Гмар Тиккун. За поворотом

{ Аарон сощурился. Его глаза приобрели неестественный янтарный оттенок и сияли все ярче. «Фейрмонт» стенал и скрипел. Основное освещение погасло. Зажглось аварийное. Каких еще предпосылок он ждет, чтобы унести ноги? Азазель, растерявший всяческий приемлемый облик, в панике осмотрелся. Во рту у него пересохло, он почти заговорил, почти предложил наскоро сколоченный, но казавшийся таким же гениальным, как и все прочие, включая «Фейрмонт», бизнес-план. Это могла быть великолепная сделка. В общих чертах, естественно, о деталях они подумают позже, но взгляд его оказался прикован к чернеющему оттиску древней печати на лбу Аарона. Уроборос, выплюнувший свой хвост. Азазель медленно опустился на колени, протягивая Аарону все еще перепачканный свежей кровью демонский клинок. – Позволь мне служить тебе… Мы спустимся вниз вместе. Мы о себе заявим, как следует. Мы провернем великие дела… Клинок выпал из рук Азазеля и со звоном ударился о паркет. Теперь ладони были нужны ему, чтобы зажимать уши. Гул обратился в писк, а писк во мгновение ока взметнулся зубодробительным крещендо. Ушные перепонки, некогда принадлежавшие Джеймсу Уикли, лопнули. В ужасе Азазель наблюдал за тем, как буквально из-под ног Аарона, из-под его израненных стоп, расползались во всех направлениях змеевидные сгустки стрекочущей, слепящей энергии. Стоило ему пошевелиться – Азазель попытался отползти назад – змеи определили его местоположение и бросились. Охомутали, сдавили в своих смертоносных объятиях. Азазель предпринял попытку покинуть гибнущую физическую оболочку. Голова Джеймса Уикли запрокинулась, рот широко открылся. Из глотки пополз, а не взметнулся столбом, густой черно-красный туман. – О, нет, – сказал Аарон, сжимая кулак, – не спеши. Не люблю спешку. Она оскверняет результат… Змеи, повинуясь безмолвному приказу, поползли по груди Джеймса Уикли вверх, к шее, облепили лицо – кожа на подбородке и щеках тут же покрылась вызревающими и лопающимися язвами, волдырями и ожогами очень похожими на те, что сам Азазель оставил на личике Джека. Кожа стала чернеть, шипя подкожным жиром, в воздухе разлился тошнотворный, сладковатый запах. Еще несколько секунд, и змеи добрались до расстилающейся дымки. Они опутали ее подобно водорослям, а затем пронзили насквозь. Дым покинул тело Джеймса Уикли, и оно огромной, изувеченной ростовой куклой рухнуло на пол. Аарон, не мигая, наблюдал за мечущимся в агонии дымом, пока тот не взорвался шаровой ярко-красной молнией и не погас, оставив после себя резко-отвратительный аромат сухой сварки. «Фейрмонт» сотрясло серией мощных, похожих на подземные, толчков. Стекла в оконных проемах вогнулись внутрь на долю секунды; по стенам побежали трещины, с потолка посыпалась пыль. Аарон развел руки в стороны, являя собой эпицентр набирающего силу тайфуна. Свежий, прохладный, вкусный ветер растрепал его волосы и то, что осталось от одежды, а затем стремительно – словно кто-то отвинтил крышку у хорошо взболтанной банки с газировкой – рванул прочь в открытые двери. Пронесся вдоль коридора, распахивая настежь каждую дверь, которая оказывалась у него на пути. Послышались первые стоны и плач, перемежавшиеся геморрагическим хохотом. Затем спустя долгие-долгие секунды – крики боли от тычков, шлепков и ударов, треск, шипение, молебный шепот, а также послед высвободившейся энергии, который без разбора жег своих палачей. Аарон и не думал вмешиваться. Пламя возмездия, утрированно взвившееся над крышами непреступного «Фейрмонта», уже не являлось его полной ответственностью. Бывшие узники не тронут друг друга, если на то не будет веской причины, а жар, так или иначе, спадет, когда кончится топливо. Осколок цветного стекла, некогда украшавшего стену над изголовьем кровати, послужил Хотчнеру зеркалом. Аарон подобрал осколок с пола, в шаге от изувеченного тела Джеймса Уикли. Окровавленный клинок с деревянной, или, скорее, костяной