вам известно? Кто это здесь богаче, чем принц Мартелл? Боги! Как глупо. - Миледи, я не могу ни подарить вам эти вещи, ни продать. Возьмите любые другие. Любые. Хотите этот кинжал? Валирийская сталь… Она нахмурилась, возвращая меч в ножны. - Как ваше имя? – спросила она. - Киган Сэнд, сын Ронарда. - Вы держите кузню? Или просто торгуете? Давно вы держите эту лавку? - Я чиню оружие, делаю кое-что, но я не кузнец. Нет у меня к тому таланта. Скорее… собиратель. Собираю редкие и чудесные вещи. Они сами находят меня. - Нелепость, - пробормотала Бриенна. – Вы просто купец, который и знать не желает, откуда к нему попадают трофеи. Это такое же бесчестье, как мародерствовать на поле боя. - И будто вы такого не видали? Вы, сир Бриенна, бывшая Лордом Командующим? - Я многое видела. Битва, в которой мертвые сражались против живых, была одной из тех, где мародерам отбило всякую охоту, - процедила она. – Желала бы я, чтобы все битвы так заканчивались. - Возможно, мародерство это способ жить дальше. Взгляните с такой стороны. Она беспомощно фыркнула и положила меч на место. Пальцы ее не хотели отпускать теплую рукоять. Ее тянуло заплакать, в носу щипало. Чтобы отвлечься, Бриенна прокашлялась и сказала: - Дайте слово не продавать эти вещи. Кто бы там ни был покупателем, я прошу… Приказываю, не продавать реликвии Дома Ланнистеров. Это был один из великих домов, их дети были Королями… как бы сейчас люди о них не болтали, и что бы потом с ними не случилось. - Наслышан о вашем благородстве, - с вежливой рассеянностью покивал Киган. – Если угодно, сохраню вещи до завтрашнего вечера. Более ждать не смогу. И обещать вам ничего не смею, миледи. Простите. Простите мне эту дерзость. Но я держу слово перед теми, кому уже дал. Она возмущенно дернулась всем телом, впрочем, ответить было нечего. Ее приказ против его слова: и кто знает, чем все обернется, начни она давить да запугивать? Вещи вроде Вдовьего Плача редки, невероятно ценны. Если кто-то желает их выкупить, этот человек, без сомнений, богатый и влиятельный. Какой-нибудь заносчивый пират, решила она. Все вы, дорнийцы, хороши. Грабите оставшиеся без хозяев земли, даже могильной добычей не брезгуете. И все награбленное стекается к вам, сюда. Здесь не случалось ни ужасающей войны, ни мертвящей зимы. Здесь люди жуют себе медовые булочки, поют скабрезные песенки и валяются на перинах в обнимку со шлюхами всех сортов. Чему удивляться? Чего она, в самом деле, от них хочет? Что для таких, как она – память и боль, для дорнийцев - просто безделушка и развлечение. Киган еще пытался ее заинтересовать, он налил ей воды с розовыми лепестками и принялся показывать диковинные золоченые аракхи, выгнутые щиты из Йи-Ти и зазубренные наконечники стрел, выпиленные из элефантовой кости. Бриенна слушала его рассеянно, ни на чем не могла остановить ни мысль, ни взгляд - и вскоре, коротко кивнув, выскочила из лавки. Улица была по-прежнему уныла и пуста. Где-то вдалеке залаяла собака, да тут же примолкла. Ветер стих. Жара, казалось, растворяла камни, воздух дрожал и дымно покачивался. Бело-рыжая кошка уселась на пороге, подогнув под себя толстые лапки, и задремала. Бриенна подняла голову, желая лучше запомнить этот дом, старательно разглядывая ставни и вывеску: кованый всадник с копьем наперевес. Над вывеской шли ряды окон, дом высился в три этажа, а сверху, под черепичной крышей, была нахлобучена еще и мансарда. Узкие и грязные окна ее не были прикрыты ставнями, изнутри их занавесили белой тканью. Ей показалось, будто в одном из окошек шевельнулась штора. Скорее всего, решила она, натягивая капюшон на голову, это просто налитый зноем воздух раскачивается перед глазами. Скорее всего, Бриенна Тарт, ты просто очень расстроена и ужасно устала.