Гмар Тиккун. За поворотом

Над созданием ловушки пришлось хорошо потрудиться. Работая сообща, Кертис и Спенсер очистили сцену от обломков рухнувшей рампы и обрывков старой ткани, когда-то пущенной на пошив занавеса. Затем Кертис, используя кусок белого мела, начертил трафарет. На пыльную и заплесневевшую доску краска ложилась из рук вон плохо, пришлось пустить в ход тряпки из салона мицубиси, предназначавшиеся для стекол, и щетки для очистки крыши от снега, чтобы отскоблить некоторые загрязнения. И тем не менее в некоторых местах Кертис положил краску в два слоя. – Чем ее состав отличается от состава обычной акриловой? – спросил Спенсер, усевшись на настил. Воздух, которым они оба дышали, не менее чем полностью состоял из пыли. – Она смешана с каменной солью, – ответил Кертис, не отрываясь от дела. Нужно было быть очень аккуратным и ни в коем случае не допустить разрывов или неровностей, иначе – все пропало. – Соль – главный враг потусторонней мерзости. Как хлорка для микробов. Через нее им не переступить, если они, конечно, не самоубийцы. Короткий зимний день угас непозволительно скоро. Снегопад усиливался. Становилось холоднее. Спенсер, освещая себе путь одним из ручных фонарей, решил выбраться наружу и поискать Кертиса. Джонс ушел минут пятнадцать назад и точно канул в Лету. Ни ответа тебе, ни привета. Возможно, ему было нужна помощь. Спенсер нашел мужчину сидящим в салоне автомобиля. Дверца открыта. Мягкое свечение потолочной лампы золотым шлейфом ложилось на молодые сугробы. Кертис с кем-то говорил. – Да, малышка, мне тоже очень жаль. Я знаю… Я знаю, – Кертис сделал Спенсеру знак, что он скоро закончит. – Я приеду через пару дней, Кэтти, дай мне только немного утрясти дела, – он выслушал собеседницу и продолжил. – Да, все оказалось не так просто. Я в Массачусетсе, и нас буквально заметает, – снова короткая пауза. – Ты права, девочка. Проведите вечер хорошо. Посмотрите фильм, если больше заняться нечем, – Кертис прыснул от смеха, и Спенсер тоже улыбнулся, – ладно-ладно. С Рождеством тебя и Чейза, он бывает неплохим парнем. Люблю. Пока. – Сестра? – Они ждали меня на праздничный ужин, – ответил Кертис мягко. – Своих поздравил? – прихватив рюкзак, Кертис вышел из машины и по обыкновению сильно хлопнул дверцей. – Из моих только мама. Она находится в психиатрической клинике Лас-Вегаса, я обычно посылаю ей Рождественское письмо или открытку. Покупаю что-нибудь, чем она однозначно будет пользоваться. В прошлом году она попросила очки для чтения. – А в этом? – В этом просьб не было. Ей стало хуже. Но я думаю, что ей понравится составленный мною сборник ее любимых стихов. Ламинированная бумага, твердый переплет, краска, которая не останется на пальцах. Она иногда слюнявит пальцы, чтобы перевернуть страницу. Привычка. Частичка той Дианы, которая выстояла против недуга… – Спенсер осторожно преодолевал одну ступень за другой, спускаясь к рядам партера. Кертис шел следом. – Это была отложенная посылка, из тех, что всегда приходят в срок. Доктор Нортон известил меня по смс, что подарок был вручен за праздничным столом. Мама была в восторге. Мне редко удается бывать рядом в такие дни. – Работа превыше всего. – Точно. С относительным комфортом они устроились на нескольких креслах в первом ряду. Кертис разместил одну из свечей на подлокотнике, расстегнул рюкзак и вытащил из него пару складных стаканов. Спенсер смерил его удивленным взглядом, пытаясь согреть ладони собственным дыханием. – Я кое-что прихватил из Вашингтона. Из Four Seasons, – на широкой ладони Кертиса Джонса бутылочки виски из минибара