Его настойчивость

      Леви ненавидел настойчивость Эрвина больше, чем неубранную комнату после упорной суточной работы. Леви ненавидел настойчивость Эрвина больше, чем отвратительно приготовленный, разбавленный водой чай. Леви ненавидел настойчивость Эрвина больше всего на свете, ненавидел её так же сильно, как и…

***

      Влюблённость — нечто сильное, движущее разумом, заставляющее дышать полной грудью и внутренне дрожать, сиять снаружи и восхищаться происходящим вокруг тебя. Влюблённость — прекрасное чувство, жаль, недолговременное, угасающее с каждым мгновением. Влюблённость — словно капризная барыня, заражённый пёстрый цветок, который быстро теряет надежду на своё существование.       Влюблённость заканчивается, догорает, словно тоненькая хрупкая спичка, постепенно остывает и исчезает. Влюблённость — странное поистине чувство, но Леви считал, что у него более запущенная форма — любовь.       Была. Сейчас от неё остался лишь погоревший чёрствый фитиль, загнувшийся от безысходности, давящего на сердце тупика. Цветущие ростки завяли, побледнели, усталые вечно сиять и свежеть, приносить бодрость и воспевать остатки напрочь сдохнувшей принцессы Любви. Раздражённость, холод, въевшаяся в самые кости злость морально уничтожали Аккермана по кусочкам, медленно выжигали изнутри, заставляя полыхающее сердце саднить и покрываться всё новыми и новыми ранами.       Эрвин снова вернулся очень поздно, ведь пересекаться со своим супругом отнюдь не хотелось. Алкоголь, дурманящий голову и расслабляющий всё тело, разливался по стенкам горла и заставлял измотанного Смита едва сощуриться от неприятного жгучего ощущения. Отвратительно, паршиво, до невозможности ужасно. Леви совсем недавно лёг спать, пододвинувшись к самому краю кровати — оставил побольше места Эрвину, чтобы тот, как обычно, не жался к краю.       Тактильный контакт в последние полгода сошёл на нет: Леви, хоть и не был ярым любителем тёплых и крепких объятий, пытался обнять мужа во сне, но увы и ах, Эрвин всячески избегал лишних прикосновений, раздражался и ругался. Аккерман чувствовал себя пленником в собственной двухкомнатной квартире, чувствовал тяжесть на своих плечах и, самое главное, ощущал ужас угасающих на его глазах доверия, взаимопонимания и гармонии. Последней уже несколько месяцев нет: трагично потонула в бездонном озере чёрствости и бесчувствия и, кажется, окончательно задохнулась.       Люди всегда уходят, рано или поздно, но Леви не смел верить в это, попросту игнорируя правдивую фразу, сверкавшую на периферии своего сознания. Не сейчас, как-нибудь потом насладится вкусом саднящей горечи, непередаваемой боли, утратой первого близкого человека, которому открылся и доверился. Кроме Эрвина, ведь никого родного и не было. Кенни — дядька мерзотный — давно обрубил с ним общение, и Леви понятия не имел, где он сейчас, что с ним да как.       Леви предательски дрожал внутри, услышав нарушающий тишину хлопок дверью, его руки озябли за мгновение. Шлейф перегара разнёсся по всей свежей спальне, и Аккерман зарылся носом в подушку, потираясь кожей о приятную на ощупь ткань. Перед глазами, словно чёрный ужасающий силуэт, пронеслись воспоминания о первой встрече в Англии, которые Леви желал вырвать из головы и больше никогда не вспоминать. Слишком счастливым он тогда был по сравнению с настоящим временем. Отвратительно счастливым, отвратительно жаждущим новых ощущений, отвратительно молодым, отвратительно влюблённым по уши.       Леви не боялся Эрвина, Леви боялся наступающего, нависающего над его плечами разрыва. Холодная маска незаинтересованности с хрустом надломилась, высвобождая настоящие страхи всесильного Аккермана. Потерять Эрвина — сильнейший удар, но держаться за изжившие себя отношения — тоже такая себе перспектива.       Мягкая постель прогнулась под внушительным весом присевшего на кровать тела. Аккерман услышал тяжёлый выдох, измученный стон и приглушённые характерные звуки соприкосновения кожи с плотной тканью рубашки. Эрвин шмыгнул носом, и Леви повернулся проверить, ложится ли он или просто сидит на кровати.       — Ложись, — тихо проговорил Леви, сощурив глаза от непривычно яркого света ночника, — уже очень поздно, — он отодвинулся чуть дальше, а после вовсе присел на кровать, освободив место супругу.       — Какой в этом смысл, Леви? — заплетающийся язык, прожёванные окончания давали знать о нетрезвом состоянии Смита, но Аккерман упорно делал вид, что не понимал его. — Почему ты держишься за меня?       Леви упрямо молчал, не зная, что ответить.       — Тебе не кажется, что нам следует развестись? — слова медленно, словно по-садистки, резали изнутри, ноги стали ватными то ли от страха, то ли от понимания дальнейшей жизни; Леви упорно пытался делать вид, что вовсе не напуган, что всё хорошо и он непременно переживёт разрыв.       Эрвин медленно плюхнулся спиной на кровать и развёл руки в сторону. Голубые омуты были словно безжизненными, потерявшими последнюю надежду, отчаявшиеся хвататься за последнюю возможность счастливой жизни. Смит горько выдохнул, шмыгнул носом и прикрыл глаза тыльной стороной ладони.       Аккерман сжал челюсти, похлопал глазами несколько раз, глядя вверх, и осторожно пододвинулся несколько ближе. Он протянул руку вперёд, к блондинистой запутанной макушке, а после одёрнул руку, зная, чем всё это закончится. «Как же жалок и слаб», — твердил себе Леви, ведь несколько лет назад, до встречи с Эрвином, он был независимым владельцем туристической компании, без проблем славшим не понравившихся ему людей.       — И для чего ты в тот день повёл меня к звёздам? — голос не дрогнул, ведь Леви уже услышал самое страшное, то, что отрицал на протяжении месяца и чему не давал и проскользнуть в сознании.       — Ты знаешь ответ, — Эрвин убрал руку со своего лица, и Леви увидел покрасневшие, застывшие в одной точке, пустые глаза.       — Я знаю ответ, — согласился Аккерман и сморгнул одинокую слезу, мгновенно вытерев её указательным пальцем.

***

      Желание покурить, когда он любовался ночным, полуспящим Лондоном, победно воспылало над Леви, поэтому он, схватив полупустую пачку сигарет, направился к открытому балкону на этаже. Сигналы машин, гул людских разговоров давили на уши, и Аккерман несколько кривился в лице, однако как же хотелось взглянуть на сверкающий центр английского королевства, вдохнуть освежающий, отличающийся воздух, ощутить расслабленность и нерасторопность…       Открыв стеклянную, блестяще-чистую дверь балкона, Леви заметил, что придётся курить не одному. Высокий мужчина скучающе опирался на выступающий бортик локтями и смотрел вдаль, совсем не замечая кого-то поодаль него. Блондинистые волосы были непозволительно аккуратно прилизаны, широкие плечи и массивная рельефная грудь виднелись через белую полупрозрачную рубашку. В жилистой руке, в длинных больших пальцах, была зажата тонкая полускуренная сигарета; дым, исходивший от неё, растворялся во влажном воздухе, словно мираж. Мужчина, услышав шуршание около него, повернул голову, и Аккерман увидел голубые, будто светящиеся в полумраке, глаза. Крылатый, породистый, изогнутый нос не смягчал лицо, и с ним незнакомец выглядел старше, серьёзнее, брутальнее. Необычная внешность, здесь и Леви спорить не намеревался.       Леви молча достал сигарету, поджёг её и терпеливо зажал между своих губ. Он медленно вдохнул пьянящий ядовитый дым и постепенно выдохнул, расслабившись и заглянув вниз. Тишина между ним и незнакомцем отнюдь не напрягала, скорее, расслабляла и успокаивала.       — Я Вас раньше не видел здесь, — хриплый низкий голос, мужской бас и после сдержанный кашель. Он не смотрел на Аккермана, красиво курил, демонстрируя свои сильные, выразительные руки, мышцы которых даже в полумраке были отчётливо и красиво расчерчены. Мужчина скоро понял: Леви не желает отвечать. — Лондон красив, не так ли?       — Красив, — поддакнул Аккерман и вновь затянулся.       Настроения болтать с этим мужчиной не было, равно как и находиться здесь больше пяти минут. Аккермана съедала тоска, минутная и угнетающая. Леви хотел игнорировать его после ответа, спокойно докурить и пойти в номер, выпить виски и лечь спать. Но мужчина продолжал говорить томным низким голосом, иногда останавливаясь, чтобы затянуться.       — Я живу здесь… С рождения. И, знаете, понимаю, почему сюда так рвутся, — Леви лишь повернул голову и стряхнул угольный пепел с кончика сигареты. — Сейчас дождь, звёзд совсем не видно, но это невероятно красивое и завораживающее явление, — он медленно прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом тонкой сигареты. — Вы первый раз здесь? — мужчина продолжал внимательно наблюдать за призрачным, пустым городом, лишь изредка кидал взгляды искоса на Леви и наслаждался полупрозрачными узорами дыма, которых мгновенно сдувало ветром.       — Нет, — Аккерман постепенно раздражался, чувствуя ласковые порывы ветра на чувствительной коже.       — Значит, нам с вами есть о чём поговорить, — он слабо усмехнулся, уверенный в том, что Леви горит желанием продолжать беседу. — Многие говорят, что Лондон загруженный и уставший, но я с этим не смею согласиться. Они, наверное, ни разу не видели эти звёзды и не слушали ночную тишину, — снизу засигналили несколько дорогих машин, и голубоглазый мужчина скривился, едва заметно вжался головой в плечи, пытаясь абстрагироваться от громкости. Аккерман бесследно усмехнулся. — Сейчас только двенадцать, но через два часа, я вас уверяю, будет превосходная тишина, — оправдался он; голубые омуты сверкнули, отражая искусственный свет фар.       Леви взирал свысока на мелких людей-тараканов, любовался великобританским судом, исполинским сверкающим мостом, красивыми, убранными улицами, изредка проходившими деловыми дамами и мужчинами.       Аккерман продолжал молчать, а голубоглазый мужчина — говорить.       — Знаете, Лондон красив рано утром, когда начинает светлеть. Такой призрачный туман хозяйствует по городу, жуть, конечно, но так свежо, — он слегка наклонил голову набок. — Днём мне здесь не нравится: вечная угнетающая сонливость, суетливость и раздражение преследуют по пятам, приходится через силу ехать на работу, — его голос хоть и был смягчён и тих, однако оставался стойким и бархатным.       Несколько капель дождя упали на разлохмаченную чёлку, и Аккерман скривился, потрепав свои волосы. Свежесть и табачный дым наполняли и пронизывали его тело, Леви хлопал серыми глазами, вглядывался вдаль и рассматривал необычные георгианские кирпичные дома. Его собеседник, к удивлению, отнюдь не раздражал. Аккерман слушал его томные, тяжёлые вздохи, смотрел на то, как он поправлял мокрую блондинистую чёлку и как красиво курил; низкий хриплый голос расслаблял и заставлял слушать. Незнакомец не был навязчивым, будто знал, что Леви, в конце концов, слушал его и всё равно ответил бы.       — И что привело Вас сюда? Вы ведь неместный, — нарушив устоявшуюся тишину, проговорил голубоглазый мужчина, на секунду одарив Аккермана заинтересованным взглядом и чуть приподнятыми бровями. — Ну, кроме вон той знаменитой штуки, — он кивнул подбородком в сторону Биг-Бена и выдохнул хаотичные призрачные узоры дыма.       Леви отчего-то казалось: обычное «работа» — не прокатит. Он едва заметно вздрогнул от пробежавшего по его телу ветерка, качнул головой и устроил локти на балконном выступе.       — Сделал себе подарок, — прохрипел Аккерман. — На день рождения. Англия очень понравилась мне, поэтому я решил вновь посетить её, — чуть позже добавил он.       — День рождения? Поздравляю, — блондин едва смягчился, ткнул сигарету горящим кончиком в стоявшую пепельницу и повернулся полубоком к Леви. — Вам нравится отмечать этот особый день в одиночестве? — мужчина выдохнул, взглянув на наручные часы.       Теперь Аккерман по-настоящему видел, насколько он большой и широкий. Леви не мог и предположить, где он работает, кем является и как, чёрт возьми, родился с такой необычайно-невероятной внешностью. Раньше он абсолютно наплевательски отмечал, что, например, его работники достаточно привлекательны, и не заострял на этом никакого внимания. Совсем. Голубые глаза, словно омуты, словно океан, не такие страшные и ужасающие, но добрые, не скрывающие зла, бегали сначала по лицу Леви, а после по его рукам. Острые, выразительные скулы, которые, как и нос с вычерченной горбинкой, придавали лицу мужественности, брутальности, в холодном полумраке особо выделялись.       — Он ещё не наступил, — Леви без стеснения смотрел на него, иногда покручивая головой, дабы убрать мокрую чёлку с глаз. Он проигнорировал второй вопрос, не посчитав его важным и нужным. — Сделал подарок заранее, а день рождения в декабре, двадцать пятого, — он хотел добавить, что это ещё не скоро, однако вовремя заткнул себя.       — Рождество? — мужчина изумлённо вскинул брови и приподнял кончик губ, изогнув его в улыбке. Леви согласно кивнул и поправил воротник чёрной водолазки. — Удивительно, — что для незнакомца здесь было удивительного, Аккерман так и не понял, однако решил просто промолчать. — Ох, я ведь не представился, — он протянул руку вперёд для запоздалого приветствия, — Эрвин Смит.       — Леви, — Аккерман пожал руку, но говорить свою фамилию не стал. Незачем. Они всё равно просто покурили вместе на общем балконе — типично перебросились словами и разошлись. Обычное дело. Леви понимал, что знакомства в своих путешествиях зачастую бессмысленны и бестолковы. Всё равно после поездки общение угаснет и сойдёт на ноль. Так зачем давать ложную надежду? Давно ведь не ребёнок и всё прекрасно понимает.       — А у меня сегодня день рождения, — неожиданно для Аккермана, спокойно проговорил Эрвин и посмотрел вдаль, едва прищурив глаза. На лице Смита на мгновение проскользнула подавляемая грусть, а натянутая неширокая улыбка выдала его с потрохами.       — С днём рождения, — произнёс Леви, — Эрвин Смит, — проговорил чуть позже, смакуя и пробуя на вкус фамилию и имя незнакомца. Красиво, гармонично звучит.       Эрвин вновь достал пачку сигарет, вытянул оттуда одну штучку и поджёг её, по привычке зажав кончик между губ. Леви насторожился, внимательно наблюдая за лицом Смита. Похоже, у него что-то случилось. Аккерман не был уж очень проницательным человеком, но не нужно быть гением, чтобы заподозрить неладное. Леви продолжал взирать снизу вверх на Эрвина, на его скулы, опущенный нос, выразительный подбородок и челюсть, обросшую светлой щетиной. Аккерман ёжился от пробегавшего по худым щекам, по приоткрытым местам шеи холодка и глядел на до сих пор омертвевший город.       — Спасибо, — хрипло произнёс Смит и уверенно продолжил: — На мой день рождения всегда идёт дождь. Мне даже как-то спокойно, когда он начинается, — он шумно сглотнул; его острый кадык дёрнулся вверх-вниз.       — Почему? — Леви считал глупым спрашивать почему. Вероятно, для Эрвина это как примета, какой-то своеобразный знак природы, во что Аккерман совсем не верил.       — Потому что… — Смит приглушённо запнулся, замолчал, пытаясь правильнее выразиться. — На мой тридцатый день рождения не стало отца, вместо привычной непогоды светило палящее солнце. С тех самых пор я его не переношу, — Аккерман поспешно понял: он надавил на больное, и как теперь оправдываться, попросту не представлял. — Глупо по погоде судить о каких-то страшных происшествиях, да?       — Нет, — Леви нахмурился, озадаченный ситуацией. — Я соболезную, — тише добавил он, снизу вверх глядя на Эрвина и ожидая реакцию.       — Не стоит, — Смит странно улыбнулся. — Не смею нагружать Вас проблемами, мы ведь говорили о ночном Лондоне, — охотно переводил тему Эрвин.       Леви предполагал, почему Эрвин так часто курит, губя себя, предполагал, почему не боится разговаривать с абсолютно незнакомым человеком и начинать разговор первым. Терять ведь нечего: одиночество, вероятно, пожирало с головой, заставляло отчаянно выть и метаться без толку из стороны в сторону. Леви понимал. Прекрасно понимал. Это проходит, постепенно, нескоро и со временем, но заживает, затягивается, с горем пополам забывается — с годами попросту свыкаешься.       Леви молча закивал, соглашаясь. И вправду, стоит сменить тему, уйти подальше, обсудить что-то безобидное, безболезненное — для Эрвина — и попрощаться, вернувшись в свой номер.       — Если хотите ещё пообщаться, то можем пройтись по Лондону. Могу показать любимые и красивые места. После дождя здесь очень атмосферно и красиво. Сегодня как раз достаточно тёплая ночь, — он не смотрел на Леви, потому что, вероятно, знал ответ на своё жалкое предложение. Аккерман не выглядел как тот, кто безраздумно попрётся на прогулку с незнакомцем.       