Дорнийская жена

Женщина, стоявшая перед ними была сухой, изможденной, на лице ее, кажется, отпечатались все беды мира. Бриенне трудно было смотреть ей в глаза. Юнец, старавшийся загородить собой эту старуху, был, что называется, кровь с молоком. Высокий, ясноглазый, удивительным образом схожий с отцом, но лишенный его холодноватой насмешливости. - Король Бран подписал указ, и тем узаконил наследование, - уныло и упрямо бубнила просительница. Манфри оглядывал ее без особого интереса. - Мы не намерены поддерживать распри в наших границах, - сказал лорд Гарденер. – Сир Герольд Дейн получил Черный Приют по милости Принца Дорана, и мы желаем оставить это укрепление за верной нам семьей… - Дондаррионы послужили всем Королевствам, - запротестовал юноша. – Подвиг моего отца… - Вашего незаконного отца, - Манфри нахмурился. – Земли Марок принадлежат короне, но не бастардам тех, кто ее предал. - Отец не предавал Короны. Он служил Роберту Баратеону, служил верой и правдой. А затем служил справедливости. И сложил голову за всех ныне живущих! - Такими сказками вас утешала мать, чтобы заглушить ту простую истину, что вы даже не имели права на титул и земли? Почему же ваш отец не озаботился вашей судьбой, пока был жив? Не потому ли, что сам в наследниках подобного толка не нуждался? - Он присоединился к мерзким огнепоклонникам, - сказала старуха. Бриенна подумала: язык до виселицы доведет. Пришлось ей открыть рот, как бы не хотелось пересидеть этот долгий прием в молчании, кивая да раздвигая губы в улыбке. - Какими бы путями он не попал в Витерфелл, Берик Дондаррион сражался честно, поступил праведно, - сказала Бриенна, и головы придворных повернулись к ней, будто по команде. Следом за ними повернулся к ней и Принц Манфри. – Я видела его подвиг собственными глазами. Могу свидетельствовать, что высшей доблести рыцарь и помыслить не может. - Правду говорят, будто меч его пылал? – с мягкой ухмылкой осведомился Гарденер. Бриенна смущенно заморгала. Вокруг послышались смешки и шепоты. - Он… уж не знаю, что служило тому, магия или трюк, - с неохотой произнесла она, - это было неважно, милорды и миледи. Меч его пылал. Не будь его и подобных ему, Рглор их привел нам на подмогу или хоть сам Утонувший Бог, меня не интересовало… но не будь их, мы бы не выиграли битву. Дондаррионы не заслуживают исчезнуть. Это славный дом, и последний из законных Дондаррионов не запятнал себя ничем, ни ложью, ни предательством. Лишь увенчал свое имя славой. Манфри с неудовольствием пошевелил сцепленными на животе пальцами. Блестели корунды и аметисты. Бриенне казалось, что в драгоценных камнях его перстней концентрировались все солнечные лучи, что проникали в тенистые и прохладные залы совета. - Может, Сир Берик и удостоился высокой чести, и мы верим вам, леди Бриенна, - сказал Гарденер скучающим и деловитым тоном. – Однако он не потрудился узаконить бастарда от прачки, а значит, не нуждался в таковом. - Я служила в Эшфорде старшей горничной, - едва ли не взвизгнула старуха, а придворные так и покатились со смеху. - Сколько еще к нам явится старших горничных со своими великовозрастными детьми? – Манфри обратил свой взгляд в потолок. Затем, после выразительной паузы, вновь уставился на просительницу. – Черный Приют отдан Дейнам. Я бы мог наградить вас каким-нибудь мелким замком в Соленых Землях или на Серноводной реке, только вот, боюсь, не создаст ли это ненужного возбуждения среди подобных вам, миледи? - Но сам Король узаконил мое имя! – запальчиво протараторил юноша. – Эту честь даруют не всем! Террен. Террен Дондаррион, такое имя он, можно сказать, что выбил себе в Королевской Гавани. Или, быть может, мать вымолила для сына у Короля Брана. Однако сходство, что внешнее, что в характере и стати – с его отцом было очевидно. Не требовалось даже особых, пророческих умений Всеведущего Короля, чтобы это увидеть. - Он позволил мне стать межевым рыцарем и повелел просить у вас Черный Приют. Сказал, что ваша мудрость не позволит вам обидеть наследников старинного рода. - Мы не можем отдать замок, уже пожалованный знатному, преданному семейству, - отрезал Гарденер. – Просьба