казались совсем крохотными. – Я их не украл, взял, так сказать, в кредит. У них есть мои реквизиты. Ты не против? – Почему бы и нет. Алкоголь в малых дозах разгоняет кровь и позволяет быстрее согреться, – выбрав из двух предложенных вариантов John Walker Red Lable – знакомство с Дэвидом Росси не имело свойства проходить бесследно – Спенсер вылил содержимое в пластиковый стакан и понюхал. Терпкий аромат мгновенно обострил его ощущения и прошелся хлыстом по оголенным нервам. – У меня не было Рождественского вечера аутентичнее, чем этот. – За всех, кого с нами нет. За всех, кто рядом. За всех, кто с нами будет. – Лучше и не скажешь, – чокнувшись с импровизированным бокалом Джонса, Спенсер сделал первый, маленький глоток. – С Рождеством тебя, Кертис. – И тебя с Рождеством, Спенсер. – Как думаешь, долго ли придется ждать ? – Нет, вряд ли, иначе к чему была бы такая спешка. Итак, чем известен доктор Спенсер Рид? Ты обещал. – Я не обещал, – тут же добродушно ответил Спенсер, поднимая одну ногу на старое, полопавшееся сидение. Их обступала тишина, нарушаемая гудением фонаря на треноге и отнюдь не редкими завываниями нарастающего ветра, что бросал снопы снежных искр о стены дремлющего театра. Порой снежная крупа влетала в коридоры и галереи через щели между досками, но здесь, в главном зале, бродил только холод. Спенсер потеплее укутался в свое пальто. – Мама сызмальства называла меня гением, в ее словах, разумеется, не было ничего кроме неуемной гордости. Увы, многие прочие вкладывали в этот термин совсем иной смысл. И речь сейчас не только об одноклассниках, сокурсниках или преподавателях. Отец относился к моей «гениальности» скептически. Спустя годы, впрочем, я пришел к выводу, что скептицизм был далеко не единственным его темным пятнышком. Уиллу не пристало бы занимать эгоизма. Полон он был и зависти. Зависти к собственному сыну, представляешь? Зависти к чужому успеху, в том числе и семейному. У мамы только-только наступали плохие дни. Когда он уходил, а мне едва исполнилось десять, я пытался убедить его остаться. Напомнил о статистике, согласно которой, дети из неполных семей реже других имеют шанс на получение высшего образования. Он ответил, что наша семья – не статистика. – Ты видел его после этого? – Расстояние в десять миль стало непреодолимой преградой между нами. Нет, он больше не появлялся. Сказанное им тогда долго не давало мне покоя. Пока я не сказал себе, что должен, что способен ответить на вызов устоявшегося мнения. – Кажется, ты одержал уверенную победу. Спенсер кашлянул в кулак, в попытке спрятать усмешку. – Школу я закончил в двенадцать. Первый бакалавр в области психологии осилил к шестнадцати. Через год у меня уже была первая докторская степень по математике. Кертис присвистнул. – Кэтти назвала бы тебя ходячей энциклопедией. Погоди, сколько их всего? Степеней? – Три. Социология и философия, что забавно, учитывая мою социальную неуклюжесть и протекающий в легкой форме синдром Аспенгера. В переводе на человеческий это значит, что я монотонен в своих привязанностях. Зануда. – Самомнение – просто блеск, – Кертис усмехнулся открыто, откидываясь на спинку кресла. Пламя свечи подернулось, на какой-то короткий миг вырисовывая совершенно пугающие тени под сводами высокого потолка. – Наверное. – Ты пришел в ФБР по собственной воле? – Профилирование – единственное, чем я всегда хотел заниматься. Не думал, что Хотч однажды доверит мне полевые работы. Мне было двадцать два, когда я попал в Бюро. Слишком молодой. Слишком амбициозный. Слишком… во всем. Так решили все. Все, кроме двух человек. – Одним