рукоятью и странно-зазубренным лезвием, был на том же месте, куда Азазель его и бросил. Стоило решить, как можно скорее: что с ним делать. Подобному оружию здесь было не место. Аарон поднес осколок стекла к лицу. Он пристально изучал знак, что клеймом проступил у него на лбу, когда в комнату вошел перепуганный до чертиков Виктор. Знак изображал шипастого змия с головой, как у дракона. В оригинальном, общепринятом начертании змий кусал себя за хвост и, поедая собственную плоть, символизировал самооплодотворение, первобытные идеи о самодостаточности природы и ее циклическое возвращение к собственному началу. В более широком понимании Уроборос воплощал собой время, как таковое, и напоминал о непрерывности жизни. Каббалисты вписывали в круг, очерченный тельцем змия, шестиконечную звезду, трактовать которую можно и как интерпретацию дуальности человеческой натуры, так и отражение семи нижних сфирот: красоты, помилования, вечности, царства, славы, строгости и основы – в самом центре. Глядя на знак теперь – на змия, раскрывшего зубастую пасть и выплюнувшего наконец свой хвост – Аарон пришел к заключению, что это похоже на навесной замок с перепиленной душкой. Он едва держится в креплении и вот-вот упадет. Виктор обошел тело Джеймса по широкой дуге, заранее выбирая место, куда поставить ногу. Битое стекло и пластик скрипели под подошвами его обуви. Он следил за мертвецом, затаив дыхание, следил неотрывно, словно окровавленные пальцы все еще могли схватить его и разодрать на мелкие кусочки. Не осмелился он подойти близко и к Аарону, отступил на целый шаг, когда последний повернулся к нему всем корпусом. Виктор старательно оценивал ситуацию, надеясь, что сможет предугадать момент, когда потребуется уносить ноги. Он слышал, многие слышали, как Ортус назвал это новое воплощение задремавшим в веках зверем, повадки которого нельзя изучить заранее, и в кои-то веки был с ним солидарен. Он пришел сюда не по собственному желанию, его прислали на разведку, потому что победа, даже самая желанная, иногда имеет горькое послевкусие. В какой-то момент его взгляд оказался намертво прикован к знаку. Виктор дрожал. Аарону захотелось его успокоить, но он не шелохнулся. Они оба шли по минному полю. – В «Фейрмонте» происходит что-то необъяснимое, – начал Виктор, стараясь говорить как можно увереннее. Прочистил горло, но все равно выходило слабо. – Охрана в спешке бежала. Мы все напуганы. Азазель мертв… – Ортус тоже, – спокойно ответил Аарон. У него не было доказательств. Он просто знал. – Ты не можешь этого знать! – воскликнул Виктор с неуместной злобой. Его взгляд заметался по комнате. – Или можешь? – тихо простонав, Виктор осел на сброшенный на пол матрас и посмотрел на Аарона снизу вверх. Его губы, поджатые, дрожали. Души, страждущие перемен, обычно пугаются, когда вышеупомянутые налетают как стихийное бедствие. Именно это происходило сейчас с Виктором. До последнего момента, так во всяком случае сообщала статистика, им остается невдомек, насколько сильно они привыкли к стесняющим их обстоятельствам; Аарон не раз с таким сталкивался. И каждый раз испытывал хорошо скрываемое отвращение, наблюдая за тем, как освобожденные с тревогой, с печалью, с недоумением косятся на только что снятые с них оковы. Без этих оков они всегда чувствуют себя голыми. Потерянными. Бесполезными. Их первичная цель по выходу из одной клетки – тут же найти другую. Так как ею же очерчена их извращенная зона комфорта. – Что ты вообще теперь можешь? Ты… это все еще ты? – этот вопрос, очевидно, венчавший его список, беспокоил и самого Аарона. Ответ был неоднозначным. Ответа, вероятно, не было вовсе. Не выдержав повисшей паузы, Виктор заговорил снова. – Ты меня помнишь? Мне стоит тебя бояться? Морщины на потном и грязном лице Аарона разгладились. Он опустился на корточки перед мальчишкой, посмотрел в его красные, напухшие от непролитых слез