Леви едва заметно, изумлённо приподнял тонкую линию брови, скрестил руки на груди, обдумывая предложение. В другой подобной ситуации он бы наотрез отказался, но Эрвин внушал подозрительное доверие, спокойствие и понимание, а точнее, его ровный, взрослый и низкий бас, здравые рассуждения, красивый говор и начитанность. Смит романтично рассказывал о своём родном городе, что потихоньку выводило Леви из себя. Неужели он поведётся на эти сопли? Аккерман не видел причин отказывать, за исключением желания выпить, но посмотреть на последождевой Лондон, взглянуть на открытое звёздное небо, которым восхищался этот мужчина, хотелось. В принципе посмотреть на город очень хотелось; это не родная Венеция, которую он, кажется, знал вдоль и поперёк, хоть и проводил в городе очень мало времени.       — Хорошо, — Леви повёлся на сопли и дал себе мысленный нехилый подзатыльник, а после свыкся со своим минутным бессилием против мужчины; затаившееся, будто пребывающее в спячке чувство вины за сказанную глупость коробилось, ломилось — Леви окончательно сдался.       Они вышли на улицу, и Аккерман вновь судорожно передёрнул плечами от пробравшего кожу до мурашек холода. Его едва прикрытая плотной водолазкой шея оставалась уязвимой, и Леви ненавидел себя за особую чувствительность к морозным порывам ветра. Он вечно мёрз где только можно: в офисе, у себя дома, в магазине, в отеле. Эрвин посмотрел по сторонам и решил, что им определённо налево. Леви знал: там находится Биг-Бен, великобританский суд и Вестминстерский мост.       — Куда мы идём? — первым нарушив тишину, поинтересовался Леви. Ему действительно было любопытно, потому что идти в те места, где он уже был, желания не было. Уж очень капризный Аккерман.       Эрвин шёл на шаг впереди, глядя по сторонам и иногда оборачиваясь на Леви. Пытался убедиться, что незнакомец действительно шёл за ним. Аккерман бесследно усмехался: не убежит ведь он, куда денется?       — Сначала в моё любимое кафе, а потом в Сент-Джеймсский парк, — спокойно ответил Эрвин, поправив полы своего пальто. — Там очень красиво, есть озеро и полянка, где я и мои одноклассники частенько сидели после школы, — он продолжал пояснять, жестикулируя руками и показывая в сторону, судя по всему, того культурного парка.       Бархатный низкий голос завораживал, и Аккерман даже поймал себя за заинтересованным выражением лица: едва приоткрытый рот, хлопающие глаза и чуть приподнятые линии бровей. Леви списывал всё на виски, который он выпил по приезде, это всё алкоголь, который разболтал его с интеллигентным и, чёрт возьми, Аккерман это со скрипом принял, красивым мужчиной.       — На той поляне, напротив озера, наш класс танцевал вальс после выпускного. Очень глупый и пьяный вальс, хах, — он сдержанно усмехнулся. — После этого каждого толкнули в озеро, это было весело, но мы распугали бедных уточек, — теперь Эрвин открыто улыбался, вспоминая свои школьные годы. Наверное, он действительно скучал по одноклассникам, по беззаботным временам и детству.       — И вам не выписали штраф? Это же достаточно крупный и уважаемый парк, — недоумённо спросил Леви и поднял голову, чтобы взглянуть в лицо Эрвина. — И вы распугали уточек, между прочим, — прозвучало несколько возмущённо.       Строгие дома сменялись низкими, специально отведёнными минипарками, и Леви видел неспящих подростков. Они катались на скейтах, смеялись во всё горло и выпивали дешёвый алкоголь, параллельно обливаясь холодной водой. Аккерману такое веселье не было знакомо, в их возрасте он упорно пытался заработать деньги и терпел Кенни. Эрвин продолжал рассказывать истории из своей жизни с некой теплотой, с ноткой ностальгии и тоски по былым временам.       — Нас не заметили, — Смит неловко почесал затылок рукой, — сначала не заметили. А потом, конечно, всем досталось за хулиганство и вандализм, — он томно выдыхал прохладный воздух и хлопал голубыми яркими глазами.       — Ясно, — Аккерман простодушно пожал плечами, засунул руки в карманы, ведь те заметно озябли, и продолжил: — Какое кофе Вы любите? — он посчитал это подходящим вопросом для продолжения разговора, они ведь направлялись в любимое кафе Эрвина.       — Кофе? — неуверенно переспросил Смит.       — Мы ведь в кафе идём, — уточнил Аккерман и едва заметно свёл брови к переносице. Он уж было подумал, что не так произнёс какое-то слово на английском, и Эрвин попросту не понял, однако тот скоро покачал головой.       — Ваши руки подрагивают от малейшего ветерка, вот и я подумал заскочить в кафе. До парка идти достаточно далеко, поэтому без чего-то согревающего Вы просто не дойдёте, — твёрдо проговорил Эрвин, уверенно шагая, иногда взирая свысока на собеседника, и продолжил: — Я люблю американо, перед работой и во время перерывов достаточно часто заказываю его.       Аккерман был… удивлён. Крайне удивлён услышанному. Эрвин, оказывается, настолько проницателен и наблюдателен, что заметил его чуткость к холоду и ветру? На самом деле, это заметить отнюдь не трудно, но Леви упорно пытался делать вид, что ему нормально и вовсе не холодно. Такое внимание к своей персоне он давно не получал; он заметно расслабился в плечах, спине и выровнял шаг с Эрвином. Незнакомец сказал больше приятных слов, чем собственный дядя, единственный родной — одно название — человек.       — А Вы что любите? — голос Эрвина вытащил его из собственных раздумий.       Леви поднял голову и увидел непринуждённо-спокойное, незлое лицо Смита. Его брови были чуть приподняты, линия губ изогнулась в неширокой улыбке, а глаза не были наполнены непониманием, лишь излучали своеобразное тепло и заинтересованность. Аккерман крутанул головой, вернувшись на землю, и проговорил:       — Чай. Чёрный и крепкий, — кратко ответил Леви и заметил, что Эрвин начал поворачивать, вероятно, к тому самому кафе.       «Cafe Carmen» сверкало, осветляло тёмного, привыкшего к темноте, словно летучую мышь, Леви. В помещении было почти безлюдно, лишь хлопочущие, словно пчёлки, работники и двое посетителей, попивающих чай и кушающих небольшой тортик. Выбор вкусностей здесь был огромен — Аккерман не был удивлён, они всё-таки в центральном кафе находились. Скорее, его удивляли космические, заоблачные цены. Если на чай не было жалко ничего, то сто грамм тортика за восемнадцать фунтов* заставляли Леви мысленно кривиться и недовольствовать. Может быть, для одержимых сладким это не преграда, но для него — ещё какая.       Эрвин прошёл ближе к кассе, рассмотрел экранное меню и предоставленные горячие напитки. Он ткнул на классический американо и повернулся к любопытно рассматривающему заведение Леви.       — Здесь несколько видов чёрного чая. Какой Вы пьёте? — он вопросительно приподнял брови и заметил в мгновение возмутившееся лицо Аккермана. Его тонкие брови нахмурились, в глазах так и полыхало недовольство ситуацией, а губы злобно поджались, превратившись в линию.       — Я могу сам заплатить за себя, — проворчал он, и Смит, не сдержав себя, улыбнулся.       — Знаю, но ведь это я пригласил Вас на прогулку, значит, и платить буду тоже я, — Эрвин был непозволимо вежлив. Леви это бесило, раздражало, выводило из себя, хотелось вразумить и объяснить, что платить за незнакомца вовсе не обязательно. Англичане поголовно настолько вежливы?       Аккерман хотел было вновь проворчать, возмутиться, однако вовремя понял, что это как минимум некрасиво. Смит был вежлив, тактичен и воспитан, и Леви действительно не верил, что такие люди в принципе существуют. Он не верил даже в то, что подобные ситуации, где люди случайно знакомятся, заканчиваются чем-то хорошим. Он ведь знал, твердил себе, что всё равно уедет, и эта прогулка — просто составление компании этому одинокому мужчине. Аккерман нашёл выгоду для себя в виде прогулки, а Смит, судя по всему, — в хорошем собеседнике.       — Этот, — услужливо проговорил Леви и ткнул пальцем на обычный чёрный чай без сахара. Такой чай бодрил его, заставлял поёжиться и передёрнуть плечами, если он засыпал на ходу, и попросту согревал эффективнее обычного зелёного, например.       Когда Леви и Эрвин вышли из кафе, на улице вновь заморосил мелкий дождик. Аккерман закатил глаза — он снова промокнет, испачкает пальто и будет дрожать от холода. Нездоровая любовь к вечной чистоте, выработанная благодаря ужаснейшим условиям проживания в детстве, периодически выводила Леви из себя. Смит держал в руке свой кофе, аккуратно попивая его и глядя на озадаченного Леви.       — Можем посидеть там, пока дождь не закончится, — оповестил он, сверху вниз взирая на Леви и показывая пальцем назад, на кафе.       — Нет, идёмте к парку, — Аккерман противоречил сам себе.       Бывают такие моменты, когда хочется хорошенько ударить себя по щеке, да так, чтобы потом не встать и умереть из-за своей же глупости. Вот примерно так Леви чувствовал себя сейчас. Спокойствие Эрвина не раздражало, наоборот — успокаивало, и Аккерман понимал: ребёнок тут только он один. Смит — взрослый мужчина, которому, видимо, стало скучно и одиноко поздно ночью, и он решил прогуляться с вполне привлекательным приезжим.       Эрвин лишь кивнул и сделал небольшой глоток кофе, двинувшись в нужную сторону.       — Вчера была луна, — рассказывал он по пути, глядя на пролившуюся вдоль Лондона Темзу.       Они шли по огромному, хорошо освещённому мосту, и Аккерман видел чистую бурлящую отчего-то воду под ним. Мост был безопасно ограждён, дабы люди не упали вниз, но даже так Леви видел в ночном полумраке всю красоту Темзы. На разливистой реке, около красиво отстроенного причала, виднелись лодки и катера, на которых сидели люди.       — Мне нравится, когда лунный свет освещает Темзу на самом деле, жаль, сейчас тучи, — рассказывал Эрвин. — Вам бы понравилось, — он, уверенный в своём высказывании, попивал американо и периодически кидал взгляды на заинтересованного Леви.       — Видимо, не судьба, — Аккерман поникше пожал плечами. Посмотреть хотелось до жути. — Послушайте… — Леви остановился, потянулся кистью к рукаву незнакомца, шагавшего вперёд. Эрвин покорно повернулся и в непонимании захлопал голубыми глазами. — В Англии это расценивается как вежливость? — внезапно для Смита спросил Аккерман и требовательно изогнул чёрную бровь, снизу вверх посмотрев на Эрвина.       Это действительно тот вопрос, который стал его мучить после покупки чая не за его счёт. Всё это странно, подозрительно, сказочно, мифично. Так не бывает. Такое только в сопливых романах, в жизни — нет. Эрвин преследовал какую-то цель ради своей выгоды, не мог же он просто так взять и пойти с незнакомцем на прогулку, начать рассказывать ему о своей жизни, свободно и не стесняясь. «Так не бывает», — твердил себе Леви и прожигал серыми глазами ночного собеседника.       — Что это? — Эрвин повторил интонацию Леви. В его голубых глазах читалось искреннее непонимание вопроса и самой ситуации. Он выглядел невинно, неподозрительно, но едва напряжённо из-за странного вопроса.       — Почему Вы так открыты со мной? — перефразировал Леви.       Аккерман хоть и был человеком немногословным, однако прямолинейность никогда не мешала ставить людей в ступор и вытягивать нужные ответы на его вопросы. Леви подходил к этому неожиданно, когда человек был особо уязвим, словно расчётливый убийца, словно пресловутый гений.       — Ах, Вы об этом, — Эрвин опустил голову чуть вниз. Его сдержанная улыбка с лица окончательно исчезла, на челюсти выступили выразительные желваки, а скулы стали особо заметны, ведь Смит закусил щёку. — Разве Вам не интересен Лондон?       Леви не отвечал, молчал, смотрел требовательным взглядом снизу вверх, исподлобья. Он хоть и был пьяным — Аккерман чувствовал в себе подозрительную смелость, стойкость и выдержку, — однако вполне адекватно оценивать ситуацию мог. Он тяжело выдохнул, отвёл взгляд, а после вновь стрельнул серыми холодными глазами; Эрвин, кажется, окончательно попался в ловушку и сдался. Он взглянул на него с украдкой, осторожно, словно боясь, что Леви сейчас узнает что-то сокровенное.       — Почему-то я подумал, что мы похожи. Вы показались одиноким и замученным человеком, и мне казалось, что, докурив, Вы отчаянно напьётесь в душном номере, и я был прав, — уверенно констатировал Эрвин, показушно швыркнув носом и показав, что чувствует играющий запах виски. Он пожал плечами так простодушно, непринуждённо, словно так делает каждый прохожий на улице. Может, в Англии так и делают, но в итальянской Венеции совсем нет. — Мне захотелось поговорить с Вами и подружиться, отвлечь от томящего одиночества, я ведь понимаю, каково это, — закончив, Эрвин невесело хмыкнул. — Скажете, что по-детски? — Смит неловко улыбнулся и засунул руки в карманы. Порывы ветерка огладили его напряжённые щёки.        