из них был Аарон, – короткий, но цепкий взгляд заставил Кертиса незамедлительно вскрыть карты. – Я говорил с Дэвидом. А второй? – Прежний глава отдела поведенческого анализа. Джейсон Гидеон. Идол аналитической мысли. За ним было крайне сложно поспевать. Он исчез несколько лет назад. – Исчез? – Без вести. Что еще тебе рассказал Дейв? – Боюсь, я задал ему не самый корректный вопрос. О взаимоотношениях в команде. – Ясно, – сказал Спенсер, как отрезал. Последние капли виски буквально обожгли ему горло. Пауза затягивалась. Момент, которому суждено было стать одним из теплых воспоминаний, безвозвратно ускользал. Никто из них не предпринял попытки его спасти. Спенсер думал о причинах, толкнувших Джонса на такую дерзость. Факт его чувств к Аарону должен был оставаться фактом, одним из основополагающих критериев дела, но Кертису этого оказалось недостаточно. Он жаждал подробностей. Понаблюдав за Кертисом исподлобья, Спенсер заключил, что финал их личного диалога вывел его из состояния покоя. Желваки у него так и ходили. Глаза неотрывно следили за оставшимся в стакане виски. Пальцы правой руки покачивали стакан из стороны в сторону. Монотонно и с поразительно точной амплитудой. Если Кертиса и изматывала непримиримая борьба с собственным альтер-эго, то Спенсер ощущал внутри себя лишь хаос в латентной стадии. – Пора, – сказал некто, материализовавшийся точно из воздуха у входа в главный зал. Эреб. Кертис одним махом прикончил остатки алкоголя и встал. Напряженный и крепкий, он был готов ко всему. Схватив дорожную сумку, он поспешил обогнуть оркестровую яму и подняться на сцену, в свет прожектора. – Но ведь не полночь, – ляпнул Спенсер, взглянув на наручные часы. Минутная стрелка видавшего виды хронометра медленно подбиралась к четверти двенадцатого. – Пора, – бесстрастно, как учитель, объясняющий нечто очевидное, но неукладыващееся в голове ученика, вроде умозрительной линии горизонта, повторил Эреб. Речь, безусловно, шла о подготовке. – Ортус… Вильгельм, бежал из Зазеркалья. Он серьезно ранен, так что убить его будет не труднее, чем переломить спичку. – Не желаете остаться и посмотреть? – спросил Кертис, устанавливая черные свечи на дощатый настил сцены. Зажег их одну за другой. Его движения были быстрыми и четкими, он однозначно знал, что делает. Спенсер вытащил из коробки песочные часы. – С удовольствием, но не могу. Будут и другие неотложные дела. – Краска успела подсохнуть, – заметил Кертис, не обращая внимания на то, что Эреб их покинул. – Забери, – стоя на коленях перед импровизированным алтарем, Кертис вытащил из сумки ветвь, избавил ее от кокона и бросил Риду. – Она должна быть у тебя. Не выходи в свет, пока не придет время. И потуши свечу в зале. Начнем! { Ортуса бросило спиной на стену, голова по инерции откинулась назад и столкнулась с твердой, но не кирпичной поверхностью, иначе последствия для Ортуса-слишком-человека могли бы стать куда более плачевными. Когда боль немного поутихла, Ортус, морщась и шумно дыша через нос – его исключительно белые зубы приобрели багряный оттенок, а по подбородку к шее тянулась вязкая бордовая струйка – открыл глаза и осмотрелся. Место было странным, незнакомым, пугающим, похожим на гроб, обшитый изнутри зеркалами. Паника душила его до тех пор, пока голос разума, оглушенный броском сквозь время и пространство, не обрел силы. – Чем вы там занимаетесь? – воскликнул кто-то извне. – Вам нужна помощь? – чьи-то быстрые ноги подбежали к закрытой на хлипкую щеколду двери. Костяшки чьей-то руки постучали по тонкому дереву, Ортус уловил удушающий запах женских