глаза, погладил, успокаивая, его щеку тыльной стороной ладони. Мягко улыбнулся. – Виктор, я помню и знаю гораздо больше того, сколько мне было предписано помнить и знать, и гораздо больше, поверь мне, чем того хотел бы. Навсегда потеряны для меня лишь те элементы, что были проданы Азазелем. Я до отказа наполнен энергией, и она продолжает прибывать, но последнее, что должно теперь тебя беспокоить – это безопасность. Твоя личная и всех тех, кто еще здесь заперт. – Но что теперь с нами будет? В дверной проем уже заглядывали другие дети, Аарон и представить не мог, что в «Фейрмонте» их окажется так много. Где-то в коридоре толпились десятки, а может быть, и сотни иных, дезориентированных душ. Аарон слышал их мысли, слышал их стоны, улавливал малейшие хрипы, и это причиняло ему почти физическую боль. В арьергарде маленькой армии, а именно на пороге, переминался с ноги на ногу Тейлор Юнг. Шестилетний братишка Мисси, которого Аарон видел лишь единожды на старой фотокарточке. Он стал воином еще при жизни и продолжал им быть за ее пределами. На его плечи однажды легла воистину непомерная ноша. Он был одним из первых постояльцев. Аарон улыбнулся и ему. В знак приветствия и уважения, в знак благодарности, но юноша в отличии от Виктора, что уже искал защиты в объятиях товарища, не спешил идти на сближение. Нежное лицо посуровело. Взгляд оставался нечитаемым. – Действительно. Что теперь с нами будет, Аарон? Если они оба мертвы, как ты утверждаешь, почему «Фейрмонт» все еще существует? Почему наши метки до сих пор с нами? Почему мы не свободны? – Мы и теперь не обретем покой? – спросил ломающимся от волнения голосом кто-то, кого присутствующим было не разглядеть, и Виктор с тихим всхлипом вжался лбом в широкую грудь Аарона. – «Фейрмонт» – не просто иллюзия, не просто магия, Тейлор, которая рассеивается со смертью волшебника. Это своего рода живой организм, который способен на автономность. Он просуществует еще какое-то время, питаясь тем, что было для него припасено. И сохранит целостность. Поэтому никого из нас еще не выбросило в Реальность. То, что ты называешь меткой, на самом деле не является таковой. И не является татуировкой, или шрамом, как сказали бы в моем мире. Это печать, аккумулирующая вашу общую энергию, связывающая вас, и если это и магия, то чрезвычайно древняя, восходящая, вероятно, к Первым Дням. Чтобы справиться с ней, уничтожить ее, необходимо время и соответствующие инструкции. Их я и собираюсь получить от одного старого знакомого. Тогда, я надеюсь, я смогу объяснить больше. Если не все. – Ты говоришь об Эребе? – спросил Виктор. Аарон коротко кивнул. Виктор отошёл на полшага от товарища и снова опустился на матрас. Он был полностью обессилен. – Кто такой Эреб? О, не пытаешься ли ты уйти от ответа? – резко спросил Тейлор, сделав шаг вперед. Аарон вперил в него свой немигающий взгляд. Традиционный, хотчнеровский. Взгляд, требующий пояснений. Тейлор на мгновение осекся, повел подбородком, мельком взглянул на Виктора, тут же севшего прямо. Тейлор – мальчишка не из робкого десятка – слишком хорошо понимал, кастрюлю с какой именно кашей не так давно водрузили на плиту. Он очень боялся проиграть. Он боялся за тех, кто сбился в нелепую стайку за его тонкими плечами и ждал. Этот страх был сильнее страха перед неизведанным. – Или просто… уйти? – закончил он наконец свою мысль. – Виктор, скажи мне, что мы рисковали быть сожженными не ради того, чтобы в конечном счете обратиться в неприкаянных! Нет ничего хуже неприкаянности! – Тейлор, я не верю своим ушам… – слабо парировал Виктор. – Аарон не поступит так с нами. Он один из нас. Он пробыл здесь недолго, но набил такие шишки, которые нам с тобой и представить сложно. Мы же были в одной команде. Мы остаемся в одной команде… – Просто я вдруг вспомнил, что большая власть творит с существами любого порядка невероятные вещи, – поморщившись, Тейлор окинул искрящимся взглядом