Да, чёрт возьми, это так по-детски, так по-простому невинно, что Леви изначально опешил. Где-то в подсознании он понимал, что снова остался виноватым, однако убеждал себя тем, что просто был осторожен — не более. К нему каждый день Эрвин Смит не подходит для того, чтобы показать Лондон и просто подружиться. Аккерман поджал губы, опустил голову и повернулся вбок. Темза тем временем восхитительно засверкала, обласканная лунными, появившимися на глазах лучами, и Леви в изумлении и непонимании уставился на реку.       — Просто позвольте показать Вам звёзды, — тихо, словно боясь нарушить идиллию, проговорил Эрвин. Он смотрел на спину удивлённого Аккермана, уставившегося на реку, и постепенно расслаблялся.       Аккерман запрокинул голову назад и рвано вдохнул, увидев усыпанную сияющими звёздами завесу тьмы. Серые глаза, опустошённые осторожностью и раздражимостью, бегали по небу, рассматривая изумительные светила. Взгляд остановился на чётко очерченной луне, тускло освещавшей лицо Леви и Эрвина. «Аккерман, — твердил Леви сам себе, — почему ты повёлся на эту отвратительную романтику?»       — Англия и вправду очень красива, правда? — вновь так же тихо прохрипел Смит и подошёл чуть ближе.       Стакан с горячим крепким чаем едва не выпал из рук ошеломлённого Леви.

***

      — Подпишите здесь, — строгий холодный голос гармонировал с будто хрустальным, кристально-чистым помещением.       Кто-то именно здесь ежедневно обретает настоящее счастье, узаконивает свою любовь дорогим документом и надевает на безымянный палец красивейшее кольцо, хвастаясь им и позируя на фотографиях; кто-то ежедневно ловит изумительный букет и радуется замысловатой примете; кто-то ежедневно отчаянно пытается влезть в памятный снимок и выйти на нём самым красивым среди гостей; кто-то ежедневно безгранично радуется пролитому на асфальт шампанскому. А кто-то ежедневно рвёт любовь напополам, по кусочкам, выкидывает этот ненужный документ в мусорку и разрывает устоявшуюся связь со своим супругом. И этим «кто-то» сегодня оказались Леви и Эрвин.       Эрвин уверенно держал ручку, через мгновение вывел свою объёмную, округлую роспись и стрельнул глазами на сидящего поодаль Леви. Казалось, ни один мускул на лице Эрвина не дрогнул, но Аккерман уловил пробежавшую и умело скрытую подавленность. «Ему грустно, чёрт возьми, мило с его стороны», — думалось Леви. Широкие брови дёрнулись лишь у начала; Леви, так же не церемонясь и не дрогнув, схватил ручку и одним лишь движением оставил на ней синюю пасту.       С этим покончено. Покончено, скорее всего, навсегда. Леви фантомно чувствовал удар в спину, резкий, сильный, словно ножом пырнули, прокрутили оружие несколько раз и медленно вынули. По сути, последний близкий ему человек просто ушёл. Оставил в пучине одиночества, которого, к слову, и сам боялся.       Аккерману не привыкать быть одному, но Эрвин… Будто вырвали предсердие сердца, а развод безжалостно вырвал и второе. Ныне он не переживал настолько сильный разрыв, думал, что сопливое нытьё — утрированное дерьмо для привлечения внимания. Оказывается, нет, резануло, заставило на мгновение опешить и озадачиться. Навязывался вопрос о том, что делать дальше.       — Увидимся, Леви, — лениво и понурено проговорил бывший супруг.       — Нет, — холодно, так же, как и отвечал ему Эрвин в последние полгода, ответил Аккерман.       — Удачи в жизни, — настойчиво продолжал Смит, заглядывая в серые глаза. — Без меня, — произнёс тише над самой чернявой макушкой.       Эрвин опустил голову чуть ниже, невесомо коснулся губами растрёпанных волос, стараясь в последний раз разделить это жутко милое, приевшееся в супружеской жизни невинное действие.       Леви лишь промолчал, стрельнул ответным убивающим взглядом (которым одарил его где-то четыре года назад, при первой встрече) и направился прочь. Он надеялся, что больше никогда с ним не пересечётся, больше никогда не наступит на те же грабли, больше никогда не привяжется настолько сильно. Он же Аккерман, чёрт возьми, точно не ошибётся!