отклонена. Следующий! Старуха начала плакать: привычно, беззвучно, вытирая глаза кончиком своей грязно-серой накидки. Террен повернулся к матери и что-то горячо зашептал. Бриенна вскочила. - Мы должны исполнять волю Короны, - заявила она, оглядывая пышно одетую толпу вокруг, - если был пожалован титул, следует восстановить и владения. Многие семьи приграничных земель находятся на грани вымирания. Я видела это своими глазами, пока мы ехали сюда. Замки пустуют, заброшенные… - Ох, ну только не замок Дейнов, миледи, - с хитрой и понимающей улыбочкой вставил Гарденер, но она пропустила его слова мимо ушей. - Дейны сильный род, владеющий несколькими укрепленными замками, землями. Вы правы, это также род, безупречно исполняющий свои обязательства перед Дорном. А значит, и перед Короной. Они не станут противиться тому, что решил сам Король Бран. Без Дондаррионов Марки так же пусты, бессмысленны, как без Сваннов, Вилей, Каронов, Селми. Мы должны поддерживать старинные и славные дома, чтобы они основали новые сильные укрепления, собирали и кормили отряды хорошо обученных солдат - и помогли нам соблюдать мир и порядок в Марках, Дорне и Просторе. Это просто доводы разума. Я даже не призываю вас вспомнить подвиги Берика Дондарриона, ибо вижу, как все наши сражения с Иными превратились для вас в легенды и байки, милостивые господа. Так что ни к чему вспоминать прошлое. Но нам всем следует думать о будущем. Она опустилась в свое кресло под изумленными взглядами присутствующих. Красноречие ей пришлось месяцами оттачивать в Совете, преодолевая мучительное стеснение, внутренними пытками и невероятными усилиями воли ломая собственную врожденную робость. У нее был неплохой наставник – Тирион Ланнистер, он всегда слушал ее внимательно и терпеливо, подстегивал ее говорить чаще, яснее, выразительней. Однако она давно не произносила больше, чем пара вежливых фраз или череда отрывистых приказов - и теперь просто выдохлась. Словно огромный камень водрузили на ее плечи да заставили пробежать несколько миль. - Неплохо сказано, - сухо начал было Гарденер. - Довольно, - мрачно оборвал его Манфри. – Мы примем решение после свадебного пира. Миледи Бриенна права лишь в том, что следует стремиться к тому, чтобы исполнять вердикты Короны. Остальное… не ей решать, и не теперь. Едва двери за ними затворили, Манфри пошел на нее стремительным, сердитым шагом, и она невольно попятилась. Ноги ее натолкнулись на мягкие складки дивана, Бриенна села, с запоздалым достоинством выпрямляя спину и складывая руки на коленях. Манфри остановился в паре шагов, так внезапно, будто сам себя потянул за невидимые поводья. Он сцепил руки за спиной и уставился на нее, не мигая. - Что за скоморошьи речи, леди Бриенна? Что развязало вам язык, да еще перед моими подданными и челядью? Кто вам позволил открывать рот по столь серьезным поводам? Подумать только, на замок Дейнов замахнулись. А не желаете поговорить о том с самим Герольдом? - Мне запрещено говорить? Вы запрещаете? Вообще и всегда или, как вы выразились, лишь по серьезным поводам? Он сощурился, глядя на нее сверху вниз. - Я не хочу, чтобы чужеземцы вмешивались в наши дела, - наконец, процедил он и отошел к столу с вином и фруктами. Налил себе полный кубок и повернулся к ней. - Я вскоре перестану быть здесь чужой, - без особенной радости пробормотала Бриенна. - До той поры прошу вас держать этот огромный рот захлопнутым накрепко, - Манфри отпил и показал в ее сторону своим серебряным кубком. – Не стоит, к тому же, судить о том, чего не знаете. - Припоминаю, что в королевском совете вы придерживались иного мнения по поводу моих речей. Я поддерживала ваше стремление построить флотилию для Айронвудов, Толандов и Сантагаров, чтобы они могли изгнать пиратов со Ступеней. Поддерживала королевские ассигнования на орошение земель Вейтов, чтобы Дорн мог снимать еще больше пшеницы и водного проса, и тем прокормить себя в год неурожая… Но вам, как вижу, удобнее слушать меня, если я предлагаю нечто полезное для Дорна, и затыкать мне рот, едва я хоть в чем-то отказываюсь уступать! Манфри дослушал ее обвинительную речь со странной полуулыбкой. Сделал большой