распростертое на полу тело Джеймса Уикли. Отныне совершенно безобидное. Вроде любимых кукол Мэттью Кэллахана из Лоуренса, штат Канзас. – Попытайтесь собрать все души «Фейрмонта» вместе к моему возвращению, – сказал Аарон сухо. Чужое недоверие больше ничего для него не значило. Он сделает, что должен. И на этом все. – Скажем, в главном фойе. Особое внимание уделите осмотру Эмпориума, что внизу. Вы обнаружите там незванную гостью. А сейчас я должен идти. Он настаивает. На этот раз не было никакой необходимости спрашивать, где он находится. Открыв глаза, Аарон обнаружил себя у лееров переходного моста, переброшенного на уровне второго этажа над платформами синей и зеленой веток вашингтонского метрополитена. Под бетонным куполом в панике металось несколько сбитых с толку голубей. Ему не приходилось спускаться сюда часто при жизни, но и без эйдетической памяти доктора Рида он мог сказать с уверенностью – перед ним самая загруженная станция: «Центральный город». Мимо него, не обращая внимания ни на что вокруг, проходили и пробегали тепло одетые люди. Неиссякаемые, пестрые людские реки заполоняли четыре широких эскалатора, то низвергаясь вниз, то поднимаясь к свету, наплевав на всякие законы о гравитации. Громкоговорители, надрываясь, сообщали о прибытии поездов, об изменениях в расписании, о запланированных ремонтных работах в туннелях желтой ветки, напоминали о важности красной линии у края платформ. Они без сомнения говорили в пустоту. Никто им не внемлет. Поезда прибывали и убывали, доставляя одних и забирая других. Грохот и гомон давили на ушные перепонки, подобно сюрреалистическим прессам. Но во главе угла, бесспорно, были запахи с изнаночной стороны жизни большого города. Едва ли он мог представить, что будет счастлив, почувствовав, распробовав неповторимую композицию запахов из старого масла и сала от крохотных забегаловок, торгующих безо всякой регистрации у входа в метро, ароматов третьесортного кофе, амбре от сонмы человеческих тел, хлорки, краски и моторного топлива. Взгляд Аарона без причины вычленил из толпы молодую девушку без головного убора. Ее длинные темные волосы, разметанные по плечам холодным ветром, были припорошены снегом. Короткое пальто расстегнуто. Она шла по мосту не глядя под ноги и рылась в своей объемной сумке в поисках неведомой вещи. «Ключи, – подумал Аарон, – ей кажется, что она потеряла ключи». Под мышкой у нее была зажата небольшая коробочка в яркой, перламутровой бумаге. Незнакомка едва не выронила подарок, поскользнувшись на мокром мраморе. – Предрождественская суматоха – такой геморрой, не так ли? – спросил знакомый голос. Аарон обернулся, обнаруживая Эреба в паре метров перед собой. Его стиль по-прежнему был безупречен: черная, почти глянцевая дубленка, отороченная по вороту овечьим мехом сыграла неожиданно хорошую партию с утепленным джемпером и черными же брюками, под отворотами которых скрывались голенища недешевых мужских ботинок. Сам Аарон не мог похвастаться сколько-нибудь хорошими обновками и с последней встречи обзавелся разве что добротной парой обуви. Однажды она просто появилась и благодарить за это нужно, очевидно, Спенсера. Он избавил его от холода. – Обычно, меня это не касалось, – ответил Аарон, приветствуя Эреба сдержанным кивком головы. – Мисс Гарсия однажды открыла для всех нас прелести онлайн шоппинга. Почему метро? Нельзя было отыскать более уединенного места? – Мы стоим на перепутье множества дорог, как в прямом, так и в переносном смысле, разве ты… вы не находите это до ужаса символичным, Аарон? – не получив ожидаемой реакции, Эреб стер довольную ухмылку со своего лица. – Ничего не могу с собой поделать. Эксцентричность – мое проклятие. – Родовое, я бы сказал, – отрезал Аарон. Эреб поморщился, но промолчал. Печать тактично напоминала ему о минимальных границах приличия. – Вы слегка не вовремя, но, надеюсь, вам есть, чем со мной поделиться. Не