духов. – Мэм? – обеспокоенно осведомилась незнакомка. Ортус на мгновение прикрыл глаза, задержал дыхание, задышал ровнее, чтобы успокоить пустившееся галопом сердце и снова оглядел помещение. Места немного. Площадь пользования составляла не более, чем четыре на два метра. Неоновые светильники в прозрачных трубках над головой, зеркала, высокие и узкие – их два – одно аккурат напротив него и справа от входа, второе позади. Пальцы руки Ортуса, заведенной за спину, скользили по гладкой поверхности. Небольшой, мягкий пуф, несколько крючков, на одном из которых все еще покачивалась пластиковая черная вешалка. На полу, под вешалками, валялась бесформенной кучей какая-то вещь, присущая исключительно женскому гардеробу. Если не хрипеть и постараться контролировать боль, то можно услышать легкую, ненавязчивую музыку и приглушенные разговоры. Вывод напрашивался сам собой: его занесло в какой-то торговый центр в неизвестном городе. В гребаный женский отдел. – Мэм? Ответьте немедленно, или я приглашу охрану! Если вы пострадали, если вы в сознании, подайте какой-нибудь знак. Голос номер один. – Что там такое, Дженни, ты сейчас всех клиентов мне распугаешь, – мягкий, почти шелковистый, но уже не женский голос номер два. – Мне кажется, там у кого-то проблемы. Был грохот, словно кто-то свалился, а теперь никто не отвечает. Стоит позвонить в тридевятое*? – Может, она увидела ценник на платье и повесилась на кожаном ремешке? Я читала, впечатлительные натуры на такое способны, – голос номер три буквально сочился презрением. Ортус тут же возненавидел его носителя. – Я звоню в службу спасения! – Нет, прекратить панику! Никто там не повесился, ясно? Пригласи охрану, пусть проверят камеры. Лидия, не стой столбом, вернись в зал и успокой клиентов как-нибудь, – снова стук в дверь, на этот раз более настойчивый. – Мэм? Я постараюсь взломать дверь, могут быть осколки, способные вас поранить, прикройте лицо, если есть такая возможность! Ортус не мог уйти и не мог остаться. Ситуация становилась во всех отношениях безвыходной, но, черт побери, забавной. Сейчас они выбьют замок – исполинской силы не потребуется – и обнаружат его, израненного и истекающего кровью. Интересная загадка номер два для всех полицейских штата. Если он в штатах… Схватив платье – им оказалась непомерно дорогая модель от Prada, с расшитым стразами лифом и рукавом на три четверти – Ортус, не раздумывая, использовал вещь в качестве свежих бинтов. Он снял рубашку, содрогаясь от боли, размотал уже не кровоточащую руку и, оторвав кремового цвета подол, обмотал им живот. Пальцы едва двигались. Мир перед глазами пускался в пляс и скачь, он едва сохранял равновесие. За секунду до того, как дверь распахнулась и в кабинку для примерки ворвались насмерть перепуганные сотрудники магазина, Ортус почувствовал сильную, обескураживающую вибрацию в затылке. Он услышал мерные телефонные гудки и шум перегруженных линий. Перед мысленным взором замельтешили бессвязные, но очень яркие, буквально, слепящие картинки. Кто-то, и стоит признать, весьма успешно, пытался его вызвать. «Мне нужна помощь!» – мысль, определенно чужая, воткнулась в мозг Ортуса иглой дикобраза. Прежде, чем подчиниться настойчивому зову, он успел подумать только об одном: в каком гребаном часовом поясе он только что находился? Вторичное временное субито окончательно выбило Ортуса из сил. Он упал ничком на дощатый, ощетинившийся занозами пол и судорожно вдыхал пропитанный пылью воздух. Кровотечение стало неконтролируемым. Верх его штанов до самой ширинки стал мокрым и, остывая, противно лип к коже. Ортус