глоток, подержал вино на языке, а затем сглотнул и захохотал: - Как вы упрямы, миледи Сир! Откуда в вас это? Ваш отец, пристраивая вас замуж, помнится, всем разносил весть о том, какая вы тихая, робкая, благонравная и молчаливая девочка. Бриенна от злости прикусила губу изнутри. Отец, разумеется, прикладывал немало усилий, чтобы пристроить свою несчастную уродину за подходящего лорда, и порой перегибал в этом палку… Но в Дорн он ни за что бы ее не отдал. Дорнийцев он ненавидел. Ей было неприятно и стыдно слышать теперь, что его наивные попытки присватать Бриенну лордам Марок, Гневного Мыса и Штормового Предела, а точнее, вести о таковых попытках, докатились аж до Солнечного Копья. Кроме всего прочего, принц Манфри ясно давал ей понять – она была ребенком, глупым и бессловесным, которого выдали бы за первого попавшегося старика с поместьем, в то время, когда он уже был взрослым человеком, мудрым и всезнающим, и занимал пост второго правителя. Он словно ставил себя рядом с нею, говорил: посмотри. Вот ты, несчастная безобразная девчонка с конопатым носом, двух слов связать не может, титьки как доска, а мозгов как у курицы – и вот я, управляю вторым по размеру, и самым богатым, Королевством Вестероса. - Подойдите, - сказал он, не дождавшись ответа. Бриенна огляделась беспомощно, словно бы ища подсказки. Взгляд ее заметался по золоченым подушкам, гобеленам и серебряным кувшинам, слова застряли в пересохшем горле. Проглотив горький ком, с какой-то тревожной болью в животе, она поднялась и шагнула к нему, остановилась на безопасном расстоянии. - Ближе. Сюда, - он указал на ковер перед собой. Она сделала короткий шаг. Манфри уставился ей в лицо с кривой ухмылкой: - Ненавижу это платье. Повернитесь спиной. Бриенна неловко переступила с ноги на ногу, отворачиваясь от него. Рука его легла на туго стянутые ленты в затейливой застежке, бежавшей от ворота до пояса. Он потянул за них, в раздражении дернул одну, другую, третью. Бриенна покачнулась ему навстречу и тут же отпрянула. - Тихо. Тихо, вот так. Пекло, ну что за нравы. Кто так одевает красивых женщин? Прячет все, что можно упрятать. Впрочем, - его ладонь между ее лопаток была тяжелой и горячей, - Красивых. А вас к таковым отнести нельзя. Но я все равно ненавижу ваше платье, миледи. Она молчала, пораженная его бесцеремонными речами и откровенной неприязнью, которая в них сквозила. - Наклонитесь вперед. Ниже. Еще. Исполняя его приказы, с каким-то горестным недоумением, она вообразила, как выглядит со стороны – высоченная женщина, согнутая в низком поклоне перед кем-то невидимым. Она услышала, как клацнул металл – Манфри поставил пустой кубок на столик. Двумя руками он сгреб шелка ее подола и потянул наверх, оголяя ее ноги, подставляя их вечерней мягкой прохладе. Бриенне пришлось опереться на свои колени, чтобы не упасть, и она вцепилась в платье, пытаясь задержать это неприятное, неожиданное и унизительное обнажение. Оно так было похоже на осмотр септой, что она едва не плакала. Горло ее сжало спазмом. - Вы не можете, - почти пропищала она, и тут же замолчала, пристыженная своим просящим тоном и тем, как Манфри коротко фыркнул в ответ. - Могу, - сказал он негромко, низким и странно изменившимся голосом, - о, еще как могу, миледи. Он задрал ее сорочку, стянул с нее тонкие панталоны: и она так и осталась стоять перед ним. Ветерок холодил ее бедра и обнаженные ягодицы. - Какая превосходная картина, - промурлыкал Манфри, - великолепная задница. Вам кто-нибудь говорил? Он – говорил? Бриенна сжала зубы так сильно, что – ей показалось быть может, а может и нет – услышала скрип. Горячие жесткие пальцы на ее коже, ладони ее жениха принялись бродить по ее плоти, сжимать, похлопывать и оглаживать: так тискают домашнего кота или ласкают послушную кобылу. - Разведите ноги. Шире. В конце концов он заставил ее встать на четвереньки. Она знала, к чему идет дело, и решила, что не доставит ему удовольствия ни мольбой, ни слезами. Глаза ее оставались сухими, взор бесцельно бродил по виньеткам ковра. - Чертово платье. Впрочем, пусть будет, как вы желаете. Шорох шелков позади нее, какая-то возня и пыхтение. Он вошел