хотелось бы понапрасну играть на нервах Тейлора Юнга. Это хрупкая субстанция. – Но прежде, – Эреб улыбнулся только уголками губ, подступая ближе, – я бы хотел выделить минутку и поздравить нас всех с успешным завершением дела. Выразить, так сказать, мое глубочайшее почтение… Аарон проигнорировал протянутую для рукопожатия руку Эреба. Когда он заговорил, голос его отдавал металлом. – При нашей последней встрече Ортус заверил, что ожидающее меня ничуть не Божья милость. И обстоятельства обязывают меня признать, что он был прав. И не только в этом. Не представляю, кому она в принципе принадлежит, но уверен в одном, у этого некто особенные понятия о благодати. Учитывая многие другие последствия, психологическую травму Спенсера хотя бы или поврежденное на всю оставшуюся жизнь психическое здоровье Дэвида Росси, я не склонен считать дело завершенным с успехом, более того я не считаю его завершенным вовсе, пока существует «Фейрмонт», пока души, заточенные в нем, включая душу моего доброго друга Кайла, рискуют остаться неприкаянными. Гмар Тиккун, или Схождение – как его не назови – сама по себе одноразовая, единичная вакцинация. Как она поможет им? Эреб, затаив дыхание, коснулся фалангами пальцев лба Аарона, проследил изгиб шипастого тельца Уробороса, а встретившись с хотчнеровским взглядом, тут же отнял руку. – Простите мне мою взыскательность. Не так часто представляется шанс… – Эреб с шипением втянул кислород сквозь сжатые зубы. – Я бы хотел задать некоторые вопросы, множество вопросов, но не уверен, что на самом деле хочу получить на них ответы… И, о! Осмелюсь предположить, что вы ошибаетесь, Аарон, насчет, как вы сказали, «единоразовости» вакцинации. Нет, безусловно, древние тексты гласят, что Гмар Тиккун носит индивидуальный характер и преобразует заслужившую его душу на текущем этапе эманации. И Дары его бесчисленны. Бессмертие, кстати, одно из них. Возможно, будь вы живы, стали бы по-настоящему неразрешимой загадкой для научного сообщества. В таком случае я бы посоветовал вам повнимательнее присмотреться к биографии доктора Генри Моргана, так талантливо преподнесенной гением Йоана Гриффита**… Но этот первый ваш случай – во всех отношениях уникален! Ваша душа оказалась, условно говоря, повязана с душами «Фейрмонта». – Через метку. Она сошла у меня, уничтоженная силой Схождения, но осталась у них и силой Схождения же контролируется. – Именно. А здесь-то и срабатывает принцип лотереи Гринкарт, мой друг. Когда глава большой семьи получает золотой пригласительный билет, это значит, что и все, кто находится на его иждивении, получают его тоже. Не удивительно ли? Утрированно говоря, все души «Фейрмонта» теперь принадлежат вам, по той же аналогии, по которой они принадлежали моему покойному брату Ортусу еще несколько часов назад. Но это не рабство. Больше нет. Это ровно наоборот. Эманации, правда, прекращены только в отношении вас, закон есть закон, но вы получаете право выбора: можете увести их с собой, а можете и отпустить. Это будет довольно сложное решение. Дайте мыслям как следует созреть, не рубите с плеча. «Фейрмонт», по моим скромным подсчетам, просуществует еще несколько недель, просуществует в полном здравии прежде, чем начнет рассыпаться. Используйте это время с максимальной пользой. Если решите, что им следует отправиться туда, где им и было предписано оказаться после смерти, за ними явятся жнецы. Будет достаточно простого щелчка пальцами. Если же рискнете вести за собой… то воля ваша. Ведите. Двери будут открыты, пока вы сами не пожелаете запереть их снова, оставшись при этом по ту или иную сторону. – Путь к забвению и покою, согласно преданию, открывается там, где высшая точка творения находит на низшую. Где находится это место, черт возьми? – Это же в самом деле риторический вопрос, не так ли? Лишь немногим из ныне живущих удалось найти верную трактовку. Так вышло, что Кертис Джонс – один из таких. В