со стоном поднял голову, собираясь обратиться к человеку, стоящему рядом, по имени. } – Мистер Кертис Джонс, я полагаю? – Ортус с трудом поднялся на колени, а затем осел на пятки. – Боюсь, сейчас не самое лучшее время для заключения сделок… – язык присох к небу, стоило Ортусу оглядеть обстановку. Он находился на сцене театра «Орфей» в Нью-Бетфорте, штат Массачусетс. У самого края сцены, над оркестровой ямой, приняв расслабленную позу, словно раненный Ортус не мог подорваться и сбросить его вниз, стоял мужчина, одетый в джинсы и свитер. Верхняя одежда – и не только его – была раскидана по трем креслам партера. Небольшой прожектор, из тех, что используют профессиональные фотографы, устроился на шаткой треноге в проходе и давал достаточно света. У ног Кертиса Джонса Ортус увидел использованные для обряда призыва вещи. Раскуроченные песочные часы, коробок каминных спичек, раскрытый походный нож, которым Кертис вспорол собственную ладонь – в состоянии стресса он совсем позабыл об иглах – упаковку душистого лаврового листа и оплывшие черные свечи. Пахло ладаном, жженой бумагой, мелом и краской. А еще алкоголем и совсем немного свиным жиром. Мистер Кертис Джонс не брезговал уличной едой. Как и его спутник, энергетика которого по неясной причине оставалась для Ортуса в так называемой слепой зоне. – Боюсь, напротив, время весьма подходящее. Ортус оскалился, замечая выведенный на полу элемент знакомой печати, поблескивавший на свету кристалликами соли. Он не происходил из числа ангелов, которых мог удержать круг подожжённого святого масла – исключая архангелов вроде Люцифера или Михаила, конечно – и не был демоном, который не сможет переступить границы демонской ловушки: а именно пентаграммы, оскверненной некоторыми енохианскими символами, не будучи при этом умерщвленным ее силой. Чтобы взять его под контроль требовалось нечто особенное и здесь уж, абсолютно точно, не обошлось без Эреба. – Никак не возьму в толк вашей логики, мистер Джонс. Вы просите о помощи, нарушая все возможные законы… И пускай ваш спутник объявится! Я чувствую запах его пота. Спенсер ступил к сцене из темноты большого зала. Он в самом деле вспотел, прячась среди мусора, пересаживаясь из одного пыльного кресла в другое, гадая, споря с собственным подсознанием, ожидая, прислушиваясь. Его глаза, широко распахнутые, сияли первобытным безумием. В руках он сжимал древнюю, но крепкую оливковую ветвь, чей наконечник почернел от старой запекшейся крови. Эреб наверняка объяснил ему, что делать. Все оказалось, как пить дать, просто. Как бы не так. Кертис улыбнулся уголками губ. – Надеюсь, вы знаете, насколько опасна эта невзрачная игрушка, мой друг, – процедил Ортус, бросая короткий взгляд на Кертиса, – если вы собираетесь пытать меня этой штуковиной, чтобы раздобыть некоторые сведения о той самой душонке, то вы опоздали, – Ортус жадно глотнул кислорода, цепляясь за ускользающее сознание. – Джеймс перегнул палку, это уж точно. И подпортил вам ваши маниакальные планы… Полное разочарование. – Что он имеет в виду? – сказал Спенсер, поднимаясь по скрипучим ступеням на сцену. Он старался держаться поотдаль от свежего контура печати, чтобы ненароком не проделать брешь в защите. – Что он имеет в виду? – Спенсер обратился к Кертису, повторяя вопрос, как заевшая пластинка. – Он говорит об Аароне, но что бы это могло значить? – Спенсер воспринимал все происходящее за чистую монету и вид окровавленного, умирающего человека – существа, притворяющегося человеком – которого не было здесь еще несколько минут назад, не пугал его. Во всяком случае, так