в нее резко и быстро, толкнул так, что она едва не стукнулась лбом о ковер. Ей было больно, больно и унизительно, но страха не было. Ее влагалище оставалось сухим, и Манфри пришлось увлажнить свой путь слюной. Запах его духов мешался с запахами фруктов, вина и пота, и с запахом розового масла от душного ворса ковра. Дверь отворилась, Бриенна вскинулась было - и тут же вжала алое от стыда лицо в пол. Паж принес ужин и принялся, как ни в чем ни бывало, расставлять его на столике у диванов. Он действовал с аккуратной, неспешной услужливостью, и Бриенна, повернув голову, сквозь ресницы, смотрела на подошвы его лайковых башмаков. - Подай нож, - сбитым и довольным тоном, чуть заметно задыхаясь, и не меняя ритма, сказал Манфри, - тот, фруктовый. Дай сюда бутыль… вон ту, с черным маслом. И налей-ка мне вина. Паж послушался. Бриенна зажмурилась, когда он подошел к ней едва ли не вплотную. Дорнийские нравы известны были своей открытостью, и это дикарство, впервые явившееся ей, теперь показалось не столько оскорбительным, сколько нелепым, смешным. Она едва не захохотала – и вдруг поняла, что вместо смеха в этот момент из нее польются слезы. Тогда она просто уперлась лбом в ковер и заставила себя не дышать. Сделай вид, будто ничего не происходит. Сделай вид, будто тебя здесь нет. Тебя здесь нет, слышишь? Это не ты. Это все происходит не с тобой. Это не с тобой… Когда мальчик ушел, Манфри провел ножом, разрезая ленты на ее спине. - Не надо, - вскинулась она, изумленная тем, как ей стало жаль – не себя в этот миг, но платья, и все в ней запротестовало, взметнулось, будто кто-то разжег пламя в угасшем камине. – Не надо! Не трогайте! Ленты начали распадаться, платье раскрылось на ее спине. Бриенне хотелось закричать, вырваться, обернуться к своему палачу и ударить его. - Прошу вас, сир… Принц Манфри, не нужно этого делать… - Тихо, - прикрикнул он, - я ведь приказал вам не открывать больше рот. Как бы рука моя не дрогнула, миледи. Кончиком ножа он подцепил край открывшегося корсета и надавил, и Бриенна с ужасом поняла, что он прорезал ее кожу. Горячее и липкое потекло меж ее лопаток. Манфри вдруг загоготал: - Седьмое Пекло. Кажется, дрогнула! Клик металла о мрамор – Манфри отбросил нож в сторону, а потом положил обе руки на ее спину и безжалостно разодрал края корсета. Он прижал пальцы к порезу, Бриенна вскрикнула. - О, вы снова открыли свой рот. Решили, что я шучу? Миледи Бриенна, вы правда так решили? Он оторвал кусок шелка от, и без того растерзанного платья, завозился с ним, а затем потянул ее голову, ухватив за косы: - Так я не шутил, когда приказывал вам заткнуться! Он сунул шелк в ее рот, надавив пальцами, чтобы разжать челюсть. Все происходило ужасно быстро – и непередаваемо медленно. Она отупела и отстранилась. Кровь на ее спине, мокрый шелк во рту, рассыпавшиеся по плечам волосы, звон выпавших шпилек, когда они падали на мрамор, боль между ног – все как-то смешалось в одно долгое и немыслимое впечатление. Бриенна чувствовала себя странно, словно, умоляя себя молчать, не плакать, не радовать его своим страданием - она и правда перестала существовать, а лишь наблюдала за липкими, влажными ощущениями. В какой-то момент, потерявшись в боли и непонимании, она даже тело свое перестала толком осознавать. Но время длилось и длилось, нескончаемо: будто хотело остановиться и вытащить ее испуг наружу, рассмотреть получше. Манфри терзал ее плоть, раздвигал пальцами и погружался еще глубже, бил ее по спине, по ягодицам. В конце концов, он отодвинулся, завозился, шурша одеждами. У нее не было сил обернуться. Она просто стояла на четвереньках, уткнув пылающий лоб в согнутые перед собой руки. Стояла так - и покорно ждала, что он позволит ей уйти. - Вы прекрасны, леди Бриенна, - процедил он, и она почувствовала, как головка его члена упирается в ее анус. – Он вам говорил об этом? Он использовал вас вот так? Вам понравится… О! Да в Пекло эти ваши невинные уловки. Пустите меня. Выдохните, вдохните глубже… и впустите же. Может быть, думала она позже, все в том же замершем смятении, она и впустила бы его, коли он дал бы себе труд быть нежным или терпеливым. Хотя – что она могла ему предложить, кроме этой своей бессловесной и почти бесчувственной паники? Она никогда прежде не делала ничего подобного, и лучше всего могла бы охарактеризовать происходящее как нечестивый и стыдный взлом. Он вломился в нее, использовав для своей странной похоти масло и слюну, и Бриенна прикусила шелковое отрепье, застонав от неожиданно гадкой – и тупой, и острой, и тяжелой, и бессмысленной, и оскорбительной в этой бессмысленности, боли. Ее распирало изнутри, хотелось опорожниться, ее тошнило, и больше всего на свете хотелось сдаться. Наплевать на гордость и чопорность, начать умолять. Взмолиться, взывать к нему, просить его остановиться, вытащить этот проклятый, длинный, мучительно длинный член. Манфри бормотал непристойности и двигался в ней, и очень скоро его стоны перешли в почти восторженный крик. С неприязненным облегчением Бриенна почувствовала, как он излился в нее. Ее плечи затряслись от невольной благодарности. Он вышел из нее после долгой, как пытка, паузы. По бедру ее побежали струйки масла и крови. - Боги, - пробормотал Манфри, - в следующий раз просите служанок подготовить вас сзади. Сколько же грязи. Она услышала, как он встал и начал поправлять одежду, и колени ее подогнулись. Едва осознавая, что делает, она села, наконец, кое-как собирая ошметки ткани, которые некогда были самым прекрасным платьем Бриенны Тарт. Взгляд ее скользнул по разорванной вышивке – золотое солнце было располовинено. Сапфиры покатились по полу, турмалины падали на ковер, когда она, трясясь, клацая зубами от боли, поднималась во весь рост. - Это было неплохо, - преспокойно сказал ей Манфри. – Можете вытащить кляп, леди Бриенна. Вы ведь научитесь слушать тех, кто старше и умнее, правда? Определенно, это маленькое приключение пошло вам на пользу. Она вытолкнула шелковый обрывок пересохшим языком. Протянув ей кубок с вином, Манфри тряхнул своими густыми темными кудрями. Лицо у него было расслабленным и посветлевшим, точно сотворенное над нею насилие его успокоило и придало душевных сил. Бриенна взяла кубок, поднесла к губам – и застыла. Тошнота подкатилась к ее горлу. Она старалась не смотреть на Манфри, стояла к нему боком, втягивая голову в плечи, словно пойманный в силки зверь. - Видите ли, я решил, что уж воспользуюсь вами, раз хранить вам больше нечего. Будь вы девицей, я ни за что бы не стал давать вам такие фривольные уроки. Я обращался бы с вами нежнее, чем с вазой из Йи-Ти. Но вы уже отдавались мужикам, да Боги ведают, скольким. Гарденер уверяет, что лишь одному. Я склонен подозревать его – а точнее, вас - в некотором преуменьшении. Манфри с блаженным вздохом уселся на диван, оторвал кусок жареной перепелки и впился в него зубами. Кидая в рот сочные виноградины, он жевал с веселым, юношеским энтузиазмом. - Я могу уйти? – проговорила Бриенна, по-прежнему избегая смотреть на него. Ее тошнило, рот словно засушенной полынью набили. Он рассмеялся: - Какая покладистость. Как вы заговорили! Мед для ушей и услада для глаз. Не зря говорят, трахать девку – что кобылу объезжать. - Я могу уйти? – повторила она негромко. Он сделал какой-то неопределенный, но вполне мирный, жест рукой с зажатой в ней перепелкой, и Бриенна медленно двинулась к дверям. Возвратившись к себе, она стянула изодранное платье и забралась в теплую воду купальни. Служанки промыли царапины на ее спине. Вид у дорниек был виноватый – и в то же время заинтересованный. Она почти не шевелилась: просто сидела в воде, уставившись перед собой. Потом начала дрожать, с ног до головы, зубы ее выбивали дробь друг о друга. Фрея принесла ей теплого вина, она выпила – и тут же выскочила из купальни, бросилась вперед, не разбирая дороги перед собой. Ее вырвало в спальне. Когда все было убрано, Бриенна переоделась ко сну, кровь перестала бежать из ее разрывов и порезов, а желудок ее перестал совершать прыжки вверх и вниз, она легла и прижала к себе изорванное платье. Теперь оно пахло по-другому: не шиповником и снегом, а тяжелыми благовониями, засохшей кровью и спермой. И все равно она утыкалась лицом в обрывки шелков, точно прятала в них - то немногое, что осталось от самой себя.