своем манифесте он обозначил догадку, и она оказалась верной ничуть не менее, чем полностью, – Эреб вовремя спохватился и прикусил язык. Пространственность его изъяснений раздражала Аарона, как зудящее над ухом насекомое. Еще немного, и он прихлопнет его, как прихлопнул Джеймса. – Это в Чистилище, Аарон. Внизу. Очень глубоко внизу. – Нет никакого внизу. Как нет и никакого наверху, – сурово ответил Аарон, глядя куда-то в сторону. Обратившись к своему собеседнику вновь, он увидел, что тот удивлен. Более того, слегка напуган. – Мы все пленники собственных иллюзий. То, что зовется Адом или Небесами, миром живых или миром мертвых – одни из подсобных серверов нашей Реальности, которая, в свою очередь, является параллельной к сотням и, возможно, тысячам других. Аарон подумал о задокументированных прецедентах, являющихся косвенными доказательствами существования Геенны Огненной. Самым вменяемым по сей день считается легенда о Кольской сверхглубокой скважине, прозванной «колодцем в Ад». Причиной закупорки послужили странные звуки, которые стали улавливать сейсмические датчики. Кому-то показалось, что звуки походили на голоса или даже на плач. Местные жители незамедлительно подхватили эту версию, как вирус, а пресса, раздув все до немыслимых размеров, заявила, что советские геологи «добурились до ада» и услышали «стоны грешников из преисподней». Безусловно, никакого входа в Ад под мурманской областью в России нет. И у Ада вовсе не плохая шумоизоляция. То, чему горняки стали вынужденными свидетелями, идентифицируется как мелкое административное нарушение и должно караться домашним арестом. Не только подростки рода человеческого любят бить лампочки в уличных фонарях, опрокидывать чужие мусорные контейнеры и носить собачьи экскременты на лужайки соседей. Доказательств же существования Небесных Врат и того больше. Люди склонны видеть соответствующие знаки повсюду. Неясное свечение или неожиданно точно согнанные ветром в крест облачные массы. Но дело в том, что ни одно целенаправленное исследование не принесло ожидаемых результатов. Люди миллионы раз поднимались в небо. Использовали воздушные шары, дирижабли, самолеты, космические ракеты и не нашли ничего, кроме бесконечных сгустков мельчайших водяных кристаллов. Разреженность, плавно преобразующаяся в невесомость. Внизу дела обстоят не в пример лучше. На километры вглубь только земля, камень, уголь, иногда лед. А еще глубже – магма, острый соус, под которым скрыт невероятных объемов атомный реактор. Пенелопа Гарсия, ознакомившись с информацией, назвала бы это провалом в двоичном коде, или наложением текстур, но никак не Чудом. Чудес не бывает. Существуют только последствия. – Классные комнаты, – сказал Аарон, выдержав небольшую паузу. Улыбка его медленно стухла. Брови Эреба сошлись на переносице. Его губы подернулись, словно он захотел задать уточняющий вопрос, но тут же проглотил язык, услышав следующую фразу. – Так их называет Он. Зазеркалье – параллельная вселенная особого порядка. Экспериментально созданная. Не более, чем научный проект. Хороший, достойный, научный проект. Чистилище – Библия, как и прочие священные книги, дает жуткие названия феноменам с необъяснимой природой – коридор, ведущий к запасному выходу. Таких коридоров, разумеется, великое множество. Они разбросаны тут и там, создавая лабиринт. Я благодарен, что вы указали мне на правильный, Эреб. Эти изъяснения тоже казались пространственными, но слишком сильно походили на правду, и это же отбивало всяческое желание давать им подспорье. Эреб предостерегающе поднял раскрытую ладонь. – Я не хочу больше ничего знать. Пожалуйста. Оставьте это для кого-нибудь другого. Наша встреча, вероятно, исчерпала себя... – Осталось еще одно. Эреб неуверенно повел подбородком. – Слушаю. – Имею ли я право остаться здесь… Среди них. В конце? – Теперь вы на многое имеете право, Аарон, но вам навряд ли этого захочется. }