казалось со стороны. Ортус рассматривал это как странность номер один в бушующем вокруг него океане странностей. Кертис отрицательно покачал головой. Он не понимал. Не улавливал. У него не было ответа. Загнанный в ловушку, Ортус мог и не поскупиться правдой. – Не знаю. Что-то там действительно произошло, только посмотри на него. Вероятно, с обоюдными потерями. Но, Спенсер, опоздать мы не могли, это ведь даже нелогично. Мы не опоздали, потому что от нас ничего и не зависело, – парировал Кертис, замечая, что руки Спенсера начинают дрожать. – Даже если его больше нет. В самом деле нет. Рид, мы должны довести свою часть дела до конца. Должны прикончить этого гада. – Он просто хотел обрести покой… – Спенсер поморщился, вперив немигающий взгляд в пространство. Ортус за его спиной тихо и хрипло посмеивался. Сухо сглотнув, Спенсер перевел взгляд на партнера. – А гад и сам сдохнет, без моей помощи. И только посмей заикнуться о гуманности! – О, теперь мне все понятно! Рид… Рид… Спенсер Рид! – воскликнул Ортус, повторяя фамилию Спенсера как мантру. – Диане нравится в саду. – И не думал. Принести попкорн? – два голоса слились в один, и до Спенсера не сразу дошел смысл брошенной Ортусом фразы. Он повернулся к оппоненту на негнущихся ногах и подошел ближе к контуру печати. – Что ты сказал? – Там ей никто не мешает, – продолжал Ортус, стоя теперь на четвереньках. Одна рука выступала в качестве опоры, вторая поддерживала разбухшую и сползающую перевязку на туловище. Он смотрел исподлобья, смотрел, не мигая, и взгляд его искрился живой мыслью. Он говорил тихо, но четко. – Там почти не слышно телевизора и глупых, однотипных разговоров за очередной партией в бинго. Она проводит там много времени. Разглядывает и иногда даже читает книги, ухаживает за цветами, недавно высадила в отдельный горшок тот самый, что вы приобрели на ярмарке. Но больше всего ее занимает бесконечное ожидание. Когда добрый, хороший друг наконец приходит, она не знает куда себя деть от счастья и едва сдерживается, чтобы не вытолкать сиделку за дверь. Угрюмая миссис Норис всегда ставит стул в углу, где часто бьется головой о подвешенное на крюке кашпо с многолетним цветком. Угрюмая миссис Норис, ненавидящая каждого из пациентов клиники – Диана рассказывала о том, что ее, как и многих других, частенько запирают в комнатах по ночам? Мне рассказывала. Миссис Норис – любительница дешевых глянцевых журналов «про красивую жизнь», которой она никогда не видела, – Ортус взял паузу. Спенсер шагнул за контур. Он сжимал древко ветви с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. – Я познакомился с Дианой случайно, мы стали приятелями, и только спустя время я смог установить между вами родственную связь. Казалось бы, выпал джек-пот: ты был мне нужен, Спенсер, по аналогии с Дэвидом Росси. Тебя искал и Джеймс, наткнувшись на несколько неоднозначных воспоминаний Хотчнера, но удача внезапно отвернулась от нас. В мыслепространстве Дианы царил истинный хаос, образы Аарона оказались слишком расплывчатыми, словно он и сам не знал, как к тебе относиться, а Росси целенаправленно превратился в затворника, чтобы не иметь ни малейшего понятия о твоем местоположении и планах. Мы приложили усилия, поверь мне, немалые усилия, но он так и не заговорил. Тебя кто-то охраняет… Теперь я это понимаю. Не мой ли братец? – Что ты сделал с моей матерью? Что?! – Ты же знаешь, что ничего из этого никогда не случалось. Откуда это берется в твоей голове? Откуда? – говорил Спенсер матери, обнимая ее за плечи. – Я забываю и мне рассказывают, – на выдохе произнесла Диана, отстраняясь, – обо всем рассказывают. Добрый он. Спенсер вспомнил, как Диана посмотрела поверх его плеча, как улыбнулась, какой удивительной показалась ему нежность в материнском взгляде. Однако, обернувшись, он не увидел ничего, кроме покачивающихся на ветру цветочных кашпо. - Там никого нет. – Всегда мне улыбается. Кертис не вмешивался. Стоял в стороне, сложив руки на широкой груди и наблюдал. Точь-в-точь рефери на боях без правил. Теперь это однозначно была не его ответственность. – Я помогал твоей матери, глупец. Я не позволял ее мозгам киснуть, как молоко. Я возвращал ей воспоминания, и что с того, если они ей не принадлежали? С боязнью высоты и каблучками вышел казус, каюсь. Эти воспоминания принадлежали твоему другу, но не годились для продажи… – Да будь же ты проклят… – прошипел Спенсер. Он ударил Ортуса ветвью, как прикладом винтовки по лицу, и Ортус снова рухнул на дощатый настил. Спенсер поддел его мыском кроссовка под ребра, заставив перекатиться на спину и вскрикнуть от новой вспышки боли в животе, а затем, оседлав его бедра, занес ветвь подобно кинжалу. Ортус лежал, раскинув руки как крылья. Не сопротивлялся. Он принял бы свою смерть молча, если бы не сотрясавший его кашель, – и если Эребу действительно можно верить, тебя, ренегат, ждут внизу с распростертыми объятиями, – Спенсер вонзил оливковую ветвь в грудь Ортуса, вложив в этот удар все свои силы. Он хотел попасть прямо в сердце, но промахнулся. Шумно вдохнув через рот, Ортус вцепился в древко ветви дрожащими пальцами. Вены под его бледно-синей кожей превратились в огненные реки. – Отнюдь не Божья милость… – проговорил он на пределе слышимости прежде, чем его глазные яблоки лопнули, а глазницы превратились в изрыгающие жаркое пламя гейзеры. Спенсер вскрикнул, инстинктивно подаваясь назад. Не в состоянии подняться на ноги и убежать, он, рухнув на копчик, полз на спине, отталкиваясь ногами и перебирая локтями по ощерившимся доскам. Он повредил контур печати, попутно измазавшись в краске и соли. Лишь чудом ему удалось избежать ожогов и повреждений, если не считать царапин и загнанных в основание ладоней заноз. Кертис схватил его за воротник джемпера и оттащил подальше, прочь от на глазах ссыхающейся мумии. – Ты только посмотри на это! – прошептал Кертис дрожащими, бледными губами. – Нет! Нет… Пускай это прекратится. Господи, пускай это прекратится! – спрятав лицо где-то между бицепсом Кертиса и его теплым боком, Спенсер неосторожно вдохнул знакомый запах туалетной воды, и осклизлый, гадкий ком тут же сдавил ему горло. Он заплакал, беспомощно цепляясь за свитер Кертиса. В первые минуты казалось, что эти слезы и эта боль никогда не иссякнут. Ужас пережитого обрушился на него цельной каменной глыбой; погреб под собой – слишком тяжело. Так тяжело, что и не пошевелиться. Прижимая Спенсера к себе, Кертис растирал его спину и плечи; склонив голову, бесстыдно целовал растрепавшиеся волосы. С замирающим сердцем коснулся шершавыми губами виска и зашептал у самого уха. Где-то в груди пухло теплым шариком чувство обезоруживающей гордости. Не только дьявольски умный, но еще и дьявольски сильный. Жаль, об этом не расскажут в вечерних новостях. – Все уже прекратилось… Он, кажется, действительно мертв… Тише, Спенсер. Тише, мой родной. Спенсер не разобрал ни слова, но на уровне инстинктов ощущал принятие и поддержку со стороны Кертиса, внимал его нежному тону, что, словно пена, медленно гасил все прежние чувства. Истерика поневоле сдавала свои позиции. – Он касался моей матери, – гортань неохотно пропускала звуки. Спенсер вдруг подумал, что ощущение такое, что его глотку прочистили металлическим ершиком и зашелся в приступе кашля, – мог убить ее в любой момент, и я бы никогда не узнал, что на самом деле с ней произошло. – Больше он никому не навредит. Потребовалось около пятнадцати минут на то, чтобы Спенсер нашел в себе силы обернуться и посмотреть на высохший труп. – Я убил его… – сказал он, задыхаясь от волнения. Сокращение диафрагмы, вызвавшее икоту пару относительно спокойных минут спустя, изничтожило весь антураж происходящего и заставило Спенсера почувствовать себя абсолютно никчемным и слабым. Он поспешно отстранился, морщась от первого и нокаутирующего тычка совести. Вздрогнул. Задержал дыхание после глубокого вдоха и поднялся на ноги, – точно… убил, – констатация или очередное оправдание? – Теперь стоит подумать о сокрытии улик, агент, – вставил Кертис, выпрямляясь. – Время смерти этого джентельмена навряд ли удастся определить точно, и обнаружат его нескоро, учитывая погодные условия, но кто-нибудь сюда залезет, скажем, весной. А я не уверен, что к тому времени коррозия, плесень и сырость сотрут все наши «пальчики». Спенсер вспомнил, что прежде всего имеет дело с уже единожды осужденным преступником. Его опыту в который раз стоило довериться, сколько бы противоречивым ни казался процесс. Задрав подол отнюдь не чистого джемпера, Спенсер вытер куда более грязное лицо. Икота все еще мучила его, но ему почти удалось вернуть утраченный самоконтроль. – Я видел в багажнике машины две канистры. Не думаю, что ты припас их для дозаправки. – И для дозаправки тоже, – отозвался Кертис, спрыгивая со сцены. Добравшись до кресел, где они оставили свои вещи, Кертис подхватил свалившееся на пол пальто Спенсера и бросил его Риду, как только тот повернулся. – Мы только что избежали верной смерти. Не хотелось бы слечь от банального легочного воспаления. – Меня вели эмоции, – сказал Спенсер, взглянув в лицо Джонса, когда тот передал ему одну из канистр с бензином. Что именно это означало, Кертис понял не сразу. Осознание же обожгло его изнутри, подобно кислотным испарениям. Спенсер извинялся. Извинялся за близость, которую допустил между ними и которую более чем, наверняка, считал ошибочной. Если обостренное чувство ответственности еще хоть как-то, по авторитетному мнению Кертиса, вписывалось в рамки дозволенного, то подобная собачья верность вызывала недобрые подозрения. Кертис подернул плечом, словно стряхивая руку старого друга, предлагающего непотребство, и захлопнул багажник мицубиси. Дело ведь в конечном итоге было даже не в том, что плавало на поверхности. Не в недопустимой ревности к мертвому человеку (!), не в недопустимой ненависти к мертвому человеку за то, что он нагло лезет в твою личную жизнь и путает карты, так как это бездуховно. Бесчеловечно, пускай и похоже на правду. Дело было во вполне обоснованных переживаниях за психическое здоровье человека, оставшегося жить. Свершившаяся месть, служившая основным двигателем прогресса, лишь часть уравнения со множественными неизвестными. Спенсер продолжит загонять себя в яму по инерции. Он зациклен и, если не остановится сам, если не позволит сделать это кому-то еще, его ждет нечто похуже физической гибели. Кертису доводилось встречаться с живыми мертвецами, и речь шла явно не о карикатурных зомби с телеэкранов. Гадство. – Отнюдь не Божья милость, – сказал Спенсер, выплескивая на труп Вильгельма часть содержимого канистры. В нос ударил едкий запах бензина. – Что он, черт побери, имел ввиду? _________ * Три девятки – по аналогии с 911 – номер службы спасения в Объединенном Королевстве.